(Не)Беззаботная юность

Чан продолжает посматривать на дверь в их последний вечер перед вылетом. Словно ожидая, что вот-вот раздаться знакомая трель дверного звонка. Но время шло, в гостиной становилось все шумнее из-за собранного количества там народа. И вроде бы все были здесь. Однако взгляд Чана продолжал обращаться к двери. — Ждешь кого-то? — Джисон подходит почти неслышно, а может это Чан застрял в своих мыслях. — Кого-то, кто не придет, — горько усмехается старший, переводя взгляд воспаленных глаз на друга. — И даже если придет, то все бессмысленно. Джисон садится на стол, игнорируя и стулья, и выразительный взгляд Кристофера. Хан не выглядит грустным, только слегка уставшим и смирившемся. С отъездом, с переводом, с расставанием. Или с тем, что некоторым вещам не суждено сбыться. А некоторые люди могут приходить только во снах. Чан не знает, что у младшего в голове (никогда не понимал, хотя пытался всегда). Но тот выглядит так, словно знает о жизни чуточку больше каждого из присутствующих в квартире. И это злило, но больше печалило (Джисон ведь их личное солнце, их лампа настроения, но когда это было то). — Знаешь, Чани-хен, даже если это бессмысленно, иногда оно того стоит. А взгляд грустный-грустный. И улыбка печальная-печальная. — Потому что лучше сказать или сделать, чем жалеть потом всю жизнь. Даже если в итоге ничего не выйдет, попробовать стоит. Спрыгивает со столешницы, тянет рукава толстовки на пальцы и улыбается чуть ярче. У Кристофера сердце разрывается — улыбки Джисона тому причина. Джисон кажется хрупким и сломленным мальчиком. Вот только на деле он сильнее них всех (столько лет умирая внутри, но, не показывая никому) и смелее (а начать сначала, не возвращаясь к прошлому, не каждый сможет). И вовсе он не сломленный — поломанный на части, но собравшийся вновь по кусочкам и восставший, как феникс из пепла. Хани борется, сражается сам с собой за каждый миг счастья. И продолжает выигрывать, потому что знает, чего хочет. Чан думает, что это глупо. Вроде хен он тут, а на деле чувствует себя неразумным ребенком. (И мечтает о том, чтобы Хани вновь смеялся с той же беззаботностью, как это было раньше. А если раньше, то это никакого Хенджина. Вот только Хани ведь не согласится). — Вместо того чтобы ждать — сделай это сам, хен. Сделай то, что так ждешь от другого человека. И уходит, добивая своими словами напоследок. А Чан только думает, как же те двое друг друга поломали. А чинить, кто будет? Но из мыслей его вырывает дверной звонок. Бомгю стрелой подлетает к двери и открывает ее так широко, что чуть не задевает стоящих людей. Чану хочется приложиться ладонью к лицу, но все же не может скрыть улыбки от того, насколько Бомгю энергичный (его будто Джисон из прошлого заразил). А потом сбивается дыхание, ведь в дверях Ван Ирон собственной персоной. Жалуется на идущий на улице дождик, складывая ярко-желтый зонт и передавая его Бомгю. У Ирон в голосе все равно звучат немного восхищенные нотки (она любит дождь). И улыбка у нее такая красивая, а самое главное согревающая. И Кристоферу хочется сделать шаг навстречу, а потом он замечает, на кого направлена ее улыбка. Сзади нее находится Субин, помогающий снять слегка намокший плащ (зонтик то был один, шли то они вдвоем под ним). Он убирает с ее лица мешающиеся пряди волос, а Ирон позволяет ему и хватает за руку, потянув за собой. Тот ворчит, что даже не успел еще разуться, но Ирон только заливисто хохочет и не отпускает его. Чан отступает обратно в кухню, пытаясь переварить то, что увидел. Он понимает, что увидел то, что еще никто не осознал, кроме него. И даже если прошло время, отпускать кого-то все еще больно.