принятие.

      Парни стояли на балконе, снова наблюдая за сияющим ночным Санкт-Петербургом. Величественный город с самыми лучшими закатами и рассветами, с самым, кажется, низким, великолепным и особенным небом. Такого не увидишь больше нигде, потому что сердце вплетает в себя город, делая его единой частью с тобой.       Денис гордился, что родился именно тут, Илья радовался, что всё-таки переехал. Питер — это для души, вдохновения, свободы и волнительной дрожи в коленях. Последнее сейчас ощущалось особенно остро.       Илья и Денис курили в два разных окна, перегораживая лица друг друга рамами. У обоих было слишком много слов для того, чтобы их произносить. Но нужно было. Если не сегодня, то уже никогда. Эти отношения в конечном итоге убьют обоих. Нужно либо заканчивать, либо начинать, и что звучит более перспективно — непонятно.       — Как нашёл адрес? — выкидывая бычок в окно и доставая новую сигарету, спросил Илья.       — Артём сказал. — Денис щипком поправил очки и взглянул на брюнета.       Тот пристально изучал человечков внизу, бегая глазами туда-сюда. Чёлку растрепал ветер, и Денис очень хотел её поправить, но остановил руку на полпути. Коряков это заметил и встал чуть ближе, позволяя прикоснуться.       — Я… — он замялся. — Что вообще происходит?       Повернулся, впиваясь в холодно-голубые глаза. Те, как обычно, смотрели то ли с испугом, то ли с безразличием. Угадать эмоции Дениса так тяжело, что даже такой профессионал, как Илья, просто рвал волосы на голове. Он всегда знал, что сказать, как помочь, что предложить. А сейчас — глухо, но тянет всё так же. Будто внутри Дениса есть то, что ему нужно, просто следует больше поковыряться.       Ещё раз: он совсем его не знал. Блондин от сестры знал про Илью больше, чем Илья про Дениса. И именно это пугало: близость при полной незнакомости. И, сука, правда, надо просто больше поковыряться, там точно что-то есть. Но это казалось варварским методом, ведь тело стремилось к нежности и соединялось вопреки мозговым рациональным догадкам.       Денис всё же пригладил тёмные волосы.       — Я не знаю, — выдавил он, видя, как Илья тяжело вздыхает. — Лиль, я не специально сейчас. И тогда, и всегда я не специально. Я ничего не знаю и ничего не понимаю, но вот здесь, — он убрал руку с волос, поднося к своей грудине, — вот здесь само работает.       Всё это выглядело как обучение азбуке в детском садике, будто ребёнок пытается объяснить маме, где болит, будто им не по двадцать с лишним, а десять и они впервые увидели порно, угадывая, что же это всё-таки может быть.       — Давай я скажу честно. — Брюнет всё же собрался с мыслями. — Я устал от того, что ты бегаешь туда-сюда. Сначала одно, потом другое, потом опять. Мы с тобой как подростки бегаем туда-сюда, самому не надоело?       Илья вскипает и сейчас сам блондину треснет за это вечное истязание мозгов. Это просто невыносимо. Пока он смирялся с тем, что влюбился в ярого гомофоба, Денис уже выдумывал, как вернуться и доказать обратное… Или не обратное, и он всё ещё гомофоб? Нихуя не понятно.       А сам-то Илья теперь кто? Как там это Братишкин называл? Бисексуал? Господи, какой же бред.       — Так тебе нравятся мужчины? — слова казались солёными и неправильными, потому что Илья никогда в жизни этот вопрос в серьёзной манере не задавал.       — Я не пидо… — Денис сжал зубы до боли, а затем продолжил. — Давай будем считать, что если мне нравишься конкретно ты, то это не гейство.       Илья засмеялся так, что Денис сначала испугался, что снова сказал что-то неверное. И понимал же, что выразился странно, неправильно и глупо, но… Ну не мог он. Он сказал правду, какая бы дебильная она ни была. Он чувствовал вот так, это было честно.       — Так я уже нравлюсь? То есть я больше не пидорас, из квартиры не выкинешь? Или то, что ты мне тоже нравишься — это не пидорастия? — Илья повёл бровью.       Денис покраснел и отвёл взгляд. Сначала от стыда и вины, потом от признания, потом от того, как же снова глупо всё выходит.       — Илья, мне и так очень тяжело, правда. Бля, я глупый идиот, долбоёб и уебан, я это признаю. Просто… — блондин снова достал сигарету из пачки. — Я не могу пока сказать это прямо, это звучит так похабно и грязно в моей голове.       — Ну минут пятнадцать назад тебе это нравилось. — лицо Ильи снова засияло его привычной улыбкой, посыпались шуточки.       Он тоже был рад признанию, хоть и вышло оно глупым, скомканным и снова непонятным. Илья Денису больше не доверял, но почему-то очень хотелось. Наверное, потому что… голубоглазых любит. Этот оказался не совсем чистым.       И Илья теперь вместе с ним.       Он подходит ближе и обвивает шею обеими руками, видя, как в голубых глазах блестят фонари с улиц города. Затем там появляется ещё один блеск — блеск заинтересованности, игривости, теплоты. Он тянет руки в ответ, чуть оттопыривая палец с сигаретой. Снова соприкасаются носами и стоят так, будто сейчас между ними проходит нить, будто они соединились, будто вся жизнь была прожита лишь ради того, чтобы однажды встретить друг друга.       Илья переворачивает Дениса спиной к подоконнику, усаживает и выставляет колено вперёд, устраиваясь между ног. Блондин с замахом выкидывает бычок назад, в окно, и наивно смотрит снизу вверх. Поменялись ролями. Но Илья дальше ничего не делал. Он просто смотрел в эти схмуренные брови, прямую линию губ, аккуратный нос, пухлые щёчки, блондинистые волосы, как художник смотрит на музу, без похоти и желания овладеть.       — И ты хочешь сказать, тебе это не нравится? — решил надавить брюнет.       А Денис стушевался, чуть напрягся, глаза забегали. Ему нравится. Если Илья сейчас отойдёт, то он перехватит его за руки и будет дальше просто сидеть и наблюдать, пересчитывая родинки на щеках.       Просто…       — В музыкальной школе у меня был знакомый, который влюбился в мальчика. Он признался, на следующий день его нашли убитым компанией того самого пацана. — Денис выговорил это как скороговорку. — Он отсидел в колонии и просто вышел жить жизнь дальше.       Илью будто по голове ударило камнем, в глазах помутнело. Он убрал колено и резко отошёл от Дениса, смотря во всё такие же пусто-ледяные глаза. Денис сказал это бесчувственно, безэмоционально, невовлечённо.       — Я нашёл тело. Мы должны были встретиться в тот день, я пришёл на место. Он уже был мертв.       А Дениса повело. Он больше не мог молчать. Потому что вот то, что кромсало его связки, вот то, что он хотел действительно озвучить, вот то, о чём он хотел сказать с самого начала их встречи. Мозг забыл этот момент, как это и бывает при всех негативных ситуациях. И сейчас… Сейчас он проживает это всё заново.       В голову вдарился образ:       Русый мальчишка тринадцати лет. Тогда тоже шёл снег, засыпая собой следы разлитого «гранатового сока» — так это потом называла мама, боясь, как и все, смотреть правде в глаза. Глаза пустые, застыли в гримасе смирения и покорности. Наверняка он и не сопротивлялся. Денис тогда просто стоял рядом и мог пойти за соучастника, если бы в ближайшей машине не оказалось включенного видеорегистратора. Он смотрел, смотрел, смотрел. Не моргал, когда глаза начало щипать, не дёргал пальцами ног, когда те стали неметь от холода, не протирал залитые растаявшим снегом очки.       — Он рисовал его каждый день, писал стихи, озвучивая их на гитаре. — Денис опустил глаза вниз. — Он умер за любовь, Лиль, он умер за ебучую любовь.       Повисла тишина. Брюнет стоял как вкопанный, пытаясь найти в себе хотя бы звук, хотя бы писк, хоть что-нибудь. Он будто сам прожил это всё, будто он там был, будто маленький Денис стоит сейчас перед ним и присаживается перед трупом, пытаясь растормошить друга. А тот молчит. Навсегда.       Что тогда чувствовал ребёнок? Что должен был делать? Что делали все вокруг?       Илья вышел с балкона, оставляя Дениса одного. И того хватает паника, он почти срывается с места за ним, но Коряков возвращается с подаренной бутылкой виски.       Они пьют с горла в тишине несколько минут, прежде чем Илья произносит:       — Денис, я не знаю… Блять, я просто не могу найти хотя бы одно слово. Ты хоть кому-нибудь это рассказывал?       — Тебе и родителям. О последнем пожалел быстрее, чем сказал. Мама пыталась устроить сценку, что это не убийство, придумывая более детские образы, папа молчал. Мы — примерная семья, нам о таком говорить нельзя.       У Ильи сердце раскололось на миллиарды осколков, падая и вонзаясь во все ближайшие органы.       «Примерная семья.» — хмыкнул. — «Как же знакомо.»       — Почему ты не сказал раньше? — делая ещё глоток, спросил Илья.       — Я этого не помнил, но оно внутри вертелось узлом.       — Тебе грустно?       — Мне никак. Я ничего к этому не чувствую. Просто вспомнил, раз уж тема зашла. Как такое может нравиться?       Илья закрыл глаза, делая глубокий вдох. Враки, отрицание, боль. Что же там внутри у Дениса, что там ещё неизведанного и страшного, что ещё их может ожидать? Илья понял, откуда в блондине столько гнева, столько боли, столько осторожности к людям. Понял, почему не писал сам, почему боялся, но стремился к близости. Он понял всё лишь благодаря одной истории. Напряжение Дениса всегда витало в воздухе, и он действительно выбрал его в зале по велению судьбы. Только чьей?

Чей урок, Вселенная, сука, чей?

      Илья приобнял Дениса, второй рукой проводя по щеке и поворачивая голову к себе. Он нежно прикасается губами ко лбу, чувствуя испарину, хотя на балконе ужасно холодно в эти зимние дни. Блондин после льнёт к шее, но аккуратно, с боязнью. Теперь Илья чувствует в каждом касании жуткую боль, молчание, маринование в тошнотной ситуации. Теперь он видит Дениса как хрустальную вазу, которая красивая и радует глаз, но хоть одно неверное движение — и всё. За такие вазы мама ругала особенно сильно.       — Ты самый нежный и красивый из всех, кого я встречал. — вырывается у Ильи.       Денис в смущении отворачивает голову, играя желваками и снова ощущая это идиотское противоречие внутри. Он его ударил сам, а теперь? Теперь переплетает пальцы рук, но всё ещё держит мнимое расстояние.       И Илья это расстояние чувствует, как ни приближайся, как ни вжимайся, как ни обнимай.       — Только одно слово, Денис, и я сделаю всё, что угодно. Я постараюсь помочь. И ты не обязан… — он поднимает сплетённые вместе руки вверх. — Не обязан этого делать, если не хочешь.       Денис сжимает руку сильнее, заглядывает в родные зелёные глаза, жалобно прося лишь об одном:       — Обещай, что не умрёшь.       И Илья будто реально ощущает, что умер.