(Не)Беззаботная юность

Они пересекаются случайно. Давно не виделись, но Хенджин все еще помнит жгучую боль в челюсти и долго сходящий на нет синяк. И повторения ему вовсе не надо (как родителям то объяснять за что именно получен синяк, и почему не стал даже уклоняться). Но Бомгю только приветственно кивает ему и двигается, освобождая место. И Хенджин садится, вытягивая ноги, но все еще с подозрением косясь на Чхве. Ну, а мало ли тот снова полезет в драку (Чанбина, чтобы утихомирить, здесь нет). И Бомгю словно мысли его читает, потому что хмыкает и говорит. — Я же сказал, что больше не трону, — вздыхает и замолкает, ковыряя пальцем мягкую землю. — Мне в прошлый раз было достаточно, — Хенджин не говорит, что ему тоже. И оба молчат на этом, не то чтобы Хенджин хоть слово обронил с момента появления. Он тоску Бомгю нутром ощущает, ее отголоски в себе находит просто. Да и тот особо и не скрывает, что ему херово. Ну, а какой в этом смысл, когда все свои. Не такие родные, как раньше, но все еще повязанные на одном и том же. — Я думал, будет проще. Типа не в первый раз же, — голос Бомгю тихий, но до дрожи пробирает болезненностью. — Ломает по страшному. Хотя не это страшно. — Есть что-то страшнее? — голос Хвана хриплый от долгого молчания. — Да, — Бомгю кивает, вцепляется пальцами в свои коленки, и шепотом произносит. — Мы ведь даже не знаем, вернется ли хен. И это ведь страшно не только по меркам Бомгю (Хенджин даже представить подобный исход событий боится). Он ведь знает, почему Бомгю признается в своем страхе именно ему. Хенджин понимает, как тяжело, когда самый важный человек не возвращается. — Я был не совсем прав тогда, — внезапные слова младшего заставляют Хвана удивленно уставиться на того. — Это не только твоя вина. — Что? — а вот это Хван понять не может, как бы ни старался, как это не его вина. Бомгю вздыхает и не отводит взгляда от блестящей поверхности воды перед ними. Обхватывает себя руками за коленки, устраивает на них голову и молчит какое-то время. Хенджин его не торопит, ему в принципе торопится некуда (никто нигде больше не ждет, даже Йеджи, а Феликса он все еще не встречал). — Мы все в той или иной степени виноваты в том, что причин уехать для Хани-хена нашлось больше, чем причин остаться. Хенджин ощущает, как что-то внутри трескается. И удивляется, чему там еще осталось разбиваться. Итак, почти ничего не осталось, оно либо разбито им же по глупости, либо увезено человеком, что даже не попрощался. — Если бы только уделяли больше ему внимания, то обязательно бы заметили, как он мучается. Мы все проебались, Хенджин-хен. Просто кто-то больше, а кто-то меньше. Хенджин знает, что он проебался больше всех. Лелея свое «легко» с Йеджи, он потерял то, что дороже всего. Испугался. Хенджин ведь банально испугался. Ведь, как так можно зависеть от одного человека? Испугался, а что если однажды Хан проснется и решит, что он, Хенджин, не стоит его потраченного времени. И что тогда с ним станется? Потому и ушел первым. (Насовсем не смог, а вот Хани ведь сможет. Он не умеет делать что-то только наполовину. Ему полумеры не знакомы, либо целиком, либо никак.) Бомгю сжимается весь, делает себя еще меньше, чем он есть, и у Хенджина все внутри щемит. Бомгю младше даже Чонина, и они как-то об этом забывают. Хенджин ему ведь хен, а кто еще и кого тут учит. — Он мне обещал, что мы съездим в Пусан. Говорил, что обязательно побываем на море, — шепчет мальчишка, и правда, совсем ребенок еще. — А теперь вряд ли. — Съездите, — Хенджин перебивает решительно. — Хани никогда не нарушает своих обещаний. И кому, как не Хенджину, об этом знать? Джисон обещаний своих никогда не нарушает. А вот Хенджин — постоянно.