Мистраль

      Тяжёлые веки неожиданно распахнулись.       Окружающее пространство было залито алым маревом. То был стелющийся во тьме туман, оседающий на языке терпким металлическим привкусом, который не был способен перебить даже разнообразные блюда и напитки.       В моих руках был бокал со сладким, розоватым напитком, украшенном плавающей на поверхности спелой клубникой.       Мерзость намертво прилипает к влажным поверхностям рта.       Мой язык медленно прошёлся по влажным губам, пока взгляд скользил по лакированному деревянному столу, забитому изысканными явствами. От приторной сладости до острейшего пламени, от нежнейших напитков до резких, валящих на повал с одного глотка; всё для толпы искушенных гостей.       Лица сидящих за столом приглашённых закрыты тянущимся из далека алым туманом, который игриво скользил по дорогой шёлковой ткани традиционных одежд всевозможных цветов. На чёрно-алом фоне пестрели яркие наряды, сливались с окружением тёмные тона одежд.       Глаз всего лишь краешком цепляется за мелькающий над столом рукав моих одежд, но это притягивает всё моё внимание. Маленькие, словно намеренные полупрозрачные клубы алого тумана не скрывают чёрноту хаори поверх нижней рубашки с высоким воротом, заправленного белым поясом оби в такого же светлого оттенка хакама. Внезапно ворот душит.       Слух режет стук деревянных сандалей. В традиционной сидячей позе за столом не могу увидеть свою обувь, остаётся о лишь догадываться.       Привлекать внимание незнакомых мне существ своими движениям станет страшнейшей ошибкой. Когда оказываешься в незнакомой обстановке, не в силах вспомнить, как здесь оказался — веди себя естественно, мимикрируя под окружающее тебя действо. И, быть может, это спасёт жизнь.       Надет на мне мужской наряд, так часто мелькавший в родовом гнёздышке. Уверенна, узнала бы его я даже с закрытыми глазами.              Смесь аппетитных запахов увлекает за собой. Внезапно оказалось, что ничего важнее угощений нет. Желудок призывно урчал, призывая схватиться за самое питательное блюдо за столом. Кому нужна эта розовая сладость, когда перед тобой лежит пряное мясо в алкоголе?       Моя рука за мясом потянулась, по дороге захватив и тонкацу с овощами.       Притвориться своей, обычной и одурманенной легко; почти что воздушное мясо во рту просто таяло, удовлетворяя потребность в еде вкусной и питательной. Жевать, смотреть в свою миску, забитую до отказа, не обращая внимания на тонущую в алом мареве залу.       Всё хорошо.       И всё же вижу боком, как гости всех мастей руками или их подобием тянут еду к себе, до отвала набивая брюхо.              Я такая же.       Мои пальцы до побеления сжимают гладкое дерево палочек. Уговорить своё тело расслабиться чуть сложнее, проще скрыть пальцы тканью платка, даже если это некультурно.       Почти что в самом центре сидела я, по правую руку от виновника торжества. К нему спешат безликие люди в одинаковых нарядах священнослужителей. Слуги ли? Их поспешные движения переполнены желанием угодить своему господину, все подношения лишь для него: шикарная еда, божественные напитки и табак для заправки кисэру.       Алое марево тумана пугливо разбегалось из-за движений суетящихся людей.       Мужчина тянет ко мне руку. Всего секунда на разглядывание толстой длинны ухоженных пальцев, перед тем как тянущая сила увлекает меня в бок, к нему. Из моих пальцев с глухим стуком выпадают палочки.       Поцелуй отвратительно влажный.       Его сухие губы обжигают болью. Кожа под жёсткими пальцами полнится ярким цветением синяков. Нетерпеливо дёргает он оби, скидывает хаори вниз, оставляя меня в одной рубашке и соскальзывающих без пояса хакама. У поцелуя землистый привкус табака, в котором тонет пряности съеденного мяса.       Откидываю голову назад, позволяя его губам скользнуть по ярёмнной вене.       Не пустит кровь и хорошо.       Волнение сдавливает грудь, тяжёлым камнем падая куда-то вниз, до самой матки. Мои бёдра трутся друг об друга то ли из-за волнения, то ли из-за…       Раздавшаяся мелодия сямисэна заполняет это мрачное место светлой искрой искусства. Его это не отвлекает, зато мне — отвлечение. Маленькая спокойная гавань в безумии порочности неизвестного места.       Чудесный день.

***

      Проснулась никакая.       Спина и до этого ныла после двенадцатичасового перелёта, но теперь… Боль игривыми языками пламени ласкала позвонки, со всей жадностью ненасытного любовника. И это, пожалуй, самый жёсткий секс, который у меня только был.       В голове был какой-то белый шум, сквозь который прорывались лениво текущие, отрывочные мысли: встань, сходи в душ… на то, чтобы обработать поступающие запросы, уходило достаточно много времени.              Когда я встала, в глазах и вовсе потемнело.       Тело мстило за ночь, поддаваясь моей воле с трудом, через всевозможные муки затекших конечностей и горящих мышц. Чтобы нормально разогнуться, пришлось некоторое время помучиться.       Видимо, в сорок лет обращусь прахом.       Я так постояла, тупо зависая в стену, прежде чем двинуться в душ.       Если у студентов были общие душевые, туалеты и кухня, то у преподавателей были целые апартаменты. К комнате прилагалась личная ванная комната и маленькая кухня, которой я почти не пользовалась. Так, хранила пиво с лапшой быстрого приготовления.       Для преподавателей все удобства.       Пока расчёсывалась перед зеркалом, заметила, что начали проглядываться чёрные корни. Сами волосы на ощупь больше напоминали жёсткую солому из-за долгих лет осветления. Матушку бы инфаркт хватил, увидь она это.       Как же это — девочка, с за волосами не следит.       Позор.       Переодевшись в другой комплект учительской формы, в которой длинная юбка сменилась шортами с колготками. Надела белую майку под стандартный, летний пиджак.       На улице в преддверии лета царствовала жара — нещадно палило солнце, нагревая землю. Даже открывать окно не было смысла, ибо проникающие сквозь стекло солнечные лучи неприятно пекли кожу. В такие моменты радуешься тому факту, что являешься вентилятором на ножках.       Пиджак важная часть формы.       От директора — деда с деменцией — можно и по шее получить.       В Японии вообще не очень любили индивидуальность. Все должны быть маленькими винтиками в действующей системе, послушной частью чего-то большего. В школах запрещают любое проявление себя — красит волосы, пользоваться косметикой, делать пирсинг или тату.       И хоть требования к шаманам — сборищу наглухо отбитых сумасшедших — гораздо мягче, сохранялось общественное неодобрение. Кланы предельно консервативны, как и сами старейшины.       Спасибо и на том, что имеем.       Так что директор, будучи приверженцем традиций, требовал носить форму на рабочем месте.       На своей кухне быстро заварила острую лапшу. С такой шикарной «диетой» доктор пророчил мне раннюю смерть, а я, вообще-то, умирать не собиралась. Дожить до седых волос в этот раз хотелось больше. И на море уехать.       Поела, выкинула оставшийся пластик и пошла на поиски студентов.       Третьекурсников в техникуме не было — их отправили на очередное задание. На задание их отправляют всё чаще, а теоретических занятий остаётся всё меньше. Но зато отыскала на улице отдыхающих второкурсников.       Со студентами никакой близости у меня не было. Необходимый преподавательский минимум я выполняла, но наставником для них оставался Яга. К нему они бегали за советом, коли то было необходимо им.       Так, думаю, лучше.       На втором курсе училось всего два студента. Сбежавший из своего клана Камо Иошито — очередной неудавшийся ребёнок, которому не досталась клановая техника. В последнее время эта проблема в кланах становится очевидной. Всё меньше детей наследуют клановые техники. С ним училась вышедшая из семьи не-шаманов Фукуда Аяно.       Им я отдала сувениры.       Аяно прижала матрёшку к груди:       — Какая красота!              — Благодарю, — Камо поклонился.       — Рада, что вам нравится.       Задерживаться я не стала. Уверена, им со мной находиться рядом так же неловко, как и мне с ними. Без банки пива общение с подростками даётся тяжело.       Гето же нашёлся в спортивном зале.       Зашла не слышно, спокойно усевшись возле стены, чтобы не отвлекать его от комплекса упражнений для разогрева мышц. Прошло некоторое время, когда он закончил и повернулся в сторону. Вздрогнул подобно напуганной пылесосом кошке, заметив моё присутствие краем глаза.       — … как давно вы тут?       Я махнула ему правой рукой.       — Только пришла.       Минут десять назад.       Гето расслабил спину, как-то смущенно потерев шею.       — А что такое? Письку дрочил?       — Сенсей!       — Ни в коем случае не осуждаю, — подняла ладони в примирительном жесте. — Всё понимаю, пубертат, гормоны играют…       Его щёки покрылись очаровательным румянцем. В попытках скрыть смущение, он отвернулся, прикрываясь рукой, что насмешило сильнее. Таким зайчиком сразу становился.       Дразнить парня было весело, но нужно уметь вовремя остановиться. Пусть не привыкает.       — Ты собираешься тренироваться? Один?       — Сатору болеет, а Сёко решила, что всё это не для неё, — он пожал плечами.       Я промычала.       Не заметить, что Сёко теперь чаще оттирается в медицинском отделе невозможно. Общество закатанных в банку органов и нелюдимого таксидермиста, видимо, гораздо приятнее, чем проклятья. Сомнительный выбор, конечно.       — Это не оправдание, чтобы отлынивать от занятий. Ей пойдёт на пользу частые тренировки.       Врач, конечно, хорошо. Приносить пользу, сидя в безопасности — это хорошее решение. Тем более она освоила обратную технику. И всё же она должна уметь себя защитить.       Каким бы там ни был Фумайо, выбравшем своей основной профессией вскрытие тел подростков в морге техникума, он всё ещё оставался в хорошей физической форме. Искать защиты у кого-то почти бессмысленно. Всесильных не бывает.       — Кстати, если что, это твоя вина, — я поднялась с пола, начиная отряхиваться. — Скажу Сёко, что это ты её сдал.       — Не понимаю, о чём вы, сенсей, — он безмятежно улыбнулся. — Вам послышалось, наверное.       — Не настолько я старая ещё.       — Неужели? — его брови в наигранном удивлении приподнялись.       — Прости, ваш детский плохо понимаю.       Паренёк открыл рот.       — Давай помогу. Я лучше, чем бой с тенью.       И закрыл.       Ещё одна блистательная победа сверхразума.       Сугуру быстр, силён и сообразителен. Не просто так был причислен к особому уровню уже на первом курсе. Жаль, до взрослого шамана ему далеко. Нас разделяла разница в почти что двадцать лет практики.       Потенциал его пугает.       Его удары я парировала, защищая слабые места. Гето был выше, шире, у него были длиннее руки и ноги, что позволяло ему наносить удары в большем радиусе поражения. Мне приходилось чуть тяжелее, чтобы добраться до его открытых мест. Но я была быстрее, меньше, чем успешно воспользовалась, проскользнув под его руками, чтобы впечатать кулак в его солнечное сплетение. Удар аж весь воздух их его лёгких выбил. Пока он отвлекся, я ударила его по колену ногой и толкнула его назад, повалив на пол.       Нависла над растянувшем телом парнишки.       — С проклятиями будет куда проще сражаться. Они в большинстве своём не способны на разумные мысли, им недоступно аналитическое мышление. В то время как шаман думает головой… Чаще всего.       Гето сел, продолжая внимательно слушать меня.       — Сражение с шаманом в первую очередь является стратегией. В бою побеждает тот, кто быстрее всех адаптируется, находит идеальный баланс между скоростью и силой.       Я присела перед ним на корточки.       — Значит, есть проклятья разумные?       — По крайней мере, были. Уже долгое время подобные проклятья не встречались. Вероятность столкнуться с таким отродьем никогда не равняется нулю.       — Я это учту.       — В любом случае, тебе чаще всего придётся иметь дело с неразумными проклятыми духами и мастерами проклятий.       Гето медленно распустил волосы, позволяя чёрным локонам неаккуратными щупальцами опуститься на плечи. Резинку натянул на своё по-аристократичному тонкое запястье.       — В битвах шаманов побеждает тот, кто нашёл идеальный баланс между скоростью и силой. Для силы шаманам приходится читать заклинания полностью, поэтапно соблюдая все необходимые жесты. Для скорости шаманы сокращают заклинания с жестами, снижая силу своей техники.       От его внимания было приятно. Сугуру — золотой мальчик. Проявлять должное внимание к своему собеседнику не каждый мог. Быть таким счастливым человеком в пубертатном периоде отдельный навык, заслуживающий уважения.       Радость любого учителя.       — Ты у нас особенный. Твоя техника сильно отличается от привычных миру шаманов. Тем не менее, она похожа на призыв шикигами, — солнечный луч скользнул по моей ладони вверх, нагревая пиджак. — От тебя ожидают драки на средней дистанции. Будут стремиться сократить или разорвать расстояние. Тебе нужно понять действие противника раньше, чем он его совершит.       — Я понял, что нужно много думать, — его губы растянулись в безобидной усмешке.       — Возьми с полки пирожок, — поднялась с корточек, разминая затекшие ноги. — Я же уже говорила, что шаманы никакие не герои?       Благоговейная тишина пустого спортивного зала наполнилось горьковатыми нотками тревожного ожидания. Майка под пиджаком от пота прилипала к коже.       Говорить с подростками на темы их мировоззрения столь сложно, даже в случаях особой близости. Каким бы сознательным Гето Сугуру в своём возрасте не казался, никто не перескочит тяжкий период. Тема мировоззрения будет болезненной.       Хотелось выпить.       — Говорили, — веселье покинуло его образ рассеянным по ветру прахом.       — Мастера проклятий лучшая иллюстрация этого выражения.       Гето важная деталь тонко сплетённой паутины событий, разрушивших этот мир чуть ли не до его основания. Его желание защищать слабых раковой опухолью расцветает в сознании, вытесняя здоровый эгоизм.       Мир жесток.       Застрять в череде бесконечных смертей — сегодня спас одного, завтра не спас другого — судьба каждого воспитанного в системе навязанных Старейшинами ценностей. Так легко принудить кого-то истреблять проклятья, играя на струнах вины.       Вечность служения чужим интересам.       — Я знаю, что мир не чёрно-белый, — говорит внезапно.       Выстроенная в голове линия диалога оказалась прервана простой фразой. Не вязался смысл сказанных им слов с тем образом доброго парня из хорошей семьи, никогда не знавшего всех горестей реальности. Таких детей знавала. Привыкла к их наивности.       Он продолжил:       — Люди жестоки. Эгоистичны. Алчны. Глупы, — на его лицо упала тень. — Ведь есть другие. Придерживающегося честного, простого образа жизни в своих маленьких семьях. В чём виноваты они?       Теперь внимала ему я.       — Во всём должен быть смысл. Какой смысл от существования шаманов, если мы игнорируем смерти людей от проклятых духов? Люди их не видят. Не могут защититься. Сильные должны защищать слабых, — он поддался вперёд, рывком поднимаясь с пола. — В этом есть смысл.       Глаза в глаза.       В голове звенел разбившийся на сотню тысяч маленьких осколков изящный витраж построенного в голове образа. Винить других в необъективности, при этом самой оказаться предельно предвзятой.       Тошно от себя самой.       О, эту ошибку совершают все.       Считать себя самым умным — обрекать себя на слепоту.       Мне стоило — стоит — больше внимания уделять собственным студентам, чтобы лучше понимать творящийся в их головах беспорядок. Не смотреть сквозь призму своего опыта. Мой личный опыт не всегда является аксиомой. Распространяется не на всех.       Мысль столь очевидная пришла поздно.       Слышно лишь наше тихое дыхание.       Где-то за стенами спортивного зала продолжалась жизнь — смеялись студенты, чирикали птицы и шелестели кроны деревьев, терзаемые ветерком. Здесь время замерло. Застыли раздавленными мухами мы в янтаре.       Первой отвела взгляд я.       Соскрести размазанные по стенкам черепа мысли задача тяжёлая. Понадобилось несколько мгновений, чтобы отыскать необходимые слова.       — Смысл? — пришлось прокашляться, прогоняя хрипотцу. — Какой смысл умирать, даже жизнь не увидев? Разве весь смысл твоего собственного существования заключается в служении другим? — постепенно тон моего голоса повышался. — Ты умрёшь. Годжо умрёт. Кто угодно умрёт. Нет смысла ставить в центр жизни незнакомцев, Гето. Смысла в этой жизни нет.       Секунда другая…       — Я учту ваше мнение, сенсей, — сухо отозвался он.       Тогда стало понятно, что этот спор — как раз бессмысленный — проигран изначально.       Гето умный парень, однако для него его мнение — единственно верное. Был ли это подростковый максимализм или уже твёрдое убеждение, глубоко пустившее корни в его душу, неизвестно. Человеческая психология вещь крайне необычная, а взять шамана…       С ними всегда тяжело.              Мне необходимо подумать об этом. Как спорить с человеком, не понимая его совсем?       Искренне захотелось его ударить. Просто ударить. Нечего сказать ему, нечем убедить его. Непослушный, упёртый ребёнок.       Беги.       — Я пойду.       Выпить.       Мне нужно выпить.       Сбежала от шестнадцатилетнего паренька с позором, используя всю скорость, даруемую мне проклятой техникой. Философия никогда не входила в список изучаемых мной предметов. Даже в прошлой жизни этот предмет прошёл мимо.       Привыкла я к другому.       Наверняка, со стороны любому показалась бы я жалкой, отчаянно хватаясь за банку пива в маленькой кухоньке.       Диалоги о смысле жизни нужно вести под пивом, находясь в состоянии расслабленном и лёгком.       Ударить ребёнка — плёвое дело. Била личинку человека раньше наотмашь, не испытывая никаких угрызений совести. Человеческие личинки раздражали. Невоспитанные человеческие личинки доводили до белого каления.       Это не воспитательный процесс.       Воспитывать кулаками — породить меня.       С каждым глотком злость отступала, сменяясь пеленой усталости.       Тихо-тихо-тихо.       Пусто в голове.       — Смысл жизни, хах…       Ни единой мысли.