Сказка о хорьке

      Драко закрыл дверь в спальню Гермионы, после того, как отнёс её в кровать. Проснулся он около шести утра на диване и с затёкшей рукой из-за лежавшей на ней ведьмы. Они всю ночь штудировали библиотеку кассет Гермионы, пока он окончательно не вырубился. Гермиона уснула раньше него, и Драко пришлось выяснять, как менять кассеты самостоятельно. Так он узнал, что на одной могло поместиться два фильма, а где-то Гермиона случайно или намеренно переписала часть одного фильма на другой. Хотя второй был крайне странным и непоследовательным. Был больше похож на то, что читала его мать, и что осталось единственным в мэноре, не считая родословную их семьи. Гермиона тоже интересовалась такой нелепицей?       Подумал он, но по итогу чуть ли не швырнув пульт в коробку, когда всё закончилось, а на его вопросы никто не ответил. Действительно нелепица! Но которая его зацепила. К стыду. Вероятно… Ему следовало винить во всём влияние матери.       Живоглот увязался за ним вниз по лестнице, и Драко посчитал, что так кот проявлял своё недоверие к нему. Если этот рыжий монстр жил с Гермионой и её бывшим, то понять опасения питомца можно было без труда. Живоглот был не глупой скотиной, а вполне осознанным котом, беспокоящимся за свою хозяйку. Но недоверие явно не помешало ему облюбовывать его лицо всякий раз, когда он оставался у Гермионы на ночь.       Драко тоже не обошёл стороной аспект своих мыслей о Гермионе. В прошлый раз, когда они затронули тему её брака, Гермиона вскочила от кошмара. Сейчас же спала вполне спокойно и бестревожно, поэтому Драко позволил себе прошмыгнуть вниз в гостиную и попытаться продолжить самостоятельное изучение маггловской техники.       Открытие, которым он будет гореть ещё какое-то время, если не всегда. Ну не могло уложиться в его голове, как это может существовать без магии! Она была самой настоящей и поражала его больше, чем впервые наколдованный им Люмус.       Драко успел уже рассмотреть всю гостинную Гермионы, и ничего с его прошлого визита не изменилось. Её запах обитал в каждой вещице, что выдавала вкус и увлечения Гермионы. Это не оставляло загадки, и Драко с улыбкой смотрел на всё то, чем Гермиона так отчаянно дорожила, что любила.       Наверняка перечитанные по несколько раз книги. Жёлтые, давно высохшие, но не потерявшие всех красок, цветы. Упиханные по разным углам. Старые книги с примесью солнечной поляны, усыпанной цветами. Множество устройств, назначения которым Драко ещё не знал.       Огромное количество колдографий с её друзьями и семьёй Уизли.       Драко отыскал пульт там же, где ранее его оставил, а дальше задача стояла перед ним посложнее. Найти нужную кассету. Все они были подписаны на корешках словно книги, и, вроде как, это облегчало ему задачу, но многие названия для Драко ничего не значили. Он хотел бы найти продолжение той чуши, что заинтересовала его ночью, но даже не знал названия.       Взгляд скользил по стеллажику рядом с теле-коробкой, как вдруг Драко зацепился краем глаза за самый дальний ряд, где пыли было больше всего. Гермиона вряд ли доставала что-то из этого угла хоть когда-либо или же делала это слишком давно. Драко припомнил, как накладывал искусственную пыль на их столик в библиотеке, чтобы Гермиона не нашла и следов его пребывания там. Но как ни крути, то привлекало внимание, и почему-то Драко казалось, что ничего ведьма и не пыталась скрыть. Это был её дом. Прятать что-то было бессмысленно, только если не от самой себя. Драко подцепил ряд кассет и с прищуром всмотрелся в наименование.

      «Нашей любимой дочери. С днём рождения, Гермиона»       Драко в волнении осмотрел другие.       «Посещение театра. Рождество»       «Посещение стоматологии»       «1 сентября 1991 года»       В общей сложности десять кассет. На некоторых были слова, которые он видел впервые, такие как «стоматология».       Что это вообще?       А содержание некоторых узнать было несложно. Сентябрь 1991 года. Драко ведь и сам тогда поступил в Хогвартс, и потому легко узнал эту дату. Он вставил кассету в дверцу, и с щёлчком телевизор замотал ему видео с потрескиваниями как от тока. Или же не как? Появились различные числа по углам экрана, и резко включилась запись с пробегающими по ней полосами.       — Милая, как себя чувствуешь? — раздался неизвестный ему голос, и Драко увидел перед собой Гермиону. Точнее её маленькую копию. Так она выглядела на первом курсе, и так отличалась от самой себя сейчас. Её волосы тогда были самой настоящей катастрофы, а не просто гнездом, а вздёрнутый носик украшали столько ярких-ярких веснушек.       — Я боюсь, что никому там не понравлюсь, — маленькая девочка опустила глаза в пол, беспокойно теребя руки. Мантия на ней была немного великовата, что делало Гермиону ещё меньше. И, чёрт возьми, очаровательнее. — Но мне интересно, — она всегда была сама собой.       — Почему ты боишься?       — Я ничего не знаю о магии, — Драко едва мог разглядеть её тогда довольно большие передние зубы, над которыми и он успел посмеяться. При каждом слове она так очаровательно мотала головой. Что здесь было отвратительного?       — Главное, учись усердно и не вешай нос, — на видео показалось несколько ног, а затем руки, которые подняли Гермиону вверх. Камера сменила ракурс, и Драко увидел молодого мужчину с сидящей у него на предплечье дочерью. Нетрудно было догадаться, что он был отцом для Гермионы.       — Там будет много волшебников, которые всю жизнь живут в том мире. Я не хочу показаться чужачкой.       Тут улыбка с лица Драко пропала. Неужели он смог причинить ей вред? Настолько хрупкой и маленькой девочке с огромными глазами, которые просто кричали о её желании буквально впитать всю новую для неё информацию?       — Заведи верных друзей. С ними станет попроще, — вероятно, голос по ту сторону камеры принадлежал матери Гермионы. — Сколько ты хочешь?       — Может, двоих? — ничего милее того, как она показала два пальчика и улыбнулась, Драко не видел.       Ты их нашла.       Если у Гермионы была бы дочь, была бы она хоть немного похожа на неё? Если да, то Драко было наплевать даже на наследие Малфоев с обязательно рождённым первым именно мальчиком. Гермиона точно смогла бы нарушить это правило, как делало со многими до этого. Послужной список не давал усомниться.       Он вынул кассету с пылающим лицом. Все мысли улетели скомкавшейся бумагой куда-то в мыслительную корзину. В последнее время он частенько думал о странным вещах, поэтому Драко отложил кассету в сторону. Его интересовала ещё одна с подписью про день рождения, что напомнила о письме в его рабочей сумке. Драко сам не знал, зачем таскал его с собой.       Свой первый день рождения после окончания войны Драко провёл в комнате и попросил, чтобы мать ничего не предпринимала. Когда же наступало его двадцатилетие Нарцисса также постаралась последовать его повторному желанию ничего не организовывать, да и Драко был занят из-за подготовки на устройство в Аврорат по программе. И выполнял все требования Министерства вот уже больше четырёх лет… Ему осталось чуть меньше года, и он станет свободным. И пусть полгода назад Драко считал, что жизнь сразу наладится из-за этого, то сейчас понимал. Его путь только начнётся, когда таймер обнулится.       И тогда, в канун двадцатилетия, сидя в своей комнате и выписывая необходимые для себя текста для поступления на программу, мама постучала в дверь с одним-единственным письмом в руках. Его содержание Драко помнил довольно отчётливо.

«Любимый мой сын, поздравляю с твоим днём рождения.

Тогда, двадцать лет назад, ты осчастливил мою жизнь и придал ей смысл.

Спасибо, что ты есть.»

             Он разревелся после в тёмной комнате, сжимая клочок бумаги в руках. Мама не могла осознавать, что тогда её сын с трудом тянулся к жизни и видел свет для их семьи только в принятии руки от ненавистного ему человека. Действительно возможно, что она видела его запись о нежелании жить, раз написала такие слова, но Драко они подарили смысл его существования. Он вытянет их семью не только ради себя, но и матери, отца, какой бы пародией на прошлого себя он ни стал. Сейчас смысл появился бороться и ради Гермионы.       Драко поставил кассету. Гермиона на видео была постарше. Лет, четырнадцати, не больше, что и подтверждал год в углу экрана. Она крутилась в саду позади своего дома, как понял Драко. И за ней в садовых горшках он увидел нечто золотистое. Гермиона научила его ставить запись на Остолбеней, и Драко в спешке отыскал нужную кнопку на пульте, чтобы разглядеть золотистые цветы. Так вот откуда бралась её любовь к ним.       Серые глаза стали пробегаться по полкам и маленьким вазочкам с засушенными цветами. Но нечто странное не давало ему покоя. Вернув запись в движение, он и нашёл причину симпатии ведьмы к гардениям. Как она была счастлива, когда родители вручили их ей. Гермиона закружилась на месте, обнимая в руках пышный белый букет.       За каждой кассетой Драко подкрадывался к некой мысли, терзающей его и не позволяющей просматривать старые записи Гермионы с такой же теплотой, как первую. Как она пошла к странному зубному лекарю вместе с родителями. Как они посещали театр на Рождество. Именно «Зимняя сказка». Похоже, то был их ритуал на Рождественские праздники. Гермиона на каждой записи весело смеялась и была безумно счастлива в компании своих родителей. На последней кассете замаячили на горизонте совсем мелкие Поттер с Уизли.       — Мама, папа, а можно Гарри и Рон проведут Рождественские у нас?       Всё смеялась Гермиона, бегая по небольшой гостиной и снимая всех, кто в ней находился. Её родители накрывали на стол и беседовали о предстоящих метелях. Около их ног ласково тёрся Живоглот. Поттер с Уизли наряжали ель, напевая под нос ересь собственного сочинения. И стоило Гермионе захватить на последних секундах записи всех в одном кадре, Драко раскрыл глаза и почти выронил пульт.       — Я хочу провести этот день со всеми вами!       — Мяу! — Драко резко повернулся в сторону, откуда донёсся звук. Живоглот запрыгнул на камин и подмахнул лапкой на стоящие на нём колдографии.       Ноги его не слушались, потому что правда была у него под носом и уже не смогла бы ускользнуть. Драко уже понял, почему чувствовал это. Он поставил запись на паузу и с трудом подошёл к коту.       Эта странность была ему ведь уже видна. Но он предпочёл не замечать этого.       Колдографии с семьёй Уизли перевешивали по количеству все остальные. И ни одной с её настоящей. Он знал, что у магглов снимки не двигались. Это навело на него жути, когда впервые такая попала ему на руки во время его прибывания старостой. Гермиона никогда и ничего не говорила ему о своих родителях, исключая разве что тот факт, как они придумали ей имя. Может, она не могла довериться ему ещё достаточно для того, чтобы забыть тот факт, что их могли убить во время войны.       Драко прикрыл похолодевшее в миг лицо.       Нет, это больная фантазия. Они же не могли…       Гермиона бы точно ему этого не простила. Он никогда не участвовал в этих рейдах, потому что его семья находилась почти что в самом низу по доверии Тёмного Лорда… Но метка на его руке была бы зверским напоминанием Гермионе о том, что стало с её семьёй.       Она бы не скрылась с Поттером и Уизли практически на год, зная о том, что происходит с семьями магглорождённых волшебников. В уму ярчайшей ведьмы должен же был созреть какой-нибудь план, чтобы их спасти. Но почему у неё не было их снимков? Почему Гермиона никогда не говорила, что в её планах было посещение родительского дома? В первом серьёзном разговоре об их отношениях, она даже не заикнулась о них. Как бы они приняли того, кто был тёмным прошлым их дочери? И о ком она, вероятно, им рассказывала в детстве. Кто был на противоположной стороне, которая жаждала смерти таким, как Гермиона и её родители…       Старая лестница заскрипела под шагами, и ничего ещё так быстро Драко в своей жизни не делал, как подчищение за собой улик. Если его мысли не были чушью, то он причинит такую боль Гермионе, если он позволил бы ей увидеть, что он здесь смотрел без её спросу. Все лежащие на полу кассеты вернулись на место, даже вместе с пылью. Всё так, как было до его вспыхнувшего любопытства.       Гермиона замерла на последней ступеньке, стеснённая его пристальным, по-простому странным вниманием. По всей видимости, она сочла его реакцию за лишение дара речи, и, видит Мерлин, то не было неправдой. Она в смущении опустила тёмные ресницы и принялась на ходу к нему теребить буйную гриву.       Она была всем. Даже в своём изношенном домашнем комплекте или одном полотенце, когда он целовал её на диване. Это не волновало его ни в тот момент, ни тогда, когда он танцевал с ней в начале июня в свой день рождения.       — Доброе утро, — услышав её тихий, хрипловатый голос, Драко осознал, что пялился на неё как кретин и не удостоил чести никого, даже успевшего подойти к Гермионе Живоглота, проронив хотя бы слово. И он всё ещё стоял посреди гостиной, словно поражённый Остолбенеем.       — Доброе. Я просто… — Драко сел на диван, а глаза заметались по комнате. Он должен был найти объяснение его дикому поведению. — Всё ещё не могу отойти от этого открытия. Вау! Нет, действительно. Как нечто такое могло скрываться от меня всю жизнь? — он бы и сам не поверил своему жалкому смеху, но Гермиона, видимо, решила подыграть ему.       Его заинтересованность к новому привела к тому, что он должен был узнать намного раньше, чёрт возьми!       — Уже сравнивала, но я точно также реагировала на магию. Первые ночи так вообще не спала.       Может быть, так повлияли на него мысли о войне, о которых Драко всё время забывал, пока был в компании Гермионы, а может, причина кроилась в чём-то другом. Он молчал, но руки сами потянулись к стоящей напротив него Гермионы, и Драко уткнулся в казавшуюся хрупкую талию ведьмы. Драко никогда не думал о том, что Гермиона могла погибнуть. И тогда бы ничего из важного ей не имело бы больше смысла. Всех вещей и самой квартиры просто не существовало бы, потому что только с Гермионой оно имело цену. Она бы никогда не купила эту квартиру, и её, вероятно, могла бы занять другая ведьма. Которая никогда не интересовалась коллекционированием книг, не имела бы страшного рыжего кота с приплюснутой мордой. Которая не думала бы расширить эту квартиру для своей собственной библиотеке. У неё не было бы привычки сушить золотистые лютики и класть их в книги. И она никогда бы не пила страшное количество кофе.       Но Гермиона выжила. И из всех людей, которые могли бы сейчас обнимать её, делал это именно он. Драко запихнул весь свой негатив так глубоко, как только смог без использования Окклюменции. Он не имел права испортить настроение Гермионе, столько всего пережившей и испытавшей в послевоенное время от неблагочестивых людей вроде него. Драко узнает о её родителях после, когда придёт время. Глубоко вздохнув, он отпустил её и взглянул в карие глаза, раскрывшиеся в удивлении. Гермиона не знала о том, что творилось в его голове, и он не позволит ей узнать об этом. Не сейчас.       — Скажешь хоть что-то? — её очаровательные щёки в шутки надулись, и Драко подумал о том, что кричащее «я люблю тебя» могло бы сейчас запросто выйти наружу. Но он лишь ухмыльнулся ей.       — Я не знаю таких красивых слов, — само вырвалось из его рта, и розоватый румянец покрыл её веснушчатые щёки.       Я люблю тебя.       — Ну ты и показушник, — легонько стукнула она его. — Давно проснулся?       — Неа. Но страшно голоден. Не хочешь сходить куда-нибудь и позавтракать?       Гермиона приоткрыла губы и очень быстро и радостно закивала.       — Только подожди. Мне нужно собраться.       Ему тоже нужно было время, чтобы попытаться привести себя в норму.

***

             — Мама? — Драко шагнул из камина, оттряхивая костюм от пороха и малого количества сажи. Обычно домовики не реагировали на его появлении в поместье родителей по наставлению самого Драко.       Был уже полдень, а значит Нарцисса могла обитать либо в читальне, либо в саду в оранжерее. На улице искать смысла не было из-за похолодания. Всё-таки наступила осень.       До дня рождения Гермионы оставались считанные дни.       Да и выбегать во внешний сад в угрозе наткнуться на отца, явно взбешённого недавней статьёй в Ежедневном пророке... В общем, идея была так себе. Люциус определённо сейчас где-то прогуливался со своим конём или же на нём. Аристократское хобби или как бы Гермиона охарактеризовала этот снобизм.       — Мам, ты здесь? — он заглянул в оранжерею. В прошлый раз их обед в этом месте закончился крайне уныло.       — Милый? — мать и правда стояла там и водила палочкой около цветочных кустарников. Рядом с ней подпрыгивал Боберт с садовыми инструментами наготове. На лице матери расцвела ласковая улыбка при виде сына. — Почему без предупреждения? — она уткнулась ему в грудь с объятиями. По виду и нельзя было сказать, что Нарцисса была чем-то недовольна. А она явно успела за прошедшую неделю увидеть статью.       — Разве я не могу повидаться с родителями? — протянул Драко с ухмылкой. — Где отец?       — Увёл свою кобылу на свидание, — от этого замечания он чуть не рассмеялся. — У него сейчас вечно что-то не так, и он совсем не хочет проводить со мной время, — Нарцисса выглядела понуро, но всё же бодро, пытаясь заглушить разочарования в своих любимых цветах.       — Это из-за меня?       — Не уделяй этому больше нужного внимания, дорогой, — мать махнула ему рукой, вернувшись к ухаживанию за розовым кустом. Драко должен был признать, они смотрелись весьма красиво.       — А у тебя растут лютики?       — Лютики? — небрежно приподняла она бровь. — Тьфу, это ядовитый сорняк, Драко! Его сажают к себе только бедняки, чтобы к ним пришли деньги.       — А мне они кажутся красивыми, — Нарцисса не стала никак комментировать это.       Неужели Гермиона пахла ядовитым цветком? Нет же, она не была чем-то, к чему Драко было запрещено касаться. Из-за крови или странной любви к золотистым цветкам. Как он мог отказать себе в этом? Об этом лишь говорили, как о чём-то ядовитом. Ну, может цветок лютика и был чем-то ядовитым, что его добавляли во всякие яды, но Гермионы же не была буквально им. Да даже если бы её кожа отдавала этим цветком, Драко всё равно целовал бы каждый миллиметр.       — Лучше расскажи мне, как у тебя дела? Как мисс Грейнджер? — как бы невзначай спросила она. От неожиданности Драко поперхнулся воздухом. — Не смотри так на меня. Я правда желаю тебе… вам самого лучшего.       — Всё же отец из-за меня проводит в полях столько же время, как какой-нибудь сельский рабочий?       — Говорю же. Его истерики не достойны твоего внимания, — Драко понял одно. Мама страшно злилась на отца и его поведение, что даже не пыталась хоть как-то оправдать его. Что же Люциус успел такого наделать? В очередной раз. — Ну так что? Вы собираетесь пожаловать к нам с мисс Грейнджер? Что?       Драко даже не пытался скрыть своего пристального взгляда.       — И так всё просто? Что это вдруг?       — Я обещала тебе попытаться, и я усердно стараюсь ради твоего блага. Так что это за претензии, молодой человек? — Нарцисса приосанилась, и, несмотря на рост Драко, он стался словно в разы с ней меньше. — Я видела ту статью, с бала. Вам бы поменьше так контактировать, если хотите сохранить ваши отношения в секрете.       Драко опустился на один из стульев. Столько всего изменилось с того их совместного садового обеда. По крайней мере, на столе сейчас не красовалось красное пятно от чая. Гермиона страшно меняла их семью, и Драко хотелось верить, что к лучшего. Отец свыкнется.       — Мы так пытаемся сделать признание не таким… внезапным.       — Оно будет очевидным, милый мой. В Ежедневном пророке вас не окрестили парой только потому, что ранее ты заступался за мисс Грейнджер. Да и насколько мне известно, у Скиттер не самые гладкие отношения с твоей девушкой.       — Всё прям настолько заметно? — он видел себя на той колдографии. Драко ведь приложил столько усилий, чтобы перестать пялиться на Гермиону так блаженно, как он делал это обычно.       — Может быть, это я вижу тебя насквозь из-за того, что ты мой сын. Но мне очевидно, что у вас даже не просто роман. Не показывай этот щенячий взгляд на людях! Не выставляй себя слабым. Не показывай прилюдно то, что тебя таким делает. Иначе этим решат воспользоваться недоброжелатели, — мать не глядела на него, продолжая хлопотать над цветником. И Драко не хотел бы, чтобы она сейчас видела его побледневшее лицо. Отец и правда стоял ледяным особняком в обществе с матерью. Для того, чтобы никто не понял, как она была ему дорога? Поступал ли он так по отношению к нему?       Драко всегда считал, что Люциус не хотел так упасть лицом в грязь, выставляя себя требовательным отцом на глазах у окружающих. Он и в мэноре не был подарком или чрезмерно заботливым папочкой.       — Неужели ты уж влюбился в неё?       — Что? — Драко внезапно вынырнул из своих мыслей. И тут же покраснел, обдумав слова матери.       — Мерлин… — покачала она головой. — Как раз об этом я и говорила. Если ты любишь её, то береги. Сам же говорил, что ничего столь же невероятного в твоей жизни не будет, — Драко не ожидал в этом разговоре лицезреть нежную улыбку у матери.       — У меня есть к тебе вопрос, мам. Касательно Пожирателей.       — Что такое? — тут же ожесточилась она. Нарцисса ненавидела их жизнь во время войны ничуть не меньше самого Драко. Поэтому осмелилась соврать Волдеморту и сохранила жизнь Поттеру.       — Ты не помнишь, был ли кто-то с фамилией Грейнджер в списках егерей?       — Я и не смогу сказать тебе это так сразу, — Нарцисса отложила палочку на столик и присела рядом с Драко, подбирая подол своего платья. — Для этого придётся залезть в собственную память. А Министерство отобрало у нас омут памяти.       — Я могу его приобрести на своё имя, если есть вероятность, что ты видела документы, — хотя бы малейшая.       — Милый, но разве это что-то изменит? — в её глазах читалось «если её родители мертвы?» — И личный омут памяти стоит немалых денег. Даже по нашим меркам. Это такое срочное?       — Да. Если мои догадки верны, и родители Гермионы были убиты егерями, я…       — Именно, Драко. Ничего это не изменит, — он всё равно купит омут, но для этого потребуется время. Приобретение такого магического артефакта требовало не меньше муторности, чем расширение помещения. Каждый из них числился у Министерства, и Драко придётся каким-то образом доказать, что Люциус ни на шаг не приблизиться к нему. — Мисс Грейнджер смотрит на тебя верно также, как и ты на неё. Разве не это главное?       — Прости, мама, но отец воспитал меня человеком, что не жалеет ни сил, ни ресурсов ради своей женщины.       — Я буду рада кинуть ему это в лицо при следующем споре, — Гермиона точно изменила их семью. Пусть и такими обстоятельствами, но мать стала более живее. Её глаза, её океан в них посветлел и стал почти что ярким, а сама она вела себя как шебутная девчонка. Совсем не источала дух аристократки средних лет.       Может быть…       — Вообще-то, у меня есть ещё кое-что, что я хотел бы тебе сказать, — нервно добавил Драко, сверяя реакцию матери. Пока рядом не было отца, шанс был что ни есть идеальным. — Я много думал о своей семье. Не о Малфоях.       — Блэках? — слишком спокойно уточнила Нарцисса. — Похвальный интерес к своей родословной. Я с ранних лет говорила тебе, что знать своих предков чуть ли не важнее, чем родителей. Это наша связь, наша магия из прошлого. Она течёт по всему древу, и особенно она сильна у таких чистокровных семей, как наши.       — Кажется мне, что породитель источника магии тоже совсем уж не слабый, — мама хотела уже кивнуть на его замечание, как осеклась и шикнула на него.       Конечно он имел в виду Гермиону. Первая ведьма в своём роде и самая величественная из всех, что он знал. Она плевать хотела на все те порядки, что твердили им годами, и просто стала умнейшей в своём роде. Превосходной ведьмой, под магическими способностями которой чистокровные семьи должны были подписываться. Ведь это у них было принято считать, что родоначальник древа являлся сильнейшим и потому занимал верхушку мощных стволов. Драко был уверен, что дети Гермионы научатся читать раньше, чем ходить.       Уж слишком часто в последнее время он думал об этом…       — Я не буду сейчас оспаривать магические способности мисс Грейнджер. Я не слепа, — но всё равно Нарцисса ступала по этому полю весьма осторожно, чтобы не задеть Драко. От его внимания и не скрылось, как «вежливо» она позволила своему домовику покинуть их для тэт-а-тэт беседы. Для Нарциссы попросить отлучиться без приказного тона уже было верхом вежливости. — Но раз мы сейчас говорим о семье Блэков, то ты должен знать, что наше древо было неполным. Несколько веток на нём обрезали подкорню. Их нельзя восстановить, Драко.       — Чушь, — он недавно открыл для себя чудо маггловской техники, и мать решила, что ей удастся уверить его в это? — С Сириусом я и правда не смогу встретиться по понятным причинам. Но я собираюсь наведаться к тёте Андромеде.       От этого имени лицо Нарциссы вытянулось и побледнело.       — Ох, Драко! Не твори глупостей! — вцепилась она ему в рукав. — Между нами произошло слишком многое, и ничего из этого не было хорошим! Ты знаешь, что говорят о ней в нашей семье. Неужели ты думаешь, что я позволю после всего пережитого чему-то с тобой случиться?       Что она такое говорила?       — Она моя семья. Ты учила меня, что это самое главное. Неужели для Блэков это пустой звук? Если имея сына, связавшегося с магглорождённой, ты не можешь забыть напиханную твоими родителями выдумку?       — Драко Люциус Малфой! — от повышения её голоса Драко испугался, но не отступился. Не сейчас.       — Это моё имя, да. А ещё я также наполовину Блэк, поэтому имею право наладить отношение со своей семьёй!       — Нет, нет, милый. Ты не понимаешь. Те люди оставили нашу семью, а не мы их.       — Неужели?       — Андромеда, она… иногда вспоминает о тебе. Это твоя тётя, Драко.       — А был ли у них выбор? — Нарцисса вставила «разумеется!», на что Драко усмехнулся. — Как и у меня? — её лицо вмиг потемнело. — Либо кошмар, либо кошмар, но похуже? К чертям единорога такой выбор. Ты ведь принимаешь Гермиону потому, что знаешь, к чему такое приводит? Ты ведь прекрасно знаешь, что делать такое со своей семьёй неверно? — впервые в жизни он препирался с матерью вот так. Драко никогда не хотел загонять свою мать в угол, лишая её дара речи. Но то было его единственной возможностью достучаться до неё. Если у отца не было схожего опыта, то мама им обладала. — Я хочу знать свою тётю. Она интересуется мной, спрашивает, — от этого голубые глаза матери округлились. — Я хочу познакомиться со своим племянником. Его воспитывает Поттер и твоя сестра. А ещё семья Уизли. А знаешь почему? Потому что настоящей семьи не было рядом, когда твоя сестра в этом нуждалась.       — Прекрати, — её лицо скрылось за прядями белых волос. — Если бы Андромеда только выбрала нас, она бы никогда не пострадала так сильно. И Сириус.       — Ты говорила, что не слепа. Только вот пострадали как раз мы, — Драко встал из-за стола.       — Драко! — она окрикнула его. Драко замер, толком не успев отойти. — Когда ты планируешь навестить её?       — Не знаю. Гермиона обещала передать ей мой адрес, — Нарцисса пробубнила что-то себе под нос, и Драко был готов поклясться, что прочёл по губам «ну конечно».       — Боберт, — под хлопок её ладоней рядом раздался другой уже от аппарации. — Прошу, принеси из моей комнаты шкатулку. Она в шкафу на нижней полке.       — Будет сделано, госпожа, — домовик отсутствовал недолго. Очень скоро он принёс в своих крохотных ручках небольшую шкатулку и положил её перед Нарциссой, вежливо поклонившись. Мать придвинула её к Драко, тут же хватаясь за появившуюся на столе кружку. Заслуга Боберта, так филигранно вычитавшего в манере матери желание успокоиться, не иначе.       — Возьми, — невозмутимо сказала она, медленно отпивая свежий чай.       — И это всё, что ты хочешь передать? — Драко подошёл обратно к столику и покрутил незатейливую шкатулку в руках. Старую в непонятных росписях и, похоже, древних рунах, которые даже он не мог прочесть. Казалось, она могла развалиться от неверного жеста.       — На большее не рассчитывай. Я должна была отдать это ещё давным давно. Мне ни к чему чужое.       — Рад был повидаться, мама, — он испортил их встречу, но Драко ни о чём не жалел. Только покинув оранжерею, он услышал от неё ответ хрипловатым голосом.       Мама лукавила, и Драко был в этом уверен. Хранила бы она столько лет вещи человека, о котором бы ни думала совсем? Смотрела ли бы она с горечью и сочувствием на того, чью потерю не могла бы разделить тогда, в Большом зале? Но Драко решил промолчать и послушно отдать шкатулку тёте Андромеде.       Ему ещё предстояло заказать омут памяти и наведаться к друзьям. Разговор обещал быть ничуть не приятнее сегодняшнего.