Title: red signal

      Одна за другой сменяются улицы, на каждой из них ярко горят гирлянды: будь то обычные или золотые дождики, еврейские звёзды или китайские фонарики. У нас, так-то, страна свободная, любой шлак принимает. Внутривенно тоже.              А Нью-Йорк — в особенности. Если попросить Сета вспомнить хоть одно Рождество, прошедшее в обычной семейной и тёплой атмосфере, он не вспомнит. И дело даже не в дерьмовой памяти — она у него, к сожалению, очень даже надёжная.              Вообще Рождество довольно противоречивый праздник. Ничего однозначного о нём Сет сказать не может, разве что бухать в этот день разрешено официально.       Подсвеченная статуя Свободы смотрит на него очень укоризненно, когда машина проносится мимо, даже не заострив на ней внимание. Этого ей и от туристов хватит. Есть дела поважнее: успеть до закрытия магазинчика Морганов недалеко от родных трущоб, там можно купить виски и сигареты по сниженной цене, а это ему нужно намного больше, чем вы сейчас представили.       Сет закупается здесь каждый год. Возможно, миссис Морган уже выжила из ума на старости лет и не знает, что к Рождеству цены везде взлетают выше чёртового Манхэттена и на этом можно круто заработать, а может, это такой вид благотворительности. В общем и целом будто бы и насрать, главное — успеть до десяти.              Он успевает. Конечно, это не смена на стройке или в баре, сюда опаздывать нельзя. Миссис Морган очень кинематографично стоит прямо на входе в магазин с трубкой в руке, а когда замечает машину Сета, улыбается и машет ему на полпути.              — Уж думала, не приедешь, — начинает женщина, поднося трубку к лицу. На ней чёрное пальто с каким-то неопознанным красным мехом на вороте и кожаные ботфорты на каблуке. Да таком, что Сет понятия не имеет, как она ещё на них стоит. Видимо, таким образом миссис Морган заменяет мужа. Для вдов, поди, все средства хороши.              — Как же мы в Рождество и без вас, — отвечает Сет, закрывая машину.              — Конечно-конечно, проходи, — она делает шаг в сторону, освобождая проход. Видимо, заходить сама пока не собирается.              Нельзя сказать, что магазинчик Морганов небольшой. Здесь есть и магниты со статуей Свободы и Манхэттеном, которые большинство людей, живущих здесь, вряд ли вообще когда-либо видели, и новогодние «волшебные шары» с водой и блёстками внутри, ёлочные игрушки и прочая праздничная чепуха, и что-то действительно дельное — например, хороший бурбон всего за пятнадцать долларов. Его понадобится много. Будь Сет более сентиментален, купил бы пару искусственных рождественских пуансеттий для девушек, чтобы сделать им приятно. Но он, слава сохранённым десяти баксам, слишком далёк от этой херни.              Он кладёт в корзину пару бутылок вина, в разы больше виски и несколько банок безалкогольного пива. Сет считает, что не пить — это кощунство. А не пить в Рождество это как история без Христа — бессмысленно. Иисус за нас страдал, чтобы мы могли праздновать как следует. А вы тут трезвостью хотите его труд перечеркнуть?       Впрочем, не ему их судить. Алкоголикам-наркоманам слова пока не дают. Кажется поэтому практически никто из этого района не голосует на выборах. Не их детям здесь жить, чтобы что-то выбирать.              — Берёшь количеством? — интересуется женщина, материализуясь в дверях. Сет не понимает, как можно так настойчиво игнорировать все звенящие на входе побрякушки и передвигаться абсолютно бесшумно.              — Отдаю долги, — усмехается Сет, кладя ещё одну бутылку в корзину. — А вы как отмечать будете? Дети приедут?              — Не знаю, — женщина слабо улыбается. — Может, и приедут. И тебе бы лучше мать навестить. Другого шанса может и не быть.              — Только если совсем выживу из ума, — смеётся Сет, поставив на кассу корзину. До ушей долетает слабое пиканье кассового — миссис Морган всегда пробивает товары по одному. Даже если они одинаковые. — Вряд ли на том заброшенном кладбище она всё ещё меня ждёт.              Он отходит к прилавкам напротив. Там — сувениры, мишура, палёные сертификаты в палёные отделы палёных брендов и тряпочки для машинных стёкол. Последнее ему и нужно.              — Всё-таки праздник семейный, — отвечает женщина, пробивая очередную бутылку виски. — Возьми хоть это, — она кивает в сторону прилавка, стоящего наравне с кассой. Там жвачки, конфеты, зажигалки и на самом верху какие-то бутылки. Пластиковые, прозрачные и лишь с одной наклейкой на боку.              — «Имбирный вихрь»? — читает Сет с наклейки и переводит взгляд на миссис Морган. — Что это?              — Имбирный чай. Моя мать варила его каждое Рождество, когда мы были детьми, — Сет слабо ей улыбается, слушая, словно ему открывают тайну всего мироздания. — И я варила его своим детям, — продолжает она с долей разочарования в голосе, — а потом они выросли, и варить стало некому. На дне бутылки есть ещё одна наклейка, это рецепт имбирного чая Морганов. Может, хоть так эта традиция будет жить.              Она улыбается, и в словах её самая чистая надежда. Сет не сентиментален, но будь он таковым, пустил бы скупую мужскую слезу.              — Ну, давайте две. И пачку «Eagle». По карте.              — Неужто зарплата?              — Добровольный грабёж. Счастливого Рождества, миссис Морган, — он собирает все пакеты и выходит из магазина под тёплый взгляд женщины. Было в нём всё-таки что-то родное.              Улицы вновь сменяются со скоростью света. Фотоны могут ему позавидовать. Сет знает, что в соревнованиях на скорость у него есть все шансы занять гран-при. Так же, как и в необдуманных решениях, долбоебизме и неоправданном риске. Кажется, это известно уже всем в «Красном сигнале» — так называется автоклуб, в котором Сет планирует стать ветераном.              Вот только в долбоебизме и всём выходящем равных ему точно нет, а вот в скорости — вопрос спорный. В последнее время. Но это и делает гонки такими интересными. До сих пор.              Сет замешан в этом, кажись, лет с пяти. Один из старших братьев, земля ему, как говорится, пухом, интересовался машинами если не всю, то большую часть своей жизни. Машина Сета — машина почившего пару лет назад старшего брата. Она его гордость, дитятко и самое ценное, что только может иметь обычный наркоман с южного Бронкса. Если бы не брат, Сет бы и вовсе не интересовался машинами, а значит, не интересовался ничем и умер бы лет в семнадцать. Сейчас ему двадцать три, и это самое огромное достижение и разочарование одновременно.              Брат таскал его по благотворительным выставкам, тратя последние деньги на два жалких билета, брал с собой на гонки и познакомил с компанией, друзьями и соперниками. Сначала Сет присутствовал на каждой гонке, как самый преданный болельщик, да и сейчас точно так же присутствует на каждой, но уже как участник. Ветераны клуба считали его прямым последователем и наследником старшего брата. Сет никогда не скажет этого вслух, но он гордится этим даже больше, чем когда-то заработанными белыми шнурками в кедах.              С каждой милей фонарей становится всё меньше и меньше, снега на обочинах появляется всё больше, а бурной человеческой жизнью здесь даже не пахнет. Эта трасса — бывший межгород, который больше не используется по своему прямому назначению. Повороты здесь отмечены сломанными шинами и остатками покрышек, которые бросали сюда ещё со времён сетовской юности, и это считается щедрым сервисом для таких, как они. Где-то на обочине валялись куски бетона и разбитого стекла, остатки когда-то разбившихся машин и предупреждающих знаков. А потом появляется тусклый неоновый свет заброшенного бара и трассы, и жизнь сразу становится лучше.              Машина останавливается с шумным скрежетом, оставляя после себя запах жжёной резины и чёрные следы на асфальте. Сет не благодетель и просто так покупать бухло на ораву здоровых — и не очень — лбов не стал бы, обстоятельства вынуждают. Пришла его очередь. Половину счёта оплачивает он, а оставшуюся половину делят на всех пьющих и возвращают купившему. Но все в клубе знают, что никто никогда не возвращает эту жалкую половину чека. Это почти второе правило клуба. Первое — никому и никогда не говорить о клубе.              К нему сразу подходят Хуан с Джессикой и Мэтт с Дэн. С Хуаном Сет знаком едва ли не со своего первого появления в клубе в роли зрителя. Он старше его на пару лет и брат в своё отсутствие просил оставаться с ним. Сет оставался и остаётся до сих пор. Хуан — надёжный человек, друг и товарищ. Всё по списку. Джессика — его девушка. Наивная и брезгливая, но Хуана любит. В целом, негативных характеристик на неё нет. Мэтт — бывший однокурсник, встречается с Дэн, которую можно назвать неплохой; к клубу его приобщил именно Сет. За них всех Гордон и убить готов, если потребуется. Он в целом за любую девушку еблет снесёт, таковы его принципы, но за этих двух тяга к восстановлению справедливости возводится в квадрат.              — Ты долго, — констатирует Хуан, протягивая руку. Сет её пожимает и коротко хлопает его по плечу, приобнимая. А потом замечает на нём какую-то странную красную шапку. Новогоднюю.              — А ты, смотрю, уже всем подарки разнёс, — усмехается Сет. Но смеётся тот, кто смеётся последним, потому что Джессика протягивает ему точно такую же красную шапку.              — Надевай, не выбивайся из общества, — говорит она максимально серьёзно, пока Сет смотрит на неё тяжёлым взглядом. Но, осознав, что на ней это не работает, всё-таки надевает эту херню себе на голову. — То-то же. Где пиво? Я уж думала, тебя черти унесли.              — А вместе с тобой и пиво, — продолжает Дэн, так же приобнимая его в знак приветствия. — Крампус убил сразу двух зайцев.              — А я скоро убью вас, — обнимая её в ответ, говорит Сет. — Должны же мечты исполняться хотя бы в Рождество.              Дэн смеётся, обходя машину и верно пробираясь к багажнику. Она забирает две бутылки пива, одну кидает Джессике, а потом уходит. Не женское это дело — таскать пакеты с бухлом. Но как пить — они первые, это же другое.              Хуан и Мэтт забирают два пакета, оставляя Сета наедине с остальными. Третье правило клуба — не показывать сразу всё количество алкоголя, что у тебя с собой. Последствия будут неблагоприятными. Сет берёт ещё один пакет, а два оставшихся закрывает в багажнике.              Недалеко от бара, едва ли не под светящийся неоном аркой, горит костёр. Массивный и очень тёплый. И дело, наверное, даже не в огне.       Вокруг него помещаются практически все: и Эндрю, и Аарон с Кейтлин, и Хуан с Джессикой, и Уокер с Моро, и даже Морияма с Рейнольдс в обнимку. Последних он увидеть не ожидал. Вообще.              — Разве золотая молодёжь не должна встречать Рождество в лицемерном семейном кругу с просекко за сто шестьдесят баксов? — усмехается Сет, подходя к ним. Он пожимает Рико руку и приобнимает Элисон. Как бы ни хотелось выёбываться, они знакомы давно. Дань уважения потраченному на них времени отдать нужно. — Сто шестьдесят за бокал. Понижаете ставки.              Сет оставляет перед Рико бутылку вина и виски. И несколько стаканов. Кто возьмёт, тот возьмёт, но разливать будет Рико. Нужно же ему хоть чем-то по жизни заниматься.              — А ты разве не должен караулить дозу на обочине? — метает стрелку Элисон, смеясь.              — Один-один, — подмигнув, резюмирует Сет и проходит дальше.              Он оставляет алкоголь у всех, кому считает нужным, а другие бутылки ставит под стол с закусками. Половину из них, скорее всего, Джессика, Дэн и Кейт готовили самостоятельно, а другую половину, должно быть, докупила Эллисон. Рико приготовил мясо — Сет видит большое блюдо по центру этого стола. Это мясо любят все, вполне вероятно, что он готовит человечину в кисло-сладком соусе. Но это действительно вкусно.              В конце концов, Сет наливает виски себе. Ебал он в рот бегать и ухаживать за всеми, не инвалиды, сами справятся.              Единственный инвалид, кому Сет может налить самостоятельно, это Дэй. Правда, без подсыпанного мышьяка не обойдётся. Но в этом и заключается его цель.              Он, как и Морияма, появляется на горизонте как лось, неожиданно выскочивший на проезжую часть. Не заметишь его — умрёшь; заметишь и ничего не сделаешь — умрёшь; заметишь и попытаешься что-то сделать — с вероятностью в пятьдесят процентов всё равно умрёшь. Кевин — приёмный сын в доме Морияма, но, тем не менее, имеет всё, что имеет Рико, в абсолютном равенстве. Они держат новый автомобильный салон недалеко от центра Нью-Йорка. Бентли, ролс-ройс, порше и теслы — всё к ним. Какая жалость, что Сет совершенно не их целевая. Было бы неплохо вынести горе-начальникам и их сотрудникам все мозги. Выесть их все чайной ложечкой.              Но это остаётся в мечтах. Да и в целом, Гордон так категоричен к ним только потому, что они, представители высшего сословия последней ступени иерархической лестницы Нью-Йорка, втиснулись в «Красный сигнал». В мир, где каждый день может стать последним, в мир, где тебе нечем будет заплатить за свои жалкие двадцать квадратных метров на окраине Бронкса, в мир, где доза важнее родной матери, а под подушкой, если таковая вообще имеется, всегда лежит пушка.              На первый взгляд им здесь не место. И если о выборах президента их независимой и цветущей страны голосовать точно не ему, то вправить мозги зажравшимся мальчикам с Манхэттена точно ему по праву.              Кевин, конечно, тоже здесь. Стоит поодаль вместе с Нилом и что-то бурно обсуждает. Возможно, в очередной раз промывает рыжему мозги своей мнительностью. Нил среди них всех самый мелкий — ему, дай бог, хотя бы восемнадцать есть. Он прибился к клубу недавно, его где-то отрыл Эндрю. Его Сет не очень-то и выносит, но за Нила спасибо сказать может. Нил — крутой парень, познавший жизнь слишком рано. Сет видит в нём искажённое отражение себя. Возможно, именно это играет большую роль в их беспрекословном понимании. Но Гордон гордится тем, что в случае проблем, первый, кому Нил что-то скажет, это он.              — Гляди, так и спиздят твоё золото, — кидает Сет Эндрю, вернувшись к костру. Он поворачивается в том направлении, откуда пришёл Сет, а потом закатывает глаза. Моро, сидящий по другую сторону от Эндрю, усмехается, что-то нашёптывая Рене на ухо. Вот так и рождаются сплетни. Кто ж знал, что Жан — главная сплетница. Хоть медальку вручать.              — Придурок, — отвечает Эндрю, но ещё с секунду задерживает взгляд на Ниле. Его всё так же легко спровоцировать.              Сет отвлекается на Хуана, который увлечённо рассказывает о том, как уделал Мэтта пару часов назад. Иногда Сету кажется, что это он никогда не покидает «Красный сигнал», но эти двое даже могут с ним посоревноваться. В целом, Сет не против соревнований чуть ли не с первым встречным. Это выброс адреналина, разгрузка мозга, подпитка его мужского эго.              — А помните, как я впервые забрёл сюда? — спрашивает Мэтт, глядя на Сета и Хуана. Они как-никак ветераны среди местной молодёжи.              — Да, без денег, одежды и на скорости две мили в час, — усмехается Хуан. — Я тогда подумал, что ты, ёбанный шкет, что-то выглядываешь, и через минуту как заорут сирены.              — Да-да, я тогда снова подсел, — смеётся Мэтт с каплей разочарования.              Мэтт впервые появился здесь четыре года назад. В канун Нового года. Тогда в «Красном сигнале» ещё не было ни Миньярдов, ни Дэя, ни Уайлдс. Хуан даже не мутил с Джессикой — они вообще друг друга не знали. Да и клуб, в целом, проживал свои не лучшие годы. Скорее наоборот.              Бойд, с минимумом вещей — если таковым можно назвать его наполненный ненужным барахлом бус, — и двумя долларами в кармане, остановился прямо перед неоновой вывеской. Тогда она даже не была неоновой — таковой её сделать помогла как раз таки его мать. Он был под кайфом. Сет даже не знает, что именно Мэтт тогда принял, но отхода у него были мощные. Может, конечно, так ему казалось на ряду с собственным отходняком и похмельем, первое января всё-таки.              Какое-то время Мэтт жил в общаге с Сетом и Хуаном. До того, как…              — А Эндрю потом тебя снимал, да? — откуда-то слышится женский голос. Видимо, это Джессика. За этот промежуток времени она знает даже меньше, чем сама себе представляет.              — Ага, снимал, — встревает Сет, не давая Мэтту ответить. — Я его тогда чуть не убил нахуй.              До того как появился Эндрю. Он накачал Бойда какой-то дрянью. Почему все схавали это дерьмо, Сет понятия не имеет. Сам он не хиленько разукрасил ему личико, хотя за такое и этого было мало. Там и до летального было рукой подать. Ёбанный благодетель, блядь.              — Я ненавидела его за это, — продолжает марафон ненависти к Эндрю Дэн, — Мэтту было пиздец как хуёво. Методы Эндрю — беспросветный пиздец.              — Согласен, — Аарон опустошает стакан виски в один глоток. Мэтт и Дэн сразу осекаются, словно докоснулись до чего-то запредельно горячего. Миньярды редко вклиниваются в эти задушевные разговоры, хоть что-то связывает их с Сетом. — Этот мудак три ёбанных дня держал меня в ванне, чтобы я перестал нюхать. Кстати, не помогло, — Кейтлин на его коленях ёжится. Сет усмехается.              — Конечно, потому что он идиот, — Гордон кидает взгляд в сторону обвиняемого. По одной и той же статье как минимум дважды. Будь он копом, они бы все уже сели. Хотя бы Миньярд — из вредных побуждений. Его уж Сет слишком недолюбливает.              — Ты поэтому впрягся за него перед копами? — саркастично тянет Элисон. Эндрю усмехается.              Но Элисон Сет тоже терпеть не может. Нельзя посчитать, сколько раз она ему снилась как в самых пошлых порнофильмах, сколько раз он мечтал о существовании бесконечных вселенных, в одной из которых они вместе растят двух детей, он никогда не употреблял, а она никогда не пыталась его разлюбить. У него никогда не было шанса, но когда-то была надежда. Когда-то, пока не появился Рико. И чёртов Кевин, блядь, Дэй.              — Если бы я не вмешался, их бы накрыли, — оправдывается Сет, — они же всё делали для того, чтобы попасть под статью.              — Но мы не были виноваты! — восклицает Нил откуда-то из-за спины.              — Отделались лёгким испугом, — нотирует Сет, вставая, чтобы поздороваться с Нилом. Он жмёт ему руку, приобнимает, но садиться обратно не собирается. Освобождает рыжему место возле его конченного не-бойфренда.              Слушать эти пьяно-ностальгические бредни уже порядком надоело. Ну, или он просто находит оправдание своим действиям, кто знает.       Сет оглядывается, и первое, что бросается в глаза, — Кевин. Такой идеально собранный, элегантный и манерный даже в условиях пыльного недо-застолья у забытой всеми трассе.              Сет думает недолго. Ноги будто сами ведут его к нему, мозг сразу придумывает, что сказать, а рот — говорит. В целом, механизм отработанный.              — Не надоело ещё в сторонке стоять? Там, между прочим, великая культура. Культура великих, — он усмехается, поправляя себя же.              — Даже тебе уже надоело слушать эти байки, — отвечает Кевин, выгнув бровь.              — Я слушаю их уже лет десять, имею возможность. А вот таких, как ты, раньше здесь быстро раскидывали по понятиям, — Сет отпивает из стакана виски и возвращает взгляд на Кевина. — Как рука?              — Нормально, — резко отвечает Дэй, явно показывая, что говорить об этом не желает. Но Сет будто бы хуй клал на его желания.              Кевин сломал руку совсем недавно. Может, пару недель назад. Он должен был поехать в Германию на международные соревнования, проводимые ежегодно. Впервые от всех организаций штата выбрали его. Он должен был презентовать лучший из лучших автомобилей по всем характеристикам: внешний вид, обустройство, двигатели и система автоуправления, и самое главное — скорость и преодоление дорожных препятствий.              Но он был громко отстранён и высмеян прессой. Конечно, это не что-то нелегальное и сломать руку, ногу, ключицу или палец может любой человек в любую минуту, но второй раз перед важным соревнованием — только Кевин. Только Дэй.       Несколько лет назад произошло то же самое, но в ещё более глобальных масштабах. Дэй — бывший спортсмен, который не смог продолжить карьеру за счёт травмы, и нашёл себя в автомобилях. В скорости. В адреналине и драйве, которые не вредят руке, но равносильно вбрасывают дофамин и эндорфины.              Тогда ему сочувствовали, присылали букеты цветов и килограммы апельсинов в больницу. Писали в новостях и на его почту много слащавых и слезливых слов, сочувствий и обнадёживаний, но врачи практически сразу сказали, что в профспорт ему уже никогда не вернуться.       Сет знает эту историю со слов Аарона, ведь сам с Кевином тогда ещё не был знаком.              Сейчас же никто не шлёт ему цветов, открыток и апельсинов. Никто не присылает на почту хороших слов и надежд на скорейшее восстановление.              Это то, чего от него и ждали, потому что «это же Кевин Дэй». Потому что «наверное, это всё специально, чтобы не пришлось принимать очередное поражение».              Будь Сет наблюдателем со стороны, подумал бы так же. Потому что никому нет дела до того, что происходит на самом деле. Люди ждут результат — и это нормально. Тем более, когда речь идёт о деньгах, а на Кевина их ставили столько, сколько Сету никогда даже не снилось.              — Врёшь, — цедит Сет, а Кевин здоровой рукой забирает у него полупустой стакан и опустошает его до дна.              Сет знает, что он врёт. Знает и то, как вселенная Дэя схлопнулась, оставив после себя лишь пепел ядерного огня.              Но даже после ядерной зимы тепло возвращается. Это далеко не сетовское дело, он никогда не был благодетелем или, ещё хуже, примером для подражания, но иногда хочется просто взять и разъебать его череп об асфальт. Потрясти голову, вставить мозг на место и открыть ебучие глаза на представленные возможности, которых настолько много, что для перечисления не хватит нескольких листов А4.              — Вся эта хуйня из-за твоего ебучего нытья, — Сет резко отрывается от стены, которую подпирал всё это время, и делает шаг вперёд. Огонь рывками подсвечивает лица, а мягкий смех поодаль приземляет. — Ты стоишь тут, как придурок, в ожидании чуда. Или, думаешь, они, — он кивает в сторону костра, — тоже так считают? Как те, кто делает на тебе и таких же идиотах, как ты, деньги? — презрительный смешок вырывается сам. — Тогда вали нахуй отсюда. И не возвращайся.              — Да что ты вообще понимаешь?! — он выпаливает слова, сводя брови к переносице. Сет слышит в его голосе злость и каплю отчаяния — вот и славно. — Тоже мне, эксперт.              — А ты? Ты сам хоть что-то понимаешь? — Сет продолжает, давит, пока взгляд Кевина словно пронзает собой его собственный. — Что пережили все они? Сколько раз их пиздили, в жопу ебали, забирали последнюю копейку, у скольких сдохли родные? Сколькие жрут один кусок чёрствого хлеба неделю? Вот и не строй из себя самого униженного. А если так хочется, поплачь папочке, пусть скинет денежку на профессионального психолога.       Сет никогда не мог похвастаться знаниями в психологии. Не мог и судить, какие слова точно сработают на том или ином человеке. Но Сет точно знает, что будет дальше. Не потому, что он нашёл какой-то особый подход к Кевину, а потому, что его поведение идеально вписывается в то, как Кевин воспринимает этот мир.       — Пошёл нахуй, — кратко отвечает Кевин, и Сет замечает, как расслабляются его плечи. — Не будь у меня сломана рука, я бы тебе въебал.              — Взаимно, — фыркает Гордон, отворачиваясь. — Пошли, пока моя гуманность не улетучилась.              Кто-то мог бы послать его на хуй ещё раз. Или въебать гипсом по голове с такой силой, что пришлось бы вызывать скорую. А так как услуги медицинской помощи здесь дорогие, никто бы этого не сделал, и Сет бы умер в муках или очнулся спустя пару часов. С запёкшейся кровью и выбитыми зубами.       Зная его везучесть, произошло бы второе. То, чего он желает, не происходит никогда. Ну, или почти никогда.              Сет знает Кевина. Знает и то, что он пойдёт за ним. Знает, что сядет рядом, что стерпит масляный взгляд Рико и проигнорирует все остальные — тёплые, облегчённые, спокойные и презрительные. Но Кевин — часть корабля. И будет его частью, пока корабль будет плыть, даже если он сам так не считает.       Около костра всё ещё травят байки. Он отвешивает Хуану подзатыльник со спины, заставляя его подвинуться. Он говорит, что Сет охуел, но просьбу выполняет.       Гордон под усыпляющий голос Рене разливает бутылку виски, которая стояла всё там же, где он её и оставил. И наливает ещё один стакан — для Кевина.       Он единственный инвалид, которому Сет готов наливать бухло без ворчаний.       — Ну что, глобальное потепление всё-таки остановлено? — усмехается Нил, окидывая их взглядом. На его плече — рука Эндрю.       Он приобнимает Нила, словно ограждая от "нежелательного" Гордона. Сет усмехается.       — Черепашки больше не жрут пластик и нефтеотходы.       — В отличие от нас, — Хуан поднимает пластиковый стаканчик, — которые жрут всё, что горит, пьётся и не убивает с первого раза. За нас. Чтобы и в следующем году нам было о чём жалеть.       — Отличный тост, — Рико усмехается и тоже поднимает стакан. — Оптимизмом так и прёт. Не писать тебе счастливые финалы.       — Оптимизм — это когда ты думаешь, что до следующего года доживёшь, — парирует Сет. — А у нас планы поскромнее.       — Выпьем за скромность, — вставляет Рене с лёгкой улыбкой.       — А я бы выпил за то, что мы всё ещё здесь, — говорит Мэтт, оглядывая собравшихся. — Несмотря на весь этот бардак вокруг. Каждый из нас.       — Ну, раз пошла такая душевность, — Элисон откашливается, поднимая стакан, — за рождественское чудо. Хоть одно, но может быть.       — Или хотя бы за то, чтобы костёр не потух, — добавляет Аарон с серьёзным лицом, заставляя всех рассмеяться.       На его ладонь падает первая за эту ночь снежинка.       Сет смотрит на огонь, а потом делает ещё один глоток.       — За нас, — наконец говорит он. — Чтобы пластик, нефть и всё дерьмо этого мира всегда проигрывали людям, которые хоть чего-то стоят.       — Это спорно, — усмехается Кевин и тоже поднимает стакан.       Помечтать о том, что каждый в «Красном сигнале» чего-то стоит не вредно. Они стоят всей вселенной, по крайней мере, друг для друга.       Но никогда об этом не скажут. Даже друг другу.       Тишина на мгновение охватывает их, а потом кто-то произносит тихое «с Рождеством», и голоса снова смешиваются, заполняя ночь.       Снегопад усиливается, поднимается ветер. Время близится к полуночи. Когда брат был ещё жив, примерно в это время они всегда выезжали в центр города. Там всегда много людей, суеты и дружелюбная атмосфера. В канун Рождества чудо может произойти с каждым, даже с самым первым номером в «списке плохишей» Крампуса.       — Покатаемся? — предлагает Хуан, прерывая поток сетовских мыслей. — Эти любезности уже в глотке стоят.       — По машинам, — смеётся Мэтт, тут же поднимаясь с места.       Он укутывает Дэн в свою куртку, подавая пример всем остальным. Жан обвязывает шею Рене шарфом, Рико запахивает шубу Эллисон и целует её в макушку, а Хуан обнимает Джессику. Где-то сбоку Эндрю перешёптывается с Нилом, а Аарон берёт за руку Кейтлин. Наверное, в очередной раз даёт обещание быть осторожным.       И только Сет с Кевином остаются на месте, хотя скорость и адреналин нужны им сейчас больше всех.       Но это ненадолго. Сет кидает Кевину полупустую бутылку, он подхватывает её с возмущённым воплем и сразу же отпивает из горла.       — Поехали, — он встаёт с места, опираясь ладонью о плечо Кевина. — Если не боишься.       — Кого? — Кевин скидывает руку Гордона с себя и встаёт следом. — Тебя?       — Скорости, — усмехается Сет.       Кевин в ответ лишь фыркает. Словно не Сету давать ему предостережения о высокой скорости вождения, хотя, может, и правда не ему. Сет знает, что в их "домашних" гонках Кевин не выкладывался на полную.       Может, и не Сету давать ему предостережения, но ведь кто-то должен. Хотя бы потому, что Кевин, в отличие от остальных, всё ещё считает, что всегда может контролировать ситуацию. Сет знает лучше. Никто из них ничего не контролирует: ни машину, ни скорость, ни собственную жизнь.       На парковке пока ещё стоят машины Аарона, Жана и Мэтта. Сет вырисовывает на заснеженном капоте Миньярда мужской половой орган и довольно оглядывает свой шедевр. Кевин за его спиной цинично цокает. Сет практически видит, как он закатывает глаза.       — Ничего ты не понимаешь в искусстве, — пожимает плечами Сет под громкий гудок. Он поднимает глаза и застаёт угрожающую мину Аарона.       Угрожающим блондинчика в сто пятьдесят сантиметров от земли назвать нельзя, но Аарон определённо пытался так выглядеть.       Сет выставляет ладонь, почтительно прощаясь, и отходит к своей машине, утягивая Кевина за собой. Гул двигателя Миньярда с угрозами справляется куда лучше него самого.       — Ведёшь себя как ребёнок, — говорит Кевин, пристёгивая ремень.       — Когда-то же надо начинать, — отвечает ему Сет, кинематографично закатывая глаза.       Аарон круто разворачивается в паре сантиметров от машины Сета, и тогда уже сам получает громкий гудок и гул заведённого автомобиля. Машина резко трогается с места, Сет видит, как Кевин цепляется за поручень, но ничего не говорит. Ему привычно. Привычно видеть и чувствовать, как Сет ведёт машину, словно играя с судьбой, — быстро, грубо, нахально. Сет знает, Кевину это нравится точно так же, как и ему самому.       Именно поэтому он такой особенный.       Может быть, в скорости Сет и не номер один, но в рейтинге конченных долбоёбов на дороге равных ему нет. Именно поэтому, когда где-то на трассе Аарон кидает машину в занос, словно проверяя его на смелость, Гордон подрезает его так резко, что машина Аарона едва не вылетает на обочину. Фары позади начинают моргать, а сигнал гудит так, что его слышно даже сквозь рёв двигателя.       — А вдруг она беременна? — резко выдаёт Дэй с соседнего сидения, когда машину заносит на очередном повороте. — Ну, Кейт. Она даже не пила сегодня.       — Ты придурок, что-ли, — отвечает Сет, переключая передачу и ловко выравнивая траекторию движения. — Вот из-за кого сплетни рождаются. Лучше о чём-то более важном подумай. Как надрать зад Аарону, например.       Кевин усмехается и снова отпивает виски. Сет наблюдает за ним самым краешком бокового зрения.       Миньярд не сдаётся — он набирает скорость, догоняя, но Сет не собирается отдавать лидерство. Он выжимает педаль газа и резко сворачивает на узкую грунтовую дорогу, срезая путь.       Сет не уделял внимание тому, куда они едут. Но он знает одно: традиция гласит о молчаливом параде машин «Красного сигнала» на главной площади. Автомобили выстраиваются в ряд сами собой, будто по какому-то негласному договору.       Так происходит каждый год. Они не стремятся привлекать лишнее внимание, не пытаются развлечь толпу или спровоцировать копов. Их цель — хоть на миг стать частью чего-то большего: общего праздника, наигранной толерантности, отражения культуры. Убедиться, что все они равны и едины хотя бы один день в году. Хотя бы один день здесь нет иерархии, конфликтов и разделений по тем или иным принципам.       Когда Сет выворачивает обратно на трассу, Аарона рядом нет. Возможно, он уехал далеко вперёд, возможно, остался позади. Сет сбавляет скорость и обращает взгляд на Кевина.       — И сколько тебе ещё это терпеть? — он кивает на загипсованную руку.       — До конца новогодних выходных, — отвечает Кевин. — Идти туда третьего января к пьянющим врачам не имею желания.       — Точно, ты же у нас голубых кровей, — усмехается Сет, на что Кевин громко цокает. — Когда-то я попал в больницу вечером тридцать первого декабря. В травмпункт, — Сет поднимает указательный палец, заостряя на сказанном внимание, — вот это был полный пиздец. А тебе всего-то гипс снять.       — Всего-то? — переспрашивает Кевин, будто это — конец его личности.       — Всего-то, — тянет Сет, сворачивая в город.       Он переводит взгляд на зеркало и замечает на задних сидениях полупустой пакет. Кевин прослеживает за движением чужих глаз и одним глотком допивает содержимое бутылки в руках.              Сет знает: он имеет в виду, что не даст ему бухать прямо за рулём.       — Не бойся, — со смешком продолжает Сет, — алкоголя в салоне больше нет. Только чай.       — Чай? — недоумевающе переспрашивает Кевин. — Какой к чёрту чай?       — Обычный, имбирный. В больничку поедешь, попроси, чтобы тебе слух проверили заодно, — он сильнее сбавляет скорость, чтобы можно было отвлечься от дороги. — Подержи, — Сет отпускает руль одной рукой и тянется назад.       Кевин цепляется за руль, пока он вылавливает пакет с задних сидений и достаёт две небольшие бутылочки с красной наклейкой. Показывает их Кевину.       — «Имбирный вихрь»?       — Имбирный чай. Мать миссис Морган варила его каждое Рождество, когда она была ребёнком, а она варила его своим детям, — он практически дословно передаёт слова, сказанные женщиной пару часов назад.       — Ясно, — смеётся Кевин, — она опять промыла тебе мозги какой-то фигнёй.       — Ну, вообще-то, — оправдывается Гордон, чтобы не выглядеть придурком, идущим на поводу у женщин за шестьдесят, — иди на хуй, короче. Либо открывай, либо руль держи. Либо сейчас вылетишь из машины.       Кевин вновь смеётся, но забирает бутылки. Сет не следит за ним напрямую, но боковым зрением улавливает его улыбку.       В следующую секунду он уже протягивает ему открытую бутылку с чаем, пока прокуренный салон заполняется запахом пряной свежести.       — А ничего так, — кивает Кевин. — Что она там наварила такого?       — Там внизу должен быть рецепт, — пожимает плечами Сет. — Эта женщина уж очень хочет, чтобы традиции её семьи стали нашими общими.       А потом Сет налетает на какую-то кочку. Кевин проливает чай на джинсы.       — Придурок, — он одаряет Гордона испепеляющим взглядом. — Лимон, корица, корица и гвоздика, — зачитывает Кевин, — практически глинтвейн.       — Это его версия для детей, — усмехается Сет. — Как закончишь с анализом, сообщи. Поедем нормально.       Кевин закрывает бутылку и кивает. Сет выжимает педаль газа.       Постепенно на обочине появляются фонари, бесконечные ямы и кочки уменьшаются в геометрической прогрессии. Сет открывает окно и понимает, что даже воздух становится другим. Таким же убитым и сухим, только цивилизованным. Он замечает перед собой машину Хуана и Рико и поддаёт скорости.       Через пару десятков миль перед ними предстанет главная площадь. Через пару десятков миль Сет припаркует машину, облокотится на капот и кинематографично закурит. Через пару десятков миль на глаза попадётся миссис Морган с детьми и внуками. Они будут фотографироваться у главной ёлки, счастливые и все в снегу. Сет тепло ей улыбнётся и проводит взглядом всю её семью.       Через пару десятков миль Аарон с радостным возгласом закружит Кейтлин на руках, Эллисон поцелует Рико, Нил возьмёт Эндрю за руку, Джессика и Дэн зажгут бенгальские огни, пока Хуан и Мэтт будут стоять за их спинами, сложив руки на груди, а поодаль будут миловаться Жан и Рене.       Потом народ наконец вспыхнет криком: «С Рождеством!», а Сет впервые поцелует Кевина. И на душе почему-то станет легче, а в голове появится надежда.       Может, он и доживёт до следующего года.       Ведь Сет никогда не получает то, чего желает.       Разве что через пару десятков миль.