Выбор имеет последствия

      Саймону нравится тот короткий промежуток осени, когда листья окрашиваются в желтый, оранжевый, красный цвет и опадают. Одна из немногих причин любить октябрь.       Он идет в школу, подставляя лицо бледным солнечным лучам и слушая, как шелестят под ногами листья. Интересно, Джону нравится осень? Много ярких красок, даже солнце светит совсем иначе. Можно было бы спросить, но после того, как они сдали проект, причин для общения не осталось. Джон почти каждый день здоровался, иногда они болтали между уроками, но на этом все. Это ничего не значит, потому что Джон почти со всеми одноклассниками здоровается и перекидывается парой фраз. Саймону было очевидно, что Джону не интересно общаться ближе, а сам он не знал, как начать разговор, и каждый раз злился на себя – за то, что не может подойти и поговорить, и за то, что вообще думает об этом. Он просто по какой-то непонятной причине был объектом повышенного внимания со стороны Джона, но потом, когда стал бесполезен, его бросили, и жизнь снова вернулась в привычное русло. Нужно было просто принять, что то, что для Саймона могло что-то значить, для Джона было мимолетным событием, на которое он не обратил внимания. Видимо, это и к лучшему, пока он не успел надумать себе черт знает чего и наделать глупостей, о которых потом пожалеет.       – Хорошее утро, да?       Сделать это утро еще лучше мог только этот голос, но Саймон не признается в этом даже себе.       – М-м, да... – он делает вид, что у него не перехватило дыхание от радости, и отвечает нарочито скучающе и равнодушно. Еще не хватало, чтобы Джон увидел, как он обрадовался, просто услышав его голос, как бездомная собака, которую погладили.       Джон как всегда улыбается и лучится энергией, не обращая внимания на его недовольство. Наверное, можно даже не стараться изображать равнодушие, потому что он все равно на него не смотрит. С таким же успехом Джон мог поговорить с калиткой, разве что она не подколола бы его в ответ.       – Люблю осень, – говорит Джон и глубоко вздыхает, – То есть, только такую, как сейчас. Но скоро листья опадут, и моя любовь закончится. Терпеть не могу холод и голые деревья...       – Тогда лови момент, в следующий раз такое будет только через год.       – Ты прав, – отвечает Джон и начинает дурачиться, пытаясь поймать в воздухе падающие листья.       Что за бестолковый разговор. Саймон почему-то обижается, и все приятное настроение вмиг улетучивается. Вместо него он чувствует непонятную досаду и разочарование, будто ожидал, что Джон к нему подошел, чтобы сказать что-то другое, что-то, что внесло бы немного ясности, более глубокое, более значимое, более...       – Красиво.       Саймон тут же поворачивается к нему. Но Джон просто улыбается, держа в руках большой желтый лист, который, видимо, удалось поймать, и разглядывает его. Ну да, а чего он ожидал?       – Ну ладно, – говорит Джон, остановившись. Саймон останавливается тоже. – Мне нужно к тренеру забежать, еще увидимся, ага?       И протягивает ему лист. Саймон растерянно забирает его и смотрит вслед Джону, который поворачивает в сторону соседнего корпуса. Ветер вырывает лист из его ослабевших пальцев, и Саймон отмирает. Заходя в школу, он думает, что ему совсем не нравится то, как он реагирует на Джона, но с каждым их взаимодействием избавиться от этого становится все сложнее.       Учительница объясняет тему, но Саймон не слушает ее. Все, о чем он может думать, это Джон. Он снова и снова прокручивает в голове тот момент, разрешая себе прочувствовать его как можно лучше, пока он неизбежно не начнет исчезать из памяти: солнечное осеннее утро, свежий прохладный воздух, громкий радостный голос, широкая улыбка и яркий желтый лист. Саймон пялится в окно, рассматривая дерево, лениво сбрасывающее такие же листья, и кусает изнутри щеку. Почему его настроение так сильно зависит от Джона? Или дело не в нем? Неужели любой мог к нему подойти, дать немного внимания и этого было бы достаточно, чтобы вся выдержка и все тщательно сформированные убеждения дали трещину?       – Слушай, – вдруг отвлекает Хлоя, – А ты бы дал кому-то второй шанс?       Саймон неохотно выныривает из своих размышлений и озадаченно смотрит на нее.       – Ну допустим... – продолжает она почти бесшумно, и Саймону приходится подвинуться ближе и прислушиваться, чтобы понять, что она говорит, – Ты знал человека с плохой стороны, а потом вдруг увидел его другую, хорошую сторону... И теперь ты не уверен, какая из сторон преобладает, и хочешь дать человеку второй шанс, чтобы узнать, изменился он или нет.       Саймон сразу думает о своей матери, о сотне вторых шансов, которые она давала отцу, и неосознанно сжимает кулаки.       – Нет, – твердо отвечает он. Видимо, слишком громко, потому что одноклассница перед ним недовольно разворачивается к нему и шикает. Саймон закатывает глаза.       Хлоя почему-то грустно вздыхает и склоняется над тетрадью:       – Ну да, ты прав, наверное. Спасибо.       Что-то в этом заставляет Саймона серьезнее отнестись к вопросу, но он не рискует снова говорить вслух, поэтому вырывает лист и пишет:       почему ты спрашиваешь?       Подвинув его ближе к Хлое, он начинает безучастно рассматривать доску, на которой уже образовалась какая-то жуткая схема, которую надо бы успеть занести в тетрадь. Хлоя что-то быстро пишет, и совсем скоро листок вновь оказывается у него:       извини, читала книгу и меня очень впечатлил герой, который простил злодея и дал ему второй шанс. решила узнать твое мнение и как поступил бы ты! :-)       Саймон задумчиво смотрит на нее. Хлоя, поймав его взгляд, просто улыбается и пожимает плечами, и принимается быстро списывать с доски. Ладно... Она и раньше могла заговорить с ним во время не самого интересного урока, если читала книгу, которая настолько ее захватывала, что отодвигала на второй план даже учебу. Но все равно странно. Хотя если бы что-то случилось, Хлоя бы сказала, это точно. Они всегда делились друг с другом всем без утайки, поэтому Саймон, решив, что ему показалось, качает головой и склоняется над учебником. Что бы это ни было, он благодарен ей за то, что смогла, сама того не зная, отвлечь его от ненужных мыслей.       В следующий раз Саймон видит Джона на физкультуре. Они в раздевалке, и Саймон, как обычно, старается быстрее переодеться и выйти. А Джон... Джон тоже – как обычно: привлекает внимание и собирает вокруг себя людей. Он всегда занимает собой все пространство: если он в комнате, все без исключения будут об этом знать. Не то, что Саймон, который, даже если постарается, все равно будет в зоне слепого пятна. Иногда он чувствует себя прозрачным: люди никогда не смотрят на него, не обращают внимания. Все взгляды всегда куда-то рядом с ним, всегда сквозь. Он становится интересен только в том случае, если сделает что-то тупое и позорное.       Саймон смотрит вниз, сосредоточившись на одежде, пытаясь не привлекать к себе лишнего внимания, но все равно прислушивается к обрывкам разговора, долетавшим до него.       – Нихрена! Нормально, нормально...       – Ты пьешь что-то? Протеин по-любому, да?       – Не, это херня, – Саймон против воли вслушивается в голос Джона, – У меня просто своя система питания.       Саймон бросает на Джона быстрый взгляд и тут же смущенно его отводит. Джон стоит в паре метров, боком к нему, и ухмыляется, напрягая мышцы и красуясь. Он продолжает рассказывать про свое чудесное питание, пока парни увлеченно задают ему вопросы.       Саймон хмурится и трясет головой. Какой же Джон все-таки самовлюбленный придурок, наверное, еще и дрочит на свое отражение. Саймон украдкой снова смотрит на него, на его живот с четко очерченными мышцами пресса, зависает на резинке на его шортах. Взгляд автоматически ползет ниже, и в голове сами собой возникают мысли: а как он вообще дрочит? Какой у него член? Как он выглядит, когда кончает? Яркие картинки, тут же вспыхнувшие в голове, резко возвращают его в реальный мир, и Саймон осознает себя зависнувшим, слишком очевидно пялящимся на своего одноклассника в раздевалке. Снова. Резко посмотрев Джону в лицо, Саймон натыкается на его прямой взгляд. Внутри все обрывается, щеки заливает жаром. Он тут же отводит глаза и быстро выходит из раздевалки.       Он все испортил. Все, что могло быть, все их незначительное общение, все крупицы внимания, которые Саймон собирал все это время – все обнулилось. Неужели он и правда такой придурок, что во второй раз так тупо облажается?

13/09/1999

      Сегодня первый урок физкультуры в новом году, и где, если не в раздевалке, обращать внимание на то, как все выросли и сформировались за лето? Саймон, конечно, тоже вытянулся, как и почти все его одноклассники, но до Билла с его накачанными мышцами и рельефным прессом ему было явно далеко. Билл, если так подумать, даже красивый, Саймон раньше не замечал этого. Смутившись из-за непонятных мыслей, он быстро переодевается и выходит в спортзал, чтобы не вызывать подозрений своими пристальными взглядами.       Физическая нагрузка смогла отвлечь от странных размышлений о привлекательности одноклассника, никогда раньше его не посещавших, но после занятия, когда Саймон заходит в душевую, они возвращаются с новой силой, потому что Билл, уже полностью обнаженный, стоит совсем рядом и подставляет голову под струи воды. Саймон чувствует внезапный прилив тепла, плавно распространяющийся от груди все ниже и ниже. Он смущенно отводит взгляд и решительно шагает мимо Билла, тоже встает под душ и включает воду. Он трет ладонями лицо, будто пытаясь прогнать маячившие даже под закрытыми веками картинки, но сильное любопытство пополам с безрассудством – когда еще момент выпадет? – заставляют его все-таки снова посмотреть в его сторону. Только чтобы убедиться, что Билл – просто парень, а ничего особенного и тем более привлекательного в парнях нет.       Взгляд, минуя верхнюю часть тела, сразу падает на живот. И все-таки интересно, какой наощупь этот пресс? Такой ли жесткий и твердый, каким кажется? Вдруг до Саймона доходит, что он может видеть Билла с такого ракурса только в одном случае...       – Ты охуел?       Насмешливый и неверящий голос отражается от стен. Саймон резко поднимает глаза и видит Билла, смотрящего на него со смесью отвращения и гнева. Он возмущенно качает головой и подходит ближе, и Саймон замирает, чувствуя угрозу от его сжатых кулаков и злобной ухмылки, не в силах придумать, что вообще делать и как оправдываться. Он беспомощно оглядывается по сторонам: остальные парни в душевой насмешливо смотрят на него, кто-то переговаривается. Ему неоткуда ждать помощи. Он в ловушке, в которую сам себя загнал.       Билл подходит опасно близко и громко спрашивает:       – Скажи-ка, Райли, чем ты сейчас занимался?       Саймон даже себе не смог бы ответить. Пытался себя убедить, что парни на самом деле не привлекательные? Но выглядел он, наверное, действительно странно, раз привлек к себе столько внимания.       – Я скажу, чем он занимался, – о нет, если и Джим вклинился, то ничем хорошим это точно не закончится, – Он на тебя пялился, Билл.       Билл весело прищуривается, а потом, повернувшись к Джиму, спрашивает:       – Чувак, где его вещи?       – Нет, стой, что ты делаешь? – Саймон ненавидит себя за такой унижающийся тон, поэтому тут же, будто в противовес этому, пытается выскочить из-за Билла и попасть в раздевалку.       Билл не отвечает, преграждая путь, и снова смотрит в сторону раздевалки. Оттуда раздается голос Джима:       – Я найду, я этот уродский рюкзак из тысячи узнаю!       Саймон пытается выглянуть за спину Билла, но тот не сдвигается с места. Он снова спрашивает:       – Что ты делаешь?       Билл презрительно щурится и продолжает стоять перед ним, не давая дернуться и увидеть, что происходит.       – Нашел! – кричит Джим. Билл тут же расплывается в улыбке и так же громко отвечает ему:       – Кинь все это барахло в женскую раздевалку!       Саймон чувствует, как слабеют ноги. Нет, нет, не будет же он правда это делать? Но, услышав смех Джима и чуть позже звук хлопнувшей двери, он понимает, что уже поздно.       – Ты, кажется, перепутал раздевалки, Райли, – тихо, но отчетливо проговаривает Билл, склонившись к его лицу, – Здесь мужики переодеваются, девки через стенку отсюда, тебе к ним, – он последний раз оглядывает его, а потом с силой толкает и выходит.       Саймон больно падает на мокрую плитку под смешки оставшихся парней. Он снова встает под душ, включает воду погорячее и пытается унять дрожь. Он ждет, когда все уйдут, и только потом наконец выходит из душевой, отчаянно пытаясь придумать, как достать свои вещи. Вдруг Саймон видит в раздевалке на скамейке одноклассницу, сидящую к нему спиной, и тут же стыдливо прикрывается полотенцем.       – Это мужская раздевалка, – Саймон звучит так, будто оправдывается, и девушка немного вздрагивает, но не оборачивается.       – Да, я знаю, я... В общем, это твое, вроде.       Она наконец встает со скамейки, и Саймон видит груду вещей и свой рюкзак. Оу...       Девушка прячется за длинными светлыми волосами, когда говорит:       – Принесла твои вещи. Это было отвратительно со стороны парней, мне очень жаль...       Она сразу уходит, ни разу не взглянув в сторону Саймона, и, как только за ней закрывается дверь, он тут же принимается судорожно одеваться, как будто в любой момент сюда могут войти Билл или Джим и снова отнять его одежду. Кое-как застегнув рубашку и накинув поверх пиджак, он хватает рюкзак и выходит.       Остается еще один урок, но это последнее, о чем Саймон сейчас думает. Он выбегает из школы, прекрасно зная, что ему влетит за это, и мелкие холодные капли бьют его по лицу. Саймон будто видит себя со стороны, чувствует на себе сотни взглядов из окон. Он знает, о чем они все думают, знает, что они смеются над ним, и может представить, как выглядит: испуганный, униженный, жалкий. Бежит, поджав хвост, не в силах выдержать общий с обидчиками урок.       Он бежит до ближайшего здания, которое не было бы чьим-то домом, чтобы спрятаться за ним и успокоиться. Что теперь? Домой нельзя – там отец, валяется дома с простудой. К Оливеру в магазин? Сегодня не его смена. Если бы Саймон сам работал, можно было сразу пойти на работу, а так... Выбора нет. Просто прогуляться не выйдет – слишком дождливо и холодно, чтобы идти куда-то подальше, а гулять в своем районе нельзя тем более, потому что отцу обязательно потом кто-нибудь доложит, что старший сын шатался по улицам в учебное время. Видимо, только домой...       Решимость теряется с каждым шагом, но вот Саймон уже у двери, назад пути нет. Он как можно тише открывает ее, оглядывается, заходит внутрь. Повезло: на первом этаже пусто, может, получится тихонько проскочить на второй этаж в свою комнату незамеченным.       Так и выходит, и вот, аккуратно закрыв за собой дверь своей комнаты, он может немного расслабиться. Только сейчас, в сухом и теплом относительно улицы помещении, он чувствует, как промок и замерз. Он снимает рюкзак, куртку, пиджак, и только дойдя до штанов запоздало осознает, что наверняка оставил за собой крайне очевидные мокрые следы. Как он мог не подумать об этом? Там, конечно, не лужи, все-таки на улице не ливень, но с рюкзака могло прилично натечь...       Вдруг он слышит звук открывающейся двери из коридора. Ну все. Сердце ухает вниз, по телу мигом растекается адреналин, и широко раскрытыми глазами он осматривает свою комнату, думая, куда спрятаться. Времени совсем нет, он уже достаточно наследил, а рядом с кроватью в кучу свалены мокрые вещи. Ему некуда деваться, но он все равно по-детски юркает в шкаф как раз в тот момент, когда дверь в его комнату открывается.       В комнате так тихо, что Саймон слышит тяжелое дыхание отца и каждый его медленный шаг. От собственного частого дыхания начинает кружиться голова, а сердце стучит где-то в горле. Он ждет, когда его наконец заметят, но отец не торопится.       – А я думал, кто там скребется. Может, псина какая-то...       Саймон до боли кусает губу и болезненно жмурится.       – ... А это ты.       Дверца шкафа распахивается, и Саймон сильнее вжимается в стенку, не в силах даже открыть глаза.       – Да че ты трясешься, как баба, смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю!       Его рывком вытаскивают, грубо встряхивают за плечи. Саймон заглядывает отцу в глаза и чувствует, как подбородок мелко трясется. Он крепко стискивает челюсти.       – Ну? – отец угрожающе нависает над ним, все лицо – застывшая маска презрения.       – Уроки... кончились, – отчаянно бормочет Саймон, прекрасно понимая, что ему не поверили.       – Да ну? А чего прячешься? Давай я позвоню в школу, уточню твое расписание? Может, я что-то забыл?       – Нет! – слова вырываются сами собой, и Саймон втягивает голову в плечи, пытаясь стать еще меньше и незаметнее.       – А что тогда? – отец пристально разглядывает всю его фигуру, а потом, наверняка заметив через раз застегнутую рубашку и болтающийся поверх нее галстук, понимающе протягивает: – А-а, получил, значит? Прибежал зализывать раны?       Саймон стоит на месте, ожидая, чем на этот раз закончится разговор. Тень отца вдруг пропадает, и Саймон, распахнув глаза и осторожно подняв голову, на секунду поверив, что все обошлось и отец просто ушел, тут же получает унизительный подзатыльник.       – Когда у тебя мозги на место встанут? – отец брезгливо отряхивает руки и смотрит с таким отвращением, что хочется, как много лет назад, закрыть лицо руками и спрятаться, молча ожидая, когда он просто уйдет. – Какой ты все-таки никчемный, ничего моего в тебе нет. Даже постоять за себя не можешь, весь в мать пошел.       Выходя из комнаты, он пинает кучу мокрых вещей у кровати и говорит:       – Займись этим, но сначала иди отмойся. Не хватало еще, чтобы заболел и отсиживался дома.       Дверь захлопывается, и Саймон рассеянно вытирает мокрые щеки. В голове пусто, он даже не знает, что чувствует сейчас, только думает о том, что столько унижений за один день многовато даже для него. Он отстраненно собирает мокрые вещи, вытряхивает содержимое рюкзака на пол, достает из шкафа сухой комплект одежды, идет в ванную, вешает сушиться куртку, штаны и пустой рюкзак, набирает воду в ванну, садится. Согреваясь и отмокая, стирая со щек все новые дорожки слез, на него постепенно наваливается осознание всех вещей, произошедших сегодня. Нельзя, думает он, так больше нельзя. Он крепко жмурится, а потом, набрав в ладони воды, умывается и с силой трет лицо, пытаясь смыть с него будто въевшиеся следы слез. Отняв все еще подрагивающие ладони от лица, он сжимает их в кулаки. Он больше не будет слабым. Он не позволит себя унижать. Никогда.

***

      У Джона все идет своим чередом. Его взяли в футбольную команду, круг общения стал еще шире, симпатичная девчонка, Мэг, продолжает с ним флиртовать, и все хорошо. Чем больше времени он проводил с Мэг, тем меньше интереса оставалось к Хлое. А вот к Саймону интерес не пропадал. Было интересно выполнять с ним проект, узнать его получше. Саймон не стесняется говорить ему все, что думает, и эта черта в нем очень привлекает: иногда хочется услышать чье-то честное мнение относительно... чего угодно. Да и к тому же с ним просто интересно поболтать. Саймон интересный парень, неглупый и забавный, поэтому – почему бы и нет? Удивительно, что кроме него и Хлои никто в классе этого не замечает. С другой стороны, вряд ли кто-то захочет общаться с ним, учитывая его славу. Общаешься с чмошником – сам чмошник, это всем очевидно. Джону плевать, он всегда мог постоять за себя и свое мнение. Он общался, с кем хотел, и всегда мог справиться с чьим-то осуждением, и, даже если порой было очень тяжело, никому это не показывал.       Прошлый урок физкультуры только вновь разжег интерес: неужели те сплетни пацанов оказались правдой? Джон не чувствовал отвращения, но и не понимал причину этого взгляда, потому что не замечал за Саймоном какого-то интереса к себе. Скорее наоборот – это Джон всячески навязывался, а Саймон терпел его болтовню.       На географии Джон снова садится с Мэг, по привычке высматривая Саймона.       – На сегодняшнем занятии, – говорит учительница, – Нужно разделиться на пары, но, так как вас сегодня неравное количество, вы можете делиться на группы и по три человека.       Джон сразу поворачивается к Саймону и сталкивается с его хмурым взглядом. Улыбка сама появляется на лице, и он машет ему рукой, приглашая. Саймон оглядывает класс, будто ожидая, что кто-то еще захочет быть с ним в паре, и только потом с тяжелым вздохом подходит к их с Мэг парте, подтаскивая стул.       – Э-э, Джон, ты уверен? – тихо спрашивает Мэг, склонившись ближе, и Джон рад уже тому, что она постаралась скрыть свое недоумение от Саймона.       – Конечно, – авторитетно отвечает Джон и добавляет уже тише, доверительно шепча ей на ухо: – Саймон умный, мы с ним делали проект и во многом благодаря ему получили высший балл.       Мэг поднимает брови, но ничего не говорит.       Учительница кладет им на парту лист с заданием и снова объясняет условия выполнения. Мэг внимательно слушает и записывает ее слова, Саймон вместе с Джоном склоняется над листом и изучает вопросы, на которые нужно ответить.       – Я предлагаю очевидное: у нас три больших вопроса, по одному на каждого. Согласны? – говорит Джон, уверенный, что все согласятся.       Мэг мотает головой:       – Нет, давайте лучше каждый сделает все вопросы, а потом мы объединим все самое удачное, что удалось найти?       – Не-ет, зачем так усложнять, есть же простой путь! – протестует Джон, недовольно морщась. Он с надеждой смотрит на Саймона, но тот пожимает плечами и говорит:       – Мне все равно. Хотя...       Они с Мэг выжидающе смотрят на него, и Саймон продолжает:       – Согласен с Мэг, а то некоторые из нас для своего ответа и всю страницу переписать могут.       Мэг хихикает, а Джон демонстративно поднимает руки в сдающемся жесте, внутренне ликуя из-за того, что получилось привлечь Саймона к командной работе.       – Ладно, будь по-вашему. Посмотрим, что вы скажете в конце занятия.       Они приступают к работе, и позже сверяются с ответами друг друга.       – Хм-м, я выписала почти то же самое, что и ты... Неплохо, – Мэг кивает Саймону, и Джон замечает на его щеках небольшой румянец. – Что насчет тебя, Джон... – она вздыхает и качает головой: – Как обычно – все в кучу. Не всю страницу выписал, но почти.       – Это слишком скучно, мне не хватает концентрации. Но я работаю над этим, ясно? – Джон всплескивает руками, – Подчеркни самое удачное, я сейчас быстро перепишу в наш лист, и сдадим.       – Ну уж нет! – решительно отрезает Мэг, – Только не ты и твой почерк. Я сама.       Джон закатывает глаза и смотрит на Саймона. Тот с чрезмерным интересом листает учебник, избегая смотреть на кого-то из них.       После звонка Саймон уходит, и Джон собирается пойти за ним, чтобы обсудить довольно удачно прошедшее занятие, но его останавливает Мэг, мягко перехватив за рукав пиджака.       – Придешь сегодня ко мне? – вкрадчиво спрашивает она, собирая сумку, – Родителей не будет, я устраиваю посиделки. Только для своих, сам понимаешь.       – Само собой, – живо отвечает Джон, поглядывая в сторону двери и переживая, что Саймон уже ушел.       – Тогда после тренировки напишу тебе подробности, – она обольстительно улыбается и выходит из класса. Джон идет за ней.       К его удивлению, Саймон не ушел, а стоял рядом с кабинетом и, видимо, ждал его. Впервые за все время решил проявить инициативу? Джон облегченно улыбается:       – Я думал, ты ушел.       Саймон, сведя брови к переносице, напряженно рассматривает его:       – Зачем ты это делаешь?       – Делаю что?       – Строишь из себя защитника.       Джон изумленно хмыкает. Что плохого в том, чтобы позвать одноклассника в команду?       – Не понимаю, о чем ты, по-моему, мы все сегодня отлично поработали, разве нет? – Джон складывает руки на груди в совершенно не свойственном ему защитном жесте.       – Да, спасибо, что бы я делал без тебя.       – Да что не так? – Джон правда не понимает, в чем дело. Саймон же знает, что никто добровольно не позовет его? Даже Джон это понял за все их совместные занятия, и только сейчас решил ненавязчиво предложить помощь, и все прошло, на его взгляд, очень хорошо. Неужели ему больше нравится самому напрашиваться к кому-то?       Саймон обиженно сверкает на него глазами, поджав губы. Джону интересно, у него есть хоть какое-нибудь другое выражение лица? Наверное, Земля сойдет с орбиты, если этот парень улыбнется.       – Ты не... – Саймон вздыхает, прикрыв глаза, и качает головой, а потом продолжает: – Просто не надо возиться со мной, как с ребенком, я и без тебя справлюсь.       Саймон уходит, оставляя Джона в полной растерянности. Судя по всему, своей помощью он как-то задел его, возможно, даже оскорбил. Или дело в чем-то другом? Может, ему все еще стыдно за тот момент в раздевалке и он подумал, что Джон просто издевается над ним?       Из размышлений его выдергивает одноклассник, спрашивающий про домашнее задание по истории, и Джон с радостью зацепляется за эту возможность поговорить и отвлечься. Вместе они идут на следующий урок, разговор давно перетек с темы уроков на более личное и интересное, но Саймон и его непонятная обида никак не шли из головы. Джон чувствует, что он всячески его отталкивает, как будто специально ищет любой повод, чтобы огрызнуться и показать иголки, но это так... Очевидно? Напоказ? Как будто за всеми этими действиями он скрывает даже сам от себя прямо противоположное желание. Джон решает, что поговорит с ним во время обеда. В конце концов, коты тоже царапаются, кусаются и шипят, но рано или поздно доверчиво показывают уязвимое мягкое брюхо, если найти к ним подход.       На обеде, посидев с Биллом и парнями и убедившись, что они ушли, Джон высматривает Саймона. Он, конечно, сидит один, поэтому Джон уверенно подходит к нему и без разрешения подсаживается.       – Отличный выбор еды, – говорит Джон и ворует немного картошки фри из его тарелки.       Саймон без энтузиазма рассматривает свой поднос с рыбой и чипсами с горошком и оставляет без ответа комментарий Джона, только тяжело вздыхает и прекращает есть.       Джон не сдается:       – Любишь кино?       Да, не в тему, зато Саймон сразу вскидывает на него глаза и поднимает брови. Непредсказуемость почти всегда срабатывает.       – Не очень, – бормочет он и снова смотрит в тарелку, как будто рыба в кляре интереснее, чем Джон.       – А я люблю. Раньше часто ходил с друзьями, но здесь так и не довелось... пока что, – Джон ухмыляется и цепляет еще одну палочку картошки, – Последнее, что я смотрел еще дома с парнями, это «Люди Икс». Классно, но комиксы мне больше нравились.       Саймон презрительно хмыкает, и Джон, обрадовавшись, что хоть какую-то эмоцию вызвал, хватается за эту соломинку и продолжает:       – А что, ты не любишь комиксы?       – Я похож на говноеда?       Надо же, как разговорился. Джон оскорбленно фыркает:       – Сказала человеческая версия Снупи.       – Я, блядь, даже не знаю, кто это.       – Да не гони! Все знают этот гребаный комикс.       – Извини, Джонни, не все такие задроты, как ты.       Джон даже не протестует против этой дурацкой формы имени, потому что слишком поглощен только что пришедшей в голову идеей. Он достает из рюкзака толстую тетрадь, существенно похудевшую за месяц учебы, вырывает лист и быстро рисует по памяти обаятельного пса из любимого в детстве комикса. Написав имя и для верности указав стрелочкой, он гордо передает рисунок Саймону. Тот хмуро его разглядывает, после чего поднимает листок к лицу и убийственно серьезно спрашивает:       – То есть ты меня представляешь с хвостом и в ошейнике?       Джон вдруг чувствует, как щеки начинает покалывать. Ну нельзя же все так буквально воспринимать... Он на секунду отводит глаза и трет шею, придумывая саркастичный ответ. Когда он снова смотрит на Саймона, у него все то же серьезное лицо, но губы начинают подрагивать. Еще миг – и он фыркает, тут же широко улыбаясь. У Джона перехватывает дыхание. Он жадно рассматривает его посветлевшее, преобразившееся лицо. Мысль о том, что Джон сейчас видит что-то очень редкое, и более того, именно он стал тому причиной, заставляет трепетать что-то внутри. Надо же, он первый раз видит улыбку Саймона. Не саркастичную усмешку, не поджатые губы, а улыбку – открытую, искреннюю. И она идет ему гораздо больше, чем обычное угрюмое выражение, опущенный взгляд и нахмуренные брови. Джон не может не улыбнуться в ответ, и Саймон так же внимательно начинает рассматривать его лицо. У него слишком пристальный взгляд, это обычно очень смущает людей, ему кто-нибудь говорил вообще?.. Секунды тянутся, густые и сладкие, как патока, и момент затягивается тоже, становясь неловким и смущающим. Джон первый отводит глаза, хватая рюкзак со стула и стараясь не думать о том, с чего вдруг занервничал, и говорит, смотря на наручные часы:       – Рад, что тебе весело, конечно, но перерыв сейчас закончится. Пойдем?       Саймон кивает. Улыбка пропала, уступив место страдальческому выражению от мыслей о предстоящей математике, и Джон замечает, как его ладонь, сжатая в кулак, исчезает в кармане. Он смотрит на стол и видит, что бумажка с нарисованной собакой исчезла. Почему-то это вызывает новую улыбку на лице. Ничего такого, просто ему всегда было приятно, когда его рисунки забирали на память.