Формула любви

—Открываем тетради, записываем тему. Костенков, тема на доске, а не под партой! У восьмого "А" всё предельно ясно — оксиды, их состав и классификация. И, конечно же, по мнению самого Руслана, с этим справится даже детсадовец. Не говоря уже о здоровых лбах, которые в свои тринадцать–четырнадцать лет должны щёлкать формулы и цепочки превращений как орешки. Но, к его большому сожалению, сейчас эти лбы тупо смотрят на доску, а особо одарённые прячут телефон за учебником или перешептываются с соседом. —Костенков, хочешь поговорить? К доске. Перечислишь все основные и кислотные оксиды. А ты, Василенко, будь добр, пересядь за первую парту. Я смотрю, на последней меня плохо слышно. Руслан не в настроении. С самого утра, а если быть точнее со вчерашнего дня. Если ещё точнее, то с субботы, которая началась крайне странно. Выходные прошли улётно. У Руслана, в последнее время, по-другому и не бывает. Не то чтобы он стремился искать приключения, но каким-то образом они находили его сами. Он ждал Алину: девушка обещала сегодня зайти, поговорить. Обмусоливать их недосвидание Тушенцов не хотел, особенно в свете последних событий. Как и портить устаканившиеся отношения своим отказом. Конечно, когда они задевали откровенные темы и как на духу выкладывали друг другу свои опасения, страхи и переживания, Алина и предположить не могла, что Руслана она интересует вовсе не в романтическом ключе. Как и Руслан не догадывался, что за озорными улыбками прячется симпатия, переходящая во что-то большее, чем приятное дружеское общение. С Кашиным дела обстояли ещё сложнее. Самой стабильной вещью в мире была нестабильность физика. То он первый лез целоваться, а после неделями пропадал, то возвращался и делал вид, что у них все по-старому, то напивался вдрызг и снова лез целоваться, к тому же имея наглость всё забыть на следующий день. Я лишнего перебрал, ничего не помню. Да что ты. Великолепная отмазка, чувствуется уровень. Уровень пиздабола. Как часто Кашин любил говорить, что Руслан открытая для него книга, так и Тушенцов с уверенностью мог сказать, что в субботу Данила напиздел. Его метания, напоминающие биполярное расстройство, вызывали в Руслане бурю эмоций, причём почти всегда негативных. Несмотря ни на что, Руслан до сих пор верил в спасение разваливающегося на глазах броманса, в то, что сможет откатить их с терминальной на первоначальную стадию. Если Данила отрицает свои чувства, Тушенцов не будет препятствовать: он тоже чувствует и, в отличии от Кашина, принимает себя целиком и полностью. Но и вытирать об себя ноги не позволит. Теперь никаких пьяных похождений, никаких поцелуев и мыслей об этом. Друзья, значит друзья. Раз физик не в состоянии перестать заниматься самообманом, пускай смотрит и давится от осознания того, что Руслану тоже все равно. Даже если его начнет ломать, выворачивать наизнанку, бить по рёбрам, пытаясь достать до сердца — Кашин этого не увидит. Не заслужил, чтобы смотреть и упиваться чужим замешательством и уязвленной гордостью. —Молчишь, Костенков? Параграф надо было учить, хотя я сомневаюсь, что ты открывал учебник с начала года. Садись, два. Пока карандашом, жду от тебя развернутый ответ на следующем уроке. Авдеев, к доске. Вопрос тот же. Двадцать третьего декабря Руслану исполняется двадцать три года. Символично. Отмечать День рождения он не собирался, да и кроме матери про него никто не помнил. Разве что парочка университетских приятелей и друган из Ачинска, ежегодно поздравлявший Тушенцова. Руслан не стал говорить ни Кашину, ни Алине, ни кому-либо ещё: смысла в празднике он не видел и предпочитал проводить этот день как и остальные триста шестьдесят четыре дня в году. Или триста шестьдесят пять, если год високосный. Сейчас, правда, он будет не один: его ласковый игривый Даня заменит и близкого человека, и веселую компанию, а в качестве подарка Руслан позволит себе подольше отоспаться и понастольгировать о былых временах, когда всё было не так тоскливо. Наберётся сил перед таким же унылым Новым годом — если не решится поехать домой — чтобы в январе, отдохнувшим и посвежевшим, рвануть в Москву на бой с Данилой и двумя одиннадцатыми классами. И будет искренне надеяться, что долбаная поездка не вылезет ему боком. Тараторящего Авдеева прерывает звонок на перемену и облегчённо вздыхающий класс. —Урок окончен. Домашнее задание на доске, в четверг пишем проверочную, а  через неделю итоговую работу. Советую всем подготовиться — списать у вас не получится. Свободны. Ещё два урока — и Руслан тоже свободен. Как птица в полёте, как василёк в степи и луч солнца на востоке. Он уже на низком старте: готовится вприпрыжку свалить из  кабинета и забыть до вечера про  школьные обязанности и дополнительную работу. Эх, мечты. Ученики шумной стайкой выпархивают в коридор и слишком уж громко с кем-то здороваются. Тушенцов поднимает голову — на пороге стоит Алина. —Руслан Сергеевич, можно? — что-то ему это напоминает. Обычно после вопросительного "Руслан Сергеевич" в этом кабинете  следует упрятанная до поры до времени бочка с говнецом, поэтому Руслан заранее прикрывает глаза,  пытаясь перейти в анапанасати: вычитал где-то в интернете, что медитации осознанного дыхания помогают лучше переносить стрессовые ситуации. Что ж, пора проверить это на практике. —Конечно, заходи. Очередной спектакль начинается — аншлаг, мест нет. Воображаемые зрители рассаживаются согласно купленным билетам, посмеиваясь над главным героем трагикомедии — дурачком Русланом. Он и рад стараться. Для полноты картины не хватает Данилы Владимировича, уж им то с Алиной Викторовной есть что обсудить. Как минимум то, что они по очереди набрасываются на бедного Руслана Сергеевича, преследуя ведомые только им цели. —Знаешь, зачем я пришла? — Алина неловко облокачивается на край парты, и Руслан снова проводит неуместные ассоциации с Данилой. Они уже не кажутся ему такими разными. И Тушенцов не понимает, хорошо это или плохо. —Догадываюсь. Тогда утром Руслан сбежал. Они с Кашиным в каком-то смысле тоже похожи. Перенимают привычки друг у друга. Проснулся с похмелья, понял, что произошло и, пока Алина сладко спала, ушёл, хлопнув дверью. Интересно, если бы он остался, девушка бы испекла для него блины? Вполне возможно. —Боюсь представить, что ты думаешь обо мне после всего случившегося. Но я больше не могу держать это в себе, — Алина опускает голову как провинившаяся школьница, а у Руслана не дрогает ни один мускул. Становится неудобно стоять вот так: лепить из равнодушия показное участие и сочувствие. Было и было. Почему-то сейчас обрушивается осознание, что ему ни горячо ни холодно от того факта, что они чуть не переспали. — Мне очень стыдно, я этого не хотела. Я сейчас не пытаюсь оправдаться, алкоголь зло, и мне нельзя пить столько, сколько я выпила тогда. Просто мне показалось... Мне показалось, что это взаимно. Я долго думала над твоими словами, конечно, я могу ошибаться... Алина не ходит вокруг да около — рубит с плеча, разрывая все шаблоны о ведении бесед в пределах школы. Один не помнит, вторая не хотела. Отлично устроились, ребята. Кампания по доведению Тушенцова до психбольницы проходит успешно. Главное, что Руслан всё помнит и хочет. И в поте лица продолжает разгружать вагоны с токсичным названием "передружба-недоотношения". —...что я тебе тоже нравлюсь. Поэтому я тебя поцеловала, —  он улавливает окончание фразы, цепляется за него, и тут же получает пыльным мешком по затылку, хоть это и не было новостью. Лучше бы Алина скинула всё на алкоголь. Одно дело теряться в догадках, совсем другое — услышать прямое подтверждение от человека напротив. 1:0 в её пользу, Данила. Девушка хотя бы имеет смелость признаться.  —Я пойму, если ты сейчас откажешь или скажешь, что я дура, потому что на самом деле... — Руслан не даёт договорить ей. —Ты не дура, и я так никогда не скажу. Все мы люди, и все мы ошибаемся. Я тоже поддался эмоциям, выпил много и не контролировал себя. Я надеюсь, ты не обижаешься, что я ушел и не попрощался, — в конце концов не только же Алине оправдываться. Насильно она не принуждала, Тушенцов под градусом и сам с радостью упал в распростёртые объятия, отключив мозг. — И ты мне нравишься, как умная, красивая и веселая девушка, но я ценю нашу дружбу и не готов к тому, чтобы строить с кем-то отношения. И при любом раскладе я не хочу терять тебя, без твоих шуток я здесь точно свихнусь, — Руслан переводит дыхание, положа руку на сердце. —Всё хорошо, Руслан, ты меня никак не обидел. И мы можем остаться друзьями, — серые глаза горят смешливым огоньком, и девушка не выглядит расстроенной, словно ожидала такого ответа. — Я всегда стараюсь говорить прямо, чтобы потом не было недосказанностей. Спасибо, что честен со мной. Тушенцова бьют с ноги в живот и отправляют в нокаут. Недосказанностей? Она же не может знать про...? Кашин, рыжим недоразумением, всплывает даже тут. Преследует, мерещится, выводя Руслана на ещё большую паранойю. Замечательно. —И тебе спасибо, — бормочет он растерянно. 1:1 в пользу Данилы. За блестящую способность напоминать о себе без слов.

***

—Ты чего такой довольный? — Илья прыгает прямо на замерзшую лужицу, с детским восторгом улавливая треск схватившегося за ночь льда. — У меня уже голова кругом идёт от этих самостоятельных и контрольных, а ты как новогодняя ёлка светишься. Он вопросительно оборачивается на загадочно улыбающегося Колю и так же вопросительно смотрит на пожимающего плечами Дениса. Уроки закончились, душная школа осталась позади, а дома Корякова ждут горы домашней работы, которая впрочем подождёт, пока он не пройдёт новый симулятор от Sony и вдоволь не насладится ароматным ролтоном с курицей. На носу Новый год и конец второй четверти, а праздничная атмосфера и мелькающие на горизонте каникулы здорово отвлекают от учебы и подготовки к экзаменам. Но Илья, как обычно, не усердствует сверх установленной им нормы и отлично совмещает сон по четыре часа со сборниками задач по математике и вечерней болтовней в дискорде с пацанами. Новый год — новый он. Коряков клянется себе, что с третьей четверти ситуация поменяется, и оценки пойдут в гору — хороший аттестат как никак нужен всем. Учителя к старшеклассникам относятся лояльно, но только не предметники, у которых выпускники сдают ЕГЭ. Мало того, что старая математичка как с цепи сорвалась, так ещё и Владимир Сергеевич накидывает тонны материала, который нужно изучить в кратчайшие сроки, чтобы потом решать такую же тонну задач. —Помнишь про школьную дискотеку? Так вот, я приду не один, — Ромадов улыбается ещё шире, и Илья не может понять природу расцветающего румянца на чужих щеках: крепчающий мороз или набирающее обороты смущение. —Ооо, — понимающе тянет Денис. — Колись, Ромадов, мы ее знаем? —Она в параллели с твоей Ариной учится. Это Лера, — добавляет Коля и притормаживает, видимо, опасаясь реакции друзей. —С ней не будет проблем? — Коломиец спрашивает осторожно, как сапёр, обезвреживающий бомбу: рванет–не рванет? — У вас же там с вечеринкой траблы были. —Траблы у меня были с Давидом. А с Лерой мы поговорили, и я извинился за всю хуйню. Искренне надеюсь, что сейчас всё наладится, я пиздецки устал от бесконечных срачек. Про Давида Илья помнит. В тот день, когда они оба вернулись на уроки и, негласно поняв друг друга, разошлись в классе, Коряков почувствовал: что-то не так. Всё стало на свои места, когда он выловил Ромадова на перемене по пути в столовую. Двух слов "Кашин знает" было достаточно. А после, не вдаваясь в подробности, Коля пересказал и свой диалог с Давидом, видимо, окончательно убедившись, что теперь у Деймура есть желание спокойно доучиться в одиннадцатом классе, а не соваться к нему. Коряков в мотивы Давида слабо верит. Данила Владимирович не всемогущий, а весомых доказательств у него нет, поэтому Деймур, если сильно приспичит, сможет найти лазейку и нагадить ещё раз. Единственное, в чем он косвенно помог — это познакомил Колю и Леру, чему Илья по-настоящему рад. —Ну тогда от души, поздравляю. Первый шаг на пути к нормальной жизни. Зато этот еблан в обратную сторону шагает, — Денис обвиняюще тыкает пальцем в Илью. —В смысле? — теперь уже Коля вопросительно смотрит на Илью. — Ксюшу пригласить не можешь? —Блять, а ты откуда знаешь? Я вообще-то только Денису рассказал. Ты уже всем растрепал? — Коряков громко возмущается: такими темпами будет знать вся школа, кроме самой Ксюши. —Воу, ничего он не трепал. У тебя просто челюсть смешно отвисает, когда ты её в школе видишь, — Коля ржёт, и Денис подхватывает, отбивая тому пять. —Илья, не обижайся, но он правду говорит. Если даже Коля заметил, то прикинь как я заебался тебе одно и то же вдалбливать. Да и тем более, мы все равно вместе пойдем: я с Ариной, Коля с Лерой, а вы с Ксюшей типа охраны будете? Подойди к ней и нормально скажи: "Я, Коряков Илья Иванович, такого-то года рождения, зову тебя туда-то, чтобы провести время там-то". Если откажется, не конец света, но почему-то я уверен, что ты себя пиздец как накручиваешь по ерунде, — Коломиец говорит складно. Конечно, ему легко: сам-то уже за Шикиной ухлестнул. —Спасибо, пацаны, я разберусь. Да и до дискотеки ещё время есть, успеется. —Ага, месяц мне лапшу на уши вешаешь, разберётся он, — Денис имеет полное право ворчать: в самом деле, ему Илья наныл с три короба, но с мертвой точки так и не сдвинулся. Время действовать решительней, пока Кобан не перехватил какой-нибудь другой "Илья". —Спорим, завтра приглашу? — Илья тянет руку, обдумывая условия спора. — На желание. Если не приглашу, то ты загадываешь, если наоборот — то я. —Ну конечно, подойдёшь, промямлишь два слова, а мне потом хуйню загадаешь по типу сыграй в фрисби тарелками из столовой. —А если я не приглашу, ты то же самое сделаешь. Давай, мне нужна мотивация, чтобы я опять не проебался, — Коряков наседает, и Денис сдается. —Коль, разбей, а то не отстанет, — Коломиец трясет их сцепленными руками, и Ромадов, подойдя ближе, бьёт по ним ребром ладони. — Илья, твой последний шанс, только в обморок не упади, пока говорить будешь. Всё, погнали, холодно на улице стоять. —Ха-ха, готовься желание исполнять, — кисло смеётся Коряков, а сам думает, что из двух зол надо выбирать меньшее. Хотя, как кажется Илье, выбор здесь равнозначный: даже если он проебет желание, Денис загадает что-то связанное с Ксюшей. И дай Бог, если это будет просто приглашение.

***

За окном рано темнеет. Ещё только пять часов, но фонари во дворе, работающие через раз, уже зажигаются, а одинокие точки внизу спешат разойтись по домам после тяжёлого рабочего дня. Паркуют машины, мигая фарами, кутаются в шарфы и зимние куртки, рифлёной подошвой утрамбовывают снег на дорожках и, наспех доставая ключи, скрываются в подъездах. Давид стоит на балконе, неторопливо раскуривая сигарету, и оборачивается, когда слышит голоса в прихожей, а затем и на кухне. Компания парней собирается у Юрца на хате. Замай притаскивает людей из своего круга: битмаря Федю, который просит называть его по псевдониму Букер, текстовика Витю Садиста, андеграундного музыканта Кирилла Овсянкина. Давид чувствует себя некомфортно — количество творческих личностей на один квадратный метр зашкаливает. Юра пьет уже не первую банку пива, но пока не хмелеет, цепко осматривая новоприбывших. Самокрутка смешно торчит из-за уха, а в тельняшке и с кучерявыми вихрами он напоминает Деймуру Волка из "Ну, погоди!" Без куртки на балконе прохладно, редкие снежинки залетают в окно, но Давид не обращает на них внимания. Он думает о Булановой. В последнее время подолгу вспоминает всё, что их могло бы объединять, и приходит к выводу — простому, как дважды два четыре — что между ними ничего не было и не будет. Они слишком разные: по характеру, по поведению, по взглядам на жизнь. Пай-девочке нужен сахарный любовник, а не пинающий всех, включая себя, шпанёнок. Он хотел быть тем самым парнем, отгоняющим от неё потенциальных ублюдков, посягающих на ее взаимность, хотел будущего, в котором сможет стать счастливым семьянином — только с ней, и ни с кем больше.  Закрывал глаза на плохо спрятанное равнодушие, на то, что он вошёл у Арины в привычку — иногда мешающую, но в целом ненавязчивую и приевшуюся, как одно и то же блюдо на завтрак каждый день. Возможно, этим ублюдком был он сам. Больная привязанность, почти одержимость и желание присвоить Буланову себе, пропадают ровно так же, как и горячая ненависть к Ромадову. Пустоту в душе заполняет примерно ни-че-го. Деймуру заебись — глухая тишина и отсутствие переживаний. Он справится. В школе и без Арины хватает девчонок. Единственное, что его гложет — то, ради чего он так долго шел, оказалось абсолютным разочарованием, в очередной раз доказывающим бессмысленность всех его жертв. —Давид, хватит там зависать, иди к нам! — кричит ему Хованский, взмахом руки подзывая к себе. Как псину какую-то, ей-богу. От собственных друзей тошнит, да и друзья ли они вообще? Юлик с Кузьмой годятся на то, чтобы вместе выпить, посидеть, списать контрольную работу или отпиздить кого-нибудь. Но не поговорить по душам. Юра может подключить сомнительные связи, в случае чего помочь, дать совет — и это его предел. Постоянно бухать с ним — откажет не только печень, но и мозг. А Давид все ещё придерживается правила "в здоровом теле здоровый дух". Не алкоголик, не наркоман, не заядлый курильщик — он просто любит отдохнуть. Сейчас же отдых кажется вымученным и пресным, не доставляет былого удовольствия, а возвращение к пацанам ощущается железобетонным волевым усилием. Заочно Деймур знаком со всеми, поэтому не видит смысла представляться и сразу проходит к холодильнику, с ящиком вкуснейшего пива внутри. —Мы такой разрыв готовим, это будет мощно, — хвастается Букер выпучившим глаза Юлику и Кузьме. Не то чтобы они интересовались музыкой или, как любили поговаривать за спиной, "гусиной вздрочью петушков", но, видимо, Фёдор — фигура авторитетная, а значит можно и покивать головами как китайские болванчики, внимая каждому его слову. Давид на это беззлобно усмехается. Их разрывы, хиты, фиты и прочая поебота ещё ни разу не стрельнули дальше задрипанных баров и студий Питера. А пьяные сборища с целью померяться хуями и достижениями смотрелись до смешного нелепо. Сплошные понты и бахвальство. Деймур знает таких. Замай ещё может выбиться в люди — жилка предпринимателя не дремлет, а в симбиозе с музыкой дарит умение наебывать лохов, стремящихся выразить свою индивидуальность, больше похожую на фриковство. —Давид, а ты как поживаешь? Разобрался с проблемами? — Андрей крайне удачно вклинивается в беседу и перетягивает одеяло на Деймура, от чего, в данный момент, он бы с радостью отказался. —Разобрался. Правда не так, как планировал, — увиливает от ответа, но обрывать диалог нельзя. Давид оттягивал до последнего неприятный разговор. Хованский до сих пор не знал, что случилось у Кашина в кабинете. Он не рассказал про Ромадова и расставленные точки над "и". Давид и не собирался говорить. Никому, кроме них двоих, не стоит лезть в и без того запутанные межличностные отношения. Он сам постарался забыть: сменил тактику и игнорировал осточертевшего одноклассника. Лишь иногда ловил зудящие взгляды, когда Ромадов думал, что он не видит. Деймур чувствовал и продолжал игнорировать. С него взятки гладки — подвоха можно не ждать, потому что придурошный физик умело обрубил все мало-мальски ведущие к Коле ниточки. Хованский ожидаемо хмурится, уловив сквозящую недосказанность в чужих словах: —Может, пояснишь? —Скажем так, мне доходчиво объяснили, что будет, если я продолжу нарываться на конфликты. —Ты про Кашина? Он поэтому задержал вас с Ромадовым? — Гридин, тупой как валенок и прямолинейный как святая простота, в один миг раскрывает все карты, не давая Деймуру морально подготовиться к предстоящей взбучке. —Ты что, бля, выложил всё преподу? — Хованский хмурится сильнее, фиксируя недовольный взгляд на Давиде. — И, какого-то хуя, я узнаю об этом только сейчас? —Давид, косяк с твоей стороны. Ты же знаешь, с учителями контачить нельзя,  они при удобном случае начальству все сливают, а там и до ментов недалеко, — Замай перебивает непринужденно, будто решив поучаствовать в поучении младшего брата, но при этом косится на медленно свирепеющего Юрца. —Я никому ничего не выкладывал. Кашин, хитрый пидорюга, сам откуда-то вынюхал, а потом песочил меня на пару с этим долбоебом, — оправдание на троечку, зато чистая правда. И пока Хованский не решил продолжить, Давид методично и терпеливо пытается разложить всё по полочкам: —Кашин не трепло. Мозг поебал для профилактики и отпустил. Дело замялось, проблем не будет, я обещаю. Поэтому закроем тему и выдохнем. Ромадова трогать я запрещаю, — Деймур намекающе смотрит в сторону Юлика и Никиты: до этого он был заводилой в их троице, а сейчас вдруг дал заднюю. Мало ли что им взбредёт в головы. — С ним всё уладили, я лишний раз нарываться не собираюсь. Юрец что-то обдумывает, прихлебывая пиво, Андрей просто помалкивает, а Букер, прерванный на самом интересном месте своей истории, непонимающе переглядывается с Овсянкиным. Конечно, ведь никто не в курсе происходящего. Даже Хованский — но ему хватит лишь тех деталей, которые непосредственно связаны с уголовным кодексом и его причастностью. Затянувшуюся паузу внезапно нарушает не кто иной, как Онешко. —Быстро же ты переобулся, Давид, — Юлик произносит это с какой-то гаденькой интонацией, явно желая поддеть и выставить ханжой перед всеми. — Сначала первый на него бросался, орал громче всех, а когда запахло жареным, сразу типа не при делах. Ебаные шакалы. Ком из злости и раздражения стремительно растёт внутри: давно Юлик таким смелым стал? Давид пока держит себя в руках, поэтому медленно поворачивается к сидящему в углу Юлику, стараясь не накалять обстановку ещё сильнее: —Предлагаешь дальше хуйней заниматься, а потом в колонию загреметь? Я свой лимит проебов исчерпал. Но если хочешь, могу поделиться местом в камере, мне не жалко. Только ты там не протянешь долго, если так пиздеть будешь, — скрытую угрозу хорошо слышит каждый. Онешко не успокаивается. Видимо, возомнил, что пока здесь сидят Хованский и Замай, то он под их охраной и может тявкать всякий бред. —Ты же его не защищаешь? —Кого защищаю? Педика этого? Я, блять, пытаюсь не закопать себя окончательно, — Давид взрывается: дешёвые провокации действуют как красная тряпка на быка.— Можешь пойти и помахать кулаками, только не жалуйся, когда тебе пизды вставят и к участковому отвезут. —Ну всё-всё, тихо. Угомонились, — Юра приходит в себя и поднимает руки в примирительном жесте, гася разгорающийся конфликт. — Юлик, реально палку перегибаешь. А с тобой, Давид, поговорим позже. Давайте лучше выпьем, чё как на поминках сидим, а? Нихуя они не угомонятся. Деймур понимает это по выражениям лиц, которые корчат Онешко с Гридиным. Он будет держать ухо востро — не хватало под конец года нежданчиков в виде спевшихся между собой голубков. Неприятности ему не нужны, и Давид повторяет это как мантру, пусть и опомнившись слишком поздно. Он не допустит ошибок, не свяжется с Ромадовым, как бы ему порой не хотелось его шугануть. С одноклассника все проблемы начались — на нём они и закончатся. А если кто-то с этим не согласен, то Деймур готов поспорить.