Вишнёвые жвачки

***

Четверг, полдень

С тех пор как Регулус расстался с Джеймсом на неоднозначной ноте, прошло всего несколько дней. Он и на следующий день не понимал, на чём они условились: друг без объяснений развернулся и ушел, когда между ними повисла тишина, и сегодня тоже от него не было никаких вестей. Уехал он или нет — это знал, возможно, только Сириус. С Сириусом они договорились встретиться и поговорить ещё на прошлой неделе, когда у обоих освободится время. Они встречались последний раз на дне рождении Блэка-младшего и, хотя именинник был бесконечно благодарен за организацию праздника, поговорить с братом без свидетелей не удалось, — а именно это было бы лучшим для него подарком. Он видел, что Сириус раскаивается. Это было заметно в мимолетном взгляде в доме, полном друзей, в коротких объятиях при встрече и в прерванном поздравлении. Регулус столько раз прокручивал события прошлого, однажды даже хотел отпустить всё без разговора, но сейчас в нем гораздо сильнее было желание объясниться. Регулусу казалось, что он уронил себя. И единственный человек, который мог бы подсказать ему что-то дельное, был Сириус. Сириус знал их: Регулуса с пеленок, Джеймса — с начала старшей школы, если не раньше. Родной брат и лучший друг. Даже в голове это звучало абсурдно: порывало скривиться, но Регулус не мог противиться своим чувствам. Они околотили его как обухом по голове; как в дешевых мелодрамах о солдафоне и молоденькой курсистке. Было такое чувство, будто он напился коктейля «Глория», забыв о процентах спирта и своем поведении в опьянении, и с тех пор уже месяц страдал похмельем. Для него хуже симпатии была жизнь с невзаимностью. Эта невзаимность раньше была очевидна, но всем известно, что прямое столкновение с ней в разы больнее. Регулус предвидел это тогда, в парке, и всё равно сделал это. Он поцеловал Джеймса Поттера и больше никогда не отмоется от этой грязи. Что было бы, если бы он был сдержанным в свой день рождения? Что было бы, если бы ему не понравился Джеймс? Никаких ссор? Никаких всплесков эмоций? Ни едкости, ни игнорирований, ни пустого чата? Но всё началось задолго до порыва Регулуса. В какой-то момент они начали вести себя не как обычно, не как знакомые. Был ли именно поцелуй виной тому, к чему они пришли? Их отношения сейчас — то, что они всем сердцем презирали и критиковали в начале общения. Это токсичное поведение двух недоразвитых мальчиков, которые каждый раз стараются уколоть друг друга, сделать уязвимее или незаметно поддеть. До Регулуса только сейчас дошло, что, каких бы взглядов они ни были, здоровая дружба и отношения — это огромная работа, и на словах они долго не продержались бы. За редким исключением первый опыт в жизни должен идти под ручку с постоянными сомнениями, ошибками, глупостями и недосказанностью. Особенно первый опыт симпатии в друга. Его тошнило, когда он вспоминал лицо Джеймса после их поцелуя; ему хотелось отодрать эти воспоминания, перекрутить время назад и не подходить к Поттеру в тот злополучный день. Стыд за себя скреб кожу, обжигал щеки румянцем и кричал во все уши, что он всё окончательно испортил. И успокаивала его спасительная поездка в Польшу. Поначалу Регулус сомневался, но теперь он был готов лететь сегодня же на первом рейсе с Розье. Ничего не объясняя, оставляя дом, родителей, музыку и друзей. Новая жизнь была для него спасением. До переломного момента он не верил в теорию Пандоры об очищении, а его юношеский максимализм и отрицание веры трубил о том, что «психологически нестабильные идеи заранее обречены на провал». Когда она погрязла в расстройстве во время конкуренции за первую солистку в балетной школе, когда выпивала по десять низкокалорийных энергетиков и эспрессо с явным передозом кофеина и выполняла шене до потери пульса, Пандора терпела ревность своей первой любви — партнера по адажио и его рамки, запреты и нередкие оскорбления. После третьего обморока ее госпитализировали, и только в больнице Римус и Регулус смогли увидеть человека, который причинял ей боль. Они знали, что нельзя было вмешиваться и угрозами они бы ничего не исправили. Но они не могли стоять в стороне и смотреть на то, как их лучшая подруга увядает. Пандоре нужны были силы, чтобы уйти самой, а их у нее не было. Пандоре не стало бы лучше, если бы она увидела в палате человека, по вине которого она оказалась на больничной койке. Она слушала от него и балетмейстера упреки в адрес своего веса, движений, недоизящества и недоженственности в одежде — и слушала бы дальше, ослепленная любовью к балету и «первому, кто ее поцеловал». Поэтому они с Римусом были взвинчены до предела, поэтому они выгоняли её парня и не подпускали к палате, поэтому они под всеми возможными угрозами вынудили оставить ее и днями и ночами находились в больнице, лишь бы не оставлять подругу одну. После восстановления Пандора ушла из той балетной школы, стала апатичной и говорила, что ей нужно на какое-то время отдалиться ото всех. Она покинула все групповые чаты, отстригла волосы под каре ночью в туалете под холодным свечением и пошла трудницей в монастырь на долгий месяц. Она не выходила на связь и всё это время с раннего утра до моментального сна, как только голова касалась подушки, разносила сено, принимала причастие, спала на твердейшем матрасе и во время уборки территории слушала истории тех несчастных заблудших людей, которые пришли помогать не из-за веры и поддержании института церкви. Они стояли рядом с ней, копались в сорняках, не обращали внимания на мозоли на пальцах и как один сбегали от внешнего мира — от его суеты, проблем, политики и безнравственности. Они слушали колокольный звон, вечерний хор и серенады насекомых из открытого окна — и тогда Пандора верила. Пандора поверила, что однажды она оправится от больной любви, брошенной одержимости — балета — от потери контроля над весом и проблем на учебе. Она поверила в каждого человека в отдалении от городской инфраструктуры, в захолустье с дымкой от свечей, душными залами, семисвечниками и притвором. Пандора внезапно ощутила прилив любви в окружающих её людей после всех драм и слез трудников, ищущих утешение; хотя еще в начале июля ей казалось, что она утратила способность радоваться хоть чему-то. Пандора смеялась, когда её помощница по удобрению почвы пошутила насчет пролетающих мимо пчел и их ущемлении в правах за владением меда. Пандора садилась под конец трудового дня на лестницу на колокольню — та была спиральной и пустующей именно в это время — и думала, думала, думала обо всем. Она забывала о пируэтах и калораже в одной сдобной булке, забывала о любви и наслаждалась тем, каким чудесным может быть одиночество. В особенно пасмурный день, когда монастырь сотрясали гроза и ливень, а свечи были зажжены даже рядом с лестницей, к ней подсел новенький из трудовиков, которого раньше она не видела. В руках у него был «Вавилон», на губах — легкая полуулыбка, а глаза даже при неярком свете были прожигающе голубыми и с тех пор не переставая смотрели на нее ласково, по-доброму. Она узнала имя — его звали Ксенофилиус. И такое сложное и необычное имя давало ей надежду. Пандора понимала, что не сможет «духовно обоготвориться», очиститься и выйти другим человеком. Ей нужна была терапия, много времени и таблеточные курсы, как выяснилось позже. Но этот месяц дал ей больше, чем она могла себе представить. Пандора восстановилась. Поэтому сегодня, сидя на ступеньках крыльца рядом с самым близким для Джеймса человеком, Регулус верил, что его поездка в Польшу — своего рода трудовой месяц Пандоры без социальных сетей, что сегодня, после разговора с Сириусом, он уедет подальше от проблем и забудет о том, как ошибся. У Джеймса будет новая жизнь в колледже, у него своя в другом городе. Как бы то ни было, Регулусу нужно было что-то сделать. Он повернулся в сторону брата и вздохнул. Сириус смотрел туда же, куда Регулус, — вдаль, давая время. Он пришел раньше, чем они договаривались, и молча осел рядом. — Тебе не кажется, — начал было Регулус, — что сейчас самое время поговорить об этом? Раньше бы… раньше не получилось. Мы были не такими. Регулус знал по себе, что даже два месяца назад он бы сильно нервничал, если бы сидел с братом так близко. Но сегодня, в этот спокойный летний день, охлаждающий теплым ветром, ему было комфортно. — Хочешь сказать, что мы сейчас осознанные? — Сириус улыбнулся краем губы. Он видимо переживал и периодически почесывал то бровь, то колени. — Не знаю, Редж. Я бы никогда не был готов. Они не зря встретились ближе к вечеру. Теплые оттенки красно-оранжевого заката смягчали черты лица, и воздух не обдавал холодом, как было утром, когда Регулус с Розье поехали покупать чемодан для горы вещей. Оба преисполненные решимости, они говорили о чем угодно, но не о той неловкой встрече с Джеймсом, который подозрительно вытирал губы в день рождения Регулуса. Регулус был уверен, что Розье всё понял; но он не затрагивал эту тему, пускай кидал многозначительные взгляды. Было ли это для него неважным или друг не хотел ставить Регулуса в неловкое положение? Наверное, это не имело значение. Теперь уже нет. Теперь, когда они всё равно уезжают вместе — и Регулус убегает по понятным причинам. Он прикусил щеку, ненароком выделив скулы. Почему-то ему казалось, что Джеймс тоже ничего не рассказал Сириусу. Иначе бы их диалог строился не так, иначе бы тревожное выражение брата появлялось на нем не только при взгляде на его тело. Хотя Регулус не менялся внешне в последнее время. Его вес стоял на месте из-за переменчивого питания: когда он сидит весь день на жвачках и зеленом чае, а на следующей недели поднимает калораж до страшного четырехзначного числа из-за стресса. Изустные печеньки на восемьсот калорий пекла миссис Пинс и совала ему по десять раз на дню. И они знали, почему именно это печенье. Почему не английский завтрак с такими же бешеными цифрами. Потому что его было слишком много, а печенье — одно. В печенье было полно углеводов, которые не насыщали надолго. Печенье было вкусным, необычным и, что самое страшное, оно всегда было в их доме. И никогда еще прежде Регулус не жаждал съехать от родителей. — Редж, — выдохнул брат и, убедившись, что он слушает, облизал пересохшие губы и снова уставился вдаль. — Что именно ты хочешь знать? — Почему ты ушел, — быстро ответил Регулус, словно таким образом он не станет чувствовать небольшой стыд за этот уже избитый для него вопрос. — Но я не буду перед тобой оправдываться. Потому что у меня нет разумных аргументов, как и у тебя причин прощать меня. Я до сих пор не знаю, что со мной тогда было. Сириус чуть помолчал и достал из кармана зажигалку. Казалось, что он сейчас закурит сигарету, но вместо этого брат начал то включать зажигалку, то выключать, и неотрывно глядел на огонь. — Меня изводила семья. Я вошел в эру пубертата, постоянно срывался на друзей и родителей, не видел своего будущего, перестрадал от любовных драм, и в какой-то момент всё это накатило на меня волной и просто… сбило. Я всё равно сейчас оправдываюсь, получается, но мне просто хотелось бы дать понять, что у меня в жизни творилась сплошная херня, Регулус. И эта херня никогда не касалась тебя и ты сам не был ее причиной. Я искренне считал, что тебе будет лучше с родителями, я думал, они такие конченые только по отношению ко мне, я думал, они исправятся и попытаются наладить со мной контакт, я думал, что вернусь к тебе, но у нас настолько прогнившая семейка, что в конце концов мы пришли к тому, к чему пришли. — Ты миллион раз мог со мной связаться. — Я знаю, — Сириус покачал головой, — я знаю, знаю, и я набирал твой номер и скидывал спустя секунду после вызова, потому что мне было стыдно. Я боялся. — Серьезно? Чего ты мог бояться? — Твоих обвинений. Твоего голоса. Вот этого тона. Регулус полуоткрыл рот, удивляясь всему, что он сказал. Настолько возмутительно для него это звучало. — Сириус, это меня отчитывала Вальбурга за твой побег, — он неожиданно для себя стал закипать и отчаянно ловить глаза Сириуса, но брат уперся взглядом в землю под ними, — меня потом каждый день дергали, расспрашивали и косо смотрели, пока я пытался свыкнуться с тем, что, видимо, тебе было настолько похер на меня, что ты не удосужился даже предупредить о своем побеге. Сейчас на меня еще больше спросу и контроля, потому что родители — о да — учатся на своих ошибках. Вот как они учатся: загоняют в более ахеревшие рамки, требуют большего и следят за твоим состоянием с помощью бесконечных криков. Ты ведь знаешь, какого это, и ты реально думаешь, что видел Вальбургу в пику ее агрессии? Сириус прикрыл глаза. — Мама была разъярена на меня за проваленную химию больше, чем на тебя, когда заметила на твоей руке татуировку. Хотя это был период после побега и я совершенно не мог учиться. Мама злилась на меня больше, когда видела отвес, и эту злобу ты никогда не ощущал на себе. Она кричала по любому поводу каждый божий день. Она не стала мягче, она стала еще деспотичнее, потому что ты кинул всех нас, и мы по-разному проживали это и пытались свыкнуться. — Регулус. — Ты задавался вопросом, почему мама не искала тебя? — Ну... Она даже гналась за нашей с мародерами машиной, когда ты хотел встретиться с… — Она думала, что в этой машине был я, — отрезал Регулус, и только тогда Сириус взглянул на него с широко раскрытыми глазами. — Она боялась, что потеряет последнего ребенка. Вальбурга не писала заявление в полицию и не пыталась тебя вытащить из дома Поттеров, люто их ненавидя, поскольку не хотела, чтобы ты возненавидел её ещё больше. Она понимала, что ничего не добьется и что она окончательно потеряла самого любимого сына. — Вальбурга не умеет любить. И ты это знаешь. — Сириус, — он чувствовал, как на глазах проступает влага. — Вальбурга правда любила тебя. Очень извращенно, по-своему, но я видел ее состояние. Это не состояние женщины, у которой сминусовался основной наследник, это состояние матери, которая искренне не знала, что она сделала не так. Я столько раз пытался понять, даже в мыслях признаться, что ценю ее и люблю, но у меня не получается. Я не могу принять ее такой, я не могу простить за все оскорбления и поступки по отношению ко мне, и это останется со мной на всю жизнь. Но главное наше отличие в том, что она действительно боялась потерять тебя, а меня ей приходится удерживать, чтобы не прервался род и бизнес не прогорел. — Ты ошибаешься, — Сириус нахмурил брови. — Я всю жизнь считал, что всё ровно наоборот, и тебя они трогать не будут. Ты же всегда был их любимчиком. — Хочешь теперь поспорить об этом? — Нет, конечно нет, — он аккуратно, боясь отвержения, коснулся плеча Регулуса. — Я виноват. Я такой долбаеб, Редж, и я часто напоминаю себе об этом по ночам. Из всей нашей эксцентричной семейки ты для меня чертов огонь Прометея, и я очень-очень надеюсь, что ты веришь мне, когда я говорю о том, как сильно тобой дорожу. Я правда хочу всё исправить. Регулус втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Горло терзали подступающие слезы, и он силился подавить в себе последние остатки тех эмоций, которые он выплакал за всё время отсутствия брата в его жизни. Он видел во всем Сириусе — в том, как он скованно двигался, кусал губы, остерегался взгляда — раскаяние, но ему было этого мало (или не нужно совсем). Регулус навсегда потерял годы и приобрел травму, которую не зашьет за один разговор или даже месяцы. Он так хорошо справился со своей задачей, когда сохранял безучастие, отгонял любые воспоминания о брате и ругал за любую эмоцию. Ему надоело страдать — и он научился равнодушию. Свыкся с тем, что придется в одиночку бороться с Вальбургой и ее извращенными моральными установками. Весь род Блэков был под гнетом их немистического проклятия: они все не умели нормально любить, ибо их даже не учили этому, у них не было примера, только в подарок привитые с детства аморальные ценности, с которыми в юности нужно было драться, чтобы измениться. Сириус шел в бой со всеми кулаками. Регулус был одним из тех, кто сначала затевает тихую реформу, а потом срывается и берет штурмом весь город. У них были разные способы, но цель одна — вырваться на свободу. И у Сириуса это получилось. Есть ли смысл всю жизнь обижаться на него? Регулус не хотел снова кого-то терять. Он устал. Он прижался щекой к груди брата, когда тот обнял его и продолжал извиняться. Слушал ритм его сердца — поначалу спешный, потом более медленный и тихий. Сириус продолжал что-то говорить, но он его уже не слышал. Регулус чувствовал тепло, исходящее от брата, родной запах масалы, которой отчего-то Сириус пах — у него была страсть к индийским лавочкам. Запах пробуждал в нем воспоминания, и Регулус за такое длительное время наконец позволил себе их, подпуская к себе смутные картинки прошлого. Сириуса и себя. Они просидели так неизвестно сколько времени. Говорили обо всём, слушали и не перебивали друг друга, смеялись над нелепыми ситуациями, как было раньше. Сириус много рассказывал о Джеймсе, и Регулус старался равнодушно спрашивать, есть ли еще какие-то вопиющие компроматы на Поттера. Их было много. В какой-то момент брат замолк, поглядывая на Регулуса сверху вниз и продолжая обнимать его за плечи. Он принял задумчивым вид, и стало ясно, что его интересует. — Без понятия, что у вас за проблемы, — сказал Сириус, — но я вижу, что Джеймс скрывает что-то. Совпадение, но он уехал почти сразу после твоего дня рождения, на котором даже не появился? Регулус приподнялся, как будто боялся, что его учащенный пульс услышит брат. — Ты можешь мне ничего не говорить, — спешно сказал Сириус, хотя глаза он прищурил, пытаясь прочесть в них ответ на свой вопрос. Они приняли изначальное положение, пока Регулус решал, что именно он может сказать Сириусу, — и к тому времени солнце почти зашло за горизонт. — Джеймс сложнее, чем он рисуется, — продолжил Сириус. — Раньше я думал иначе. Он всегда был таким беззаботным фриком, лучезарным, заряженным и заботливым ко всем, но в этом году на него многое навалилось. Я даже заметил, что в переписке Джеймс — это прежний Поттер, которого мы с Питером помним, но в жизни, сейчас, — Сириус особенно выделил это слово, — я не узнаю его. Он стал тревожнее, скрытнее, задумчивее, ушел полностью в учебу и футбол. Я думал, может быть, это из-за поступления? Или, как мне казалось, из-за Лили Эванс, якобы мальчик повзрослел. Или это тот период, который каждый из нас рано или поздно проходит, но Джеймс не хочет признать наличие проблемы и сходить хотя бы к психологу, я не знаю. Я не его спаситель. Я не смогу «вернуть его к истокам» в его депрессивный эпизод, никто не сможет, пока он не разберется в себе. У Джеймса куча тараканов в голове, и иногда мне кажется, что ему нужен кто-то, у кого тоже есть проблемы, чтобы он… не чувствовал себя неправильно, понимаешь? Чтобы он не думал, что какой-то не такой. Хотя я всё ещё надеюсь, что поездка в Дублин после того как он получил письмо о приглашении в университет излечит его… — Джеймс уже поступил? — Его берут в несколько университетов, — улыбнулся Сириус, горделиво приподняв подбородок. — Мы хотели вместе пойти в Калифорнийский, но когда я узнал, что его берут в Кембридж, то начал чуть ли не умолять отказаться от нашей идеи. Какой же он всё-таки странный человек, раз выбирает вуз по критерию «что дальше всего от Англии». Регулус затаил дыхание. — Пока я сам не знаю, куда меня возьмут. Может быть, мы оба пойдем в Кембридж. Джеймс отказывается от учебы в Англии. От учебы в лучшем университете, и Регулус не мог не задать вопрос, чтобы развеять все подозрения: — Когда ему пришло пригласительное письмо в институт в Великобритании? — Не помню… может быть, за день-два до вечеринки. До твоего дня рождения, но о своем решении пойти учиться в Калифорнийский он сказал уже в Дублине. Регулус хотел кричать оттого, насколько отчаянно это звучало. — Супер. Неужели Джеймс так уязвлен? Неужели теперь он ненавидит и испытывает отвращение к Регулусу? — Слушай, — наклонил голову Сириус, не удивляясь тому, что брат ничего не знал. — Я потерял те годы, за которые мы могли бы стать ближе и узнать друг о друге больше, но я не хочу терять их сейчас. Что бы между вами ни было, слушай себя. Что бы ты ни думал, перестань винить себя, а ты очень любишь это делать. Регулус, в твоей жизни многое наладится, если ты отстанешь от себя, будешь жить по принципу «мне похуй» в отношении людей и вещей, на которые тебе должно быть похуй, и откроешься тем, кто тебя ценит. Следуй своим чувствам и не мешай себе, иначе ты делаешь только хуже. И убегая, как Джеймс, ты тоже не исправляешь ситуацию. Просто сейчас можно начать с себя и не ждать первого шага от другого. Регулус потом долго думал над этими словами брата. Они попрощались, когда начало стремительно темнеть, а Розье несколько раз выходил из дома, чтобы подозвать Регулуса поужинать перед дорогой. Было сложно это признать, но Сириус был прав. Он жалел, что услышал эти напутственные слова, когда остался в комнате с Розье после долгих объятий с братом и когда живот скручивало от волнения. Регулус не мог уехать, именно это подсказывало ему сердце, тогда как разум диктовал собирать вещи и отправляться куда подальше от Лондона. Что было главной причиной остаться? Бесячая симпатия, которая всё никак не проходила? Джеймс, показательно выстроивший между ними дистанцию? Поттеру не нужно было говорить прямо, что между ними не так, ему не нужно было объяснять своё поведение. Он был шокирован и имел право прекратить общение на этом этапе и даже не смотреть в сторону Регулуса. Но Регулус продолжал цепляться за малейшую возможность поговорить, он продолжал чего-то выжидать и надеяться. Так глупо и бесполезно. Остаться в Англии — значит сделать шаг вперед, но в Польше он бы окончательно отрезал тончайшую нить, которая по-прежнему их с Джеймсом связывала. Регулус поступил бы рационально, если бы уехал в Польшу. Но его чувства иррациональны, взбалмошны, разрушительны и безумно действующие. Он не может поступать правильно. То, что касается Джеймса, по своей сути неправильно. — Я не могу поехать с тобой, — Регулус перебил Эвана, когда тот уже застегивал чемодан и чуть ли не вприпрыжку гонялся по всей гостевой комнате, которую выделила для него Вальбурга. — Прости, Розье, но я останусь здесь, в Лондоне. У Эвана словно защемил лицевой нерв. Он стоял в ступоре, и вечная улыбка на его лице угасла в одно мгновение. — Что? — Мне нужно остаться здесь, — уверенно продолжил Регулус, и его вина перестала быть ощутимой. Чем дольше он объяснял свои мотивы, тем сильнее укреплялся в своем решении. — Зачем? Регулус, зачем тебе оставаться в скученейшем городе в ненавистной школе с ненавистными одногруппниками? Он посмотрел на Розье в надежде, что друг поймет причину. — Это крупная ошибка. Прям гигантская, Блэк, пиздец исполинская, — продолжал он, сжимая ручку чемодана. — Ты же знаешь, что ничего не выйдет. Так зачем париться и лишать себя возможностей? — Это уже моё дело, лишаю я себя возможностей или нет, — тверже сказал Регулус. — В Польше у меня столько же шансов, сколько в Англии, если не меньше. — Нет. Польша даст больше. — То есть тебе удобно иногда не заворачивать в популистские лозунги риторику национализма? Кончай, я уже не раз ловил тебя на ощущении превосходства над теми, кто отличен от нас. Столько стереотипов про поляков я ещё никогда не слышал, вроде бы Лондон для тебя был центром возможностей и ты всегда жаловался на менталитет у себя. — Хочешь поссориться из-за этого? — Я хочу, чтобы ты принял моё решение, Эван. — Тупые решения я не принимаю. — Да какая тебе к черту разница, поеду я или нет? — Регулус нахмурился и открыл чемодан, чтобы вытащить вещи, собранные еще утром. — Я верну деньги за билет. Вальбурге объясню, что решил категорично и ты пытался меня отговорить. — Почему ты так резко передумал? Из-за Сириуса? Хочешь наладить контакт с братом? — Это неважно. — Нет, важно. Сейчас ты решаешь свою судьбу, а относишься к этому легко. — По-моему, ты придаешь большое значение этой поездке. Она мне ничего не гарантирует даже при поступлении. — Она гарантирует тебе учебу с лучшим другом. Регулус хотел вспыхнуть, но сдержался. — И ради этого я должен всё бросить? — Ради амбиций люди много чего совершают. — Не мои идеалы, давай скажем так. — Прекращай, Регулус. — Розье положил руку на вещи в его чемодане и посмотрел другу в глаза. — Серьезно, подумай ещё раз. — Я уже всё решил. — Ты плохо решил. — Эван, — покачал головой Регулус. — Это была изначально безумная идея. — Вальбурга будет недовольна. — Ох, а ты всегда беспокоился о её мнении, да? — Регулус отодвинул его руку и продолжил вытаскивать вещи. — Мы обходили стороной разговоры о моей семье, потому что ты сохранял нейтралитет и явно поддерживал её методы воспитания. — Считаешь меня подлизой? Какого черта, Регулус? — Я не говорил этого. — А в чём ты меня обвиняешь? — В глазах Эвана сверкало разочарование. Регулус вздохнул, боясь, что они крупно поссорятся, а этого он не хотел. — Я не вижу причин срываться и ехать в Польшу сейчас. Не сейчас. — Всё равно я не понимаю, — встал Розье. — Ещё вчера ты был согласен. — Эван. Мы дружим с детства, — Регулус отвлекся от одежды и поднял голову вверх. — И я прошу тебя понять, что сейчас у меня всё вверх дном в жизни, и поездка в Польшу на весь учебный год — не лучшая идея для решения проблем. Сейчас не задавай лишних вопросов, пожалуйста. Я провожу тебя до аэропорта на такси. — Не стоит, — Эван улыбнулся сжатыми губами, и это читалось как пассивная агрессия. — Не мне тебя учить, как нужно жить. Значит, ты ещё не дорос, — пожал он плечами. Регулус едва не закатил глаза. Он терпеть не мог, когда его опускали за счет возраста, тем более когда это делал ровесник. — Удачи с Вальбургой. — Эван… Розье взял чемодан за ручку и даже не взглянул на Регулуса, когда уходил. Бежать за ним не хотелось — как будто он бы унижал себя этим, — но и заканчивалось всё не так. Регулус даже не думал, что у него будет такая реакция, ведь и раньше он не давал окончательного ответа и считал, что это опрометчивая затея. Так почему Розье остро отреагировал? У него было много друзей в Польше, и он явно не нуждался в общении. Что же было сейчас? Регулусу надоело гадать. Он оценивал все риски и уже рассудил, что повлечет за собой его решение остаться. Увидеть Джеймса ещё раз было для него жизненно необходимым. Попробовать выстроить мостик, если понадобится, объясниться снова. Он не мог просто потерять его. И Регулус всё больше убеждался в том, что поступил правильно.

***

После отъезда Розье прошел месяц, и с тех пор всё кардинально изменилось. Регулус устроился на лето в клуб: барменом его не приняли из-за возраста, должность официанта он выбил себе трудом и потом. Зато Барти Крауч, который по счастливой случайности работал здесь барменом по блату, его доводил каждый день. За то время, как Джеймс гостил у друга в Дублине, Регулус успел сто раз поменять свои планы, начать копить на съемную квартиру и схватить внезапное вдохновение на создание музыки — томной и угнетающей. Прошел месяц, а он уже зарубил всякую возможность примирения. Джеймс не писал ему. Регулус не решался, давая другу время. Сириус не уставал повторять, что они ведут себя по-дебильному. Даже если так — первый шаг был не за Регулусом, как он в этом себя убеждал. Джеймс должен решить, продолжат они общение или нет.  Регулус поставил поднос на барную стойку, чтобы прикрыть рот от накатившей тошноты. Его часто мутило из-за какой-то болезни пищеварительной системы, которую он не мог вычислить по симптомам и поэтому покупал бесполезные таблетки, летящие в урну после нескольких применений. Это мешало на работе, но он убеждал себя в том, что справится. Он снова спал стоя, пока его не толкнула в плечо молодая официантка-стажерка. Всего неделю назад он был таким же потерянным и испуганным, а теперь, не спав ночами и ложась под утро, учился адаптироваться к ночным сменам. Это было сложно в помещении, в котором он работал: оно было душным, несмотря на кондиционеры. По ушам ударяло гитарное соло, флуоресцентный розово-фиолетовый свет скрывал изъяны, а барабанящая музыка оглушила с первого дня работы в заведении. В баре лампы переливались разными цветами и плавно окрашивали помещение в синий, зелёный, жёлтый, красный, розовый и снова в фиолетовый. Из динамиков разливался вибрирующий голос очередного второсортного репера, под который на длинном, разделяющем надвое пространство столе танцевали посетители. Со временем можно было привыкнуть, и для подработки это место было лучшим на их улице: проходимость была большой, на чай оставляли много, зарплата фиксированная и график гибкий — если Регулус выдержит, то не сменит место в учебный период. Он обещал себе сходить к врачу, чтобы не отвлекаться в рабочее время. Сегодня ему было особенно плохо, и атмосфера на него сильно давила. В какой-то момент он не выдержал и убежал в туалетную комнату для персонала, склонившись над раковиной. В отличие от остального помещения, там горел приглушенный свет, как от японских тётин. Опять. Его вырвало опять. Стараясь не смотреть в зеркало, он умыл лицо. Кашель всё ещё лез из него после вывернутого наизнанку желудка, горло горело и сам он был так изможден, что спустился на пол, облокотившись головой на выступающую стену, которая огораживала раковины от кабин. Регулус часто дышал и с каждой секундой ему казалось, что он уже задыхается, а сердце пытается напоследок продолбить грудную клетку, чтобы потом навсегда остановиться. У него уже было такое, когда он своевольно вызывал рвоту до тех пор, пока желудок не стал урчать от невыносимого голода; у него так же появлялась пелена перед глазами, а мозг еле реагировал на внешнюю среду. А сейчас Регулус уже ничего не слышал. Ни матного текста Эминема, ни звуков бокалов, ни орущих людей на танцполе. Он слушал только шум в ушах, словно рядом с ним произошел оглушающий взрыв. Только сейчас он чувствовал, как его кто-то наклонил вниз. Чувствовал прикосновение стакана к губам и жидкость во рту от сухости и обезвоживания. Он кашлял и кашлял, пока в глазах не прояснилось, а шум ушел на второй план и вновь был слышен Эминем. Только теперь его держали за плечи и постоянно окликали. — Ты идиот, Регулус. Ты просто законченный дебил. Регулус усмехнулся, не веря в абсурдность происходящего. Он зажмурил глаза и открыл их, фокусируясь на лице Джеймса. — Господи, я думал… я уже думал, что ты умираешь. Джеймс тяжело и часто дышал, бегая глазами по лицу друга и продолжая крепко держать его голову слегка наклоненной. Так действительно было легче, но Регулусу по-прежнему всё мерещилось. Поттер, появившийся из ниоткуда, его руки, помогающие удержаться и не упасть без памяти сидя. Регулус видел, как развеивается дымка перед глазами, а облик Джеймса становится четче. Он был реальным, но в это всё равно не верилось. Он никогда не видел глаза Джеймса такими большими, и чтобы брови были так долго сведены к переносице, и чтобы он так долго держал его, едва не обнимая. Джеймс был в Дублине, а теперь он рядом с ним? — Тебе смешно? Серьезно, Блэк, ты смеешься? Регулус прикрыл рот рукой, словно это сгладило бы ситуацию, но смешки всё равно рвались наружу. — Извини, это совсем не забавная ситуация. — Да, — Джеймс округлил глаза — как будто можно было еще больше. — Да, Блэк, это вообще-то пиздец. У меня чуть сердце не выскочило, ты с ума сошел? Ты обалдел? Регулус прекратил смеяться, оставляя на лице лишь улыбку. «Какой же бред», — проносилось у него в голове, и он подумал, что мог бы поговорить с иллюзией подольше. — А самое страшное, что ты добровольно обрекаешь себя на эти страдания. Ты отвратительно относишься к самому себе. — Тебе это тоже знакомо, — съязвил Регулус, не желая подбирать слова. Он отстранился от Джеймса, придвигаясь ближе к стенке, и поднял голову наверх так, что проступил кадык; лишь бы не смотреть на друга. — У меня всё под контролем. — Ты это твердишь с того момента, как мы начали общаться. — Да, было бы хорошо, если бы этого момента никогда не было. Регулус всхлипнул, видимо, водой, которая попала в нос после того как он ею захлебнулся. Между ними повисла «их особенная тишина», когда ничего никому непонятно и каждый думает о своем. Скребущее, колкое ощущение появлялось с новой силой и пускало дрожь по всему телу. Джеймс зря сюда пришел. Джеймс зря вернулся из Дублина. Им было бы лучше, если бы он остался там — так подсказывал Регулусу здравый рассудок, но сам он раскинул два варианта событий и нашел во втором больше плюсов. Не видеть Джеймса совсем — та же пытка. А когда он его видит, то хотя бы утоляет интерес. Он посмотрел на Джеймса, понимая, что тот всё-таки не иллюзия и что всё происходящее реально, а слова ему снова нужно будет фильтровать. — Когда ты вернулся? Джеймс покачал головой, всё ещё потрясенный его словами. Он скрестил ноги по-турецки, в отличие от вальяжной позы Регулуса, и расстояние между ними сократилось. Его вопрос так и остался без ответа. Они сидели в тишине неизвестно какое время. Джеймс очухивался от того, что увидел. Регулус периодически покашливал и сглатывал, кривясь, потому что горло жгло; между ними повисло то напряжение, которое стало привычным для обоих. И Джеймс разрушил их идиллию, когда подал стакан с водой. — Ты не знаешь, но когда мы только-только познакомились с Сириусом, он сказал, что у него есть самый главный минус, присущий всему роду Блэков. Это признание своей красоты. — Регулус едва не поперхнулся, но Джеймс продолжил: — Это самооценка, которая держала его на плаву, не давала склонять голову, читалась в его выправке и в той уверенности, с какой он обращался к одногруппникам, которые его гнобили. В Сириусе поражала не его харизма, а то, как он мог преподносить свои аристократические внешние признаки. Не всем он нравился. Очень многих раздражала его самоуверенность, к тому же никто ничего не знал о его семье, хотя и было известно о его состоятельности, — он усмехнулся. — Только потом Сириус рассказал, что Вальбурга постаралась, чтобы в убогой школе не распространялись о семье крупных бизнесменов, это же не «элитное частное заведение», в которой учился ты и когда-то сам Сириус, — он остановился, раздумывая, продолжать ему или нет. — Когда я узнал, что ты его брат… я даже не мог поверить. Мне казалось, что все Блэки по дефолту знают, что они красивые. Джеймс пересекся с ним взглядом, сглатывая. — Мне жаль, что ты не видишь себя моими глазами, иначе ты бы неминуемо, ну. — Джеймс осекся. — Влюбился, если бы я был девушкой, то есть ты-то мужчиной можешь оставаться, я имел в виду со своей стороны ситуацию. — Я понял, — Регулус кивнул, ничего не понимая.  — Я просто хочу сказать, что ты невероятный человек, Регулус. Ты очень сильный, сострадательный и талантливый, и я не представляю, где ты умудрился найти в себе изъян: в редких больших серых глазах, точеных скулах, белой коже, которая так ярко контрастирует с твоими густыми черными волосами да к тому же кудряшками, это сексуальное комбо для любого мужчины на самом деле. И я всегда стеснялся говорить тебе об этом, потому что это такая истина в последней инстанции, что ты ну просто не можешь в нее не верить, не можешь думать о себе плохо. А сейчас оказывается, что тебе мешает раскрыться и расцвести твое собственное отношение к себе, твоя несправедливая неприязнь. И я буду повторять тебе, как притчу во языцех, какой ты славный человек и прочее, пока не увижу осознание этого в твоих глазах. Хватит мне уже отсиживаться в сторонке и молча смотреть на то, как ты угасаешь. Джеймс замолчал. Этого он боялся, потому что настал его черед отвечать, а он не мог вымолвить ни слова — в нем всё замерло. Человек, которого Регулус весь месяц пытался забыть, загружая себя непосильной работой, разнося напитки и возвращаясь домой под утро, заводя будильник на раннее утро; человек, который буквально ответил ему невзаимностью, говорил такие вещи и даже не подозревал, что они могут сделать больнее. У Регулуса не было сил даже фальшиво по-дружески его обнять, и он смог сказать лишь сухое: «Спасибо тебе».  На большее его не хватило. Всё звучало бы пластмассово, всё было бы натянуто, потому что невыносимо было слышать такие слова от его «друга — и ничего больше». Он не мог поверить, что Джеймс после того, что между ними было, решил ступить на эту опасную дорожку. Регулус даже немного злился. Джеймс должен был понимать, что это несправедливо. Джеймс должен был держать дистанцию, но он сознательно перешел все границы. И это поведение с его стороны было непонятным. — Как тебя сюда пустили? — решил он сменить тему. — Меня и не пускали. Сириус рассказал, где ты работаешь, и я заметил, как ты заходил в туалет, — Джеймс нахмурился. — Тебя слишком долго не было и я… боже, Регулус, тебя еле откачали, а ты волнуешься о том, как я здесь оказался? Да что ты творишь с собой? — Ничего. Живу обычной жизнью. Как все подростки. — Я не понимаю. — Я тоже много чего в тебе не понимаю, Джеймс. Я виноват перед тобой, но я даже не подозревал, что из-за этого ты будешь отказываться от Кембриджа, лишь бы жить в другой стране. — При чем тут это сейчас? И я не отказываюсь от Кембриджа, — строго сказал друг. — Я не уеду из Англии. Как и ты почему-то не уехал в Польшу. — Поссорился с Розье, — отчасти солгал Регулус. — Это уже неважно. Но я очень рад за тебя, Джеймс, — он искренне улыбнулся. — Ты поступил в лучшие вузы благодаря своему уму, целеустремленности и упорству. Я восхищен. Регулус хотел много чего добавить, но ему было неловко. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, который бессовестно и комично подкатывал к старшекласснику, не думая, что это несбыточная мечта его легкомысленных мечт. Он мог бы рассказать о том, какой Джеймс потрясающий человек, перечислить все его качества, но это казалось лишним, казалось, что таким путем они не выстроят дружеские отношения. Джеймсу было легко делать ему комплименты, потому что он ничего не чувствовал. А Регулус был безнадежен. Они поговорили еще недолгие пару минут, прежде чем вышли из туалета. Смена Регулуса уже заканчивалась, тем более на этой неделе он отработал дольше положенного и мог бы уйти раньше. Джеймс терпеливо ждал его возле барной стойки, пока он складывал рабочую форму. Тогда Регулус чуть не уронил бокалы, которые успел быстро протереть, увидев, как в конец барной стойки сел Мальсибер, а Барти пожал ему руку и начал доставать бутылки и сиропы для заказанного коктейля. Мальсибер был здесь.  — Это он, — сглотнул Регулус и кивнул в сторону парней. — Рядом с Барти. Они меня травили все школьные годы. Джеймс проследил за его взглядом и скривился. — Блядский панк позорит всех панков. Они что, работают тут? Вместе с тобой? Регулус оставил в покое рабочую форму. Он не видел Мальсибера с тех пор, как они с Барти покинули школу, и теперь, вспоминая, как его заставляли вталкивать в себя наггетсы, как он стал причиной его разрушенной жизни, хотелось вопить от злости.  Когда он узнал, что Барти работает здесь на высокооплачиваемой должности благодаря усилиям кузена-владельца, Регулус думал забирать трудовую книжку и искать другое место. Но его остановило одно слово: «страх». Страх он испытывал часто; страх сопровождал его, когда он смотрел на еду. На свое тело. На мальчишек, которые его изводили. На родителей. На эту гадкую фанту, которой его заставляли запивать фастфуд. Регулус не хотел идти на поводу у страха. Он менялся, и ему нравилось думать о том, что он смог победить фобии и поработать с человеком, которого когда-то ненавидел, без благоговейной боязни. Но видеть Мальсибера было сложнее всего, потому что он первый начал над ним издеваться. Он со своей шестеркой караулил его после школы, затаскивал на задний двор и применял силу, чтобы Регулус ел вне себя, ведь «он был худее всех прочих», он был «дрыщом». Мальсибера задевала комплекция Регулуса из-за его же комплексов, и казалось, что он образумится, только когда вырастет. Но в старших классах он продолжал измываться над младшими. Он остался таким же избалованным ребенком, которого не трогали учителя, потому что его отец очень щедро спонсировал школу. И Регулус скривился, глядя на него. В голове проскакивали кадры прошлого, которые он знал наизусть и уже сумел с ними справляться. Мальсибер даже не подозревал, что он с ним сделал. Мальсибер сломал его в пятом классе — и с тех пор Регулус не мог подружиться с собой. И почему козлом отпущения был именно он? Регулус задавался этим вопросом, когда его пинали в живот, заставляли выплевывать еду и накачивали газировкой, от которой скулы сводило. Он размышлял над этим, когда вновь и вновь задерживал дыхание, прячась от шайки Мальсибера во всех возможных уголках школы; когда промокшая от жары картошка фри смотрела на него и выжидала своей очереди, когда его руки сжимали, а грязные пальцы Мальсибера заталкивали в рот сырные палочки, щедро облитые кислым брусничным соусом, после которых его потом весь день мутило. Он думал об этом, когда выходил из учительской и уже заранее знал, что его жалобы совершенно ничего не будут значить. Регулус был в ловушке, Регулус стал их добычей — и они не отстали бы от него до тех пор, пока не нашли новую жертву. Всё началось давно, но продолжало влиять на Регулуса, когда у него не получалось довериться. Он очень сложно привязывался. Он много раз сталкивался с предательством, и встречаясь глазами с Барти в особые моменты показательной травли, Регулус переставал верить в дружбу. Ему было противно от самого себя, ему казалось, что он виноват в том, что с ним случалось — потому что не был достаточно смел, смекалист и силен для отпора. Он знал, что именно это ему скажут родители, если они признаются. Регулус был беспомощен. Регулус ничем не отличался от других детей, но именно он стал жертвой. Так что двигало людьми, когда они совершали подобные зверства над младшими? И был ли смысл искать мотивы? Джеймс подошел к Регулусу. Он чуть пригнулся, не отрывая взгляда от Мальсибера, и обдал ухо горячим дыханием. — Ты в порядке? — Насколько возможно. — Мне?.. — Нет, — Регулус перехватил его запястье — скорее чтобы удержать себя, нежели Джеймса. Он знал, что друг может убить словом. Он знал, что Поттеру не нужны были кулаки, чтобы уложить человека на лопатки. Но Регулус хотел разобраться сам. Раз и навсегда, когда страх уже не так силен, он ощущал прилив несвойственной ему уверенности и когда рядом был Джеймс, который чуть помедлил, прежде чем расслабить руку. Он медленно прошелся большим пальцем по тыльной стороне ладони Регулуса, словно в успокаивающем жесте. Джеймс ничего не знал о развлечениях этой компании и о том, что они делали, но Регулус чувствовал от него поддержку, бьющую через край, и это придавало ему сил. Это подтолкнуло его медленно подойти к Мальсиберу, встретив его едкое «Привет» дружелюбной улыбкой на грани угрозы. Барти придвинул к другу джин. — Ты почему не обслуживаешь гостей? Скорее всего, он сменит место работы. Регулус проигнорировал вопрос Барти, взял стакан Мальсибера с коротким: «Дай попробую», плюнул в жидкость и со всеми невысказанными словами плеснул напитком в лицо Мальсибера, обжигая спиртом ему глаза. Тот вскрикнул, и Регулус уронил стакан на его левую ногу. — Какого черта ты делаешь? — одернул его Барти, но не успел остановить: Регулус прижал локтем голову Мальсибера к столу барной стойки и наклонился, чтобы прошептать на ухо: — Извиняйся за всё. Мальсибер снова закричал, и это невольно напомнило Регулусу то, как он сам умолял его отпустить. — Отпусти меня, сука. — Я сказал, проси прощения, — он усилил хватку. Мальсибер жмурился, и глаза у него всё ещё были красными от растираний; громкая музыка заглушала их потасовку, но было слышно, как он продолжал кряхтеть и сыпаться нецензурной лексикой. Регулус даже удивился той силе, которая в нём была. Ещё недавно он еле мог удержаться на ногах спросонья, а сейчас в нём кипела ярость, которую он так долго скрывал и не давал выйти на волю. — Прости, господи, я прошу прощения! Он отпустил его, не чувствуя особого удовлетворения. Оно и не наступило бы, потому что уже всё порушило. Жизнь Регулуса была порвана в клочья с тех пор, как началось мерзкое РПП. Регулус повернулся к ошарашенному Барти. — Возвращай мне сегодняшнюю долю. Всю, — невозмутимо сказал он бармену под истошные крики Мальсибера, избитые оскорбления и его прыжки с зажмуренными глазами. — И за прошлые разы тоже — это все твои чаевые сегодня. — Тебя уволят. — Мне похуй, Крауч. Отдавай деньги, которые ты отбирал у меня и внушал, что разделил прибыль. Я впахивал больше тебя в два раза. — Я не буду… Регулус взял со стойки бутылку и занес над землей. Он посмотрел на этикетку — это было недавно завезенное итальянское вино. Дорогое. А если разбивается алкоголь, то за это несет ответственность бармен по политике их заведения. Возможно, в бутылке вся их годовая зарплата. Владелец клуба щедр на рабочие места для своих родственников, но по части финансов он всегда был строг. — Отдал. Деньги. Крауч дернулся. — Ты псих, — сказал он, складывая деньги в стопку. Регулус внимательно пересчитал деньги, пока Барти пытался дотащить Мальсибера до туалета. — Лечись! Он лишь пожал плечами и уронил бутылку. Вино разбилось вдребезги. Может быть, Регулус и вправду был психом. Он был психом, когда обжег глаза Мальсиберу, который даже в осознанном возрасте продолжал его гнобить, а Барти — его бывший лучший друг — сначала смиренно стоял, смотря на давящегося соком Регулуса, а потом сам подначивал и продолжал припоминать акты издевательств со смешком. Он был психом. И ему не было жалко никого из них. Регулус сложил деньги в рюкзак и забрал вещи, возвращаясь к Джеймсу, который всё это время стоял и откровенно улыбался. Регулус заметил на его щеках ямочки даже в темноте. — Я уже немного начинаю побаиваться тебя. Ты же в курсе, что у него может быть конъюнктивит или ожог роговицы? — Здесь абсент, джин и водку разбавляют водой настолько, насколько это возможно, чтобы люди заказывали больше, удовлетворенные своим иммунитетом к крепости алкоголя. У Мальсибера максимум будет покраснение, к тому же он уже побежал промываться, — Регулус закрыл рюкзак. — Это самое малое из того, что он заслужил. Если не за себя, то за других детей я должен был сделать это. — Я тебя не осуждаю. Просто… неожиданно. Регулус взял его за руку и постарался натянуть на себя маску безразличия, хотя внутри у него всё взрывалось от того, как на него смотрел Джеймс Поттер.

***

(13:35) Если я расскажу, что в начальной школе по футболу меня обошел Лонгботтом, ты размозжишь ему голову «Кровавой Мэри»? (13:35) Теперь будешь разгонять эту шутку? (13:35) Повезло, что он заказал джин. Хотя если бы это была «Кровавая Мэри», то его рожу скрасил бы красный цвет, и рок не был бы так опозорен. (13:36) Думаю, рок быстро оправится от такого потрясения. (13:36) Не могу согласиться. Меня бы всю жизнь мучило это… Такие, как Крауч и его шестерка, касаются альбомов The Stooges. Бросает в дрожь. (13:37) Брось, Джеймс, тебе необязательно унижать их, потому что они травили меня все школьные годы. (13:38) Я никогда не притворялся святошей и поборцем благочестия. Возможно, я даже противник психогеографии. Я очень странный человек. (13:38) Над тобой издевались эти чмошники, и я не стану нормально к ним относиться никогда, Регулус. (13:39) Пускай выкорчевывают остатки своего достоинства и не удивляются, что глаза им выжег спирт. (13:40) Значит, тебе близок закон бумеранга? (13:40) Мне хочется верить, что моим врагам воздастся за их черные дела. (13:41) Боюсь спрашивать о твоем темном прошлом. (13:41) Вивисекция? Твиты в 2017 году? Гербарий? Не любил киндер буэно? Ел пастилу с чаем? (13:42) Свои триггеры вспоминаешь? (13:42) Я до сих пор нахожу клевер в «Робинзоне Крузо». Сердце замирает каждый раз, как в первый. Чувствую себя невыносимым извергом. (13:43) Вас в школе просили собирать листья? (13:43) Кажется да, только почему-то никогда не проверяли. У тебя было такое? (13:44) В начальных классах у нас не делали упор на творчество. И потом тоже. Всегда были языки, математика и естественные науки. (13:44) Тебе нравилось? (13:45) Не сказал бы. Мне хотелось больше свободы в выборе и времени на детство. А я был лишен всего этого из-за того, что торчал в школе до позднего вечера на продленке. (13:45) Тебе не разрешали самому возвращаться домой, пока родители были на работе? И няни у вас не было? (13:46) Была. Родители считали, что в школе меня держат под контролем и прививают интерес к науке. (13:46) Как самонадеянно. (13:46) Моя мама продолжила работать сразу после того, как я пошел в школу, хотя ещё в декрете она зарабатывала онлайн репетиторством. (13:47) И где она работает сейчас? (13:47) В нефтяной компании, она геолог. (13:47) Ого! Какая она у тебя шикарная. А отец? (13:48) Ты удивишься. Был часовщиком до моего рождения, сейчас работает механиком на самого себя. Поначалу развешивал объявления, теперь ходит к постоянным клиентам и их знакомым. У него есть крутые визитки. (13:48) Работа для души? (13:49) И у мамы, и у отца. Мама зарабатывает больше, но в нашей семье это не проблема. Отец её боготворит и часто берет на себя обязательства по дому, хотя вкуснее всего готовит мама, но я прилично молчу и хвалю папский салат из печеных овощей. Им ещё очень нравится смотреть всякие интеллектуальные шоу по вечерам за ужином. У них хорошее образование, и они почти всегда наравне. (13:49) Родители для меня пример здоровых отношений, но даже у них были свои трагические моменты. (13:50) Ссорились из-за финансового состояния? Мне кажется, рано или поздно это приводит к конфликтам. (13:50) Нет, у них были проблемы… по репродуктивной части. Мама мечтала о втором ребенке, а отец боялся за её здоровье. Она долго отходила от родов, первая беременность протекала непросто и потом у мамы был выкидыш. (13:50) Какой ужас… (13:51) Я рад, что она оставила эту идею. Родители хотели взять ребенка из детского дома, но решили повременить до тех пор, пока я не вырасту. Они думали, что им нужно будет копить деньги на колледж, не знали, какая будет ситуация в стране и прочие возможные проблемы. (13:51) А потом появился Сириус. И они поняли, что нахер им не нужен ребенок после такого. (13:51) Резонно. А ты сам как, хотел бы брата или сестру? (13:52) В детстве очень хотел, а когда вырос… не знаю, я об этом не думал. Я пропадал целыми днями на улице с друзьями, и у меня не было дефицита внимания от своих сверстников. Сейчас, когда обучаю дошколят футболу, я понимаю, что с маленькими детьми нужны стальные нервы. (13:52) Наверное, я буду строгим отцом. (13:53) Смотря что в твоем понятии означает «строгость». «Мы не будем покупать медную проволку для петарды, другим способом сделаем» или «Тебя надо учить, как подавать отцу шурупы?». (13:53) Можно легко сделать петарды без медной проволки. Это не мой ребенок, если он не знает этого. (13:54) Ты серьезно думаешь, что можешь быть требовательным отцом? (13:54) Да, я же на голову больной. (13:54) У меня проблемы с принятием своих достижений. (13:55) Я презираю культ достигаторства, но втайне бешусь, когда у меня не получается что-то сделать. (13:55) Чувствовал ли я гордость за себя после успешного окончания школы или принятия в Кембридж, после побед в качестве капитана в футбольной лиге или после похвалы химика за удачный эксперимент, когда химия у меня была самым слабым предметом? (13:56) Мне казалось, что когда ты говоришь «я топ», то это не напускное бахвальство. (13:56) Выходит, ты не хвалишь себя за все безусловные успехи? (13:56) Джеймс, почему так происходит? (13:58) Что тебя останавливает? (13:58) Всегда же кажется, что ты делаешь недостаточно. Это нормально, так у всех, просто люди умеют делать вид, что всё в порядке. (13:58) Ты ошибаешься. (13:59) Я не вижу способов от этого избавиться. И если у меня будет ребенок, то я сам того не хотя стану наседать на него. Я боюсь, что я буду внутренне любить его не так сильно, если у него ничего не получится и он вырастет раздолбаем, который сидит на шее у родителей. (13:59) Я буду тем чокнутым папашей, который водит ребенка на тысячу кружков — на любой спорт, дополнительные по техническим наукам, языкам, — а после всех занятий еще заставляет читать по тридцать страниц в день. (14:00) И если не дай бог эта мелкая зараза завалит скорочтение в школе. Я на словах скажу, что «ничего страшного», а мысленно буду выстраивать планы по подмене ребенка. (14:03) Ты уже гиперболизируешь. (14:03) У меня не будет ребенка во многом из-за этого. Я слечу с катушек. (14:03) Джеймс, ты слишком многого требуешь от себя. Впахиваешь для своего возраста сверх меры и продолжаешь быть недовольным собой. (14:04) Возможно, сейчас у тебя такой период, когда ты начинаешь новую жизнь перед университетом и тебе кажется, что успехи в учебе — главное в жизни. Но периоды проходят, ценности меняются — и вот ты уже не стремишься залезть на Бурдж-Халифа, чтобы что-то кому-то доказать. Ты лежишь с семьей и смеешься над обезьяной из «Алладина». (14:04) Это пройдет, если ты будешь говорить со специалистом. (14:04) Если будешь с кем-нибудь обсуждать себя, а не бояться признаться в «слабостях», которые «слабости» только для тебя. (14:05) Ты уже добился достаточно. И сейчас нужно суметь себя остановить. (14:05) Нет такого, что нужно трудиться в поте лица, чтобы потом лежать с итальянкой возле фонтана Треви после тарантеллы и базилика во всём, чём только можно, и подписывать брачный договор, по которому в случае развода тебе перейдет особняк на побережье? (14:06) И зачем тебе для осуществления этого плана образование? (14:06) Чтобы удивлять итальянок своим французским. И акцентом. (14:07) Хотя есть подозрения, что скорее я отдам особняк на побережье, как только услышу горячие споры на улицах Палермо. (14:07) Софи Лорен видел? (14:08) Муссолини вообще кайф? (14:08) Я не буду поддаваться на твои провокации. (14:09) А я не убедил тебя (навскидку) в том, что ты будешь хорошим отцом? (14:09) Да почему ты так считаешь? (14:09) У меня нет причин считать иначе, Джеймс. Ты не можешь быть отцом, которого ребенок выставляет в плохом свете на стендапе. (14:10) Он может пошутить насчет твоей добродетели и о том, как ты перевел сто долларов мошенникам, думая, что они собирают деньги на спасение планктонов. (14:10) Ну, я бы перечислил больше. (14:11) Да, и куча подобных историй была бы у твоего ребенка в кармане. Повезло твоей будущей жене. (14:11) Да уж. (14:12) Мне даже кажется, что в университете у тебя будет вайб «для тебя вселенной целой будет мало ты орхидея мой beautiful flower разноцветный I'm legend tanos прошу меня не избегай и подари мне green light» — и с первой недели у тебя девушка. (14:12) Нет, это не прокатило с Эванс. Нужен другой план. (14:12) Недавно она сказала, что ее типаж — бледнокожие ботаники в черных водолазках, если ты сменишь стиль, то можешь оказаться в опасности. (14:12) Заманчиво. (14:12) Как она, кстати? (14:13) Лили отлично! Улетела с подругами отдыхать на Майорку, танцует со жгучими испанцами и уверяет, что больше не вернется домой. (14:13) Она уже определилась, куда поступает? (14:14) Думаю да, но я пока не спрашивал, не хотел ее отвлекать. Она на днях должна вернуться, если, конечно, её окончательно не покорила новая страна. (14:14) Регулус? (14:15) Да? (14:15) Я не успел спросить тебя тогда, в туалете. Но мне все ещё любопытно, почему ты не уехал с Эваном в Польшу? (14:18) … (14:20) ? (14:20) Я тут, я просто не знаю, как тебе точно ответить. (14:20) После того как мы поговорили с Сириусом, я понял, что мне не нужна Польша. Я хотел улететь, потому что здесь меня ничего не держало. Но появился брат, с которым мы потихоньку налаживаем отношения и который скорее всего будет учиться в Великобритании, появилась надежда на то, что всё нормализуется. Если бы я уехал в Польшу, то заморозил бы все свои проблемы и не решил бы их так скоро. (14:21) Не хочется убегать от трудностей. Хочется наконец с ними разобраться и жить спокойно дальше. (14:21) Фрик. (14:22) Ты какой-то слишком взрослый и думаешь по-взрослому… (14:24) Как тебе живется с этим недугом? (14:24) Простатит похуже будет((( (14:25) И Джеймс, не уходи от темы. (14:25) Тебя нужно вытаскивать из этого дерьма, и мы с Сириусом уже кое-что придумали, когда обсуждали твое пугающее трудолюбие. (14:26) Хочешь собраться с девочками, Римусом и мародерами и поехать на ранчо к нашей отшельнице-двоюродной-тете Андромеде Тонкс? Она родила недавно и будет рада помощникам. (14:26) Столько лет мы дружим с Бродягой, и он ни разу не упоминал, что у его родственницы есть ранчо?! (14:26) Он и обо мне ничего не говорил. (14:27) У вас есть ранчо… (14:27) Я бы так не восхвалял времена колонизации Америки, особенно в наше время. (14:27) У неё там что, скотоводство? Сахарный тростник? ОТКУДА у Блэков ранчо? (14:28) Я никогда там не был и с Тонкс общался мало из-за родителей, но у Сириуса с ней больше налажен контакт, можешь спросить. (14:28) У тебя племянник или племянница уже есть? (14:28) Племянница, да. Спросишь её имя? (14:29) Это моё любимое хобби — узнавать, как на этот раз Блэки поиздевались над своими детьми. (14:29) Ну, у этого имени интересная этимология. И я бы советовал не шутить по этому поводу при Андромеде, Сириус научился у неё устраивать скандалы и сбегать из дома. (14:30) Мне перечислить созвездия, и тогда я отгадаю, как она назвала малышку? (14:30) Джеймс. (14:30) Кассиопея? (14:31) Это племянница мамы. (14:31) У меня опущены руки. Колись. Я сижу. (14:32) Её зовут Нимфадора. (14:33) Нормальное имя. Эльфийское. (14:33) Можешь не притворяться. (14:34) Прости, Регулус, но я обожаю твоих родственников. (14:34) И мне очень приятно, что ты предложил поехать вместе на ранчо. (14:35) Звучит как отказ. (14:35) Это не отказ, я просто чуть-чуть смущен. (14:36) Нам правда кажется, что тебе нужна такая эмоциональная разгрузка перед университетом, чтобы стало легче и ты развеялся. Никакого футбола. Никаких уроков, сомнений и работы. (14:37) На ранчо ты не сбежишь к своим дошколятам. (14:37) Вообще продуманно. (14:38) Спасибо тебе, Редж. Это прекрасно. (14:38) Боюсь немного за коров, но это прекрасно. Надеюсь, на меня не нападут нибелунги-карлики с дубинками, они чаще всего обитают в пещерах и густонаселенных мхом местах, иначе придется распространять листовки о моем похищении и я вряд ли найду форпост. (14:39) Хорошо, Джеймс. Мы тогда позже создадим чат для всех, чтобы определиться, когда выдвигаемся. (14:40) Окей. (14:40) Передай Нимфадоре по телефону, что у неё классное имя. (14:41) Нужно с детства внушать ей это, чтобы потом было легче смириться. (14:41) Оставайся с таким же обыденным именем, Джеймс, может быть, когда-нибудь ты поймешь, какого быть Блэком. (14:42) Повинуюсь тебе.