Разыграй карту

Под холодный шепот звезд

Мы сожгли последний мост,

И всё в бездну соpвалось…

Бал Разумовского ничем не уступал балу императрицы — он был организован с тем же размахом, разве что князь умышленно, дабы не задеть щепетильную Марию Федоровну, сократил меню. Пётр Иванович предложил расходы пополам, но Разумовский отказался. Он много лет не давал балов, разъезды и путешествия отнимали достаточно времени, а потом пришел тот возраст, когда тебе становится скучно, как только ты переступаешь порог зала, где играет музыка для танцев. Там все обыденно, ничего нового. Девицы хотят понравиться, маменьки найти им мужа побогаче. Но сегодня, 27 января, все было по-другому. Это был пир во время чумы. Полиция натолкалась в его дом с утра, Трегубов и Варфоломеев приехали за час до начала бала, Штольман — еще днём. Каждый из них был напряжен и, казалось, ждал удара в спину. Сам Разумовский оставался спокоен, вся ситуация его даже немного забавляла. Как водится, хозяин дома встречал гостей. Мироновы приехали далеко не первыми, позже Нежинской. Анна была в элегантном, легком платье из атласа нежно-розового цвета, отороченным цветками, с изумительным ассиметричным узором. Волосы ее были собраны в прическу и украшены цветком. Князь отдал должное ее наряду и попросил помочь встречать опаздывающих. Дядя тоже остался, во избежание лишних сплетен. — Вы волнуетесь, — понизив голос, заметил князь. — Почему? Анна скользнула по нему взглядом: безукоризненно сшитый чёрный фрак, черный шелковый галстук и ослепительно-белый воротничок сорочки. Осанист, в меру вальяжен. Безупречен. — Андрей Петрович прибыл? — Нет, и вряд ли будет. Разумовский умолк при виде поднимавшейся супружеской пары, он приветствовал их с вежливой улыбкой. — Последний танец? — вполголоса осведомился он, провожая взглядом гостей. — Я сделала, как вы советовали, Кирилл Владимирович. Андрей Петрович настаивал, но я сослалась на обстоятельства. Он подумал на вас. Разумовский усмехнулся. — Даже если бы вы отдали ему танец, сегодня это потеряло бы всякий смысл. Как его самочувствие? Признаться, я написал письмо и отправил вчера, но ответа так и не получил. — Вы писали Андрею Петровичу? Князь пожал плечами. — Почему нет? Свои люди! Да и ведь на беднягу напали и никто-то, а Робин Гуд. — Представляю, что говорят в салонах. — Не беспокойтесь, mon ange. Мы же должны продолжать играть. — О чем вы шепчетесь? — вмешался Пётр Иванович. — Обсуждаем бал и гостей, — невинно ответил князь. — А вы о чем подумали, позвольте спросить? Дядя посмотрел поочередно сначала на племянницу, потом и Разумовского. — Вид у вас отпетых заговорщиков! — Не придумывайте. Прибыли новые гости. Разумовский улыбнулся и галантно поклонился даме глубокого возраста в сопровождении с молодым племянником-повесой. — Все ее наследство достанется ему, — поделился он, стоило гостям скрыться. — Рано овдовела, а две дочери умерли: одна в младенчестве, другая при родах. Ребёнок тоже не выжил. — Какой ужас! — Такова жизнь. Мы почти закончили, — кивнул князь вниз, — почти все приехали. Не ожидал такого ажиотажа, тем более, после бала императрицы. Думаю, в том ваша заслуга, Анна. Многие приехали увидеть вас. Наше общество подобно пчелиному улью — гудит, не переставая! Анна поправила длинные белоснежные перчатки. — Надеюсь, вы знаете, что делать. Разумовский усмехнулся. О, он прекрасно знал, что делает! Манипулировать людьми у него получалось лучше всего. Несмотря на досадный разговор, состоявшийся между ним и Петром Ивановичем несколько дней назад на предмет его пари с Анной, князь намеревался довести дело до конца, о чем и сказал Миронову. Он знал о дружеских и доверительных отношениях дяди и племянницы, но все же удивился, когда Пётр озвучил причину своего приезда. Значит, о сердечной привязанности Анны ему тоже известно. — Почему вы не спрашиваете, здесь ли Штольман? Анна неосознанно оглянулась, но они стояли у лестницы, а все гости находились в двух огромных залах. Полицейских сложно было отличить от гостей — офицеры полиции приоделись по случаю, другая же часть, одетая в форму, рассеялась по особняку. Где-то среди гостей затесался Скрябин. — Полагаю, он давно здесь. — Он уже должен был заметить ваше отсутствие. — Думаете, Яков Платонович пойдёт меня искать? — Что вы, конечно, нет, — фыркнул он. — Однако я уверен, его взгляд будет направлен на дверь, и когда мы войдем, — Разумовский подал ей руку и заговорщически улыбнулся, — вы сами все поймете. — Нам пора? — Не будем заставлять ждать наших гостей. Под руку с ним Анна зашла в зал. Пётр Иванович шел позади. На короткий миг голоса стихли, все взгляды были прикованы к ним двоим. Она нашла его — у одной из колон, в компании Трегубова и Варфоломеева. Он, как и все, смотрел на нее. Штольман тоже отдал предпочтение фраку, и тот сидел на нем как влитой. Но в отличие от князя следователь завязал вокруг шеи бантом белый галстук. Анна улыбнулась ему. Он, сохраняя внешнюю невозмутимость, поклонился. А затем заиграла тихая, плавная музыка. Разумовский увлек Анну за собой. Они были первой парой, вскоре к ним присоединилась вторая пара, затем третья, и так зал постепенно наполнился танцующими, радостными возгласами, шелестом одежд и смехом. — Он просто смешон! — активно замахала веером Нина Аркадьевна. — Никогда бы не подумала… Как такое возможно! — Миронова выглядит счастливой, — с завистью ответила компаньонка. — Он потерял голову. — И его сердце смогла покорить женщина. Фрейлина презрительно отвернулась и принялась выискивать в толпе Штольмана. Они кивнули друг другу издалека. Увы, на службе он никогда не предавался празднеству и развлечениям, исключением не был и сегодняшний бал. — У вас хорошо получается, ma chère, — подбодрил князь. — Этого, к сожалению, недостаточно. Он издал тихий смешок. — Терпение. Всему своё время. Если кто-то попросит вас о последнем танце — откажите. Анна едва заметно наклонила голову в знак согласия. — А если все напрасно? Князь снова рассмеялся. Ее горячность забавляла его. — До конца вечера несколько часов. У нашего следователя предостаточно времени, чтобы принять решение. Музыка стихла, чтобы заиграть вновь. Анну увлек другой кавалер, а князь тем временем вернулся к обязанностям хозяина. Сегодня он был намерен танцевать лишь с одной барышней — это еще больше подогреет слухи. Каким бы слабым ни был Клюев, но он не стерпит подобного оскорбления. Ах, молодость, влюбленность! Как он, увы, далек от всего этого. Временами Разумовский бросал на Анну взгляды, но больше для слухов, мол, ревнует, вы только гляньте! Он отлично разбирался в женщинах и знал кратчайший путь к их сердцу. Он мог бы завоевать ее, если бы захотел. Между ними существовала особая связь, Анна доверяла ему и прислушивалась. Она доверила тайну своего сердца. При желании он мог воспользоваться информацией и обратить в свою пользу. — Кирилл Владимирович. Князь обернулся. Штольман. — Все в порядке, Яков Платонович? Преступник, полагаю, пока не нейтрализован? — Клюев не пришел? — Нет. Анне Викторовне я уже сообщил. Сыщик кивнул. Его лицо не выражало эмоций. Восковая маска. По правде, Разумовский уважал такую породу людей, как Штольман, однако, к таковым себя не относил. Рыцарское благородство, кристальная честность, любовь к профессии и все такое — довольно скучно. Жизнь слишком коротка, чтобы жить ее честно. Может быть, поэтому он и решил помочь? — Когда бал завершится, нам потребуется время, чтобы все здесь осмотреть на случай… — На случай, если убийца спрятался в шкафу или, наоборот, припрятал труп? Штольман промолчал. Князь отпил шампанского и пожал плечами. — Делайте, что посчитаете нужным. Я ведь согласился на ваш план. — Как вижу, вам он пришелся по душе. Разумовский улыбнулся одними губами. — Я оценил его достоинства. — Что вы планируете делать после? — После? Штольман сжал зубы. Наигранность Разумовского раздражала. Он видел его насквозь. Его не обмануть улыбками и красивыми речами. — Когда убийца будет пойман и отпадет необходимость «подогревать публику», как вы сами тогда выразились. Князь огладил аккуратную бородку-эспаньолку и вкрадчиво произнёс: — Возможно, — пауза, — я женюсь. С этими словами он развернулся и растворился в толпе. — О чем вы говорили? — подошёл Скрябин. Штольман напряженно повел плечами. — О работе. — А я бы сказал — о женщине. Иван Евгеньевич кивнул в сторону Анны. Она танцевала, как и задумывалось. Ей приходилось улыбаться, смеяться, быть веселой, хотя снедала тоска. — Вам показалось. Делом займитесь, не стойте. — Так ведь все счастливы и здоровы, — развел руками Скрябин, — но мой друг раздосадован, поэтому я здесь. Хотите, поговорим о Клюеве? Штольман не ответил, и Иван Евгеньевич продолжил: — Я рекомендовал ему покой, к чему он, естественно, не прислушается. А ведь он и правда левша, то есть, как бы сказать, в определенные моменты, когда его эмоциональное состояние не стабильно, он больше пользуется левой рукой. Я понаблюдал за ним. — Левша он или нет, — проскрежетал зубами Штольман, — это уже для нас неважно. Я знаю, что за всеми смертями стоит он. Я чувствую. — Он сложил руки за спиной. — У него есть цель, я только не могу понять, чего он добивается. Ну, очистит он карму. Дальше что? Ради чего все затевалось? — Ради нее? — протянул Скрябин и бросил взгляд на Миронову. — Не знаю. Сомнительно. Я бы не стал убивать ради женщины. — Вы не одержимы, Иван Евгеньевич. — Да, меня мама, слава богу, родила здоровым и не уронила в детстве. — Доктор почесал подбородок. — Как можно быть одержимым женщиной? Я могу понять — идеей. Но женщиной? — А если женщина — это идея? Скрябин снова посмотрел на Миронову и нахмурился еще больше, словно не верил своим глазам. — Ну, если только вы настаиваете. — Господа! — раздалось за их спинами, и мужчины повернулись. — Что вы тут затеваете? Я вас с конца зала заприметил, как вы тут шепчетесь. — Николай Васильевич… — начал было Штольман. — Отставить! Разойтись, да по разные стороны! Чтобы я вас вместе до конца бала не видел! Трегубов погрозил пальцем и проследил, как Скрябин пошел налево, а сыщик направо. Николай Васильевич огладил мужским жестом седые бакенбарды и затем сам слился с толпой. Время пролетело незаметно, и вот Анна уже вновь танцевала с князем. Он кружил ее с поразительной грацией, двигался легко и быстро. — Нина Аркадьевна не сводит с нас взгляда. Нет, не поворачивайтесь. Он вдруг прижал ее чуточку крепче. Анна удивлённо вскинула голову. — Вам придется меня извинить. Она смотрела в глаза Разумовскому, искренне веря, что он знает, что делает. — Понимаю. Князь наклонился ближе и шепнул на ухо: — Господин судебный следователь явно не доволен тем, как вы проводите вечер. Она покраснела, подняла глаза, ища среди гостей его одного. Нашла. У стены. Он разговаривал с Варфоломеевым. Их взгляды неожиданно пересеклись, и Анна сразу потупилась. — Ваше целомудрие, Анна, делает вам честь, — также тихо произнёс Разумовский. — Если бы вы жеманничали, как другие барышни, у нас бы ничего не вышло. А теперь улыбнитесь, подарите мне настоящую улыбку. Вот так. Замечательно. Скоро стихнет музыка. Я отведу вас к Петру Ивановичу. Пётр Иванович беседовал с двумя знакомыми. Под конец он устал от музыки и хотел уехать, как раз и Анна подошла. Он представил ее и обратился к князю: — Прекрасный вечер, Кирилл Владимирович. Вы как всегда сумели превзойти все ожидания. Поедем, Аннетт? Или ты отдала кому-то последний танец? — Ты устал, дядя? — Уже не в том возрасте, чтобы с одного бала спешить на другой, — подтрунил он. Музыканты принялись снова играть. Начали выстраиваться пары. Нежинская вышла вперёд с каким-то важным чиновником. Анна подавила вздох разочарования. Какая жалость! А ведь она так надеялась, хоть и понимала в глубине души, что Штольман не пригласит ее, да и что на нее вдруг нашло, откуда это детское «хочу»? Ей следует быть взрослее. Они уедут с дядей прямо сейчас. Над головой кашлянули, привлекая внимание. К ним направлялся Штольман. Она не могла сказать, что он торопился, но его походка ощутимо отличалась от привычной. У Анны перехватило дыхание, словно у дебютантки, которую впервые ангажировали. Пётр Иванович пригубил шампанского. Разумовский стоял рядом с Анной. Штольман подумал, что, возможно, Анна приглашена, но тогда почему до сих пор не в центре зала? — Яков Платонович, — поздоровался Миронов. Штольман обменялся любезностями и затем низко поклонился Анне. В серых глазах блестел огонь. — Если вы не приглашены, не окажете ли вы мне любезность танцевать со мной следующий танец? Боковым зрением Анна увидела довольное лицо Разумовского, шокированное дяди. Несмотря на волнение, она нашла в себе силы ответить твердым голосом: — Конечно, Яков Платонович. Она протянула ему ладонь. Они присоединились к танцующим. Ее пальцы мягко легли ему на крепкое плечо. Она почувствовала тепло его кожи, когда он взял ее за талию и умело повёл в танце. — Я думала, вы не танцуете. Штольман изогнул бровь. Он оставался спокоен. Есть хоть что-то в этом мире, способное пробудить в нем вулкан страстей? — Кто вам это сказал? Анна улыбнулась. От него едва уловимо приятно пахло парфюмом. Аромат можно было уловить только оказавшись совсем рядом, например, как сейчас. — В свете поговаривают. — Вот как. — Как же служба? — Да, действительно, меня сложно назвать завсегдатаем. — Он помолчал. Ему казалось, им нужно поговорить. — Но сегодня все по-другому. — Почему? Для вас что-то… изменилось? Он заглянул ей в глаза и оставил вопрос без ответа, но она и так поняла, прочла по глазам, и сердце ее затрепетало. Анна была счастлива и хотела, чтобы все вокруг тоже были счастливы, она хотела поделиться своей радостью со всем миром. Анна оглянулась и увидела Нину. Странная бледность покрыла щеки женщины. Анна заметила любопытные взгляды других дам, направленные на фрейлину и в частности на них, и отвернулась. Нежинская внезапно оказалась под пристальным вниманием света и вовсе не из-за красоты и своего положения в обществе. Штольман только что унизил ее на глазах у всех. Все давно знали, что он, если и появляется на балах, то по долгу службы и ни с кем не танцует. Последняя женщина, которую он пригласил когда-то на вальс, была Нина. И Нина гордилась этим. Своего рода это была печать принадлежности Штольмана. Так продолжалось два года. Он не замечал других, и каждая знала — незачем пытаться, этот статный мужчина проводит ночи в объятиях одной-единственной. Все изменилось с появлением Мироновой. Да что вообще в ней нашёл князь? Ладно, глупец Клюев! Но Разумовский! Сейчас Нина старалась не смотреть в их сторону, но взгляд то и дело находил пару среди других танцоров. Конечно, она сумеет всем объяснить и убедить, почему Штольман так поступил, но сможет ли она сама поверить в сотканную ложь? Почему он обошелся с ней так немилосердно, да на глазах у публики? Почему всадил нож в сердце? Нина улыбалась, но не чувствовала себя счастливой. Как хорошо, что бал подходит к концу! Находиться здесь невыносимо! — Не видела Ивана Евгеньевича. Он здесь? — А вот он вас видел, Анна Викторовна. — Значит, сейчас он тоже нас видит. — Думаю, да. — Интересно, что бы он сказал? — Вам так хочется знать? — У него на все своё мнение. Как вы с ним нашли общий язык? Он — настоящая колючка! Штольман усмехнулся. — Так только с виду, на самом деле Иван Евгеньевич хороший человек и профессионал своего дела, — с гордостью произнёс следователь. — Мы работаем вместе почти семь лет. Не знаю человека более преданного науке. — Он действительно очень умный. — И работоспособный, как показывает практика. Не каждый сможет выстоять два бала подряд, да с учетом специфики его работы. — Он что-нибудь говорил про Клюева? — О его самочувствии? Жить будет. — Штольман понизил голос. — Я бы не хотел обсуждать дела на балу. Давайте танцевать. Анна сжала с готовностью его плечо. Ее пальцы робко заскользили по плечу. Больше она не замечала ни перешептываний вокруг, ни ошеломленного дядю. Никого. Она отдалась ощущениям, которые дарили руки Штольмана, и мысль, что он рядом с ней. Теперь Анна для него больше, чем нераскрытое дело. Музыка медленно стихла. — Я провожу вас к вашему дяде. Она взяла его под руку и невольно прижалась к его плечу. — Вас ждать сегодня? — кротко спросила Анна. Штольман про себя усмехнулся. Слава богу, их никто не слышал. — Нет. Если только вы не напишите мне. Они расстались. Он откланялся и вернулся к Трегубову. Варфоломеев обсуждал какие-то вопросы с Разумовским. — Все идет своим чередом, даже вы, Яков Платонович, не устояли перед силой танца. Губы изогнулись в улыбке. — Да, это очевидно. — Анна Викторовна замечательная барышня, хоть я и не одобряю ваш план по поимке преступника. — Вот только Клюев не объявился. — Где он? Дома? — Да, никуда не выходил. — Боюсь, если бы он увидел вас, — вмешался Скрябин, он возник за спиной градоначальника, — то бросил бы вам вызов. — С чего бы? — возмутился Николай Васильевич. — Миронова почти супруга. — Анна Викторовна своего согласия не давала, — сухо возразил сыщик. — А по вашей логике всех надо бы к барьеру призвать, в особенности князя! — воскликнул Трегубов. — Кирилл Владимирович весь вечер глаз с Анны Викторовны не спускал. Вы вот что, Яков Платонович, уверены насчет Его Сиятельства? Мне так кажется, Анна Викторовна представляет для него особый интерес. Скрябин комично захлопал глазами. — Пойду заслушаю отчет Коробейникова. — Отчет Коробейникова он пошел слушать! Ты погляди, каков орел, а! — воскликнул Николай Васильевич и посмотрел на Ивана Евгеньевича. — Ну, а вы что думаете? Столько часов провели в наблюдении. Скрябин протянул бокал. — Думаю, нам всем нужно успокоиться. Разумовский прощался с гостями. Стояла глубокая ночь. Он позаботился, чтобы Мироновым подали экипаж без промедлений, помог Анне сесть и на прощанье сказал: — Спите крепко этой ночью, ma petite fille. Лошади тронулись. — Я много и долго думал, — заговорил Петр Иванович. — Пари ты проиграла, Аннетт. Что дальше? — Неужели ты думаешь, князь поступит бесчестно? Мне кажется, он всего-то хочет помочь! Миронов скривился. — Тебе виднее, дитя. Я уже мало понимаю в вашей игре. Штольман, Клюев, теперь князь… Анна прижалась к дяде. — Перестань. Тебе не о чем волноваться. Вы ведь с князем друзья. Как ты можешь его в чем-то подозревать? — Я не понимаю, зачем ему понадобилось принимать в играх Штольмана участие. Он бы никогда не согласился. — Я его попросила. Пётр Иванович сдвинул брови к переносице. — Все еще не понимаю. Жениться он не намерен, — рассуждал дядя, — деньги ему не нужны. В чем причина? Никогда не поверю, что такой человек, как князь, стал жертвой женских чар. Анна не стала мешать Петру Ивановичу. Она была полна энтузиазма и энергии, ноги не чувствовали усталости, да она бы смогла танцевать и дальше! Память услужливо подкидывала моменты, фразы, и Анна не заметила, как быстро они добрались до дома. Она легла спать в четвертом часу утра. Домна сбила подушки и порасспрашивала, сколько раз барышня танцевала, приехал ли Андрей Петрович. Анна уснула быстро, но сон ее был неспокойным. Ей снился средневековый Париж. Падал снег. На площади так темно, отчего невозможно было понять — утро или ночь. Толпа сомкнулись кольцом вокруг помоста. Тонкая и худая, с обнаженными плечами, Белль вели два стражника к костру. Кто-то кричал с трибуны, и толпа радостно скандировала в ответ. Анну пробрал ужас. Она хотела проснуться, вырваться из прошлого Белль и чувствовала одно бессилие. Вот девушку подвели к костру. Кто-то бросил в нее камень, крикнув: «Ведьма!». Она пошатнулась. По спине потекла кровь. — Сжечь ее! Сожгите ее! — кричали люди. — Пусть она умрет! Ведьма! Толпа неистовствовала. Что им сделала бедная девочка? За что они проклинали ее? Путы врезались в ее лодыжки и запястья. Кто-то выкрикивал отдельные оскорбительные слова, но у Белль больше не хватало сил бороться. Он отнял все. Забрал, лишил. Он хотел подарить ей весь мир. Но она пренебрегла подарком, и тогда он лишил ее всего. — Ты еще можешь спасти себя, — шепнул ей стражник на ухо. Милорд. Он наблюдает за ней где-то поблизости. Возможно, он сидит на помосте. Ей не хватает сил поднять голову и осмотреть площадь. Он ждёт ее ответа. Последнего. В его власти остановить казнь. Она будет принадлежать ему, или он придаст ее тело огню. Белль приоткрыла разбитые губы и прохрипела: — Иди … к… дьяволу! Стражник отшатнулся. Куда-то посмотрел поверх ее головы. Значит, милорд за ее спиной. Перебитая нога распахнула. Шел трупный запах. Крики людей смешались. Перед глазами все плыло. Ее накрепко привязали к столбу. Кто-то опять бросил камень. Священник, а это он с трибуны настраивал толпу, говорил про искупление греха, потерянную душу и прощение Господа. Ей хотелось смеяться от злости и бессилия. Она ненавидела их всех, а главное — его. Он, в дорогих, чистых одеждах, сидит и наслаждается делом рук своих. Белль с трудом разжала запекшиеся губы и… засмеялась, откинув, насколько позволял столб, голову. Смех заставил умолкнуть в замешательстве священника, а за ним и всех остальных. Она смеялась, чувствуя вкус крови на губах, чувствуя, как соленая влага стекает по грязным щекам. И тогда она услышала Его крик, полный ярости и злобы: — Сожгите ее! Стражники с двух сторон поднесли факелы к хворосту. Полыхнул огонь. Площадь осветило яркое пламя. Запахло дымом. Священник продолжил речь. Толпа ликовала. Языки пламени подбирались к босым ногам. Огонь лизнул пальцы. Анна видела, какую боль испытывает Белль, как медленно заходится ее серая одежда. Платье вспыхнуло. Огонь охватил тело и добрался до длинных распущенных волос. Анна вскрикнула и проснулась. Одним глотком осушила стакан воды, но жар унять не смогла. Казалось, горит кожа, плавятся внутренности. Она сбросила одеяло и босыми ногами зашлепала к графину с водой. Ее трясло. Стучали зубы. Рука дрожала и не могла ухватиться за ручку графина. Воздух сделался густым, зазвенело в ушах. Анна резко обернулась и застыла. Глаза в ужасе распахнулись, а стакан выскользнул из рук. — Папа… — сдавленно прошептала Анна. Ком встал в горле. Она никогда не пробовала вызывать дух отца или матери, потому что боялась не справиться с болью, не хотела теребить зажившие раны. Но дух Виктора Ивановича пришел сам. Отец выглядел таким, как она его запомнила: подтянут, с аккуратной бородой, в летнем светлом сюртуке. — Папа… — повторила она, и крупные слезы покатились из глаз. — Папа… Она сделала неуверенный, маленький шаг и замерла. Виктор Иванович повернулся к окну, посмотрел на заметенную снегом улицу и тяжело вздохнул. В одно мгновение дух отца очутился у двери. Он звал ее. — Ты хочешь, чтобы я пошла за тобой? Он опустил голову и встал возле двери, к ней спиной. Куда он ее поведет? Почему сейчас? — Что ты хочешь мне сказать? Но дух молчал. Анна увидела, как его пальцы легли на ручку двери. Она испугалась, что сейчас он исчезнет, а ее сил не хватит призвать его. — Стой! — дернулась она к нему. — Подожди, не уходи! Через два часа Штольман сотрясал кулаком дверь дома Мироновых. Открывший сонный Степан был сметен с дороги. — Где Анна Викторовна? На его громкий голос прибежала перепутанная Домна, вышел, едва успев запахнуть халат, дядя. — Что происходит? Яков Платонович? Что вы тут делаете? — Где ваша племянница? — У себя, — удивился Пётр Иванович. — Спит. — Вы уверены? Домна забормотала от негодования. — По какому праву вы вламываетесь и учиняете допрос? — воскликнул Миронов. Его начинал раздражать напор следователя. — Я склонен считать, что Анны Викторовны нет дома. — С этими словами Штольман протянул записку филера и направился в спальню. — Постойте! Куда вы! — вскричала служанка и бросилась следом. Он толкнул дверь, приблизился к постели, рванул одеяло. Пусто. Холодные смятые простыни, брошенная на кресло сорочка. Пётр Иванович, прочтя записку, побежал за сыщиком. — Как же это? — в волнении начал он, увидев пустую постель. — Куда же она… на ночь глядя… Господи! — Мой человек не стал ее останавливать, у него не было на то указаний. Сейчас двое моих людей следует за Анной Викторовной. Куда она может ехать? — Ехать?! — Именно так. Миронов думал недолго. Когда его озарило, он вдруг побледнел и схватился за стул. — Она едет в Затонск, — упавшим голосом сказал дядя. — В Затонск? — Дом ее родителей. Послушайте, не дайте ей туда попасть! — Что вы мне прикажете, в розыск ее объявить? — Если такие крайние меры помогут, то, полагаю, да.  Штольман недобро сощурился.  — Что вы скрываете от своей племянницы? Не трупы же в саду закопали! Миронов нервно огляделся и отвернулся. — Она не должна попасть в Затонск.  — Сядьте, Петр Иванович. Вам придётся рассказать, что происходит.