Разыграй карту

К началу лекции Скрябин опоздал и подошел к аудитории, когда Минаев уже обратился к истокам буддизма и рассказывал о своей тесной дружбе с тибетологом А.А. Шифнером. Народу набилось достаточно. С трудом Иван Евгеньевич нашел место на галерке. Не сразу он обнаружил Миронову и Клюева, пришлось покрутить головой во все стороны, но спустя время его взгляд вычленил из толпы студентов и вольных слушателей макушку любознательной барышни в первом ряду. Доктор прислонился к стене, поднял повыше воротник пальто и принялся ждать... а заодно изучать здешнюю публику. В основном собрались студенты, да любители, никого, за исключением главных подозреваемых по делу, из светского общества. Удивительно, но Яков Платонович не считал Миронову опасной, в то время как Скрябин подозревал именно ее. Провести ритуал она не способна, а вот быть подельницей и выполнять чьи-то поручения, почему бы и нет. — Я бывал в Индии трижды: в 1874—1875, 1880 и 1885—1886 годах. Как я уже говорил, буддизм — индийская религия, Дхарма-винайя. Буддизм появился в Древней Индии, примерно в VI — IV веках до нашей эры. Сегодня я хочу поговорить о доктрине Будды, о перерождениях Будды. Вы, наверняка, знаете в чем состоит доктрина. — Человек должен преодолеть страдание, — ответил один из слушателей. — Дуккха, — согласно кивнул Минаев. — Давайте сначала поговорим об истоках. Мои студенты должны помнить, что такое сансара. В переводе с санскритского «блуждание». Мы рождаемся и умираем. Цикл рождения и смерти. Скрябин устало закрыл глаза, его страшно клонило в сон. Из-за последнего дела он почти не спал, а ведь ему предстояло провести вскрытие последней жертвы и составить заключение. Желательно, чтобы бумаги были у Штольмана к утру, но Иван Евгеньевич уже сомневался, скорее, к полудню, и то, если лекция закончится за часа полтора. Временами Скрябин приоткрывал глаза, сканировал помещение и снова закрывал. Сейчас он неторопливо скользнул взглядом по фигурам Клюева и Анны. Позади них освободилось два места, двое студентов, измученные лекцией, незаметно покинули аудиторию. Скрябин, подавив вздох, лениво поднялся, тихо спустился вниз. Всё-таки Яков просил его следить, а не спать на галерке. Теперь с такого расстояния он мог слышать все, о чем говорили Миронова и Клюев. — Что думаете, Анна? Вам нравится? Скрябин сжал переносицу. Боже, вместо того, чтобы делать вскрытие, он тратит своё время на очевидную ерунду. С другой стороны, что ещё Клюев мог сказать барышне? Не рассказывать же как спланировал последнее убийство. Анна наклонилась к Клюеву и прошептала на ухо: — Иван Павлович интересно рассказывает. Какие-то вещи сложно воспринимаются на слух, в части терминологии особенно. — Вы можете задавать вопросы мне. Я с радостью отвечу. — Сколько было всего перерождений у Будды? — еще ниже наклонилась Миронова. — Я верю в карму, но почему же она не всегда срабатывает? Столько зла происходит вокруг каждый день, а только единицы несут наказание. Скрябин удержался не закатить глаза и решил лучше вслушаться в то, о чем говорил Минаев. — В 1874 году мне удалось побывать в Непале и на острове Цейлон, — ровным голосом говорил индолог. — Свои впечатления, размышления, наблюдения и результаты я изложил в «Очерки Цейлона и Индии. Из путевых заметок русского». — Лектор показал публике книжку и поставил ее обратно на стол лицевой стороной к аудитории. — В Цейлоне мне посчастливилось познакомиться с местным населением — ведды. Они исповедуют буддизм, у этого народа сильно развиты ритуальные танцы, а их язык, ведда, один из креольских языков, происходит от сингальского. — Минаев повернулся к доске, взял мел, начертил väddā и рядом второе слово vyādha, а следом vanyalā-ätto. — Кто-нибудь знает, что это значит? Повисла тишина. — Никто? — улыбнулся историк и оглядел аудиторию. — Даже мои студенты? С галерки послышались смешки. Клюев наклонился к Мироновой. — Мне доводилось сталкиваться с этим, — и затем вскинул руку, привлекая внимание лектора. — Да-да? Я вас слушаю. — Здравствуйте, Иван Павлович, — поднялся Клюев, — сперва хочу поблагодарить вас за открытую лекцию и возможность посетить стены университета, не являясь студентом. Скрябин, начавший уже дремать, встрепенулся. — Ведды, — продолжил Андрей Петрович, — народ лесной, занимался охотой, собирательством и рыболовством. Насколько я помню, поправьте, если не прав, на санскритском vyādha означает «охотник», а вот сингальский перевод говорит нам о «лесных людях». Во взгляде Минаева загорелось любопытство. Он улыбнулся, как улыбаются ученые, когда находят что-то интересное и доселе неизученное. — Вы правы. Продолжайте, г-н...? — Клюев. Андрей Петрович. — Большинство нынешних студентов не обладают такой жаждой знаний, — подметил Минаев. — Верно, я не студент, но мне интересна история Востока, в частности Индии, Тибета. Я посещал Тибет, какое-то время жил при монастыре Ганден, общался с монахами. Историк развернулся всем корпусом и сделал несколько шагов в их сторону. — Сколько вы пробыли в Тибете? — Несколько месяцев. — Вы определённо не испытываете стеснения в средствах, г-н Клюев, — подтрунил Минаев. — Вы учились там? Иван Евгеньевич наблюдал со скучающим видом. В отличие от пришедших, он слушал с нескрываемым на лице скепсисом, да и в конце концов, обещали лекцию по истории Востока, а не заметки путешественника-любителя из Петербурга в Тибет. Клюев что-то чертил на доске и продолжал рассказывать, периодически оглядываясь на публику. Держался он непринуждённо, говорил уверенно. Скрябин наклонил голову вправо, от пристального взгляда не укрылось, как Клюев, оборачиваясь назад, всякий раз ловил взгляд Анны. Тут Ивана Евгеньевича посетила завиральная идея. Штольман просил понаблюдать, но ведь он ничего не говорил о возможной полемике, скажем, маленькой дискуссии. — Меньше, чем того хотелось, — продолжал Клюев, — но их философия мне близка. Я давно заинтересовался вопросом перерождения души. Мне кажется, после нашей смерти есть другой мир, открытый немногим, только тем, кто достиг нирваны, но мы живем в то время, когда люди перестают заботиться о ближнем, о своей душе, их привлекает все запретное, порочное. — O tempora, o mores! — достаточно громко воскликнул Скрябин, привлекая тем самым к себе всеобщее внимание. Сначала обернулась Анна. Она буквально подпрыгнула от неожиданности, когда увидела позади себя Ивана Евгеньевича. Анна, вскинув от удивления брови, смотрела во все глаза, затем она сразу пробежалась взглядом по рядам в поисках Штольмана и когда не обнаружила, повернула лицо снова к Скрябину, который умудрился одной фразой притянуть внимание аудитории. Скрябин сидел, сложив ногу на ногу, снисходительно поглядывая на всех вокруг. На него также взглянул и Клюев, тёмные брови которого слегка дрогнули, губы недовольно поджались. Он вздернул подбородок. — Извечная проблема отцов и детей, — проворчал с ленцой Скрябин. — Об этом тот же Тургенев писал. Минаев обошёл Клюева. — Вижу, вы не согласны. — Категорически. — Иван Евгеньевич поднялся и пока шёл к трибуне, говорил: — Люди всегда были слабы перед низменными желаниями. Можно долго и нудно рассуждать о мире мёртвых, но ни вы, ни я, ни кто-либо здесь не обладает даром общения с умершими. Анна непроизвольно вытянулась, как гимназистка, и глянула исподлобья, будто кто-то из собравшихся мог узнать о ее тайне. — Я не говорил о мире мёртвых, Иван Евгеньевич, — с безразличием поправил Клюев. — Вы не так поняли меня, но это простительно для людей, далеких от Востока и философии буддизма. — То, что вы прожили несколько месяцев среди тибетских монахов и питались с ними за одним столом рисом, — с иронией парировал Скрябин, — не дает вам права считать себя крупным знатоком в области индоведения. Желваки заходили на скулах Клюева. Он убрал руки за спину. — Стало быть, вы отрицаете круговорот жизни и смерти? — Будь это так, я бы помнил свою прошлую жизнь. — Истинная сущность её — пустота, вид её — обман, признак её — мучение и рождение, — процитировал изречение из шастры Клюев. Скрябин тонко улыбнулся. — Человек сам решает для себя, как строить свою судьбу, если только определённые действия не направлены против общества, закона, порядка. — Людям свойственно ошибаться, — возразил Андрей Петрович, — бродить в темноте в поисках света. — В тех случаях делом занимается полиция, государство. — Полиция не всегда может повлиять на ход событий, примером тому служит череда загадочных убийств, всколыхнувших город за последнее время. Вы лучше меня знаете, — выразительно посмотрел Андрей Петрович, — вы состоите с полицией в тесном контакте. В аудитории загудели, по рядам пополз шум. — По-вашему, — сделал шаг Скрябин, врезаясь взглядом в жесткое лицо оппонента, — Робин Гуд помогает достичь заблудшим душам нирваны? Святой человек! Кто дал ему право быть судьей? Выходит, любой безумец, уверовавший в древнюю религию, имеет все основания совершать преступления. Анна заметила оживление среди собравшихся, а саму ее обдало холодом, неприятно засосало под ложечкой. Она взглянула на доктора, гадая, какую игру тот затеял. — Причиной своих страданий являются сами люди, — возразил Андрей Петрович. — Главная цель философии — прекратить страдания, достичь пробуждения, нужно только разрушить наши иллюзии, привязанности к мирским благам. Скрябин напустил на себя невинный вид. — У вас получается? Вы занимаетесь медитацией? Насколько мне известно, с помощью бхаваны можно достичь стадии сострадания, любви. Вам удалось? Простите, я мало посвящён в такие тонкости, все по верхам, но как много требуется времени, чтобы выйти из сансары? — Достаточно много, я занимался медитацией в монастыре... мне... — Клюев неожиданно запнулся, и Скрябин заметил, как на долю секунды тот усомнился в правильности сказанного, а затем ровно произнёс: — Мне многое стало понятным. «Хитришь!», — промелькнуло у Ивана Евгеньевича. Он оглядел его с головы до ног. — Например? Мне думается, большинство сейчас увлекаются буддизмом, как дань моде, что-то новое, неизученное, также как во Франции сейчас модно быть медиумом. Когда-то Запад уже наводнили ведьмы, но европейцы смогли избавиться от них, — усмехнулся доктор, — наверное, с буддизмом произойдёт что-то подобное. Анна стиснула холодные пальцы. Упоминание о ведьмах болью отозвалось в сердце. Клюев снисходительно посмотрел и усмехнулся. — Буддизм — древняя религия, пережившая множество народов, войн, цивилизаций. Как можно ставить на одну ступень философское учение и спиритизм? — Андрей Петрович вдруг пришёл в сильное возбуждение и принялся мерить шагами аудиторию. — Колдуны, ведьмы — все это от невежества, какой вздор! Сколько невинных людей погибло за время инквизиции, молодых прекрасных девушек! — Он взмахнул левой рукой и пригладил волосы. — Я не хочу думать об их печальной участи. В то же время буддизм несёт облегчение, освобождает. — Возможно ли насильное освобождение? Тело Клюева вмиг напряглась. Острый кадык дернулся, когда он сглотнул. — О чем вы? — Господа! Господа! — вмешался Минаев, буквально втиснувшись между ними. — Мы отошли от темы. Прошу вас. Давайте вернемся к истории Индии. Клюев испепелял взглядом, губы вытянулись в тонкую нить. — Закон кармы нельзя отменить, так или иначе, но каждый из нас расплачивается за прегрешения. Скрябин, показалось Анне, смотрел прямо, даже как-то вызывающе. Она поздно поняла, что он пытался разозлить Андрея Петровича, но зачем? — Кто же судья? — нагловато усмехнулся Иван Евгеньевич. — О законе кармы, — громко произнес историк, начавший уже нервничать, ему пока было не отойти от сегодняшнего допроса полиции, — можно прочесть в «Бхагавадгите». Кто-нибудь знаком с текстами или, может быть, слышал о них? «Бхагавадгита» была издана в России в 1788 году Новиковым Николаем Ивановичем, — добавил Минаев. — Священными текстами в свое время заинтересовались такие философы, как Гёте, Хаксли. — Истина такова, если мы сеем зло, — обратился к студентам Клюев, — то и пожнем зло. У Будды карма делилась на четыре категории. Темная карма и тёмные последствия, яркая карма и яркие последствия. Клюев говорил о карме ещё минут десять и не переставал жестикулировать. Скрябин вернулся на своё место. Он был доволен вылазкой в университет и по правде мог ехать в больницу или сразу в участок. — А вы, Анна Викторовна, — наклонился к затылку Мироновой Иван Евгеньевич и прошептал, — имеете множество увлечений — от медицины до буддизма. Анна слегка повернула голову, их взгляды встретились. — То же могу сказать и о вас, — вполголоса ответила барышня. — Вас Яков Платонович подослал? — На Западе вовсю увлечены индийской религией, наконец, и до нас докатились отголоски последних новомодных тенденций, — уголок губ дернулся в попытке скрыть улыбку. — А в спиритизм вы верите? От него не укрылось, с каким напряжением Анна заставила себя улыбнуться. Она подалась вперёд и заговорщически сказала: — А что, если я вижу духов? Скрябин сдержался, чтобы не расхохотаться. — Это лечится, — подмигнул, — с помощью лоботомии. Он откинулся на спинку сидения, сложил ногу на ногу и остаток лекции провёл в молчании. Когда все начали расходиться, Клюев подал Анне руку, помог с верхней одеждой. — Вас проводить, Анна Викторовна? — неожиданно вызвался Иван Евгеньевич, озадачив Клюева и поставив в тупик Анну. Несколько секунд Анна смотрела в глаза доктору. — Проводить? — Анна Викторовна, экипаж нас ждёт, — вмешался Клюев, который начинал выходить из себя. Делить ее внимание с кем-то он не намерен. Он прошёлся взглядом, словно бритвой, по Скрябину, но тот не только не отвёл глаза, а, наоборот, ответил с поразительным хладнокровием, будто не чувствовал враждебности. — Да, разве не вы просили намедни найти время для осмотра вашего дяди? Анна быстро сообразила. — Я была бы рада, — ответила она, скрыв замешательство, и кивнула. — Благодарю, Иван Евгеньевич. Андрей Петрович, простите, вынуждена вас покинуть. Прощайте. Анна протянула руку и мягко улыбнулась. Клюев, целуя костяшки пальцев, сжал крепче, чем то полагалось, ладонь. — До новой встречи, Анна Викторовна. Они вышли на улицу в молчании. Анна не понимала, зачем Скрябину понадобилось ее провожать, он ведь на дух ее не переносил! А главное, зачем она согласилась? Любопытство кошку сгубило! — Почему вы солгали? — не выдержала барышня. — Яков Платонович попросил? Доктор поморщился, махнул первому попавшемуся извозчику. — Яков Платонович ни при чем. Куда прикажете вас отвезти? — спросил Иван Евгеньевич. — Где вы живете? Мне самому в Спасский участок, а вам? Анна повернула голову. Она начинала уже жалеть о своём решении. — Мне домой, на Малую Морскую. Скрябин протянул ладонь, но Анна предпочла сесть в двуколку без его помощи. Его губы дрогнули в саркастичной усмешке. — Полноте сердиться, Анна Викторовна. Он сел рядом и боковым зрением отметил, когда извозчик хлыстнул лошадей, как на ступенях университета показался Клюев. Увидел. — Почему вы захотели меня проводить? — Насколько вы доверяете Клюеву? Анна вскинула голову, в ее небесных глазах ясно читалось возмущение. — Вы тоже его подозреваете? Ну, нравится человеку индийская религия, что здесь запретного? — Запретного тут ничего нет, страна у нас многоконфессиональная, а вот людей, которые выдают себя за тех, кем не являются, не терплю. — За кого же себя выдаёт Андрей Петрович, позвольте поинтересоваться? Зачем вам понадобилось провоцировать такого порядочного человека? Скрябин продолжал улыбаться, но чёрные глаза оставались холодны. — К чему весь этот фарс, дорогая Анна Викторовна? Я лишь хочу знать, откуда такое стремление расследовать преступления, помогали бы вы полиции также рьяно, если бы пришлось сотрудничать с другим судебным следователем? Анна едва не задохнулась от возмущения. — Кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать? — возмутилась Миронова и решила остановить извозчика, соскочить на землю, как мужчина задержал ее за локоть. — Я не могу допустить, чтобы вы в такую темень разгуливали одна по городу. Мало ли, что может случиться, как-никак преступник не пойман. — Прикрываетесь мнимой заботой. — Вовсе нет. Я отвезу вас домой. Анна поколебалась. На улице темно, идти до дома далеко, да и холодно. — Хорошо, я поеду с вами, но только если вы будете молчать, — сквозь зубы ответила девушка и выпрямилась. Скрябин согласно наклонил голову и не произнёс больше ни слова. На Малую Морскую они приехали через полчаса, а в Спасском участке Иван Евгеньевич был ещё через двадцать минут. Как он и думал, свет в кабинете Штольмана горел. — Вы даже представить не можете, как я провёл сегодняшний вечер, — именно с такими словами в кабинет судебного следователя ворвался Иван Евгеньевич. Он без промедлений скинул пальто и бросил на стул, не церемонясь, налил себе чай и сел напротив Штольмана. — Что смогли выяснить? — Пришлось специально вывести из себя Клюева. — Как вам удалось? — Выставил себя дураком, — хмыкнул Скрябин. Штольман издал тихий смешок, развёл руками и извиняющимся тоном произнёс: — На благо общего предприятия, Иван Евгеньевич. — Разумеется, я так себя и успокаивал весь вечер, а если серьезно, я бы на месте барышни держался от него подальше. — Говорите. Иван Евгеньевич сделал пару глотков, чтобы согреться, и вытянул ноги. — Продрог, пока довез Миронову до дома, забрал прямо из-под носа у Клюева. Видели бы вы его лицо! Та ещё картина. — Вы проводили Анну Викторовну? — Хотел кое-что проверить. Лекция прошла сносно. Клюев ваш выступил в прениях, все о том же рассуждает. Много было патетики. Студентам понравилось, ну, они народ простой, горячий, ведомый. Минаев, однако, остался под впечатлением. В какой-то момент я не удержался и взял слово, — самодовольно усмехнулся Скрябин. — Завязался между нами спор. Я решил, вам будет интересно, да и мне, признаться, тоже хотелось поглядеть на него в гневе. Скажу я вам, быстро выходит из себя, но воспитание не позволяет вести себя неподобающе. Отказов, возражений не терпит, — Иван Евгеньевич вдруг замолчал, затем подался вперёд и тихо произнёс: — А ведь убийца левша. — Мы так полагаем. — Да-да, по крайней мере все на то указывает. Я, знаете, что заметил? — заговорщически спросил Скрябин, глаза его заблестели. — Не томите, Иван Евгеньевич, — буркнул Штольман, хоть его и радовало приподнятое настроение товарища. Значит, не зря сходил. — Когда он вышел из себя, то начал жестикулировать левой рукой. Когда человек пребывает в возбуждённом состоянии, то контролирует себя меньше. Почему убийца не может быть с врожденной амбидекстрией? Скрябин вскочил и зашагал по кабинету. Штольман сощурился, вытащил из ящика стола медицинские заключения о вскрытии, вместе с ними протоколы, улики, рисунки Анны, последней выпала разрезанная карта с пиковой дамой. — А если предположить, — медленно заговорил сыщик, — что в пылу гнева левая рука работает у него лучше? Такое возможно с точки зрения медицины? — В состоянии аффекта человек способен на многое, даже броситься на медведя с голыми руками и одержать победу. — Убийца пришёл на место преступления, — пробормотал Штольман, поглаживая лоб. — Он хочет знать, как продвигается следствие. Раз газеты не пишут, приходится добывать информацию самому. — Весьма самонадеянно. Если вы правы, Яков Платонович, и Клюев — тот, кого вы ищете, то он опасный человек, уверен в своей безнаказанности и в вашем непрофессионализме. — Завтра же найду Ребушинского и велю ему написать статью о Робин Гуде. Иван Евгеньевич с удивлением воззрился. — Зачем? Вы же сами приказали... — За тем, что заметка Ребушинского подогреет публику, а Клюева выведет из себя, да и к тому же, у меня есть свидетель. — Миронова? — надменно фыркнул врач. Штольман покачал головой. — Мальчик. — Однако! — оживился Скрябин. — О мальчике я не слышал. — Свидетель по последней жертве. Пока вы университеты посещаете, я расследую дело. Супруг, кстати, тоже отыскался. Списки приглашённых Коробейников проверил. Клюев среди них тоже есть. Так вот, мальчик видел, как некто выбросил тело из кареты в воду и скрылся. — Лица он, конечно, не видел? — Нет, но у меня появился первый свидетель. Убийца — высокий, крепкого телосложения. Лошади чёрные. Скрябин придвинул к себе две части игральной карты. — Думаете, убийца намекает таким образом на Нину Аркадьевну? — Полагаю, да. — Нина Аркадьевна не похожа на целомудренную девицу, — с напускным сомнением заметил врач. — Как вам лекция? Коробейников сегодня разговаривал с Минаевым днём, остался под впечатлением. — Коробейников? — Я поручил ему опросить историков-востоковедов, нужно выйти или на рынок сбыта, или на продавца, а лучше на покупателя кинжала. Минаев предположил, что кинжал выполнен на заказ. — Монахом? — Думаю, да. — Штольман нетерпеливо побарабанил пальцами по гладкой поверхности стола. — Мне нужен ордер на обыск. — Трегубов не даст ордер. У нас кроме косвенных доказательств ничего нет, и под косвенными я подразумеваю активную жестикуляцию левой рукой. Сыщик помрачнел, устремил взгляд на бумаги и погрузился в размышления. Улик для обыска недостаточно. Просто подозрения к делу не пришьёшь, Трегубову нужны веские основания, а их пока нет. Если он сможет обыскать квартиру, то наверняка что-то найдёт, но как ему справиться одному? Влезть в квартиру к Клюеву не то же самое, что к тому же Ребушинскому. Андрей Петрович закатит грандиозный скандал, ему только повод предоставь. Внезапно следователя осенило, он вскочил с места. — Мне не потребуется ордер. Скрябин поднялся следом за Штольманом. — Собираетесь вломиться к нему? Проникновение карается законом, г-н судебный следователь. Следователь с улыбкой глянул на доктора. — Мыслите шире. Зачем мне ордер, когда есть Анна Викторовна? Иван Евгеньевич сложил руки на груди и щелкнул языком. — Вламываться будет она? — весело уточнил он. В ответ Штольман загадочно улыбнулся и схватил с вешалки пальто. — Куда вы собрались на ночь глядя? — На Малую Морскую, — бросил сыщик через плечо уже будучи у двери. — Меня вы с собой не зовёте? — насмешливо поинтересовался Скрябин и крикнул вдогонку: — Правильно, зачем? Это ведь не на нудные лекции ходить!