История, в которую Вы не поверите

      С каждым днем зима подбиралась все ближе. Теплые дни давно закончились, листья уже попадали с деревьев, а холод крепчал. Первый месяц осени всегда прекрасен. Особенно когда проходишь под деревьями, чья листва пестрит желтыми и красными оттенками. Но вот последующие месяцы нагоняют тоску. Уже нет тепла, солнце скрывается за тучами, а грязь повсюду. Остается только ждать, когда же выпадет снег и окутает все словно белое полотно.       Осенью и ночи куда холоднее. Лужи покрываются корочкой льда, а ветер дует сильнее. Не каждый захочет выбраться из теплой кровати в это время. Поэтому-то сад возле поместья пустует. Но кому-то может быть и не до сна. Как, к примеру, одной персоне. Он идет медленно по дорожкам сада, слишком погрузившись в свои мысли. Если посмотреть издалека, то может показаться, что это призрак, который так и не нашел покой.       Его длинные волосы распущены и их нещадно треплет ветер. Нос и руки уже покраснели от холода. О чем он только думал, когда вышел в такой холод в своей пижаме и тапочках, лишь накинув на себя пальто? Но казалось, что он наслаждается этим холодом. Тем, как его кожу щипит, а пальцы немного сводит. Это придает свежесть мыслей. Именно это и нужно сейчас Альбусу.       Казалось, что он запутался. Мысли добивали с каждым днем, но он не собирался опускать голову и молча прятаться. Он и так слишком долго был в тени. Хоть и весь его вид был уставшим, но вот глаза по-прежнему горели, как и раньше. Наконец-то у него есть цель. И уже неважно как он этого добьется — Дамблдор сделает все, что в его силах.       И вот ещё шаг и Альбус остановился, посмотрев на небо. Тучи практически закрыли полную луну, но ее свет все равно пробивался. Дамблдор смотрел на это внимательно, но после прикрыл глаза, вздохнув полной грудью. Сейчас было так хорошо и спокойно. Но он ведь знал, что не один в этом саду. Альбус знал, что за ним наблюдают. И наконец-то наблюдатель нарушил свое молчание.        — Знаешь, я я уже не удивляюсь тому, как ты губишь себя. Год назад ты отказался от еды, затем заперся в комнате, разрушив все в ней, жил как призрак, затем выбрался и начал творить безумие. А сейчас выходишь на холод в пижаме, да ещё и не спишь, — волшебника видно не было, но был виден яркий огонек. Он снова курил.        — Безумие это по Вашей части, герр Гриндевальд. Каждое мое действие вполне можно объяснить. Особенно последнее, — Дамблдор даже не смотрел на собеседника, чем вызывал усмешку. Но так было приятно снова смотреть на Альбуса. Он будто бы снова стал самим собой. С этими длинными волосами и не в строгой одежде. Только из его рта все ещё вылетали колкости. — Попрошу заметить, Вы тоже не спите.        — Сложно уснуть, когда дом напоминает улей, — Геллерт снова преподносит сигарету к своим губам, делая очередную затяжку. Дамблдор подходит к нему и уже может разглядеть. Гриндевальд тоже одет неофициально. На нем нет жилетки или пиджака, а лишь рубашка. Но он тоже надел пальто, ибо на улице все же было холодно. Даже поза Геллерта говорила, что он расслаблен.       Скамейка находилась между двумя деревьями. На одно Гриндевальд облокотился, поставив одну ногу на скамейку, а вторая оставалась на земле. Но он все же надел длинные, черные сапоги. Альбус вообще никогда не видел Геллерта в домашней одежде. Надо только вспомнить, сколько раз Гриндевальд видел Дамблдора в неподобающем виде.        — Неужели гости не столь учтиво себя ведут? — Альбус сел на эту же скамейку, прислонившись головой к дереву. Он даже не смотрел на Геллерта. Зато тот смотрел на него. — Хотя, что удивительного? Ведь альфы явно не отчитаются вежливостью в этой семье. Особенно их сыновья, — Дамблдор до сих пор не мог забыть тот ужасный случай, что произошел с одним из омег.        — До меня дошли слухи, что и омеги из этой семьи тебя не впечатлили, — Гриндевальд сделал последнюю затяжку и растворил сигарету, как делал это всегда. — Столь пламенная речь. Только никого она не тронула, все привыкли жить так, как жили до этого, — Альбус вдруг понял, что это первый их нормальный разговор спустя долгое время. От этого стало мерзко и немного больно, но Дамблдор старался не думать об этом.        — Они не хотят менять свою жизнь. Им легче быть под альфой, слушать их приказы, терпеть унижения и быть вещью для продолжения рода или утех, — Дамблдор ненадолго прикрыл глаза, а после все же посмотрел на Геллерта. Длинные пряди слегка спадали на лицо, Альбус их даже не пытался поправить. — Если все привыкли жить, так как жили до этого, то как Ваша революция зашла так далеко? И я это я ещё молчу о жертвах, чья кровь на Ваших руках.        — Потому что я могу направить людей. Многие волшебники не согласны с основным законом в магии, но они молчат. А когда кто-то, кто имеет власть, говорит об этом, направляет их, показывает, как можно изменить этот мир, они все же начинают поднимать голову, — Гриндевальд слегка прищурился, увидев, как Дамблдор сжимает свои пальцы. Он нервничает, но ещё он замерз. — Но куда важнее нарушать некоторые правила для общего блага.       Геллерт резко наклоняется, обхватив руками ноги Альбуса, отчего тот растерялся, издав странный звук. Гриндевальд спокойно положил его ноги себе на колени, проводя пальцами по лодыжкам. Они были ледяные. Небольшое свечение и по всему телу Дамблдора пробежала теплая волна. Легкое заклинание, чтобы согреться, но для этого не обязательно было касаться его ног.        — Что Вы себе позволяете? Забыли одно из условий нашего соглашения? — Альбус пытается вырвать ногу из крепкой хватки, но его не отпускают. Он чувствует чужие касания, чувствует тепло чужих рук. Ему хоть и становится теплее, но Дамблдор не может позволять нечто подобное. — Сейчас же отпустите мои ноги.        — Ты продрог уже. Сиди смирно и слушай, что я говорю, — Геллерт поднимается пальцами чуть выше лодыжки, под домашние штаны. — Ты пытаешься манипулировать своим внешним видом. Ты не идиот, так что знаешь, что твои речи никак не помогут омегам, нужны действия, но вот проблема — ты ничего не можешь. Скорее всего, ты продумал слишком сложный план действий, который могу выполнить только я. А просить меня не хочешь. Хочешь воспользоваться небольшой слабостью, чтобы я повелся. Поэтому и распустил волосы, а оделся так, потому что знал, что мои инстинкты альфы не позволят мерзнут омеге, у которого моя метка. Так что твои условия при соглашении не срабатывают, потому что ты сам подстроил эту ситуацию.       Альбус злился. И не понимал, сам на себя, или же на Гриндевальда. Он отвернулся от него, открывая свою шею. Обычно его шею не так видно из-за строгой одежды, но сейчас она открыта. И можно заметить рисунок, который говорит, кому из альф принадлежит эта метка. Черные узоры были соединены между собой, образовывая треугольник, разделяющий его на два вертикальной линией, а посередине был круг.        — Я не стану Вас просить. Потому что я ни за что не поменяю мнение о Вас. Из-за Вас страдают люди. Но в тоже время, куда больше страдают омеги из-за своих альф, которые принижают их и лишают права выбора, — Дамблдор говорил пылко. Он сжимал пальцы в кулак, пытаясь себя успокоить, но вся эта ситуация выводила его. — Но больше всего меня раздражает, что меня не понимает никто, кроме Вас. Потому что Вы никогда не соглашаетесь с установленными правилами. Потому что Вы с легкостью пожали мне руку при первой встречи. Хотя, это же была часть Вашей манипуляции.        — Альбус, — Геллерт был спокоен. Он так и не убрал руки, чувствуя, как Дамблдор все же согревается. — Я пожал тебе руку из-за уважения, потому что ты не только омега, но и талантливый волшебник, который обладает бесценным умом, — Гриндевальд вновь облокотился о дерево. — У каждого есть выбор. И не важно кто ты. Этим омегам куда легче согласиться стать игрушкой, чем жить в борьбе, в которой живешь ты. Но в отличие от них, тебе эта борьба нравится.        — Если каждый делает выбор, то какой выбор сделали Вы? Идти против правил? — Альбус сделал взмах рукой и портсигар Геллерта оказался в его руке. Гриндевальд промолчал на этот счет, но усмехнулся, когда Дамблдор все же закашлял от первой затяжки. Эти сигареты были куда крепче. Как Альбус мог забыть этот противный вкус и те чувства, когда легкие аж обжигает.        — Ты неподражаем. Пытаться выбесить меня моими же сигаретами, но давиться дымом, — Геллерт даже тихо засмеялся. — Я сделал свой выбор ещё в юности. Мог стать главой семьи Гриндевальд, найти себе омегу и жить, прославляя свой род. Возможно, ушел бы в политику, стал бы решать вопрос дипломатией, только вот толку от этого не было бы, — Дамблдор задумался над этими словами. Ему даже стало интересно, каким же был Геллерт в юности. — А сейчас лучше расскажи мне, что ты задумал. Пусть я в твоих глазах и монстр, но я не могу отказать тебе.       Альбус старался не реагировать на эти слова. Ненависть все ещё горела в его сердце. Но почему так было спокойно? Просто сидеть на лавочке и разговаривать. Они будто бы и не были теми, кем являлись. Будто бы Гриндевальд не тот революционер, а Дамблдор не тот, кто мешает его революции, осуждая за каждую смерть.       Альбус рассказывал, старался спокойно говорить. В его словах звучала нежность, строгость и уверенность. Он знал, что ему нужно выполнить свой план. И это было даже не ради его идеи и бунта. Он хотел отплатить. Поэтому и старался говорить искренне, чтобы Геллерт не подумал ничего лишнего. Хотя, казалось, что Гриндевальд видит насквозь Дамблдора.       Все это время Геллерт молчал. Он все так же проводил пальцами по коже Альбуса, иногда усмехаясь, когда тот пытался все же выдернуть ногу их захвата, но его крепко держали. Если бы сейчас хоть кто-то их увидел, то явно бы не стали мешать, ведь со стороны казалось, что это действительно настоящая пара, без каких либо «но».        — Интересно… — когда Дамблдор закончил, Геллерт произнес сначала лишь одно слово, обдумывая все. — Ты хочешь влезть в дела самой кровожадной семьи, ведь ты ещё не знаком с родом Дюранов? — на этот вопрос Дамблдор лишь отрицательно покачал головой. Он впервые слышал эту фамилию. — Их род происходит из Франции. Чистокровные волшебники, которые славятся, как наемные убийцы. Часть моей армии принадлежит их семье.        — Так Вы не поможете мне? — Альбус понимал, что это рискованно. Одно дело связаться с мракоборцами, влиятельными семьями, а другое с убийцами. Он даже не знал, что армия имеет соглашение с такими волшебниками. — Я ничего не боюсь, даже если они захотят меня убить. Если уж я Вам смог оказать сопротивление, то и им смогу.        — Иногда ты забываешь, кто я и кто ты. Никто не посмеет тебя и пальцем тронуть из-за метки, — Гриндевальд наконец-то убрал руки, когда почувствовал, что Дамблдор уже согрелся. Тот сначала и не понял, так что сначала сидел так же. Но когда осознал, сразу же прижал свои ноги к груди, обхватывая колени руками. — Но мне нужно кое-что взамен.        — Ну конечно, — Альбус усмехнулся, отворачиваясь. Геллерт никогда так просто ничего ему не позволял. — Что на этот раз? Узаконим метку? Учтите, мне будет противно. И я так просто этого не допущу, — Гриндевальд поднял удивленный взгляд на Дамблдора. Они оба знали, как сильно Геллерт желал его раньше, но сейчас из-за метки он не собирался спать с Альбусом.        — Нет, настолько далеко я не зайду. Я могу лишь раз коснуться тебя, но для твоей защиты, даже от холода. Не забывай, мне не нужна омега на долгий срок, — Гриндевальду показалось, что Дамблдор даже с каким-то облегчением воспринял эту информацию. — Но если бы я захотел, ты бы не стал сопротивляться, — их взгляды встретились. Геллерт смотрел в эти голубые глаза и не отрывался. — Мне всего лишь нужны встречи с тобой. Я совру, если скажу, что не испытываю интерес к нашим разговорам. Всего лишь три раза в неделю, один час.        — И о чем же будем говорить? Как мне противна Ваша революция? Или может мне припомнить все Ваши жертвы? — Дамблдор поднялся со своего места, стараясь больше не смотреть в глаза этому человеку. Почему-то слова о том, что Альбус не стал бы сопротивляться вызвали не гнев, а… смущение?        — Этот час мы проведем с пользой для тебя. Тебе нужна помощь и совет, ведь сейчас ты лишь ненавидишь альф и делаешь ошибки, — Геллерт тоже поднялся, ещё раз рассматривая Дамблдора. Все же, кое-что Альбус не поменял в себе. Он все так же носил черное. Даже его пижама была черной. Это раздражало. — И может быть, я все же докажу тебе, что мир не делится на белое и черное.       Дамблдор тяжело вздохнул, понимая, что его снова загоняют в ловушку, но в тоже время, он сам загнал в ловушку Гриндевальда. Может тот и сказал, что манипуляции не сработали, но Геллерт все равно повелся. От этой мысли на душе стало тепло. И становилось понятно, что у Альбуса появился азарт к таким играм.       Дамблдор уже не хотел что-то говорить, поэтому лишь кивнул, разворачиваясь обратно к дорожке. Он собирался вернуться в свою комнату, но почувствовал, как Гриндевальд подошел слишком близко. Геллерт слегка наклонился, касаясь носом его волос. Остановился возле уха и тихо прошептал: «Тебе не подходит черный цвет». Но после этого Гриндевальд не стал ждать когда Альбус отскочит и решил уйти первым.

***

      В эту ночь не спал ещё один человек. Он и хотел бы спокойно провести ночь, обнимая своего супруга, но у его брата были другие планы. Вильяму пришлось соскочить посреди ночи, тайком пробраться в коридор, чтобы не разбудить Дэвида, и уже там выслушать взволнованного слугу. Дин уже много лет служил Луи. Он очень редко беспокоил Вильяма. Но Кэлли знал, что если Дин пришел к нему так поздно ночью, случилось что-то страшное.       И как оказалось, Вильям был прав. Он практически вбежал в комнату своего брата. Не стал стучать, звать Луи, а просто ворвался. И то что он увидел, ему совершенно не понравилось. Комната была в полном порядке, не считая смятой постели. Но дело было не в самой комнате, а в Луи. Тот сидел перед зеркалом, бездушно смотря на свое отражение.       Его длинные светлые волосы были распущены, но вот только одна сторона была короче другой. Он только что обрезал половину своих волос, укоротив их до плеч. Луи обрезал бы и вторую часть, но не вовремя ворвался Вильям. Как же Вильям разозлился. Он подбежал к брату, выхватывая из его рук ножницы и откидывая их в сторону.        — Ты в своем уме вообще? Ты же омега, но решил вытворять нечто подобное? — Вильям практически кричал на брата. Луи взглянул на него и усмехнулся. Вид Вильяма забавлял. Он был таким злым, его дыхание сбилось из-за бега, а пальцы были сжаты в кулаки. — Решил отрезать себе волосы? Проникся тем, что проповедует Дамблдор? Наслышан я, что он говорит омегам. Ты хоть понимаешь, что отец сделает, когда увидит это?        — Когда ты так хмуришься, то становишься похожим на нашу мать. Помнишь, как она ругала нас, когда слуги разбили вазу, а обвинили нас? — Луи встал, взяв в руки чашку со своим чаем. — Тогда-то мы и поклялись, что неважно, кто будет нашим альфой или омегой, мы должны поддерживать друг друга, ведь мы с рождения вместе, — Вильям растерялся от этих слов, не зная, что и сказать. — Я не виню тебя за Дэвида, я по-своему люблю этого черта. Но с этой политикой ты забыл про него, а про меня тем более. Ты даже забыл, какой сегодня день.       Вильям прикрыл глаза. Гнев сменился на чувство вины. Он все же подошел к своему брату, крепко его обнимая. Луи был прав. Родители у них были не самые лучшие, но всегда они были друг у друга. И эти объятия были тем, что так нужно было Луи. Он крепко прижался, сдерживая свои эмоции. Но в объятьях брата, он снова становился тем мальчиком, который каждый раз плакал, когда родители его ругали.        — Прости меня. Я не должен был оставлять тебя сегодня одного, — Вильям поцеловал Луи в лоб, проводя рукой по его волосам. — Я помню те моменты. Мы всегда убегали к Августу. Он так ругался на наших родителей, вытирал твои щеки, когда ты плакал, а после кормил нас вишневым пирогом, — на словах об Августе, Луи уже не смог держать эмоции. — Я знаю, что в этот день ты винишь себя, что ты не такой, как он. Но тебя лишили права быть таким, а я тебя не защитил.        — Каждый раз, когда я думаю об этом, я вспоминаю свои мысли. Тогда, ещё на похоронах, — Луи всхлипывал, уткнувшись носом в плечо Вильяма. — Почему… почему ужасные люди получают все. У них есть дети, муж, статус, а столь прекрасные лежат в могиле, — Луи сжимает губы, ненадолго замолкая. — С годами я осознаю, что я ужасен. Мне так противно от себя. Я виноват. Я во всем виноват, Вильям.        — Нет, — Вильям немного отстраняется и вытирает слезы с щек брата. — Ты не ужасен. Я повторюсь, тебя заставили стать таким. Но придет время, и ты определенно получишь свое счастье, — Вильям улыбается, а после рассматривает отрезанные пряди. — Правда, я не понимаю, как связаны твои волосы с твоими мыслями, — Луи не сдерживает смешка и шмыгает носом. — Садись. Придется отрезать, раз ты начал.       Луи кивает и подходит к столику с зеркалом. Он садится и смотрит в свое отражение. От самого себя противно. Но он берет платок и стирает слезы, стараясь дышать ровно. Так теперь происходит каждый год. Но с каждым годом не становится лучше. Луи плачет и надеется, что когда-нибудь у него закончатся слезы.       Вильям берет расческу и осторожно проводит по волосам. Он делает так несколько раз, пока Луи не успокаивается. Это всегда помогало. Вот и сейчас дыхание становится ровным. Правда, Луи вздрагивает, когда слышит щелчок ножниц, а после и остальные пряди падают на пол. Когда-то он гордился своими волосами, но теперь видеть их не хочет. Но даже так, Луи может позволить себе отрезать их лишь до плеч.        — И насчет Альбуса. Прошу, прекрати. Он хороший человек. Я горжусь дружбой с ним. Просто… он не понимает всего. Он вырос в обычной семье, где не делали упор, что он омега. В нашей же семье это вбивали в меня, — Луи смотрит, как брат осторожно подстригает кончики. — Я думаю, что если бы такой, как Альбус, появился бы раньше, жизнь была бы куда проще.        — Она никогда не будет проще. И мы не можем рассчитывать ни на кого, кроме своей семьи, — Вильям смотрит на брата через отражение. — Поэтому, прошу, дождись. Я обязательно сделаю все, чтобы вернуть твое счастье, — Луи молчит. Он всегда будет молчать. Надевать маску и лишь надеяться на лучшее.       Но когда это лучшее произойдет?