Забудь про то, что было

      В темноте в самом дальнем углу всеми забытого холодного закутка сидел, нервно сжавшись в комок — Серёжа. Худое, в пятнах от синяков тело слегка подрагивало то ли от страха, то ли от беззвучных всхлипов. На не гнувшихся от увиденного ужаса ногах Олег стал медленно приближаться. Не видя ничего вокруг себя, он беззвучно, боясь лишний раз задеть что-то и нарушить давящую тишину, продвигался всё дальше. Мальчик боялся испугать Разумовского. Боялся, что тот, почувствовав опасность, снова убежит, закроется. Страх сменялся гневом, он неприятно окутывал напряжённые плечи, сдавливал грудную клетку. Волков знал, что произошло, и это укрепляло в нём злобу на всех вокруг, не давая сделать вдох. Мальчик уже и забыл, когда в последний раз испытывал подобное после потери матери по вине того безответственного врача. Возможно, Олег в тот момент не дышал, он не помнит, мозг отключился, отказывался подчиняться своему владельцу и принимать верные решения. А перед глазами только забившийся в угол мальчик и ужасные во всех красках картины произошедшего, рисуемые неконтролируемым воображением. Олег винил себя в том, что не смог вовремя оказать помощь и быть рядом. Не смог вырваться и цепких рук Дракона, не смог быть быстрее, не смог выполнить негласное обещание... Он хотел отмотать время назад и изменить ход событий, которые причинили боль его новому.. другу? Волков не знал, может ли так называть Сережу за настолько короткий срок, прошедший с момента знакомства, но ему отчего-то хотелось так считать.       Олег, медленно садясь, опустился на колени перед мальчиком и аккуратно, стараясь лишний раз не дёргаться, протянул нервно дрожащие руки, чтобы осмотреть повреждения, успевшие расцвести тёмно-красной, запёкшейся кровью на изящном теле из-за его опоздания. Серёжа, явно не ожидавший появления кого-то, кроме своих обидчиков, резко дёрнулся и случайно задел рукой старую деревянную полку с банками полузасохшей белой краски, которую когда-то сюда поставили, а сейчас уже никто и не собирается ими использовать. Ветхое деревянное, изначально ненадёжно сделанное сооружение опасно пошатнулось, и всё его содержимое начало стремительно падать прямо на головы мальчиков. Волков среагировал быстрее и, резко схватившись за растянутый фиолетовый свитер Серёжи, дёрнул его на себя, обнимая и закрывая собой. Как раз в этот момент жестяные банки с грохотом упали на кафельный пол, их содержимое разлилось и при падении попало на стены и полки, пачкая их. Звук грохота эхом отразился от стен коридора, и, казалось, его слышали даже на первом этаже. Серёжа лишь сильнее прижался, выглянув и осматривая всё вокруг через плечо Волкова. Мальчик испугался, он не ожидал увидеть здесь Олега, а громкие звуки с резкой болью отразились в и без того повреждённой голове. Когда же Серёжа понял, кто перед ним, что его не собираются бить или таскать по этажу за длинные медные волосы, предварительно наматав на руку, он расслабился и, держась за плечо Олега, прижался к тому. Волков же хотел побыстрее смыться с места преступления и всё же осмотреть Серёжу и убедиться в его относительной целости. Быстрее было бы взять мальчика на руки и отнести в свою комнату, надеясь на отсутствие Вадика. Теперь он уже не считал своего соседа непричастным к этой ситуации и не мог быть уверен, что Дракон не приведёт ту компанию к ним в комнату. Можно было бы дойти до медицинского кабинета, но так они рисковали привлечь слишком много внимания и найти ещё неприятностей, но деваться было некуда, нужно что-то делать, желательно поскорее, ведь они всё ещё не знают, насколько серьёзные последствия. Олег решил действовать так, как считает нужным. Подхватив лёгкого Серёжу на руки и попросив его крепче держаться, пошел вниз по лестнице. Как и ожидалось, воспитанники детского дома смотрели на них с недоумением, некоторые шептались скорее специально, не особо стараясь это скрыть; кто-то просто странно смотрел и ухмылялся. Олегу было всё равно, а вот Серёже — нет. Он уже мысленно попытался смириться с тем, что поводов для издевательств теперь будет гораздо больше. А нужен ли был повод? Конечно, нет. А есть ли вообще поводы для унижения других? Нет. Только вот это никого не остановит. Разумовский это давно понял и не пытался искать ответы и забивать голову ещё больше, ему оставалось только искать способы пережить детский дом и уйти и никогда не вспоминать о детстве (которого не было).       Пару раз Серёжа пытался вырваться из крепкой хватки и попытаться дойти самостоятельно, но его упорно не хотели отпускать. Волков уверенно шёл вперёд, пытаясь внушить эту уверенность и своему спутнику, сидящему у него на руках и нервно сжимающего и разжимающего края чужой одежды. Спустя время Разумовский прекратил попытки освободиться и просто смирился со своей участью, но всё ещё недоверчиво поглядывал на Олега и с опаской на других детей. Хотелось спрятаться от внешнего мира, сбежать куда-нибудь далеко, не оглядываясь на прошлое и начать жизнь заново: без детского дома, без потери родителей, без бесконечного напряжения и колючего страха.       Наконец-то в поле зрения появился кабинет медицинской сестры. Белая дверь, сливающаяся со стеной, была увешана графиком работы и табличкой с именем врача. Огромная дверная ручка была неестественно большой и казалась тяжёлой. Олег хотел было войти внутрь и передать обеспокоенного Серёжу ей, но, как выяснилось, на рабочем месте никого не оказалось. Возможно, женщина вышла ненадолго или так и не приходила на работу, мальчик не знал. Тяжёлый вздох непроизвольно вырвался из лёгких. Придётся справляться самому, только вот он не знал, где взять всё нужное для обработки и перевязки травм. Но осознание, что затягивать больше нельзя взяло верх. Волков поудобнее перехватил Сережу, стараясь не причинить лишнюю боль, и, уже быстрее, стал возвращаться в свою комнату.       Разумовский, сдерживающийся, чтобы не поморщиться от надоедающей боли, сильнее сжал ткань кофты Олега, что не укрылось от второго. Волков перевёл встревоженный взгляд на больного с немым вопросом, но получил только вымученную улыбку и пустой взгляд серо-голубых глаз. Дыхание перехватило и от чего-то захотелось спрятать, унести мальчишку далеко, не оглядываясь на смеющихся и перешёптывающихся детей. Олег понял всю серьёзность ситуации только в тот момент, когда вернулось сознание, не затуманенное целью "спасти". Мальчику стало неловко. Нет, не перед воспитанниками — совершенно чужими и незнакомыми. Ему было стыдно перед Серёжей, которого посторонние цепкие взгляды явно задевали и заставляли чувствовать себя неуютно.       Волков нахмурил густые чёрные брови и устремил испепеляющий взгляд на всех, кто, по его мнению, что-то имел против. Серёжа осторожно прижался к Олегу и не издал ни слова, сил не было, как и желания. Разумовский чувствовал себя в относительной безопасности рядом с Волковым, хотя и довериться ему не мог. А может быть, он просто смирился. Стараясь не обращать внимания на окружение, мальчик лишь следил за дальнейшими действиями Олега. Тело пронзала надоевшая боль, голова раскалывалась от любого шума, а худые руки, испачканные уже запёкшейся кровью, неконтролируемо дрожали. – Олег, давай побыстрее уйдём, — чуть хриплый из-за долгого молчания голос заставил Волкова посильнее прижать к себе лёгкую ношу и ускорить шаг, почти переходя на бег. — Ты в порядке? — достаточно глупый вопрос, учитывая картину происходящего, но Олег чувствовал, что не должен молчать, — Знаешь, где достать бинты? — только после короткого кивка, отвечающего сразу на два вопроса, Волков позволил себе выдохнуть. Хоть он и не верил, что Серёжа чувствует себя хорошо, информация, что они могут достать всё нужное для лечения, радовала. Осталось только найти укромное место, чтобы осмотреть последствия очередной драки. Не долго думая, Олег всё же решил отнести мальчика в свою комнату, надеясь, что Дракон ещё не вернулся. Опустив ручку, помогая себе открыть дверь ногой, на них, что удивительно для Петербурга, пролился свет утреннего солнца сквозь приоткрытую щель. Подойдя к кровати и опустив Серёжу на твёрдый матрац, Олег хотел было сломя голову побежать в комнату Разумовского, чтобы взять аптечку, но его остановили: — Об этом никто не должен узнать, нам нельзя держать аптечку без ведома воспитателей.       На это Волков лишь слегка кивнул и тут же пулей вылетел из комнаты, пока была возможность сделать всё, не привлекая ненужное внимание соседей по комнатам, так как те сейчас находились в комнатах либо на первом этаже.       Не смотря на боль, заполнившую большую часть жизни, сейчас Серёжа чувствовал согревающее тепло, которое пролилось на мысли и душу. Мальчик не хотел показывать своих истинных чувств, появившихся за последнее время, да и вряд ли когда-то сможет переступить через себя, но он был безумно благодарен Волкову за его заботу. Разумовскому хотелось бы, чтобы Олег понял всё сам, почувствовал то же самое. Серёже неловко за все происшествия, которые произошли за эти два дня и не давали Волкову спокойно выдохнуть и влиться в коллектив, мысленно мальчик просил у него за это прощения. Всё же до конца не было понятно, почему совершенно неизвестный человек решит вступиться за такого, как Серёжа. Мальчик расценивал это как чью-то злую шутку или жалость, но в глубине души надеялся, что люди не потеряли человечность, и был безумно благодарен. Недоверие — тяжёлой ношей, сопровождающейся уже достаточно долго, висело на худых плечах мальчика и не собиралось отступать. Бесконечные издевательства и насмешки отворачивали юного Разумовского от людей, жизнь в детском доме дала понять, что каждый сам за себя. Он не мог подпустить кого-то ближе, но Волков явно нарушал построенные давно границы и нагло приближался всё ближе. Пугало только время, за которое Серёжа потерял свою бдительность и не успел вовремя залатать трещину в многолетней стене недоверия.

***

— Сиди смирно и не дёргайся, — достаточно серьёзно, но с трудно скрываемой улыбкой, Олег пытался обработать немного кровоточащие царапины, не оставляющие живого места на лице Серёжи.       Разумовский ничего на это не ответил, лишь уголки его губ еле заметно поднялись, изображая улыбку. Немного раздражённый, напуганный и заботливый, Волков выглядел забавно и мягко, эти черты не проявлялись и были не заметны для других, но открылись Разумовскому сейчас, правда, мальчик не догадывался об этом. Он не понимал, что невольно стал свидетелем треснувшей маски спокойствия и безразличия Волкова.       Обрабатывая большую часть ссадин и ран, Олег морально готовил себя к осмотру самых пострадавших мест на теле Серёжи — головы и спины. По спутавшимся из-за запёкшейся крови рыжим волосам можно было сделать вывод, что масштаб довольно серьёзный. Спина пострадала, когда мальчик оказывался в совсем безвыходном положении, окружённый толпой, приходилось сворачиваться в комок и ждать, когда тиранам надоест над ним измываться и они уйдут, наконец-то, оставив в покое истощённое тело Разумовского.       Одна мысль об этом отзывалась неконтролируемой дрожью в теле Волкова. Он хотел найти каждого обидчика Серёжи и отмстить за моральную и физическую боль, причинённую его другу. Тёплое, почти невесомое прикосновение к напряжённому плечу заставило тело ничего не замечающего перед собой Олега, наконец, расслабиться и вернуться в ненавистную комнату “Радуги”. От переизбытка чувств неумолимо клонило в сон, Волков понял это, только когда Разумовский попытался поговорить с ним: — Извини, ты не должен всё время таскаться со мной,— полная благодарности и печальная улыбка приковала Олега к полу, заставила застыть на месте и бояться пошевелиться, —Из-за меня у тебя будут проблемы... — Плевать!       Но закончить тираду сожаления не дали. Чересчур громко и настойчиво, чего сам от себя не ожидал, Волков прервал раскаяния и без того напуганного Серёжи. От неожиданности мальчик вздрогнул, его большие глаза расширились ещё сильнее, а зрачок сузился, изучая и анализируя человека напротив. В этот момент Разумовский был похож на самого настоящего совёнка, такого же, как на его свитере. Олег, осознавая, что натворил, начал пятиться назад, поднимая вверх руки. Он не часто давал волю эмоциям, стараясь не показывать их остальным, считая, что другие могут этим воспользоваться. Страх медленно подступал, сковывая движения и не давая ровно дышать. Картинка помутнела, стала расплываться перед глазами, предметы теряли чёткий контур. Паника вынуждала бежать, оставить всё и унести побыстрее ноги..       Внезапно тепло перебило подступившую панику, создало барьер, ограждающий от леденящего душу страха. Не менее напуганный Разумовский сидел рядом и судорожно сжимал трясущегося Волкова в руках. Момент, когда Серёжа успел слезть со скрипучей постели и приблизиться к мальчику, был упущен. Но это было и не так важно, как то, что Олег начал успокаиваться и приходить в себя. Разумовский нежно гладил его по спине, чтобы отвлечь внимание от навязчивых негативных мыслей. Тело и разум Волкова слушались жестов успокоения, и вскоре дыхание выровнялось, а надоедливая дрожь пропала, будто и не мучила несколько минут назад.       Обняв Олега, мальчик понял, как сильно устал. Эмоции навалились,одна за одной, собираясь в огромный снежный ком. Неизвестность давила каждую проведённую здесь минуту, сжимая и без того узкие стены заточения на ближайшие несколько лет. Но спасение было, прижимаясь изо всех сил к тёплому Волкову, комкая при этом чужую кофту. Олег заметил, что Серёжа имеет прекрасное средство избавления от тревоги и самокопания.       Вернувшись мыслями к Разумовскому, Олег решил, что нужно поспать. И пусть уже прошёл завтрак, и пусть их ищет Вадим или кто ещё, и пусть сейчас наступит конец света, да что угодно... Аккуратно поднявшись с пола, Волков потянул за собой очнувшегося Разумовского и повёл того к свой кровати, где они недавно латали Серёжу. Мальчик аккуратно расправил одеяло и жестом пригласил Разумовского лечь, он не стал сопротивляться, видимо, усталость одолела и его. Дождавшись, пока мальчик снимет старые потрёпанные кроссовки, аккуратно ляжет, при этом найдя удобную позу, не причиняющую боль, Олег лёг сам. Они смотрели друг на друга, и каждый думал о чём-то своём, но невольно их размышления сводились к тому, что они хотели бы остаться здесь умиротворённые и спокойные. Каждый из них не заметил, как провалился в глубокий, спокойный сон, который, казалось, никто и ни что не могло нарушить.