Влюблённым предоставляется лечение

«Настоящая близость — это не идеальные отношения,

а те, в которых, несмотря на боль, страх и ошибки,

люди всё равно выбирают друг друга.»

      Микки не знал, сколько времени прошло. Минуты, секунды, вечность — всё смешалось, стёрлось, исчезло, кроме горячего дыхания Йена, его губ, его рук, вцепившихся так, будто он боялся снова его потерять. Они с силой прижимались друг к другу, их тела не оставляли ни сантиметра между, и это было не про нежность. В этом не было осторожности, здесь была только ярость, только боль и только жадность — жадность к тому, что они оба так долго не позволяли себе, к тому, что они пытались вырвать из своих сердец, но что прочно засело внутри.              Спина Микки ударилась о стену, холод бетона пробежался по его коже сквозь ткань куртки, которую он так и не успел снять, но ему было плевать. Йен дышал тяжело, прерывисто, сдавленно, будто каждое движение давалось ему с мучительной сложностью. Его пальцы сжимали рубашку под воротником Микки, словно если тот отпустит, то он снова исчезнет.              Микки рванул ворот его кофты, потянул с плеча, сжал ткань, едва удержавшись от того, чтобы не разорвать. Его зубы скользнули по коже Йена, чуть стиснув шею, и Йен выдохнул что-то несвязное, срывающееся. Этот звук пробежался по нервам, выжигая всё, что мешало.              Это был его Йен.              Не тот, кто смотрел сквозь него в больнице. Не тот, кто делал вид, что они ничего не значат друг для друга. Не тот, кто боялся оставаться рядом.              А тот, кто не мог больше от него уйти.              Микки вцепился в его волосы, запрокидывая голову Йена назад, впиваясь в его губы так, будто пытался оставить на них след. Йен отвечал с той же отчаянностью, так сильно, что их зубы столкнулись, но ни один из них не отстранился.              Руки Йена скользнули под рубашку Микки тёплые, горячие, изучающие, словно тот заново запоминал его тело, будто пытался убедиться, что он всё ещё настоящий, что он не сон, не призрак.              Но Микки был здесь.              И Йен был здесь.              Больше не было расстояний. Не было двери между ними. Не было молчания.              Только их дыхание, только их тела, только то, что никогда не исчезало, даже если они пытались заставить себя в это поверить.              Микки оторвался от его губ, вдавливая лоб в плечо напротив, пальцы с силой сжались на талии Йена.              — Ты не представляешь, как сильно я тебя ненавижу, — голос сорвался, но он не заботился об этом.              Йен выдохнул в его волосы, ладонями крепко обхватывая за спину.              — Знаю, — глухо ответил он. — Но ещё ты без ума.              И Микки не смог этого опровергнуть.              Микки не помнил, как они оказались в квартире. Он только знал, что его пальцы не разжимались, не отпускали, что каждое прикосновение Йена к его коже было слишком сильным, слишком глубоким, оставляющим следы не только на теле, но и внутри.              Они вошли внутрь, дверь с глухим щелчком захлопнулась за спиной, и на секунду повисла тишина.              Но не та, что была раньше.              Не напряжённая, не отстранённая, не наполненная молчанием, которое разъедает изнутри.              Эта тишина была другой.              Она была тёплой.              Йен стоял прямо перед ним, тяжело дыша, губы покрасневшие, волосы растрёпанные. Его глаза были прикованы к Микки, взгляд цеплялся за его лицо, словно он боялся отвернуться, словно любое движение могло разрушить этот момент.              Микки всё ещё не был уверен.              Всё в нём кричало, что это ошибка. Что слишком поздно, что слишком много сломано.              Но тело не слушалось.              Он не мог без него.              Больше не мог.              Микки медленно поднял руку, пальцы коснулись подбородка Йена, и тот наклонился к его ладони, как будто это было единственное, что сейчас могло удержать его в реальности.              — Я так скучал, — выдохнул Йен.              Голос был почти беззвучным, но Микки почувствовал, как каждое слово отзывается внутри него, как отзывается под кожей, в груди, в сердце.              Он не ответил.              Просто наклонился вперёд и поцеловал его.              Не так, как на лестничной клетке. Не с яростью, не с болью.              Этот поцелуй был чем-то большим. Чем-то, что нельзя было объяснить словами.              Губы Йена дрогнули, он медленно, осторожно ответил, но в этой осторожности не было отстранённости. В ней было что-то бережное. Будто он хотел запомнить этот момент, как последний глоток воздуха перед тем, как уйти под воду.              Руки Микки скользнули под его кофту, пальцы пробежались по коже, как будто проверяя — настоящий ли он.              Йен ответил тем же — его ладони прижались к его спине, горячие, крепкие, знакомые.              Они не спешили. Просто были рядом.              Йен прижался лбом к его виску, дыхание тёплое, ровное, и сказал тихо, почти шёпотом:       — Я правда всё испортил, да?              Микки закрыл глаза и медленно втянул воздух.              — Да, — выдохнул он.              Йен кивнул, провёл руками по его бокам, скользнул пальцами по рёбрам.              — Но ты всё ещё здесь.              Микки не ответил.              Потому что да, он всё ещё был здесь.              И это было самым страшным.              — Я не знаю, смогу ли снова тебе доверять, — сказал он наконец.              Йен кивнул.              — Я тоже не знаю, заслуживаю ли я этого.              И опять эта честность. Та самая, которую он должен был показать раньше.              Микки глубоко вдохнул, стянул куртки с них обоих, бросил на пол и потянул Йена за собой на диван, тот не сопротивлялся. Они не разжимали пальцев, не отдалялись друг от друга.              Близость была невыносима.              Но и отсутствие её — тоже.              Они сидели рядом, колени касались, руки скользили по ткани на коже, как будто они оба боялись, но не сжимали, не торопились. Йен смотрел на него, изучал, будто пытался понять, что скрывается за этими стенами, которые Микки строил последнюю неделю.              И тогда Микки начал говорить.              Он говорил, что ненавидел его, что каждое утро просыпался с пустотой внутри, что каждый раз, когда проходил мимо в больнице, хотел схватить его за плечи и заставить посмотреть на него.              Говорил, что пытался забыть, пытался не думать, но везде были грёбаные напоминания.              Говорил, что злился на себя даже сильнее, чем на Йена, потому что не смог его вычеркнуть.              Йен слушал.              Не перебивал, не оправдывался.              Он просто сидел близко, не отдаляясь и слушал.              А потом, когда слова закончились, он положил ладонь на шею Микки, наклонился ближе и прошептал:             — Я хочу сделать всё правильно на этот раз.              Микки посмотрел на него.              Губы Йена были так близко.              Так легко было бы снова притянуть его, снова утонуть в нём, снова забыться.              Но он не сделал этого.              Просто продолжал смотреть.              И пытался поверить.              Они разговаривали всю ночь.              Не было смысла спать, не было смысла закрывать глаза, когда между ними и так уже слишком долго была тьма.              Микки не знал, сколько времени прошло. Минуты? Часы? Он не смотрел на телефон, не проверял часы. Просто сидел рядом с Йеном, чувствовал тепло, слушал его голос и не отталкивал.              Йен рассказывал обо всём. О своей семье, о людях, которых они опекали, о тех, кому помогали, о детях, которые приходили к ним за защитой. О страхах, о том, что он не знал, как совмещать это с жизнью рядом с Микки, потому что боялся, что однажды всё рухнет, и тогда разрушит не только себя, но и их.              Микки слушал.              Он долго молчал, перебирая в пальцах подол своей рубашки, глядя в одну точку.              — Ты думал, что я не пойму? — спросил он наконец. — Неужели ты думал, что я не поддержу тебя? Что заявлю на тебя?              Йен посмотрел на него.              — Я не думал, — честно ответил он. — Я боялся.              Микки кивнул, перевёл взгляд в потолок.              — Всё равно ты всё просрал.              Йен грустно улыбнулся.              — Знаю.              — И всё равно я здесь.              — И это я знаю.              И это было самой страшной частью.              Микки снова посмотрел на него.              Глаза Йена были усталыми, но в них больше не было той ледянящей пустоты, которая преследовала его последнюю неделю.              Теперь в них было что-то другое.              Надежда? Просьба? Он не был уверен. Только знал, что ему не хочется отворачиваться.              Йен осторожно протянул руку, коснулся его пальцев. Микки не дёрнулся. Йен переплёл их, сжал чуть крепче.              — Ложись, — тихо сказал он.              Микки даже не думал спорить. Слишком устал. Слишком много эмоций. Слишком много всего с чем его мозг не успевал разобраться.              Они легли рядом на кровати, укрылись одеялом, даже не потрудившись снять одежду, не разжимая пальцев, и это казалось правильным.              Йен медленно сдвинулся ближе, положил ладонь ему на грудь, наклонился так, что его лоб коснулся виска Микки.              Тёплое дыхание, тихие прикосновения, что-то новое в этой близости.              Не страсть, не отчаяние, не жадность. Что-то глубже. Что-то, что они пытались сохранить даже после всего, что произошло.              — Если бы можно было всё исправить, я бы всё сделал иначе, — прошептал Йен в темноту.              Микки не ответил сразу. Просто перевёл взгляд на него.              Йен выглядел настоящим. Таким, каким он всегда был с ним. Только с ним.              — Ты всё равно был бы идиотом, — наконец выдохнул Микки.              Йен хрипло рассмеялся. А потом сжал его крепче.              Микки закрыл глаза. Он слишком устал от всего, что пришлось пережить за эти дни. Но сейчас чувствовал, что наконец может дышать полной грудью. Сейчас, когда Йен рядом с ним, когда он может вдыхать его запах, прижиматься ближе и водить руками по его плечам и волосам.       

***

             Микки уснул только под утро.              Йен был рядом, он чувствовал его дыхание на своей шее, его руку, сжавшую его запястье, будто тот боялся, что Микки исчезнет, лишь стоит отпустить хоть на секунду. Касание было тихим, осторожным, но достаточно крепким, чтобы даже во сне Микки знал — он здесь.              И этого было достаточно, чтобы провалиться в сон. Но когда он проснулся, ладонь Йена больше не лежала на его руке.              Одеяло рядом было чуть смято, но холодное. Его не было.              На мгновение сердце сжалось так сильно, что в горле застрял ком.              Чёрт.              Неужели всё было сном? Просто разыгравшимся сознанием, отчаянной попыткой вернуть то, что невозможно вернуть?              Микки резко сел, провёл руками по лицу, ещё не успев окончательно проснуться, и в этот момент запах ударил в нос.              Кофе. Горячий, терпкий, такой родной, что всё внутри обмякло.              А следом — запах яичницы. Тостов. Чего-то ещё слишком вкусного, чтобы это могло быть реальностью.              Микки медленно встал и пошёл в кухню, чувствуя облегчение.              Йен стоял у плиты, спиной к нему, в одной футболке и тех же джинсах, что и вчера. Он переворачивал что-то на сковороде и бормотал себе под нос, не сразу заметив его. Микки остановился в дверях, скрестив руки на груди и наблюдая, не в силах сдержать расползающуюся по лицу улыбку.              Йен. Йен, который не ушёл. Йен, который готовил ему завтрак. Завтрак, который странным образом вкусно пах и даже не выглядел, как угольки.              Что-то внутри болезненно сжалось, слишком остро напоминая, как давно у них не было таких обычных, простых вещей.              Йен вдруг почувствовал его взгляд и обернулся. На секунду замер, а потом улыбнулся, неуверенно, но честно.              — Я не думал, что смогу найти у тебя в холодильнике что-то съестное, — сказал он вместо приветствия. — Бритни говорила, что ты почти не ешь. У тебя даже начали проступать ребра.              Йен испугался, что разрушил утреннюю непринуждённую атмосферу, но расслабился, когда Микки хмыкнул.              — Ага, как какой-то чёртов подросток, переживающий своё первое расставание. Не переживай, я быстро вернусь в свою привычную форму, и глазом моргнуть не успеешь.              Йен опустил взгляд на тарелки, покачав головой, но улыбка не исчезла.              — Садись.              Микки медленно шагнул вперёд, сел за стол, наблюдая, как Йен ставит перед ним тарелку с яичницей, поджаренными тостами и даже кусочком сыра.              — Неужели получилось? — он скептически посмотрел на тарелку. — Если я выгляну в окно, то увижу там внеземную цивилизацию?              Йен закатил глаза.              — Не сомневайся во мне и моих способностях. Готовить яичницу не должно быть сложнее, чем проводить операции. И вообще я тренировался всю неделю, но хорошо, что ты не видел моих первых попыток.              Микки взял вилку, попробовал один кусочек яичницы. И чертовски не хотел это признавать, но…              — Бля, это реально вкусно. Ты превзошёл мои ожидания.              Йен сам попробовал и пожал плечами.              — Видимо, я — офигенный повар.              Микки фыркнул.              На несколько минут воцарилось молчание — но оно больше не было напряжённым.              Просто два человека завтракали, будто между ними не было больше недомолвок. Но дело в том, что они были. Слишком ощутимые, чтобы их можно было проигнорировать.              Сейчас он не мог двигаться так, как раньше. Их прошлая динамика отношений больше не имела смысла — опрометчивая, быстро развивающаяся, спонтанная, движущаяся лишь на их безумной тяге друг к другу. Йену придётся смириться, если тот хочет сохранить всё, что Микки практически закопал в себе.              — Мы не можем быть такими, как раньше, — сказал он наконец, отставляя тарелку. — Мне нужно время и нужны гарантии. Я… пока что не могу довериться тебе снова, как прежде.              Йен медленно поднял на него взгляд.              — Знаю. И не собираюсь давить. Мы будем двигаться так, как ты скажешь. Но я не могу больше быть на расстоянии от тебя, Микки. Я скорее умру, чем снова вынесу разлуку.              Микки покачал головой, чувствуя тоже самое.              — Я говорил с Мирандой по поводу нас и слухов, которые сейчас ходят по больнице, — он замолчал, давая Йену время на смену темы. — Сейчас всё намного серьёзнее, и она ясно дала мне понять, что мы под её тотальным контролем. Больше никакого публичного выражения чувств, никаких обжиманий в кладовках, я не хочу, чтобы у кого-то из нас возникли проблемы из-за невозможности держать руки при себе.              Йен напрягся. Он сейчас выглядел таким разбитым, таким уязвлённым и виноватым, что Микки протянул руку через стол, чтобы сжать ладонь Йена.              — Это всё из-за меня, — выдохнул Галлагер и, высвободив запястье из-под руки Микки, накрыл лицо. — Если бы только я не был таким куском дерьма, не было бы этой чёртовой недели врозь, ты бы улыбался мне так же, как раньше…              Микки перебил его.              — Перестань. Хватит себя винить во всех смертных грехах. Посмотри на меня, Йен, — Микки позвал его, а потом перегнулся через стол и оставил быстрый поцелуй в уголке губ. Лицо Йена расслабилось, Микки был уверен, что тот хотел заниматься только этим — целоваться бесчисленное количество раз. — Ты готов ждать?              — Я готов на всё, если это значит, что ты снова рядом.              И Микки почувствовал, как в груди что-то чуть-чуть, но оттаило.              Йен прочистил горло и отвёл взгляд.              — Есть планы на сегодня? Хочу отвести тебя кое-куда.              — Вечером придут две старшие медсестры, которые возомнили себя моими сиделками, а ещё считают третьей подружкой, но это будет только после восьми. А до этого я весь в твоём распоряжении.              — Тогда доедай.

***

      Йен отвёз его на кладбище.              Микки сначала ничего не понял. Они ехали молча в машине Йена, которая была именно такой, какой он её и описывал: ржавой конструкцией с болтами и гайками — с включённым радио, но без разговоров. Йен держал руль обеими руками, взгляд был сосредоточенным, но при этом спокойным — не как вчера, когда он смотрел на него с мольбой, отчаянием и теми эмоциями, которые невозможно было игнорировать.       Сейчас он выглядел по-другому. Собранным. Как будто принял какое-то решение. Как будто был готов показать что-то важное.              Микки молчал. Смотрел в окно, запоминая, как сменялись улицы, пока наконец не понял, куда они едут.              Когда Йен свернул к небольшому кладбищу за церковью на окраине города, в груди что-то странно дёрнулось.              Он смотрел, как тот заглушил двигатель, положил руки на колени, глубоко вдохнул. А потом посмотрел на него.              — Пойдём?              Голос был спокойный, но внутри явно что-то бушевало. Микки кивнул, открыл дверь и вышел.              Йен двигался уверенно, но чуть медленнее, чем обычно, будто давая себе время. Микки следовал за ним, не спрашивая, не торопя.              По спине Микки пробежал табун холодных мурашек, когда они остановились у ряда аккуратных надгробий. На всех них была фамилия Галлагер.              Йен опустил взгляд, провёл пальцами по холодному камню.              — Это моя мама, — сказал он наконец, голос был ровный, но в нём звучала странная отрешённость. Под её именем и фамилией была небольшая выцветшая приписка: «Моника Джин Галлагер и её нерождённый ребёнок». Как только Микки открыл рот, чтобы спросить Йена об этом, тот сам продолжил. — Она была беременна, когда сгорела в том пожаре. Пожарным даже не удалось извлечь её тело, а я, как единственный выживший, не смог его опознать.              Микки знал, что Йен до сих пор переживал горе своей семьи, даже после стольких лет, но не ожидал, что тот приведёт его сюда. Он молчал, не в силах подобрать слов, но Йену они были и не нужны.              Тот глубоко вдохнул.              — Сначала я думал, что, возможно, ей удалось спастись, но один из пожарных сказал, что пламя объяло дом в считанные мгновения, прямо посреди ночи, поэтому шансы на то, что хоть кто-то мог выжить — минимальны, — он немного помолчал, а потом снова заговорил. — Я был здесь последний раз… давно. Не знаю, почему привёл тебя. Просто… — он замолчал, облизнув губы. — Ты должен знать, кто я. Больше никаких секретов, только не от тебя.              Микки посмотрел на него, потом снова на надгробие.              — Я знаю, кто ты, Йен.              Галлагер кивнул, но, кажется, не совсем поверил в это.              — Это мой отец, — он указал на надгробие слева от Моники. — Вообще-то, он мне не родной, но это я узнал уже много лет спустя. Это Фиона и Лип — мои старшие брат и сестра. Я практически не помню никого из них, только по рассказам моей приёмной матери — Вероники, — Йен замолчал, сел на скамейку рядом, пригладил волосы и посмотрел перед собой. — Бля, я даже представить себе не могу, что там мог сгореть и я сам.              Микки сел рядом, так близко, что их бёдра соприкасались, развернул к себе Йена и провёл рукой по его щеке, оставляя её там и заставляя мужчину сохранять зрительный контакт.              — В детстве я приходил сюда и думал, что хочу стать кем-то, кто помогает другим. Не хотел, чтобы старая проводка была причиной возгорания дома, которое могло унести жизни целой семьи. Не хотел, чтобы люди умирали от голода и холода, пока другие наслаждаются своим богатством и достатком. Я знаю, что это жизнь, естественный отбор, идиотские правила, придуманные непонятно кем, но это разбивает мне сердце.              Микки молчал, просто слушал и гладил большим пальцем проступившую рыжую щетину.              — Иногда мне кажется, что я не смог. Что я всё равно ломаю людей вокруг себя.              Микки нахмурился, когда Йен попытался отвернуться, и положил вторую руку ему на щёку, чтобы удержать.              — Йен, ты не…              — Я ушёл от тебя, — тихо сказал он. — Думал, что делаю это ради тебя, но на самом деле просто убегал от себя. И самое печальное, что мне понадобился разговор с моей матерью, чтобы понять это.              Он наклонил голову вперёд, закрыл лицо руками.              — Это моя вина.              Микки сжал зубы, провёл рукой по затылку, выдохнул.              — Я не хочу говорить о прошлом, Йен.              Галлагер посмотрел на него.              — Тогда о чём ты хочешь говорить?              Микки на секунду задумался.              А потом сказал:              — О будущем.              Йен моргнул, потом медленно улыбнулся.              — Ты правда готов двигаться дальше?              Микки замер, глубоко вдохнул, взял Йена за руку и перевёл взгляд на надгробия.              Он крепко сжал их пальцы и перевёл взгляд на надгробия.              На чёрных плитах, затёртых временем, были высечены имена людей, которых он никогда не знал, но которые были частью Йена, частью его прошлого, его боли, его жизни.              Он не знал, правильно ли это — говорить что-то тем, кого никогда не встречал. Но в груди вдруг появилось ощущение, что он должен.              Он крепче сжал ладонь Йена, сделал шаг ближе и тихо выдохнул:              — Я не знал вас. Ни одного из вас.              Йен посмотрел на него с лёгким удивлением, но не перебил.              — Но вы знали его, — продолжил Микки, чуть кивнув в сторону Йена. — И если хоть что-то из вас осталось в нём, если хоть кто-то из вас может меня слышать… — он провёл языком по губам, сглотнул и посмотрел на надгробие матери Йена. — Он хороший. Он, может, и придурок временами, и упрямый, как осёл, и слишком сильно заботится о тех, кто этого не заслуживает… Но он, мать вашу, хороший.              Йен сжал его руку, но Микки не отступил.              — Не знаю, гордились бы вы им или нет, но он чертовски много работает, чтобы делать мир лучше. Он делает это не для славы, не ради себя, а потому что не может по-другому, — он сделал паузу, оглядел надгробия, посмотрел на имена людей, чьи жизни оборвались слишком рано. — И я обещаю вам, что не позволю ему разрушить себя.              Йен выдохнул, его плечи чуть дёрнулись, как будто он пытался сдержаться, но Микки продолжил:       — Не позволю ему сковывать себя страхом и постараюсь сделать всё, чтобы он наконец смог стать счастливым.              Он взглянул на Йена. Тот смотрел на него широко распахнутыми глазами, в которых отражалось что-то необъяснимое.              — Не позволю ему снова уйти.              И прежде, чем Йен успел что-то сказать, прежде чем он снова смог проглотить эмоции, прежде чем смог отстраниться — Микки притянул его к себе.              Его пальцы зарылись в рыжие волосы, губы сомкнулись на губах Йена — не резко, не жадно, а медленно. Осторожно. Глубоко.              Йен вздрогнул, но не отстранился. Он позволил себе раствориться в этом, позволил Микки снова вернуть его себе.              Поцелуй был тёплым и тягучим. Он был осмысленным.              Как будто впервые за долгое время они принадлежали друг другу не только телами, но и чем-то большим.              Йен глубже прижался к нему, руки легли на талию Микки, пальцы чуть дрожали, но он держал его крепко. Они целовались так долго, что, казалось, забыли, где находятся. Но это не имело значения.              Здесь и сейчас было только это. И этого было достаточно.              И в тот момент Микки принял решение — лучше считанные мгновения с Йеном, чем целая жизнь без него.       

***

      На обратном пути Йен вёл машину спокойно одной рукой, другая лежала на коробке передач, но время от времени его пальцы медленно двигались, задевая Микки — будто случайно, будто просто следуя ритму музыки, звучащей из динамиков. Но Микки понимал, что всё не просто так.              Прикосновения. Такие осторожные, такие ненавязчивые, но в них было что-то, что заставляло сердце сжиматься. Как будто они были самыми первыми, самыми желанными и удивительными.              Смех, лёгкие подшучивания, тёплая атмосфера в машине — всё это было настолько правильным, настолько естественным, что Микки ловил себя на мысли, будто никаких ссор и расставаний никогда не было.              — Боже, где ты взял этот идиотский ароматизатор? — Микки поморщился, глядя на маленький освежитель в форме ананаса, висящий на зеркале. — Я думал, что их уже не продают.              Йен усмехнулся.              — Мне кажется, что я купил машину вместе с ним. Жду, пока он сам развалится.              — Он уже умер, Галлагер, и от него несёт, как от дешёвого пляжного коктейля.              Йен фыркнул, повернув голову, и подмигнул.              — Признайся, тебе нравится этот запах.              — Размечтался, — хмыкнул Микки, но пальцы всё равно скользнули чуть ближе к Йену, невесомо касаясь его руки. Йен крепче сжал её, а потом поднёс ко рту, легко касаясь губами костяшек.              На середине дороги Микки понял, что Йен не везёт их обратно в его квартиру. Но не хотел задавать вопросов — сегодня день пройдёт так, как это нужно самому Галлагеру.              Район, в который они въехали, сразу дал о себе знать: потрескавшийся асфальт, узкие улочки с давно облупившимися стенами зданий, граффити, закрытые на железные ставни магазины и пара подозрительных типов у закусочной, которые слишком пристально следили за проезжающими машинами.              Старый район, ещё до хрена лет назад забытый городскими властями. Как и тот, в котором вырос сам Микки.              На светофоре, пока они ждали зелёный, мимо машины прошёл высокий парень в мешковатой одежде, на ходу хлопнув кого-то по ладони — типичный жест сделки.              Йен даже не моргнул. Микки ухмыльнулся, огляделся и фыркнул:       — Всё ещё живёшь в месте, где местных дилеров принимают за часть пейзажа?              Йен не отвёл взгляда от дороги.              — Привыкаешь.              — Да уж. Тут, наверное, даже полицейские проезжают на жёлтый, чтобы не останавливаться.              Йен покосился на него, усмехнувшись.              — Рад, что тебе нравится.              Они припарковались у старого кирпичного здания. Балконы, обмотанные спутанными кабелями, выцветшие стены, где когда-то, вероятно, была краска, но теперь осталась только грубая штукатурка. Но в этом было что-то тёплое.              Район был убитым, да, но в нём жили люди. В нем жил Йен.              Микки видел, как недалеко от перекрёстка пожилая женщина в платке торговала фруктами из пластмассовых ящиков, как кто-то из подростков катался на велосипеде, а на лавке сидели двое мужиков, что-то оживлённо обсуждая.              Парк через дорогу выглядел не менее подозрительно: пара развалившихся лавочек, детская площадка, изрисованная маркерами, и какое-то глухое движение в дальнем углу, где за гаражами всегда что-то происходило.              — И как, весело тут живётся? — спросил Микки, поднимаясь по лестнице за Йеном.              — Не так уж плохо. Если закрывать окна после полуночи и не выходить в парк без причин.              — Да уж, звучит прям как мечта.              Йен фыркнул, открыл дверь, и Микки впервые оказался в его квартире.              Небольшая, но уютная. Именно такой Милкович её и представлял после рассказов Йена о своём детстве.              Старый, но прочный деревянный пол, облупившиеся шкафчики на кухне, стопка книг на столе, чуть хаотично разбросанная одежда на стуле.              И запах. Йен. Привычный, родной, въевшийся в каждую деталь, в каждый угол, в каждую грёбаную вещь.              Микки глубоко вдохнул, огляделся и усмехнулся.              — Рад видеть, что ты свинячишь не только у меня в квартире, — сказал он, подходя к Йену сзади и заглядывая ему за плечо на гостиную.              Йен швырнул ключи на полку, пожал плечами, а потом развернулся, чтобы повесить куртку на хлипкий крючок, вбитый прямо в стену. Он навис над Микки, чтобы сделать это, и тот обнял его за талию, крепко прижимаясь.              — Я работаю над этим, — усмехнулся Йен, зарываясь руками в чёрные волосы на макушке, а потом быстро чмокнул его в лоб. — Проголодался? У меня есть кое-какая еда в холодильнике, но я сомневаюсь, что из неё можно придумать что-то большее, чем сэндвичи.              — С арахисовой пастой и бананом?              — Ага.              Микки взглянул на него и ухмыльнулся.              — Обожаю сэндвичи с арахисовой пастой и бананом.              — Врунишка. Ты их ненавидишь, — прошептал Йен, наклоняясь, чтобы потереться носом о нос Микки, а потом нежно и осторожно коснуться его губ, сразу же вбирая в рот нижнюю.              Микки прикрыл глаза, осознавая, как же он поэтому скучал. Сейчас он даже не мог представить, как пережил целую неделю без Йена, без его глупых комментариев и идиотских шуток. Он растворился в этом моменте спокойствия и близости без остатка.              Когда живот одного заурчал от голода, им пришлось разорвать объятия и отправиться на маленькую кухню, чтобы найти что-то съестное. Микки пришлось отправить Йена в ближайший магазин за овощами и мясом под предлогом сытного и правильного обеда, но на самом деле он хотел окунуться в атмосферу квартиры, чтобы ему никто не мешал. Он не собирался вторгаться в личное пространство Йена и рыскать по ящикам, но теперь хотел знать о нём всё.              Микки провёл пальцами по корешкам книг, аккуратно сложенным на столе. Задержался взглядом на паре фотографий на холодильнике: смазанный кадр, сделанный на старый телефон, где маленький Йен и одна из его сводных сестёр ели мороженое, заляпавшись по самые уши. Другая — группа людей в университете, Йен посреди них, а рука лежит на чьём-то плече.              Его жизнь.              Микки провёл ладонью по затылку и отошёл от кухни, сел на край дивана и выдохнул.              Чёрт, он скучал. Так сильно, что теперь не было смысла отрицать. Он не мог без Йена, даже если ещё не был готов признать это вслух.              Когда дверь щёлкнула, а Йен вошёл с пакетом продуктов, с его лица не сошла лёгкая улыбка.              — Ты не сжёг мою квартиру? — поддел он, проходя на кухню.              — Всего лишь передвинул пару вещей, — фыркнул Микки, вставая и следуя за ним.              — О, нет, теперь всё пошло к чёрту, — Йен театрально закатил глаза, вытаскивая овощи. — Мне кажется, или ты специально отправил меня за продуктами?              — Ты хотел кормить меня арахисовой пастой с бананом, — Микки посмотрел на него с отвращением.              — Это вкусно!              — Это отвратительно.              Йен покачал головой, но ничего не сказал, только продолжил раскладывать покупки.              — Так что мы готовим, шеф?              — Просто мясо и овощи, — пожал плечами Микки. — Без всякой херни вроде ананасов и сладких соусов.              — О, боже, ты такой скучный.              — Просто у меня есть вкус.              Йен засмеялся, открыл шкаф и достал сковороду.              — Ну, посмотрим, насколько у тебя действительно есть вкус.              Процесс приготовления еды снова стал чем-то родным.              Они работали синхронно: Йен резал овощи так, как показал ему Микки, а он сам следил за мясом. Время от времени они сталкивались плечами, бросали друг на друга взгляды, а потом отворачивались, ухмыляясь.              Было тепло. Просто хорошо.              Но телефон Микки не переставал звонить с самого утра. Когда-то реже, когда-то чаще, но теперь звонки поступали каждые десять минут с незнакомых номеров.              Микки снова отклонил звонок, бросив телефон на кухонный стол, и продолжил переворачивать мясо.              Йен наблюдал за ним с прищуром.              — Снова не возьмёшь?              Микки вздохнул, наклонился к холодильнику, доставая бутылку воды.              — Не-а.              — А вообще собираешься отвечать?              Микки сделал глоток и молча пожал плечами. Йен положил нож, сложил руки на груди.              — Микки.              Тот закатил глаза, выдохнул и провёл рукой по лицу.              — Это уже неделю продолжается, — наконец признался он.              Йен нахмурился.              — Кто?              Микки пожал плечами, взял телефон, открыл последние вызовы.              — Разные номера. Какая-то хрень, но я не хочу разбираться.              Йен смотрел на него долго.              — Ты проверял, кто это?              Микки покачал головой.              — Не хочу. Если что-то важное — напишут сообщение.              Йен не выглядел убеждённым. Он снова сбросил звонок, устало потёр шею. Они замолчали. Йен бросил взгляд на телефон, а потом перевёл его на Микки.              — И ты просто игнорируешь?              — Пока да.              Йен сжал губы, но не стал давить.              Микки смотрел на него несколько секунд. А потом медленно шагнул ближе. Йен всё ещё был с напряжённым лицом, но не двигался, когда Микки наклонился и ткнулся носом ему в шею.              — Ты слишком обо мне заботишься, Галлагер, — выдохнул он, прижимаясь губами к его коже.              Йен выдохнул сквозь лёгкий смех.              — Неправда. Если бы это было так, то…              Но Микки не дал ему закончить. Он взял голову Йена в свои руки и притянул к себе:       — Заткнись. Ни слова больше. Я сейчас здесь, с тобой, неужели это тебе ни о чём не говорит?              Йен хотел возразить, Микки видел это по его глазам, но быстро сдался, когда Милкович накрыл его губы своими, а потом горячо выдохнул прямо в рот, выбивая все мысли из красивой рыжей головы.              Они не оторвались друг от друга, пока мясо на сковороде не начало громко шкворчать.       

***

             Йен отвёз его домой, где они провели ещё несколько часов за разговорами под раздражающий голос из телевизора, который зачем-то Галлагер включил на фон, и отправился на ночную смену в больницу, оставив после себя запах кофе и лёгкий беспорядок в гостиной. Микки проводил его до двери, поцеловал на прощание, сел на диван, вытянул ноги и подумал, что впервые за долгое время чувствует себя нормально.              Надолго ли — вопрос, но на душе не скребли кошки ещё со вчерашнего вечера.              Спустя пару часов в дверь постучали, и, конечно, это были они.              Бритни и Мэнди вошли, как будто это их квартира, сбросили обувь и сразу направились на кухню. Бритни принесла мороженое, а Мэнди две коробки горячей пиццы. Взглянув на это сочетание, Микки только закатил глаза.              Разговор о Йене начался быстрее, чем он успел его предотвратить. Бритни слушала внимательно, кивала, время от времени сочувственно касалась его руки, но не спешила задавать вопросы. Мэнди же, как и ожидалось, начала высказывать всё, что думала.              Микки молча терпел. Минуты три. Потом просто заткнул их обеих, приказав закрыть рот и молча смотреть телевизор.              Они остались на пару часов, болтали о всякой ерунде, смеялись, ели слишком сладкое мороженое, пока Бритни не начала зевать, а Мэнди не заявила, что у неё ещё есть дела.              Когда они ушли, в квартире стало непривычно тихо.              Микки принял душ и лёг в постель, ожидая сообщения от Йена, которое на этот раз пришло, а потом перевернулся на бок, прижал соседнюю подушку к лицу и заснул самым крепким сном за последнюю неделю.       

***

      Утро следующего дня было неспешным и размеренным, как будто окружающий мир поставили на паузу, чтобы Микки мог спокойно насладиться кофе и сигаретой рядом с выходом во внутренний двор больницы. И пусть всё вокруг было покрыто инеем, а ветер забирался под куртку и несколько слоёв одежды, он уже мечтал о весне.              — Микки? — за спиной раздался голос сестры. — Там к тебе пришли.              Он быстро сделал ещё несколько затяжек, швырнул пластмассовый стаканчик в урну и зашёл в больницу, взглядом сразу же находя знакомую девушку и на секунду замирая на месте.              Дебби уже можно было назвать беременной — небольшой, но заметный живот выдавал это без лишних слов. Она выглядела счастливой и сияющей, улыбаясь широкой довольной улыбкой, стоя около стола старшей медсестры.              Что-то в голове Микки щёлкнуло. Он задумывался об этом раньше, но сейчас мысль становилась всё более назойливой.              Дебби пришла на обычный осмотр, но теперь он не мог смотреть на неё как на обычную пациентку. После небольшого разговора, обмена последними новостями и расспросов, как дела у маленькой принцессы, Дебби ушла на пятый этаж, а Микки поймал взглядом знакомую фигуру в конце коридора — Йен общался с родственниками одного из пациентов.              Он уже знал, что собирается сделать. Если его догадки подтвердятся, то им с Йеном предстоит серьёзный разговор, а если нет, то Галлагер никогда об этом не узнает.              Микки достал телефон, чтобы написать сообщение Чеду, но отвлёкся на входящий звонок от адвоката, который попросил о встрече в ближайшее время. Милкович стиснул зубы, крепко прижимая телефон к уху, но согласился. Его достало это дерьмо, поэтому стоило бы уже поставить точку.              [Микки]: Мне нужен анализ крови. Срочно.              Ответ пришёл почти незамедлительно.              [Чед]: Как всегда, никаких вопросов?              [Микки]: Именно.              Он убрал телефон в карман халата и медленно провёл рукой по затылку, приглаживая взъерошенные волосы. Микки повернулся в сторону Йена и увидел, как тот бросил на него короткий взгляд и улыбнулся, а потом вернулся к разговору, как будто ничего не произошло.              Спокойствие. Вот что он почувствовал.              А потом радость и счастье, когда через пару часов получил незаметный поцелуй в лоб за несколько минут до операции. И плевать, что им нужно было быть осторожными.