Оборачивайся

      Оставив мужчину-змея одеваться и собираться с мыслями, Артемий вместе со Спичкой спустился на первый этаж. Закрадывались смутные подозрения. Уже на кухне Бурах крутил в руках глиняную чашку, из которой пил приезжий, и хмурился. Сын сидел в углу на излюбленном месте и грыз ноготь на большом пальце. Вразумительных речей от ушедшего в себя мальчишки явно не дождешься. Бурах принюхался к остаткам чая и закатил глаза. Теперь все стало ясно. — А теперь скажи, волчонок мой, ты каким чаем нашего приезжего гостя поил, м? — Да обычным, который… — мальчишка прервался на полуслове, прикусывая язык. Осознав, что он натворил, Спичка плюхнулся лицам в стол. — Я понял. Аба, честно, это не специально. Я не был уверен, переворачивается он или нет, и по привычке налил твой травяной чай, который переход облегчает. Из-за меня он, получается… Артемий тяжело выдохнул и поставил чашку на стол. Действительно, распознать перевертыша в мужчине было сложно. Темные, почти черные радужки наглухо скрывали зрачок, но это не выглядело чем-то инородным. Ни чешуйки, ни даже клыков выдающихся у этого змея не было. Сам по себе же приезжий напоминал холеного жеребца. Ухоженный, умеющий держать себя в любых ситуациях. Даже превращение не выбило его из колеи. Интересно, как давно он проклят? И из-за чего? Отказал очередной даме, может. Ведь действительно был красив — как дорогая фарфоровая статуэтка — бледный, с яркими чертами лица. Вылепленный любящей рукой мастера, почему-то выглядел знакомо. Как повзрослевший друг детства, или человек, являющийся во снах. Тем временем со второго этажа спустился мужчина. Завидев его в дверном проёме, Бурах понял, что имел в виду сын. Приезжий змей словно сошел с картинки — изящный, в приталенном жилете и кипельно-белой рубашке, он был похож на представителей вампирской аристократии севера. Распознать что такой человек оборачивается было сложно даже Артемию с натренированным чутьем и годами обучения. Сбросив наваждение, шаман постарался улыбнуться и заговорил. — Ну, присаживайся. Как обращаться к тебе? — Даниил Данковский. А вы, как я понимаю, Артемий Бурах. Прошу прощения, что вам пришлось лицезреть меня в столь неподобающем виде. Надеюсь, это никак не повлияет на наше с вами дальнейшее взаимодействие. Точно знакомый. До боли в напряженно вытянутой спине. Где он мог пересекаться с этим Данковским? Даниил тем временем присел за стол и подтянул к себе кружку, из которой пил до этого. Посудина в столь изящных руках выглядела чужеродно, и Артемий поспешил забрать ее из чужих рук. — Не стоит это пить. Ты ведь из-за оплошности сына обратился, так что это мне извиняться нужно. Степ, завари гостю нормальный чай. Нам долгий разговор предстоит. Спичка поставил на стол чайничек с обыкновенным чайным листом и устроился в углу. В конце концов, нужно же послушать, что этому Данковскому скажет отец.

***

      Даниил сидел на кровати, завернутый в плед, несколько минут. Собирался с мыслями. Конечно, он попадал в подобные ситуации, но никогда перед незнакомцами. Круг общения Данковского из-за проклятия был узок, состоял из доверенных людей, и впускать в зону приближенных непонятного степного шамана не хотелось. Даже с учетом того факта, что он точно мог помочь.       Вынырнув из тягостных раздумий, Даниил подхватил свою одежду и начал приводить себя в божеский вид. Уверенность в своей внешности обычно позволяла бакалавру ощущать хоть какой-то контроль над своей жизнью. Но сейчас мужчина лишь устало вздохнул и отложил перчатки и шейный платок. Слишком много пафоса для такого рода ситуации.       Одевшись, мужчина подхватил свои вещи и спустился на первый этаж, смутно припоминая дорогу вниз. Видеть мир нормальным зрением, слышать скрип половиц под собственным весом, все это было донельзя приятно. Порой Данковский благодарил проклятье за такие вещи — помогало держаться на плаву и не терять вкус к жизни.       Бурах вместе с сыном сидел на кухне и за что-то его отчитывал. Ласково, по-отечески, как у Данковского никогда не было. Завидев Даниила в дверном проеме, степной кудесник замер, уставившись на мужчину. Словно пытался считать что-то из его фигуры, движений, лица. Отмер Артемий так же внезапно, как и замер, и, вновь навесив на лицо улыбку, произнес: — Ну, присаживайся. Как обращаться к тебе? Даниил опустился на стул, закинув ногу на ногу. Как и в первый раз, этот степной шаман выцеплял что-то из самой глубины. От цепкого взгляда хотелось скрыться, но Данковский стоически терпел, обращая все внимание на глиняную чашку, из которой пил ранее. — Даниил Данковский. А вы, как я понимаю, Артемий Бурах. Прошу прощения, что вам пришлось лицезреть меня в столь неподобающем виде. Надеюсь, это никак не повлияет на наше с вами дальнейшее взаимодействие. На дне кружки плескались последние капли так приятно горчащего на языке травяного чая. Мужчина хотел было допить их, но был прерван чужой рукой — Бурах выхватил чашку, с беспокойством поглядывая на бакалавра. — Не стоит это пить. Ты ведь из-за оплошности сына обратился, так что это мне извиняться нужно. Степ, завари гостю нормальный чай. Нам долгий разговор предстоит. Даниил нахмурился. Обратился из-за оплошности сына? Чем, в таком случае, его напоили? И почему с мальчишкой, который пил ровно тот же чай из того же чайника ничего не случилось? — Позвольте спросить, а чем меня напоили? И как это вообще связано с моим проклятьем? Сколько я не пробовал — ни одно вещество не может повлиять на процесс. Или хотите сказать, что это не все из возможных вариантов… Бурах смотрел и смотрел. Пока Спичка заваривал чай, пока приносил посуду. Отслеживал движения и жестикуляцию, а потом, когда Даниил закончил свой маленький монолог, сделал глоток из чашки и начал говорить. — Ты, ойнон, очень хорошо научился маскироваться, но вот только меня не проймешь. Вижу, что боишься, переживаешь, хочешь прекратить это бесконечное бегство. И коль ты пришел ко мне — я постараюсь помочь. Это мой долг как служителя. Но и ты должен мне помочь — расскажи все, что знаешь о недуге, что выяснил за время, что с ним живешь. Каждая кроха важна. Данковский опешил. То, как быстро его раскусили, пугало. Сам мужчина пугал. Горделивое нутро вопило об опасности, о том, что ничего нельзя рассказывать, все против него обернут, но бакалавр сумел усмирить панические настроения. В конце концов, если б этот шаман хотел ему навредить — не стал бы обращать обратно в человека. Тут пришлось сдаться. Рассказать все как есть, скрадывая лишь самые интимные подробности, о коих степному врачевателю знать было совершено необязательно. — Я так и не смог найти в семейных архивах, что за женщина наградила прапрадеда. Были лишь упоминания о том, что спокойная жизнь всего рода стоит одной испорченной судьбы. Хотя я с этим в корне не согласен. Бурах кивнул и неспешно поставил чашку на стол. Даниил нервно отбивал по столешнице рваный ритм, ожидая вердикта шамана. Или хоть какой бы то ни было реакции. Но мужчина упорно молчал несколько минут, после чего попросил сына принести травы и нечто, называемое «сүнсний толь». Мальчишка вернулся с большой костяной чашей и несколькими пучками странно перевязанных, незнакомых Даниилу растений. В чашу налили воды, Бурах в одному ему известном порядке погрузил травы в воду и подвинул ёмкость к бакалавру. — Окуни сюда лицо и ладони. Завтра я смогу дать точный ответ что с тобой делать, Могой. Вода ощущалась холодной. Погрузив лицо в чашу на несколько секунд, мужчина едва сдержал дрожь, мелкими мурашками пробежавшую по хребтине. Для рук же вода показалась обжигающе горячей. Губы степняка тронула лёгкая улыбка. Так взрослые улыбаются детским ошибкам по неопытности. Данковский брезгливо встряхнул руками и воззрился на менху. — Что дальше? Я начну обратно покрываться чешуей? Артемий лишь покачал головой и снял с виска бакалавра веточку. Влажная, она поблескивала на свету, словно пропитанная кровью. — Ничего, ойнон. Иди сейчас к Еве. Дай ей напоить тебя чаем, отдохни. Все узнаешь завтра. Оскорблено поджав губы, Даниил начал собираться. Вернул на место платок и перчатки, накинул на плечи плащ. — Надеюсь вы знаете, что делаете, Артемий. — Ещё б не знал. Ступай. Завтра все станет ясно.

***

Ночь Данковский спал неспокойно. Кожа постоянно чесалась в разных местах, глаза слезились. Проваливаясь в тревожный сон, он видел степь, через которую проезжал на поезде, щуплого мальчишку, обращающегося птицей, и Бураха. Тот уходил в степь, и Даниил судорожно пытался угнаться за ним, но не мог. Ноги сливались в хвост, и идти дальше становилось решительно невозможно. Он звал Артемия, загребал руками сухую землю, но достать до служителя так и не мог.       В седьмом часу мужчина подорвался с кровати. Под ногтями откуда-то взялась земля, и Данковский встал, намереваясь вымыть все это безобразие. Тело ломило. Уже подле умывальника, вытерев лицо любезно предоставленным Евой полотенцем, он посмотрел в зеркало. Влажная ткань выскользнула из ослабших пальцев. — Твою мать…