Выбор имеет последствия

      Удивительно, но день начинается очень хорошо: отец спокойно уходит на работу пораньше, Томми просыпается в хорошем настроении, а за окном светит солнце. Итак, утром двадцать восьмого августа двухтысячного года ничего плохого не случилось. Уже отличный повод отметить этот день в календаре, но он и без того особенный: маме исполняется тридцать пять лет. Поэтому, несмотря на то, что буквально через неделю начинается последний учебный год, настроение у Саймона приподнятое, даже радостное.       Было бы замечательно, если бы это длилось как можно дольше, но Саймон знает, что так не бывает. По крайней мере, не в его семье. Хотя из-за того, что они с Томми все каникулы работали то там, то тут, отец впервые за долгое время был самую малость добрее, чем обычно, а дома царила чуть ли не спокойная обстановка.       Этот хороший день быстро проходит за домашними хлопотами: Саймон помогает матери готовить блюда для праздничного ужина, а Томми прибирается во дворе. Саймону нравится такое распределение обязанностей, потому что в мире, видимо, нет вещей, с которыми его младший брат бы справился – а он очень злился, когда с чем-то не справлялся, – поэтому он копается во дворе в гордом одиночестве, принося пользу на расстоянии и не портя никому настроение. Идиллия, не иначе.       Наконец дом и двор прибраны, стол накрыт, глава семьи приходит с работы – пора праздновать. Отец принес с собой смехотворно большой букет и какой-то дорогой, судя по всему, комплект украшений. Почему этот человек каждый раз игнорирует тот факт, что мама не любит букеты из живых цветов, Саймону понятно не было, но даже так этот подарок выглядит роскошнее, чем их с Томми своего рода набор заядлого кофемана: турка, кофемолка, красивая чашка и пачка зернового кофе, аккуратно сложенные в скромный пакет. Саймон сам предложил идею и собирал этот подарок, ходил по магазинам, консультировался, сравнивал цены. Он знал, что маме должно понравиться. От Томми требовалось согласие и часть денег, чему тот был только рад, потому что понятия не имел, что можно подарить матери, в отличие от Саймона, который всегда был гораздо ближе к ней.       Саймон знает, что их подарок хоть и скромнее, но точно лучше, и стопроцентная уверенность в том, что кофе будет вариться каждый день, а дурацкое украшение отправится в шкатулку к таким же дорогим безделушкам, вызывает какое-то чувство превосходства и даже злорадства. Но отец только снисходительно хмыкает, когда его жена с искренней радостью заглядывает в пакет.       – И это все, на что вы смогли заработать?       Он говорит «вы», но смотрит только на Саймона. Как обычно. Саймон стискивает зубы, чтобы не ляпнуть чего-то, о чем обязательно пожалеет.       – Что ты, Чарльз, это отличный подарок! – мама, конечно, встает на их защиту. Тоже – как обычно. – Давно хотела начинать день с чашки молотого кофе!       Она крепко обнимает сыновей и приглашает всех к столу.       Ужин пока проходит спокойно: отец подробно рассказывает о своей работе, о приятелях, о вчерашнем футбольном матче, не забывая постоянно подливать себе алкоголя. Мама увлеченно поддерживает разговор, Томми тоже периодически поддакивает. Саймон молча ест, настороженно поглядывая на стремительно пустеющую бутылку и изо всех сил надеясь, что ужин закончится быстрее, чем начнется что-то. Он бы с бóльшим удовольствием провел время, если бы за столом сейчас сидели трое. Саймон витает в этих мыслях, пропуская мимо ушей дальнейшую беседу, улавливая только интонации, пока еще ровные и спокойные. Можно немного расслабиться.       Незаметно разговор из нейтрального обсуждения погоды, которая снова ухудшилась (прощай, единственный за неделю солнечный денек!), перетекает в опасное русло.       – ...В общем, я бы тоже хотел приставку. То есть, мы бы хотели с Саймоном...       Собственное имя по соседству со словами «хотел» и «приставка» вытаскивает Саймона из туманных мыслей. О нет. Придурок Томми не мог держать свой дурацкий рот на замке?       – Извини, милый, это дорого? – мама спрашивает немного настороженно, но не говорит «нет». Видимо, она выпила лишнего и потеряла бдительность. Опрометчиво с ее стороны.       – Не будем ничего покупать, – бескомпромиссно отвечает отец. И, боже, пусть на этом разговор закончится...       – Если это не так дорого, возможно, мы сможем сделать мальчикам подарок? Они отлично поработали летом, мне кажется, можно это поощрить, разве нет?       И мама туда же. На что они с Томми рассчитывают? Он один здесь понимает, что этого человека ни в коем случае нельзя о чем-либо просить?       – Пусть растут мужиками. Если хотят себе приставку, плеер, новые, черт их задери, кроссовки, или еще какую-нибудь дрянь – пусть заработают своим трудом, – отвечает отец тоном, прямо кричащим «лучше тебе послушать меня и не перечить». Но мама не была бы мамой, если бы не пыталась разжалобить его:       – Да, но...       – Ты их балуешь, они растут соплежуями. Вот, один уже дохляк и слабак, – он указывает головой на Саймона и продолжает спокойно есть. Саймон скрипит зубами и сжимает вилку в кулаке.       – Это не так. Мальчики купили себе...       – Ты не знаешь цену деньгам, Лиза, – отец перебивает ее, все еще обманчиво спокойно ковыряясь в своей тарелке, – Тебе следует почаще напоминать себе, из какого дерьма я тебя вытащил.       Наконец-то. Удивительно, что он смог продержаться так долго.       Мама замолкает, Томми съеживается на своем стуле, а отец встает из-за стола, направляясь к выходу.       – Ужин был ужасным, Лиза. Ты целый день была дома и не смогла переделать сраный пересоленный картофель?       Саймон сжимает кулаки. Пусть уходит, пусть катится куда хочет, пусть споткнется и размозжит себе голову, пусть сдохнетсдохнетсдохнет!       – Чарльз, куда ты?       Из-за дрожи в мамином голосе у Саймона замирает сердце, но он понимает, что если что-то скажет, то пострадают все. И мама – больше всех, просто они с Томми не сразу об этом узнают.       – Куда-нибудь, где можно пожрать нормальной еды.       Дверь за ним захлопывается, и мама всхлипывает.       Саймон жмурится, делает глубокий вдох. Вдруг он слышит, как отодвигается стул со стороны Томми, и на какую-то сумасшедшую секунду надеется, что брат решил подойти к маме и поддержать ее. Надежда испаряется, как только Саймон слышит топот и скрип ступеней: трусливый гаденыш как всегда решил сбежать, снова оставаясь в стороне. Злость, обида и жалость еще ярче вспыхивают в его душе.       Он встает из-за стола, осторожно подходит к маме. Она сидит, опираясь локтями на стол и уронив лицо в ладони. Плечи под нарядной праздничной блузкой мелко дрожат, а на шее поблескивает новое ожерелье. Ее образ раздваивается и дрожит, а потом Саймон чувствует горячий мокрый след на щеке. После этого он так сильно прикусывает губу, что во рту появляется тяжелый металлический привкус. Нельзя. Хоть кто-то в этой семье должен быть сильным и принимать правильные решения.       – Мам... – Саймон старается, чтобы голос не дрожал. Вроде, удается.       Мама поднимает голову и смотрит на него.       – Ну куда он пошел? Там же дождь... – растерянно произносит она и переводит взгляд на дверь, как будто ожидает, что муж стоит прямо там, вот-вот зайдет обратно и скажет, что пошутил.       – Пусть катится, – Саймон говорит это резче, чем хотел, и тут же сожалеет об этом, но, ради всего святого, о чем его мать думает? После этой отвратительной сцены все, что ее волнует, это куда пошел старый мудак в такую поганую погоду?       – Что ты такое говоришь, Саймон... – мама трет глаза ладонями и качает головой.       Сколько раз он уже вот так стоял рядом с ней, пока она вытирала слезы и пыталась успокоиться? Каждый раз его сердце разрывалось от обиды и беспомощности, но теперь к этому добавляется упрямая решительность. Он полностью сосредотачивается на этом чувстве, чтобы не отступить и не передумать, когда говорит:       – Этот мудак нам не нужен. Мы уедем отсюда.       Мама недоуменно смотрит на него, перестав тереть глаза. Макияж размазался, отчего она выглядит еще более беспомощной и несчастной.       – Что? – глухо спрашивает она, – О чем ты?       Саймон поясняет:       – Я хочу, чтобы мы втроем съехали отсюда. Он думает, что имеет какую-то власть, потому что мы живем в его доме. Но мы не будем больше здесь жить. Подожди немного, я все решу.       Ее реакция... Расстраивает.       – Не надо! У нас все хорошо, папа просто сам не свой, когда выпьет, ему нельзя пить... – она испуганно бормочет, хватая его за руки и умоляюще заглядывая в глаза, – Все будет хорошо, милый, правда!       Саймон криво ухмыляется:       – Нет, не будет, ты сама в это веришь?       – Но... Он ваш отец.       Ее обессиленный и печальный голос, эта покорность, безысходность и обреченность становятся последней каплей. Саймон отстраняется от нее, жестко отвечает:       – Мне плевать, кто он, я не люблю его, я его ненавижу. А ты?       Она отводит взгляд и не отвечает, и Саймону в этом молчании слышится самое громкое «да», которое только могло быть. Он тяжело вздыхает и закрывает глаза, трогает пальцами напряженный нахмуренный лоб. У него болит голова, ему нужно выйти на свежий воздух, подумать и успокоиться. Но перед этим он повторяет, уверенно и решительно:       – Я увезу нас отсюда, мне все равно. Я не позволю ему дальше тебя мучить. – Он крепко сжимает мамину ладонь и целует в макушку, и только потом выходит на улицу, тихо прикрыв за собой дверь.       Дождь закончился, но тучи все еще низкие и темные, поэтому лучше поторопиться. Воздух свежий, успокаивающе пахнет мокрым асфальтом и землей, и Саймон глубоко вдыхает, пока заходит за дом и встает под деревом, удобно растущим рядом с окном его комнаты. С листьев то и дело падают холодные капли, и Саймон ежится – был так взвинчен, что забыл накинуть что-то сверху, и вышел в одной футболке. Но он не хотел далеко и надолго уходить, только подышать и немного проветрить голову... И покурить, конечно. Саймон достает из нижнего – наименее вызывающего подозрение, как ему кажется – кармана своих заношенных карго мятую пачку, в которой болтается пара сигарет и зажигалка, и, пока достает одну и закуривает, отстраненно прикидывает, на сколько дней их еще хватит. Только одна яркая мысль крутится у него в голове сейчас, та самая мысль, которая формировалась с раннего детства, с тех пор, как он впервые услышал глухой стук и ругань со стороны родительской спальни: если любовь делает тебя таким слепым, покорным и глупым, он никогда не будет любить.       Докурив, он выполняет привычную последовательность действий: прячет бычок в неприметную коробочку в дупло дерева, чтобы выкинуть позже, срывает пучки мокрой травы и растирает их между пальцами, закидывает в рот сразу несколько жвачек. Только потом возвращается в дом – нужно еще помочь маме убрать со стола. Да и новая серия их любимой передачи выходит, не хотелось бы пропустить.

***

      Джон сидит на заднем сидении машины, прислонившись лбом к стеклу и прибавив громкость на плеере. Музыка всегда была хорошим способом заглушить мысли. Лучше был, конечно, только спорт.       Главное, что ему хотелось сейчас выкинуть из головы, – расставание и измена. Вернее, сначала была позорная измена, а уже потом – расставание. Позорная, потому что Джон не мог поверить, что Элис, эта маленькая сучка, все-таки смогла его надурить. Боль от предательства еще не утихла, и он снова и снова вспоминал, как неделю назад застал ее в тачке в обнимку с Грегом – вратарем из его старой команды, одним из немногих людей, с которым ему было искренне приятно общаться. Как он потом понял, Элис была влюблена в Грега и хотела спровоцировать его, заставить ревновать, поэтому выбрала Джона – его хорошего приятеля. И хотя Джон ожидал от нее предательства, как и от любого человека, который хотел с ним сблизиться, но... Что-то в ней было притягательное и располагающее. Усыпляющее бдительность. Может, виной ее миловидная внешность, а может – добрая улыбка и дружелюбие. В ней не было подхалимства и услужливости, и этим она сразу ему понравилась. Он любил их долгие разговоры обо всем на свете, любил сидеть с ней в комнате, пока она рисовала, любил трахаться с ней, но не мог сказать, что любил ее саму. Как и она. И все же неприятно было увидеть ее в объятиях своего вроде как друга.       Что ж, может, это и к лучшему. Это была досадная оплошность, которую он больше не допустит. Не в характере Джона плакаться и унижаться, поэтому он вывел для себя простое правило: используй кого-то до того, как используют тебя, или по крайней мере создавай взаимовыгодные отношения. Ты, конечно, можешь надеяться на лучшее, но все же не сильно рассчитывай встретить человека, который будет искренне заинтересован именно в тебе, а не в том, что знакомство с тобой может дать.       Вдруг плеер садится – кажется, Джон забыл его зарядить. Ну да, похоже на него. Он раздраженно снимает с головы наушники, чтобы они остались висеть на шее, и думает, чем теперь можно заняться. Стук дождевых капель об автомобиль немного забивает тишину, как и тихо работающее радио, но этого мало. Ему становится скучно, поэтому он тянется за рюкзаком и достает оттуда книжку. Хотя она, несомненно, чудовищно интересная – шутка ли, больше пятидесяти химических опытов, которые можно провести прямо дома, хотя автор крайне не рекомендует это делать, – читать сейчас он не хочет. Джон автоматически пролистывает ее, и оттуда выпадает буклет. На первой странице изображено здание, группа улыбающихся детей и герб. Ах да. Его новая школа. Видимо, мама сунула эту несчастную брошюрку в любимую книжку Джона, чтобы он точно не выкинул ее с кучей другого бумажного мусора со своего письменного стола. Джон фыркает и разворачивает буклет, без интереса разглядывая фотографии и бегло читая блоки информации: общеобразовательная средняя школа, Манчестер, стремимся развивать таланты, бла-бла-бла...       – В жизни такого отстоя не видел...       – Джон! – Мама, сидящая за рулем, бросает на него осуждающий взгляд через зеркало заднего вида и сразу же вновь смотрит на дорогу. – Мне стоило догадаться, что ты даже не открывал эти буклеты, боже...       Джон молчаливо соглашается и только теперь внимательно вчитывается в строчки. Конечно, он не открывал никакие буклеты, потому что, когда мама просила его это сделать, он тусил с Элис, а когда надо было ответить, просто выбрал случайный из парочки вариантов и ответил что-то вроде: «Вот это круто, отличный выбор, мам». Не то чтобы он вообще переживал по этому поводу, потому что, во-первых, ему действительно плевать, во-вторых, мама наверняка сама сто раз сравнила все возможные варианты и выбрала самые достойные, так что тем более – плевать.       Но, дойдя до фотографии со школьной формой, он невольно кривится:       – Еще какой отстой, у них и форма такая же!       Мама посмеивается:       – Хм, странно, я почему-то припоминаю, что ты сказал что-то похожее на «отличный выбор».       – Ну, может, я немного преувеличил... – Джон откладывает буклет и со вздохом снова упирается лбом в окно. Форма не такая уж и плохая, как и школа, на которую ему, и правда, плевать, но... Всегда есть «но». Еще и плеер сдох, сегодня явно не его день.       Всю дорогу он был погружен в свои мысли, слушая любимые треки, и молчал. Это устраивало и его, и маму. Он и про школу заговорил, потому что не выносил неловкую тишину, даже если она немного сглаживалась тихой музыкой из радиоприемника. Джон нервно стучит пальцем по наушникам. В голове все еще играет любимая песня, и бестолковые постукивания превращаются в ритм. Когда он начинает притопывать и качать головой, еще и беззвучно напевая, мама глубоко вздыхает.       – Говори уже, – не выдерживает она.       Джон тут же отвечает, будто только этого и ждал:       – Почему он не приехал проводить нас? Я звонил ему, сказал, что мы уезжаем. Позвал его... Почему он не приехал?       – Потому что твой отец любит не семью, а идею о семье, – Джон не видит ее лица, но слышит в голосе невеселую усмешку. – Ты вырос, я не хотела больше детей. Я всегда знала, что однажды это произойдет.       Джон молчит. Не в первый раз он это слышит – мама и подруги, которых она часто приглашала, со всех сторон обсудили эту тему еще до переезда. С самого детства Джон помнил эти посиделки, на которых они о чем-то увлеченно разговаривали. Самой популярной темой были любимые мамины мужчины – муж и сын. Малыш Джонни еще лежал в кроватке, закутанный в пеленки, а уже покорил сердца ее подруг. Поэтому еще ребенком Джон понял, что женщины от него в восторге, и к своим шестнадцати прокачал навык щенячьих глазок и обаятельной улыбки на максимум, чем не стеснялся пользоваться.       Маме не требуется его ответ – она продолжает говорить, не стесняясь в выражениях, и Джон дает ей высказаться. Для нее это тоже больная тема, настолько больная, что как только на работе ей предложили открыть новый филиал их компании в другом городе, она сразу согласилась. И вот, спустя несколько месяцев, они едут начинать новую жизнь. Уже вдвоем.       – Все, прости, милый, что-то я разошлась, – мама нервно смеется, – Все-таки, он твой отец и всегда им будет, я не хочу, чтобы наши с ним проблемы влияли на твое отношение к нему.       Джон фыркает:       – Поздно, мам.       Телефон в кармане оповещает о новом СМС, и Джон тут же достает его. Читает: «Сын, прости, что не смог приехать проводить тебя, у Бекки плановый осмотр. Позвони, когда приедешь». Джон закатывает глаза и убирает телефон обратно. Он думает, что хуже: пропустить плановый прием своей беременной женщины или пропустить отъезд единственного сына, используя беременную женщину как отмазку? Но Бекка не виновата в любом случае. Она действительно хорошая женщина, он это понял еще при первой встрече. Но вот отец... не заслуживал ее. Единственное, что он испытывает, кроме злости и обиды на отца, это сочувствие его будущему ребенку. Наверняка мелкому тоже не повезет, когда папа наиграется в семью. А ведь он так мастерски прикидывался хорошим отцом...       Джон любил свою семью. Любил взбалмошную и энергичную маму, доброго и веселого отца, который, казалось, умеет все на свете и готов научить этому сына, своих сестер и братьев, бабушек и дедушек – всю свою большую семью, от которой они прямо сейчас уезжали все дальше и дальше. Все было отлично, пока не вскрылась измена отца. Мама стала нервной и напряженной, а отец будто посчитал, что его роль в этой семье окончена, а миссия в воспитании этого ребенка успешно выполнена, и можно приступать к следующему.       Джон никогда бы так не поступил со своей женой и ребенком. Когда он встретит человека, которого по-настоящему полюбит, то сделает для него все. Жаль только, что такого человека пока не удалось встретить.       Итак, сегодня, двадцать восьмого августа двухтысячного года, открывается новая страница его жизни. Что ж, может быть, на новом месте получится что-то найти?