Разыграй карту

Я приду сквозь злые ночи,

Я отправлюсь за тобой,

Что бы путь мне ни пророчил,

Я приду туда, где ты…

Когда Анна пришла в себя, то увидела склонившегося над ней Штольмана. Он выглядел бледным, а губы показались ей обескровленными. Он пальцем стер у нее под носом струйку крови. Все это время, подумала она, он был рядом. Он был рядом с самого начала и жертвовал собой, выбирая ее. Он отдал жизнь, схлестнувшись с герцогом. Лучи закатного солнца в последний раз коснулись сияющих доспехов. Глядя на Штольмана, перед ней проносились обрывки прошлого — то, что так долго скрывали духи. Оттон полоснул мечом бедро Людольфу, тот повалился на землю. Граф замахнулся и внезапно пошатнулся, сраженный двумя стрелами. Покачиваясь, герцог встал, кривя губы в насмешке, и высокомерно бросил: — Ты умрешь предателем, а твоя жена будет рожать моих сыновей! Слишком поздно Оттон понял, что перед ним человек без чести и совести. Слишком поздно понял, что на кону стояла добродетель Гизелы. Потеряв в сегодняшнем сражении своего защитника, она останется один на один со зверем. Он предпринял попытку подняться, но кружилась голова, дрожали ноги. Граф упал назад и из последних сил — ради нее, во имя ее — попробовал встать, но яд от стрел попал в кровь и уже начал действовать.  Людольф вознес меч над головой, и перед глазами потемнело, словно погасли свечи, но Анна знала, чем закончилась история — голову графа передали императору в качестве трофея. А затем Анна увидела продолжение их истории — Белль и Эдмонда. Перерождение душ. Второй шанс. Второй шанс и для герцога. Он поклялся в 1048 году, возведя окровавленные руки к небу, перед Богом: «В этой или следующей..!». В этой или другой жизни она будет принадлежать ему. И он находил ее. Как бы она ни пряталась, как бы долго ни убегала. Он, чуждый сострадания, опьяненный страстью, преследовал ее сквозь века и безжалостно расправлялся с соперниками. Герцог повинен в смерти Гизелы. Милорд отправил Белль на костер. И это от него она бежала в десятках снах. Это он убивал ее каждый раз. — Не герцог… — прошептала Анна с облегчением и дрожью в голосе. — Вы — не герцог… Сначала Штольман испугался, что она все-таки тронулась рассудком, но быстро восстановил в памяти их разговоры о герцогини и злодее-герцоге. Ее руки вдруг обвились вокруг его шеи, и Штольман не нашел в себе сил противиться — он обхватил ее второй рукой и притянул к себе. Она запустила пальцы в курчавые волосы и удивилась, какие на самом деле они мягкие. — Как вы? — хрипло спросил сыщик. — Целы? Вы головой ударились. Она в ужасе огляделась: выбиты окна, по залу гулял ледяной ветер, снег ложился на пол тонким слоем. Анна вспомнила последние секунды перед тем, как провалиться во тьму, и побледнела. Затылок пульсировал. Гизела настоящая ведьма! Этого непокорного духа следует в следующий раз обуздать. Анна коснулась пальцами затылка и увидела на кончиках кровь, но сразу же вернула внимание Штольману. Не герцог. Он — не враг ей, но если бы оказалось наоборот, Анна не смогла бы уже его оттолкнуть. Ей суждено было узнать правду только тогда, когда она примет сердцем этого мужчину. Анна стиснула его сильнее и почувствовала, как по телу Штольмана прошла дрожь. Послышались голоса, один из них принадлежал дяде. Штольман отстранился, и только теперь Анна увидела кровь, стекающую с его пальцев. — Яков Платонович! — воскликнула она и приложила ладони к губам. — Я же ранила вас! Она бросилась извиняться, начала стаскивать с него пальто, тут и Пётр Иванович с Евсеем подоспели на помощь. — Куда, куда пальто? — запричитал Евсей. — Такой холод! Давайте-ка, Пётр Иванович, в другую комнатку. — За доктором послали, один из ваших филеров поехал, — наклонился Пётр Иванович, подхватил следователя за подмышки, помог подняться, и вместе с Евсеем они покинули зал. — Я дойду, не надо. — Не берите в голову, Яков Платонович. — Миронов старался всячески угодить. — В кабинет давай! — Слушаюсь, барин. Анна следовала за ними. Евсей открыл дверь и поспешил сорвать с кресла белую простыню. Штольман не хотел принимать ничью помощь и считал, что в состоянии добраться из одной комнаты в другую, а тем более сесть в кресло, но Пётр Иванович считал иначе. — Садитесь, садитесь, — приговаривал Миронов и помог сесть, будто Штольман немощный старик или потерял дееспособность. — Евсей, вскипяти воды, — приказал Петр Иванович, — принеси чистых простыней. — Пустяки, пустяки, — приговаривал следователь, — так, зацепило… Вы лучше скажите, Анна Викторовна, зачем курок спустили? — Белль и Гизела затуманили мне разум. Я решила, пришел герцог! Она ловко стащила с его широких плеч пальто и ахнула. Багровое пятно разрасталось по предплечью. Штольман привалился к спинке кресла. — Яков Платонович… — с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания, прошептала Анна. — Простите меня… я не хотела… я не знала… Пётр Иванович принёс второй стул для племянницы. — Извиняться надо было бы, попади вы чуть выше, — с трудом усмехнулся Штольман. Несмотря на легкое ранение в руку — так, зацепило — потеря крови сказывалась на самочувствии, добавлялись еще три бессонные ночи подряд, сопутствовавший им стресс. А ведь Пётр Иванович упомянул о пропавшем пистолете, но он никак не мог представить, что Анна воспользуется им… да еще против него! Он сделал глазами знак, чтобы она наклонилась ближе, и сказал: — Помнится, вы боялись, что я выстрелю в вас… — он поморщился от пульсирующей боли в руке и постарался переменить положение. — А сами тем временем ранили меня… Ее глаза наполнились слезами. — Простите меня, Яков Платонович! Я совсем не ожидала нашей встречи здесь. Я готова понести наказание, подпишу необходимые бумаги, только… Он прервал ее взмахом руки. — Прекратите самобичевание. Что на вас нашло? Меня ранили в Затонске при поимке карманника. — Но… — Вам все ясно? — перебил он ее безжалостно, заставив под тяжелым взглядом кивнуть, словно кролик перед удавом. — Как вы, Яков Платонович? Терпимо? — тихо спросил Миронов. Во всей этой суматохе у него не нашлось времени до сих пор задать главный вопрос. Достаточно того, что он увидел, когда вбежал в зал: Анна на одном конце комнаты выхватила оружие и нажала на курок. Штольман, схвативший пулю, пошатнулся, но устоял на ногах. А затем ворвался ледяной ветер, выбивая стекла из оконных рам. Анну порывом ветра припечатало к стене, и она потеряла сознание. Дядя не знал, за что хвататься — с одной стороны подстреленный судебный следователь, с другой — племянница. Хуже всего, что один из филеров видел, как Анна выстрелила в Штольмана. А ведь это статья! Господи… как хорошо, что Яков Платонович так ловко придумал про карманника. Святой он человек, этот Штольман! Но пистолет Миронов предусмотрительно спрятал. — Терпимо, Пётр Иванович, — отозвался сыщик и обратился к Анне. — Вы зачем, Анна Викторовна, посреди ночи столицу покинули? — Как вы узнали, что я поехала в Затонск? — спросила в свою очередь она. — Куда ты еще могла поехать? — проворчал дядя. — Меня привел сюда дух отца, — призналась Анна. Лицо Петра Ивановича вытянулось. — И что он хотел? — медленно спросил Миронов. — Что он тебе рассказал? — Я все вспомнила. Всё. Пётр Иванович сжал переносицу и устало привалился к стене, а затем и вовсе сполз на пол. — Если ты хочешь поговорить об этом… — Потом, — прервала Анна и повернулась к Штольману. — Мне известно, кто герцог. Это… Дверью хлопнули. Евсей принёс воды, чистую одежду. — Не нужно, Анна Викторовна, — возразил было Штольман, когда она начала расстегивать на нем сюртук. — Врач осмотрит меня. Мой человек скоро привезет местного доктора. — Пока они приедут, может случиться все, что угодно. Я должна сделать хоть что-то, хотя бы промыть рану. Она сняла сюртук. Рукав белоснежной рубашки пропитался кровью. — Нужно снять рубашку, — постаралась говорить Анна уверенно. — Вы знаете, что надо делать? — приподнял бровь следователь. — Я читала. — Читали? — насмешливо переспросил. — Может, все же подождем врача? — Да, читала, — с нажимом ответила она. — Пойду, дом осмотрю, — неловко сказал Пётр Иванович и направился в коридор. Он почувствовал себя лишним сразу, как пришёл, и хоть оставлять барышню наедине с мужчиной считалось непозволительным, дядя рискнул. — Как приедут, сообщу. — Вы меня прощаете? — спросила Анна, как только они остались вдвоём. — Прощаю, — усмехнулся Штольман. — Однако случившееся у меня до сих пор не укладывается в голове. Я даже рад, что вы не успели прицелиться. — Во всем виноваты духи! — Разберемся, Анна Викторовна. А это дело вы оставьте, не надо ничего. Но Анна, конечно, его не послушала и поступила по-своему. Рубашку получилось расстегнуть не сразу, все же пальцы подрагивали от волнения и внимательного взгляда Штольмана, который, казалось, одновременно наслаждался ее смущением и с интересом ждал, что же будет дальше. Он немного подался вперёд, помогая, тем самым, снять с плеч одежду. Анна смутилась при виде голого крепкого торса. Взгляд неосторожно скользнул по широким плечам, рельефным мускулам, и почувствовала, как щеки заливаются краской. Промыть рану оказалось труднее, чем она думала. Она смочила тряпку в тёплой воде и аккуратно провела по окровавленному плечу, не решаясь подобраться ближе в рваными краям раны. — Пуля прошла навылет, — тихо сказала Анна. — Так я думаю, — быстро добавила. Вот выйдет конфуз, если окажется все наоборот, Скрябин будет смеяться над ней до конца жизни! — Зачем вы сбежали из дома? — он не сводил с нее глаз. — Я же сказала, меня привел сюда дух отца! Зачем вы отправились за мной? — Разве можно было иначе? — вполголоса ответил вопросом на вопрос. Анна постаралась не покраснеть. — К вам дядя пришел? — Нет. Я пришел к нему. Анна удивлённо подняла голову, встретилась с его напряженным взглядом, быстро опустила глаза, сосредоточившись на ране. — Почему? — Вы забыли… — Штольман поморщился, когда кончик ткани коснулся края раны. — Забыли, что за вами установлено наблюдение и о любых ваших передвижениях мне незамедлительно докладывают? — Боюсь представить, о чем вы подумали, когда вам сообщили. — Когда-нибудь я скажу вам. — А что же скажут в Петербурге, когда узнают о вашем отъезде? — Я предупредил Николая Васильевича. Будем надеяться, Робин Гуд не наломает дров. Сыщик снова сморщился и попытался мягко убрать руки Анны. — Оставьте, Анна Викторовна, скоро должен приехать врач. — Я сделала вам больно? — Не больнее, чем когда выстрелили. Она смешалась и отвела взгляд. — Яков Платонович. — Да? Он смотрел на нее очень внимательно. — Вы только Ивану Евгеньевичу не рассказывайте. Уголки губ у него едва дрогнули. — Почему? — Засмеет. — Скорее, — усмехнулся следователь, — начнет сперва думать, прежде, чем что-то вам говорить. Он поддел пальцами подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть на него. Там, где Штольман коснулся, горела кожа. Серо-голубые глаза улыбались, смотрели мягко, долго, а сердце Анны стучало болезненно сильно и, казалось, выпрыгнет из груди. Он пробежался взглядом по разрумянившемуся лицу, наклонился к ней, помедлил, словно спрашивая разрешения, и мягко коснулся губами ее рта. Она вздрогнула, замерла, ничего не сказала. Он поцеловал уголок рта, провел языком по нижней губе, пробуя на вкус, и почувствовал дрожь во всем ее теле. Анна неуверенно подалась навстречу, и Штольман углубил поцелуй, вызывая в ней водоворот сладостных, незнакомых ощущений. Она никогда раньше не целовалась и понятия не имела, что надо делать, поэтому решила отдаться чувствам и довериться опытности Штольмана. Когда их языки встретились, Анна едва сдержалась не запустить руки ему в волосы. По спине побежали мурашки, отзываясь теплом и жаром внизу живота. — История повторяется… — зашелестело где-то под потолком. — Повторяется… повторяется… Анна отстранилась и оглянулась. Они явились вместе — Белль и Гизела. Герцогиня не смотрела на Анну, будто и вовсе ее не знала, внимание ее поглотил Штольман, который, наоборот, смотрел на Анну. — Они пришли. Обе, — сказала ему Анна. Следователь оторвал взгляд от лица Анны и осмотрелся. В комнате, кроме их двоих, никого не было. — Белль? — Белль и герцогиня. Она взяла его за руку, на что Белль скривилась. — Вы в самом начале что-то говорили про герцога, — напомнил ей Штольман. — Да, — оживилась Анна, она чувствовала себя неловко после поцелуя и не знала, как себя вести, поэтому всячески отводила глаза. — Вы не герцог, вы никогда не желали им зла. Наоборот, вы… — она запнулась и умолкла. — Он так похож… — прошелестела Гизела, продолжая сверлить Штольмана взглядом. — Как и герцог, — добавила Белль, — одно лицо. — Прекрати. — А уж как похожа Анна! Гизела пробубнила себе под нос что-то про испорченных дикарок. — Зачем они пришли? — вывел Штольман вопросом из раздумий. — Раз мы выяснили, что я не герцог, то почему Белль восставала против меня? — Вы ее обидели. — Вот как. В чем это выразилось? — Вы не смогли спасти ее. В своей смерти она винит вас. Повисло молчание. Штольман, прищурившись, всматривался в лицо Анны. Она все еще сидела возле него, на маленьком низком стульчике и получалось, как будто сыщик смотрит на нее сверху вниз. — Анна Викторовна… — медленно роняя слова, начал Штольман. — Анна… — и замолчал, прерванный голосом филера. Дверь с грохотом распахнулась. Анна успела отскочить, следователь поправил съехавшую рубашку. Она неловко отвернулась свернула мокрую красную тряпку, всем видом показывая, что они со Штольманом были заняты делом. Седовласый врач следовал за филером. Он попросил покинуть зал посторонних, поставил на стол саквояж. — Надо бы в больницу, ваше высокоблагородие. — Так ли это необходимо? — спросил сыщик. — Проводить в полевых условиях операцию нежелательно. — Вы меня пока не осмотрели. — И так вижу, пуля не застряла. Швы будем здесь накладывать? — Да. Врач кивнул. — Барышня, — обратился мужчина, — я прошу вас покинуть комнату. Зрелище не для слабонервных. Анна кивнула, наградила Штольмана пронзительным взглядом, отчего он увидел застывшие в глазах слезы, и вышла в коридор. Там ее ждали дядя и филер — один из тех, что были приставлены к ней в Петербурге. Второй, отправленный в Затонское полицейское управление, так и не вернулся. — Вы, наверное, голодны, — сказала Анна, — прошу вас, пройдемте в столовую. По запаху, доносившемуся с кухни, стало ясно, что Евсей вовсю занялся готовкой. Филер вытянулся у двери, за которой остался Штольман и доктор. — Я останусь здесь, Анна Викторовна. — Тогда я сейчас же распоряжусь, чтобы вам принесли чай. — Аннетт! — подхватил ее под руку Петр Иванович, как только они скрылись из поля зрения полицейского. — Что происходит? Ты меня до смерти напугала! А если бы ты убила Штольмана? Когда я увидел, как ты выстрелила в него, а он оступился, мое сердце ушло в пятки! Что я пережил в те секунды!.. Я не знал, за что хвататься — ты или Штольман! — Дядя, потом, все потом, пожалуйста. Попроси Евсея отнести еды господину полицейскому. — А ты? Ты ничего не ела, тебе надо набраться сил. Ты сильно ударилась головой, я скажу врачу, чтобы он осмотрел тебя после. — Я должна поговорить с духами. У меня остались вопросы. — Аннетт! — Дядя. Пожалуйста. Пётр Иванович остался стоять посреди коридора и смотреть, как племянница скрылась в первой попавшейся комнате. Закрыв дверь, Анна привалилась спиной и прикрыла глаза. Силы были на исходе. Она не спала сутки, почти ничего не ела. Эмоциональное напряжение достигло пика и даже непонятно, что ее беспокоило сейчас больше — прошлое или поцелуй. Она неосознанно провела пальцами по губам, как в тот же миг завибрировал воздух, и теперь в комнате их было трое. — Ты играла с моим воображением! Белль с грустью покачала головой.  — Я пыталась спасти тебя. Любовь к нему погубит тебя, как погубила меня, как погубила ее, — мотнула она головой в сторону Гизелы. — Тебя погубил твой неспокойный, дерзкий характер, — ответила герцогиня. — Зато ты смиренно приняла свою судьбу, — фыркнула Белль. — Скажи, в какой момент ты решила покончить с собой? Наверное, когда он убил твоего ребёнка? — Ребенок — последнее, что связывало меня с этим миром. Потеряв и его, мне незачем было оставаться здесь. — Гизела повернулась к Анне: — Хочешь ты того или нет, но история повторяется. Вот и конец января… ты помнишь, Белль, какой шёл сильный снег в последний день месяца? Белоснежные хлопья быстро засыпали черные угли — единственное, что от тебя осталось. Гизела приблизилась к окну. В отличие от Белль, она пугала Анну. Порыв ветра распахнул окно, и свежий воздух ворвался в комнату. Дух прикрыл на миг глаза и вдохнул полной грудью морозный воздух, словно действительно мог почувствовать хоть что-то. — Помню, как сейчас, — тихо заговорила герцогиня, — в день, когда я смогла подняться в башню, замело двор, стражники от холода лишний раз не покидали замок. — В какой день… это случилось? Гизела посмотрела в глаза Анне. — Ты знаешь ответ. Мороз пошел по коже. Ведьмин день. 31 января. — Я не верю… — она замотала головой. — Он такой обходительный человек, такой вежливый. Нет, невозможно. Герцог и милорд были тиранами, сумасшедшими, но он! Он не такой. Я знаю. Белль приоткрыла рот, но Гизела опередила: — Ты так ничего и не поняла. Все, что он сделал и планирует совершить, было ради тебя. — Какой-то дурдом! Зачем? Но Гизела не ответила, посчитав, по всей видимости, что сказала достаточно. Она отвернулась спиной и встала лицом к окну, сложила на животе руки и устремила взгляд вдаль — в сад, заметенный снегом. И тогда Анна призвала дух последней жертвы Робин Гуда — дух Астафьевой. Астафьева явилась тотчас, в вечернем платьем, с собранными в прическу волосами — такой ее видели перед смертью. — Кто убил тебя? Покажи мне. Она вдруг увидела себя со стороны, глазками убитой — вот она прогуливалась одна по зале, в то время как другие гости веселятся, к ней подошла Нежинская и между ними состоялся чудовищный разговор, после чего Анна покинула вечер, встретила на улице Штольмана и поссорилась с ним. Значит, Астафьева была жива на тот момент. А потом Анна увидела, как Екатерина Юрьевна обратилась к супругу, сказала, что устала и отправляется домой. Супруг же остался. Уже у дома она встретила его. Он, словно демон из преисподней, во всем чёрном, вышел из-за колонны. Анна видела, как он прижал к носу платок, смоченный в эфире, и Астафьева потеряла сознание. Анна вскрикнула в ужасе и отшатнулась. Перед глазами вырос алтарь, старинная книга, которую она видела раньше. Отблески свечей вспыхивали и затухали на пожелтевших от времени страницах. В руке мелькнул окровавленный кинжал. Он стер с лезвия кровь ее платком. — Н-нет… не может быть… — зашептала она, как громом пораженная. — Все это ложь. Желая убедиться, найти доказательства его невиновности, Анна призвала дух убитого внука графини N. И она снова увидела его. Молодой мужчина оказался сильным и крепким, он долго сопротивлялся, Робин Гуд пропустил пару хороших ударов в живот. Робин Гуд! Как они все были слепы. Неужели кто-то в самом деле мог верить, что человек, скрывавшийся под этим прозвищем, заботится о несчастных, бедных, обделенных? Анна замотала головой. — Хватит! — ее голос звенел. А если увиденное — игра воображения? Все-таки она сильно ударилась головой. Что бы сказал Скрябин? Нет. То была правда. Анна чувствовала. Духи не лгут. Ее замутило. Необходимо срочно вернуться в Петербург! Она выбежала из спальни на поиски дяди, так и не переменив платья. К счастью, она нашла его в столовой. — Где Яков Платонович? — Уехал в Петербург. У нее перехватило дыхание, потемнело на миг перед глазами. — Как в Петербург? Когда? А операция? — Ему пришла срочная телеграмма. Филер передал. Штольман сразу же собрался. Я сказал, что мы пока останемся здесь. Он просил тебя поберечь здоровье и согласился с моим решением, незачем торопиться в столицу. Но Анна, казалось, пропустила мимо ушей: — Собирайся, дядя. Мы уезжаем. — Уезжаем? Прямо сейчас? Зачем? Ради Бога, Аннетт! Ты так рвалась в Затонск! — Пётр Иванович посмотрел на накрытый к обеду стол. — Мы ведь только приехали! Анна схватила со стола несколько пирожков и завернула в салфетку. — Я знаю, кто убийца. Мы ошибались, дядя.