Панацея

К вечеру все травы были перебраны, дом убран по второму разу, а Хакуджи все не думал возвращаться. Мей снова начала переживать. Она понимала, что просто-напросто не заснет, если он так и не вернется. Но, конечно, идти самой его искать она все же не решилась: Орихиме-сан все-таки стоило послушать. Да, она только заблудится и проблем себе наживет — Хакуджи только рад будет. Мей сидела на футоне, поджав колени к груди, и вслушивалась в тяжелую тишину, лишь изредка перебиваемую жалобным урчанием желудка. Погрузившись в свои мысли, она совсем не заметила, как за окном пошел дождь, а небо заволокло черными тучами. На улице быстро стало темно как ночью. Мей сглотнула. Капли барабанили по окну безостановочно — тревожно, страшно. Он вернется. Хакуджи должен был вернуться, если и не к ней, то… домой. Мей подошла к столу, зажгла свечу и поставила ее у окна. В комнате сразу стало светлее, теплее. Но на душе нисколько не спокойней. Мей то и дело мерещились звуки шагов у двери. Мей выжидала: сейчас, вот сейчас… А что сейчас? Мей даже не знала, что она скажет Хакуджи, когда тот вернется. Ему сейчас явно было не до нее. Просить, умолять его вернуть ее домой было бессмысленно — Хакуджи на нее плевать. У него отец умер, которого он так пытался вытащить, спасти. Больше спасать Хакуджи было некого и незачем. Мей должна была подумать о себе сама. Она понимала, что одна домой не доберется, но и оставаться здесь было нельзя. Хакуджи рано или поздно придет в себя и сам выставит ее вон. Она здесь никто, она здесь одна. Мей обнадеживало только одно: сейчас сам Хакуджи ничего с ней делать не собирался. Его словам хотелось верить. Единственное, что ему от нее изначально было нужно, это поднять на ноги его отца. Мей этого сделать не смогла — все, ее для Хакуджи больше не существовало. Мей вздрогнула, когда послышался скрип двери. Сердце забилось и тут же сжалось. «А что, если это не Хакуджи?..» Мей в облегчении мотнула головой, когда на пороге показалась знакомая пошатывающаяся фигура. Хакуджи ввалился в дом, даже не думая закрывать за собой. В нос Мей тут же вдарил запах дождя и грязи, но она даже не подумала поморщиться. Мей смотрела на Хакуджи как завороженная, следя за каждым его рваным движением. Он словно ее совсем не замечал. Словно совсем не понимал, куда же попал. Внезапно в открытый дом ворвался резкий порыв ветра. Свеча затухла. По телу Мей пробежала дрожь: от холода, от страха. — Хакуджи, ты… — тихо пролепетала она, заметив, что тот замер посреди комнаты, немигающим взглядом уставившись куда-то в стену. И в следующее мгновение повалился на пол. Мей резко подскочила: конечно, Хакуджи не играл, Хакуджи было плохо. Мей быстро склонилась над ним и осторожно перевернула на спину. Только сейчас она заметила, что его черное кимоно было пропитано насквозь не столько дождевой водой — кровью. Мей побежала к шкафу. Еще днем во время уборки ей повезло случайно найти коробку с оставшимися бинтами, мазями. Удивительно, что Хакуджи не сжег и это. Наверное, Орихиме-сан перевод лекарств просто-напросто ему бы не простила — забила бы насмерть чем-нибудь. Хакуджи сдавленно, хрипло дышал, но и не думал подниматься. Он вздрогнул, зашипел только тогда, когда Мей нависла над ним, осторожно потянулась, чтобы стянуть с него кимоно. Она почти сразу же пискнула, дернулась от боли: Хакуджи резко сжал ее запястье. Хватка была жесткой, крепкой: казалось, Хакуджи совсем не был ранен и вовсе вот-вот не собирался вырубиться. — Тебе нужно остановить кровь. Пожалуйста… — Мей опустила взгляд на руку, сощурилась. В глаза бросились темные полосы на белой коже, которые раньше она и не замечала — длинные рукава кимоно скрывали. Мей поджала губы: об этом она подумает потом. Сейчас нужно помочь. Хватка, словно по немым мольбам Мей, ослабла спустя мгновения — этому она удивилась даже сильнее, чем сам Хакуджи. Наверное, его сознание уже начало заплывать в бреду, раз он так просто позволил себе сдаться. Сдаться — ей. Взгляд Хакуджи был пустым, мутным, он будто совсем ни о чем не думал, ничего не слышал: только слабо рыкнул и скривился, когда Мей начала своей какой-то жгучей тряпкой подходить к краям раны слишком близко — принялась за дело. Мей тоже старалась ни о чем не думать: сперва нужно было закончить с первой перевязкой. Благо, бинтов должно хватить. А утром она сходит к Орихиме-сан. Может, она сможет чем-нибудь помочь. Мей обнадеживало то, что рана хоть и была глубокой, но жизненно важных органов все-таки не задела. Хакуджи только крови очень много потерял, поэтому и распластался посреди комнаты, да еще и помочь себе позволил. Что-то Мей подсказывало, если бы Хакуджи сейчас был в себе, он бы ни за что не позволил бы к себе притронуться — истек бы кровью, и все на этом. Одна она бы с ним точно не справилась. Мей отложила баночки с мазью. За окном, кажется, дождь пошел еще сильнее. Хакуджи слабо дышал, по белому лицу то и дело пробегали крупные капли пота. Мей коснулась ладонью его лба — жара пока не было. Хорошо, что Хакуджи все-таки смог найти в себе силы добраться до дома. Так бы точно мог завалиться и умереть где-нибудь в подворотне — истечь кровью, и никто бы о нем не вспомнил, никто бы не подобрал. Завязывая последний узел на перебинтованной груди Хакуджи, Мей случайно столкнулась с тусклым взглядом голубых глаз. Хакуджи был в сознании, но будто бы совсем не здесь, не с ней. Мей не знала, кто и зачем ударил его ножом, но почему-то все это ее нисколько не удивляло и, как ни странно, не пугало. Хакуджи был диким, грубым, и жил он среди таких же диких озлобленных зверей. Что-то не поделили, подрались. Мей совсем не понимала этой жизни, но знала: Хакуджи был от нее неотделим. У нее в деревне тоже случались драки, но обычно все это никогда не доходило до чего-то серьезного: так, синяки да царапины. Мир за пределами ее дома был куда более жестоким — это нужно было принять как можно скорее, иначе с ума сойдешь. Тем временем дыхание Хакуджи совсем выровнялось, Мей подложила ему под голову подушку и постелила одеяло — сама до футона она дотащить его бы не смогла, да и нельзя было — лучше не тревожить, а то очнется, убежит еще куда подальше за новыми ножевыми. Мей снова коснулась лба Хакуджи, выдохнула — теплый. Посидев рядом еще немного, подобрав баночки с мазью и оставшиеся бинты, она поднялась и босыми ногами пошлепала за дверь, во двор. Дождь и ветер сразу хлестко ударили по лицу, Мей как ни в чем не бывало задрала голову: небо было непроглядно черным. Наконец-то можно надышаться. Волнение в сознании наконец-то унялось, выветрилось. До рассвета оставалось еще часа три, нужно было вернуться, прибиться к какому-нибудь углу и попытаться поспать — завтра предстоял тяжелый день. Но Мей совсем не хотелось оставаться с Хакуджи сейчас один на один, она понимала, что им обоим сейчас лучше побыть порознь. Сейчас с ним все равно ничего не случится, до утра он точно не проснется и не успеет натворить дел — тело его было слишком слабо и истощено. Измучено. Мей задумчиво покосилась в сторону сарая: заночевать остаток ночи можно было там. В сарае Хакуджи без самого Хакуджи было не так уж и страшно. Главное, чтобы крыша не протекала.

***

— Я уж думала, удрала ты со страху. Этот красавец-то наверняка посреди ночи там к тебе ввалился, вон, пол весь в крови замарал. Когда проснется, я ему лично тряпку в зубы дам. Совсем от рук отбился. Мей спросонья в удивлении сморгнула, зайдя домой и застав там суетящуюся на кухне Орихиме-сан. Старуха склонилась над корзиной со своими травами, сощурилась, будто старалась рассмотреть каждую травинку. В сторону Мей она даже не повернулась, хоть и сразу заслышала ее робкие шаги. — Он… Он ранен… — рассеянно пробормотала Мей, заглядывая в комнату. Хакуджи не спал. Он сидел неподвижно, будто не до конца понимая, какого черта в его доме устроили балаган. Какого черта эта бабка, эта девка снова лезли не в свое дело. — Ему рану перевязать нужно. — Его по шее хорошенько огреть нужно, — невозмутимым тоном парировала бабка, не поднимая глаз. — С этим я уже управилась. Мей перевела взгляд на Хакуджи — шея у него и правда была подозрительно красной. Как и правая щека. Мей отчего-то захотелось наивно подумать, что Орихиме-сан его просто пыталась вот так вот разбудить, привести в чувства. Получилось очень даже. Правда, сам Хакуджи, видимо, проснулся не до конца и все еще где-то витал. В кошмарах. Старуха между тем потащила корзину с травами к двери. Мей посторонилась, поймав на себе хмурый взгляд. — Лепешки мои чего не доели? Еду мою решили переводить — так на мою доброту-заботу отвечаете? Больше ни крошинки вам тогда не отсыплю, живите как хотите. — Простите, Орихиме-сан, я это Хакуджи вчера оставила, — Мей склонила голову. Она совсем забыла о лепешках, которые вчера отложила на столе, надеясь, что Хакуджи придет и разделит с ней их скудный ужин. Старуха, заслышав лепет Мей, только покачала головой, что-то нечленораздельно пробурчала. Что-то явно грубое и нехорошее. — Глупая ты девка, о себе впредь думай. Он вчера, видишь, уже наелся где-то. Вон, и добавки получил. Что, испугалась небось? А это у него привычное: вечно куда-нибудь влезет, бес попутает. Вижу, бегала вокруг него, обмотала, вон, чтоб не усох. Да могла бы и не переживать шибко, на нем все как на собаке заживает. Я-то уж сама не раз видела. Да и если он помер бы — не велика потеря, воздух стал бы чище. Я бы на твоем месте его вообще пришибла — всем бы сразу легче стало. Этому непутевому уж в первую очередь, да. Мей нахмурилась. Она все еще не совсем понимала, когда Орихиме-сан говорила серьезно, а когда пошучивала. Нет, если бы она хотела избавиться от Хакуджи, то не возилась бы так с ними, не помогала. Орихиме-сан просто была таким человеком: своеобразным. И страшно уставшим. — Думаешь, чего я такая добрая, вам тут носы подтираю? — хмыкнула она, будто прочитав мысли Мей. Та только качнула головой. — За этим дурнем следить надо, чтобы дел не наворотил. А век его и так короткий, помяни мое слово. — Почему, Орихиме-сан? — на выдохе задала вопрос Мей, невольно вспоминая то клеймо, которое она сумела рассмотреть на запястьях Хакуджи прошлой ночью. — Да попадется он когда-нибудь, — недобро усмехнулась бабка. — Без рук да без головы останется, кто-нибудь его приладит. И поделом. Нечего честных людей обчищать. Его у нас все знают такого-этакого — нигде теперь не приткнется, кому такая паршивая собака нужна? Сгинет-сгинет, говорю тебе. Тебя вот вернет откуда взял и сгинет. — Вернет?.. — В этом не сомневайся, — заверила бабка. — Я с ним еще поговорю. Пусть расхлебывает, что натворил, нам тут лишний рот не нужен. В невесты ты ему все равно не годишься, что тебе еще делать тут? Мей кивнула, зардевшись. Орихиме-сан была во всем права — не место ей тут, не прибьется. Да и дома ее наверняка уже обыскались. — А ты и правда меня не обманула. Понимаешь что-то в зелени моей. Лепешки мои отработала. Я еще в обед загляну, что-нибудь принесу. И работу какую… Не преть же тут без дела тебе, правда? А с этим даже не думай возиться. Все равно он к тебе на руки не пойдет — дикий. Не понимаю, как ночью-то тебе обвязать его удалось. Или взяла его чем? Бабка хмыкнула, а Мей лишь вжала голову в плечи. Она и так знала, что сейчас Хакуджи скорее вообще выставит ее вон, чем примет от нее помощь. — Я только хотела помочь. — Не нужна таким помощь, не видишь, что ли. Ладно, что с тобой разговаривать, дела у меня. Я еще забегу. Этого не трогай, а то забуянит. Орихиме-сан подхватила корзину и вышла за порог. Как только дверь захлопнулась, Мей подошла к столу на кухне и взяла уже знакомые мази. Нет, потревожить Хакуджи все-таки было нужно. Она прошла в комнату, Хакуджи сидел все так же неподвижно. Мей сглотнула. Вдруг на нее накатило осознание, что Хакуджи она сейчас совсем не боится. Напротив, она боится за него. Слишком уж страшно он переменился после возвращения домой. Понятно, почему. Мей понимала, что сейчас она могла залечить только одну его рану — на груди. С другой же Хакуджи должен был справиться сам. Принять и смириться. — Тебе повязку нужно сменить. Можно, я… — Мей подошла ближе. Хакуджи поднял на нее пустой взгляд. — Я сам все сделаю. Я умею. Мей неуверенно кивнула. В этом она нисколько не сомневалась. Как и в том, что сейчас он этого сделать сам просто-напросто не сможет — только рану растревожит. — Давай ты обработаешь тогда сам, а я перевяжу. Хакуджи фыркнул. Все-таки он до сих пор не привык, что до Мей его слова доходили не сразу. — Не лезь ко мне. Ты не поняла еще? Думаешь, побегаешь вокруг меня, и мне сразу не плевать на тебя станет? Этого ждешь? — Я ничего от тебя не жду, — прошептала Мей, смотря Хакуджи прямо в глаза. — Я вижу, тебе плохо. Я хочу помочь. — О помощи тебя никто здесь не просил. Мей сжала руки в кулаки. Это упрямство на пустом месте до добра точно не доведет. Нет, он правда что ли собирался сейчас сам себя перевязывать? Мей очень даже захотелось на это посмотреть. Она не понимала, что такого зазорного в том, чтобы попросить о помощи. Тем более, если Хакуджи именно для этого ее сюда и притащил. Раз уж не смогла помочь его отцу, так пусть хоть его самого немного подлатает. — Откуда у тебя это? — Мей перевела взгляд на руки Хакуджи. Темные полосы на запястьях больше походили на живые путы, чем на позорное клеймо. Мей опустила голову. Точки над «и» захотелось расставить прямо сейчас. — Орихиме-сан сказала, что ты вор. Хакуджи хмыкнул. Он сидел в соседней комнате и прекрасно слышал, что там про него успела наплести эта бабка. Хакуджи пристально посмотрел на Мей. Он не понимал, зачем она вообще об этом спрашивала, если и так все было ясно. Из тупого любопытства? Или чтобы найти еще поводы поистерить и потрепать ему нервы? Хакуджи не нравился ни первый, ни второй вариант. — А до тебя это только дошло? Я и тебя, вообще-то, спер. Мей нахмурилась. Она чувствовала: сейчас Хакуджи злился, сейчас она точно лезла не в свое дело. Плевать. — Тебя ведь вчера из-за этого?.. — Мей осеклась. Она и правда не могла не спросить, она и правда переживала. Если Хакуджи занимается какими-то опасными темными делами, когда-нибудь домой он не вернется. Мей не особо была удивлена ремеслу, которым промышлял ее похититель. Действительно, могла бы догадаться и сама. Читать морали и рассказывать о том, как это плохо, она сейчас не собиралась. Хотя, судя по напряженному серому лицу Хакуджи, он сейчас от нее только этого и ждал. Что ж, они и правда пока друг друга плохо знали. — Тебе-то что? — Хакуджи смотрел на нее не моргая. Он и правда не понимал, зачем она тут вилась вокруг него как навозная муха. Что, правда интересно, кто ему так навалял? Наверное, просто душу отвести хочет, послушав подробности. Нет, такого удовольствия он ей точно не доставит. Хакуджи опустил взгляд на свою перевязанную грудь. Он не чувствовал и толики благодарности — только раздражение и злость. Сильно же его потрепало, раз еще вчера он позволил притронуться к себе этой девке. Позволил помочь. Наверняка она теперь думала, что он обязан ей жизнью, наверняка она сейчас от него ждала как минимум благодарностей. Помогла своему похитителю и вору-карманнику, какая молодец, как преисполнилась в своем благородстве. — Я волнуюсь за тебя, — между тем обронила Мей. Хакуджи задрал голову в потолок. Перед глазами на мгновение все помутнело. Волновалась она, как же. Хакуджи ненавидел ложь, но сейчас в голосе Мей он не заслышал и капли фальши. Видимо, она сама верила в тот бред, который городила. Это выбешивало еще больше. — Ну, дура, значит. — Ты тоже сейчас себя не особо по-умному ведешь, — не выдержала Мей. Она вдруг поняла, что препираться они с Хакуджи могли хоть целый день. Действительно, а что еще им было делать? Мей подошла к двери — сдалась первая. — Если все-таки понадоблюсь, я тут, Хакуджи. Мей вернулась на кухню. В голове царил полный бардак, а по телу растекалось колючее непривычное раздражение. Ей не раз приходилось работать с капризными проблемными пациентами, но еще ни разу — с уперто буйными. Она прекрасно понимала, что если сделает сейчас что-то не так, пойдет наперекор Хакуджи, он и придушить ведь со злости может. Забудет ненадолго, что ранен. В соседней комнате воцарилась мертвая тишина. Мей прикрыла глаза. Послышался шорох, что-то скрипнуло. Мей терпеливо ждала, когда Хакуджи закончит. Пока он снова не исчез, им нужно было поговорить, нужно было решить, что делать дальше. Хотели они оба того или нет.