Разыграй карту

— Дядя! Петр Иванович напевал себе под нос и намазывал масло на булку. — Дядя! Миронов буквально подпрыгнул, стоило племяннице появиться в столовой. Ее боевой настрой не остался незамеченным. — Аннетт? — Петр Иванович откусил булку. — Что-то случилось? — облизнул мизинец в масле. — Ты куда-то собираешься? — Мы нанесём визит Андрею Петровичу. — Визит? Сейчас? — Да. — Но постой, сейчас утро, мы не договаривались, он нас не приглашал. В конце концов, это просто неучтиво. — Я отправила ему записку. Уверена, Андрей Петрович будет рад. — Постой-постой, — выставил ладони вверх Миронов, — я не понимаю. Объясни, Аннетт, присядь. — Он оглядел ее снизу вверх. — Ты уже одета?... — Мы должны помочь следствию, — ответила Анна и садиться не спешила. — Что, прости? — Вчера ко мне приходил Яков Платонович. Он... — К тебе? — переспросил Петр Иванович. — Во сколько он заходил? — Было поздно. — И ты приняла его? Одна? — Да, — вздернула Анна подбородок, — я приняла его, дядя. Яков Платонович намерен провести сегодня обыск у Клюева. Новость об обыске в доме Клюева привела в сильное замешательство Миронова, он был так взволнован, отчего забыл отчитать Анну за недопустимое поведение с неженатыми мужчинами наедине ночью, да и с женатыми тоже. — Значит, всё-таки Клюев? Не может быть... такой благородный во всех отношениях человек. Я не понимаю, Аннетт. Как это возможно? — Я тоже не верю, но Яков Платонович подозревает конкретно Андрея Петровича. — Действия Штольмана мне понятны, он расследует дело, ему и карты в руки, а причём здесь ты? Будешь дверной замок вскрывать? — Я — отвлекающая сторона, — объяснила племянница и обняла Петра Ивановича со спины, — а ты мне в этом опасном деле поможешь. Дядя отложил свежий, вкусный кусок булки, который, судя по всему, не удастся съесть. — Насколько мне известно, обыск производится при понятых, составляется протокол, фиксируются обнаруженные предметы, документы, ценности. Адвокат, кстати, может присутствовать при обыске. — Обыск без ордера. — Анна многозначительно посмотрела и добавила: — Никто не должен знать. — Незаконный, ты хотела сказать? Ты понимаешь, как твой поступок оскорбит Андрея Петровича, если ему станет известно? Он примет нас, как друзей, а Штольман в то время будет ящики перерывать? Я попрошу тебя сесть, Аннетт. — Пётр Иванович дождался, пока племянница села за стол и продолжил: — Я не буду напоминать об элементарных правилах приличия, я лишь хочу, чтобы ты пощадила чужие чувства. Я уверен, Штольман ошибается в своих подозрениях. Андрей Петрович давно нас навещает, для тебя не секрет его увлечённость тобой. Не перебивай меня, Аннетт. Он скоро попросит твоей руки. Я убеждён и готов дать согласие, если ты хочешь разделить с ним жизнь. Новый Год — время чудес, он сделает предложение в Новогоднюю ночь. — Так это ему ты отдал право первого танца со мной? — Нет. — Ты до сих пор не назвал имя. — И не назову. Я дал слово. Если ты не намерена выходить за Клюева, тебе не следует использовать его расположение в дурных целях. — Дядя, ты неправильно понял. Мы с Андреем Петровичем хорошие друзья, он не собирается... — Штольман не станет просить твоей руки, — безжалостно произнёс Петр Иванович. Анна окаменела, одеревенела, взгляд застыл. Тишина повисла в зале. С кухни раздавались голоса, Степан что-то уронил, и Домна бранила его на чем свет стоит. Сердце Анны билось, но внешних признаков жизни она не подавала. — Такие мужчины не женятся. Поверь, я знаю. Наконец, Анна повернула к нему белое лицо. — А я вовсе и не хочу, — ровно ответила племянница. — Я не понимаю, для чего ты завёл этот разговор. Петр Иванович смотрел ей в глаза несколько секунд. Меньше всего ему хотелось видеть ее слёзы. Он не сказал ей, что именно такие мужчины, как Штольман, глубоко ранят сердца женщин, и не каждой удаётся потом оправиться. — Хорошо, — только и произнёс Миронов, затем бросил салфетку в тарелку и вышел из-за стола. — Так ты поможешь мне? Яков Платонович вот-вот приедет. Пётр Иванович устало потёр лицо. Анна росла в среде, где ей все дозволялось, и потому выросла своенравной, непосредственный, не терпящей запретов и тем более проявления всякого над собой насилия. В то время, как другие девочки играли в куклы, она училась сражаться на шпагах и стрелять из пистолета. Он желал ей лучшего, не мог противиться просьбам и всегда говорил «да». — Конечно, помогу. Анна бросилась ему на шею, крепко обняла и поцеловала в щеку. — Я знала, ты поймёшь! В дверь постучали. — Яков Платонович, — сорвалось с губ племянницы, и она устремилась в коридор. — Я открою, — сказал Миронов, — а ты пока собирайся. На пороге действительно стоял судебный следователь. Если он и удивился Миронову, то никак себя не выдал. — Петр Иванович, — приветствовал Штольман, — день добрый. — День обещает быть насыщенным на события, Яков Платонович. Аннетт скоро выйдет, а пока предлагаю пройти в мой кабинет. Следователь молча прошёл за хозяином квартиры. На предложение присесть и выпить коньяк — отказался. — Анна Викторовна, полагаю, вам рассказала... — заговорил Штольман, когда они зашли в кабинет. — Рассказала, да, более того, просила поучаствовать в вашей авантюре. — Даже так, — усмехнулся сыщик. — Много времени не потребуется. Мне нужно, чтобы вы или Анна Викторовна открыли мне дверь и отвлекли Клюева. — Обыск незаконный, — напомнил Миронов, — и вы втянули мою племянницу. Анна молода, неопытна и очень хочет вам помочь, — сделал ударение на последних словах мужчина и выразительно посмотрел в глаза. Штольман слегка наклонил голову, дескать, понимает, куда клонит собеседник. Дядя заложил руки за спину, отвернулся к окну, помолчал, обдумывая следующие слова, обернулся. — Мы люди с вами одного круга, Яков Платонович. Ответьте честно. Почему вы не женились? Штольман вздернул бровь. — Служба. Петр Иванович кивнул, помолчал. — Клюев невиновен. — При всем уважении, Петр Иванович, я не могу быть столь же уверен, как вы. — Надеюсь, после обыска вы поймёте, как ошибались. Идёмте. Не будем заставлять Аннетт ждать. Анна услышала, как мужчины покинули кабинет, и вышла им навстречу. — Яков Платонович, — улыбнулась она. — Анна Викторовна, — коснулся он губами ее руки. — Надену сюртук и можем ехать, — сказал Миронов и оставил их наедине. — Вы не сердитесь? Дядя никому не скажет. Ему можно всецело доверять. Штольман усмехнулся. — Мне следовало догадаться. — Сколько вам потребуется времени? У Андрея Петровича девять комнат. — Постараюсь уложиться за полчаса. Главное, незаметно войти в квартиру. Анна в волнении сплела пальцы. — Яков Платонович, а может, нам с дядей увести Андрея Петровича из дома? Что скажете? Он подарил ей ту редкую, тёплую улыбку. — Буду благодарен за содействие, Анна Викторовна. Анна с готовностью кивнула. — Тогда решено. Правда, я отправила ему записку, что мы приедем на завтрак, но ничего. Яков Платонович, простите мое любопытство, но почему вы меня попросили, когда могли бы вскрыть квартиру? Следователь издал короткий смешок. — Скажу вам больше, я мог приказать Коробейникову вызвать его в полицейский участок и продержать до тех пор, пока не осмотрю каждый угол в его доме, но это навлечёт лишние подозрения. — Ты ещё не одета, Аннетт? — вышел к ним дядя. — Не заставляй господина судебного следователя ждать. Они доехали до Клюева за полчаса. Анна пересказала Петру Ивановичу план действий, в свою очередь он предложил посетить одну из выставок. Андрей Петровичем известный ценитель искусства, он с удовольствием откликнется на приглашение. Так и случилось. Клюев и удивился, и обрадовался. Он позвал к столу, и пока Петр Иванович отвлекал беседой, Анна повернула в двери ключ и впустила Штольмана. — Сейчас мы уйдём, — заговорщически шепнула она, глаза ее радостно блестели от осознания, что она может быть ему полезна, и он обратился именно к ней. — Слуг всего двое. Один в столовой кофе подаёт, служанка на кухне. — Благодарю вас. Штольман огляделся и направился в сторону кабинета. Он помнил планировку квартиры, да к тому же уже бывал здесь ранее. Он не ждал найти алтарь, орудие убийства или книгу, о которой упоминала Анна, однако малейшая зацепка прольёт хоть немного света, а сейчас Штольман больше всего нуждался в полоске света. Он закрыл дверь в кабинет и осмотрелся. Идеальный порядок, все вещи на своих местах. Порядку на рабочем столе Клюева оставалось только позавидовать, а ведь следователь, в отличие от Коробейникова, отличался перфекционизмом. Штольман начал с письменного стола. Переписка с управляющим, дальней роднёй, друзьями, приглашения на званые ужины, счета, документы — он просмотрел все, и только раз глаз зацепился — о покупку колыбельной. В одном из писем управляющему следователь прочёл: «Выберите одну из светлых комнат для детской, окна должны выходить в сад, сделайте ремонт». В первом ящике стола Штольман нашёл помолвочное кольцо с рубином. Он разглядывал кольцо в бархатной коробочке и испытывал раздражение от самонадеянности Клюева: не попросив ещё руки, он приказал переделать одну из комнат под детскую! Сыщик заглянул во второй, третий ящик, вытаскивая все подряд. В какой-то момент на стол выпала обратной стороной небольшая карточка, подпись в правом углу гласила: «Mon coeur». Штольман знал, чей портрет увидит. Он перевернул карточку и затаил дыхание. Анна. Лицо нарисовано простым карандашом несколькими штрихами, но все же достаточно узнаваемо, спутать ее было невозможно. Он держал в одной руке кольцо, а в другой миниатюрный портрет и не мог отвести взгляда. Что-то незнакомое, не испытанное доселе пробралось в сердце и сжало клешнями. Лишь сейчас, приглядевшись, сыщик понял, что на Анне странное, старинное платье, точнее, нарисованная часть лифа. Он вдруг услышал приближающиеся, быстрые шаги. За дверью раздался голос Клюева. Штольман бросил на дно ящика портрет, захлопнул бархатный футляр и успел спрятаться за шкаф прежде, чем открылась дверь. На столе остались вытащенные бумаги. — Андрей Петрович! — позвала звонким голосом Анна, и Клюев остановился на пороге кабинета. — Может быть, не будем терять времени? Ваши истории так увлекательны, боюсь, если вы начнёте показывать фотографии, мы никуда не успеем. Штольману оставалось подивиться, с какой лёгкостью, без дрожи в голосе Анна отыгрывала роль. — Анна Викторовна, уверяю вас, всего минут десять, — мягко ответил Клюев и сделал шаг. «Другого пути нет!» — убеждала себя Анна. Штольман находился в кабинете и в любую минуту мог быть раскрыт. Если начала играть бесчестно — доигрывай партию до конца. Анна, как львица, бросилась вперёд, удивляясь, откуда в ней столько смелости. — Андрей Петрович! — воскликнула она. — Мне нехорошо. Пожалуйста, можно во... Она не договорила, колени подогнулись, и Анна обмякла в руках Клюева. Дверь в кабинет захлопнулась. — Анна! — Мужчина, сильно побледнев, встряхнул ее. — Анна Викторовна! — Отнесите ее на диван, — скомандовал выросший из ниоткуда Пётр Иванович, — а я за водой. Клюеву не пришлось повторять дважды. Он подхватил Анну на руки и поспешил в гостиную. Дверь приоткрылась, и показалась голова Миронова. — Мы уходим, — шепнул дядя. — Поблагодарите от меня Анну Викторовну, — тихо сказал следователь. — Лучше вы сами, — поглядывая на коридор, ответил дядя. — Заходите вечером. Она будет рада. Сыщик посмотрел в глаза и кивнул. Миронов развёл руками и прикрыл дверь. В самом деле скоро щелкнул замок. Штольман услышал голоса слуг — уверенные и громкие, чем когда хозяин был дома. Пройти мимо прислуги не составит труда, главное, найти хоть какие-то зацепки, а пока кроме счёта на люльку и кольца ему ничего не попалось. Если Клюев намерен жениться, стал бы он тогда разбрасывать по всей столице трупы? Штольман вернул на прежнее место документы с письмами и продолжил обыск. Он вышел из квартиры спустя сорок минут. Его навыков хватало не только вскрыть квартиру и покинуть помещение незамеченным, но и произвести обыск в кратчайшие сроки, однако их с Анной авантюра вызывала у него отклик. Теперь предстояло найти Ребушинского и дать задание. Штольман нутром чувствовал — Робин Гуд дерзости не простит. Тем лучше. Маски снять, к барьеру! Следователь нагрянул прямиком в газету. — Ребушинский! — окликнул Штольман. Журналист подпрыгнул на месте и маслено заулыбался. — Яков Платонович! Чем могу быть полезен нашей уважаемой полиции? — Отпечатайте прямо сейчас, — сказал Штольман и вручил Ребушинскому два листа бумаги. Глаза журналиста жадно забегали по строкам. По мере прочтения он то бледнел, то издавал возгласы удивления, а под конец и вовсе оробел. — Как? Вот это? — Мне раньше казалось, Алексей Егорович, вы схватываете налету. — Но послушайте, — стараясь улыбнуться, воспротивился мужчина, — если я напечатаю, Робин Гуд придёт за мной! — Вряд ли, — усмехнулся следователь, — вы для него мелкая птица. Печатайте, — холодно добавил. — Или мне отдать материал в другую газету? — Нет! — воспротивился Ребушинский и крепко сжал короткими, пухлыми пальцами листы. — Я бы доработал в некоторых местах, оживил текст, — улыбнулся Алексей Егорович, чем стал похож на крысу, — пока сухое изложение фактов. — Делайте, как посчитаете нужным. Глаза мужчины загорелись азартным огнём. Он облизнул губы. — Вы даёте мне карт-бланш, господин судебный следователь? — Не перегните палку или ваш «Телеграф» закроют к вечеру. Честь имею. Около девяти вечера на Малую Морскую нарочный доставил записку со свеженапечатанным номером газеты «Петербургского телеграфа». «Благодарю за содействие.

Ш.»

Вечерний номер «Петербургского телеграфа» разлетелся за считанные минуты. Впервые за долгое время газета Ребушинского пользовалась огромной популярностью. Алексей Егорович почувствовал себя настоящим гением письма, спать он лёг одновременно счастливым и встревоженным.