Пламя дракона: И зимний цветок.

***

Эдмунд медленно потягивал вино, его взгляд был прикован к бушующим волнам. Чёрное море кипело, словно отражая ярость, что разгоралась в нём с каждым мгновением. Он пытался успокоиться, но мысли об одном — как бы собственноручно отделить голову Веймонда от его презренного тела — не оставляли его ни на секунду. Чем дольше он размышлял, тем сильнее разгорался этот внутренний огонь. Но злило его не только это. Ещё больше раздражала реакция — точнее, её отсутствие — со стороны Визериса. Король, имеющий всю власть мира, ничего не сделал, чтобы приструнить Веймонда, чтобы задавить эту тварь так, как она того заслуживала. Его дочь. Дочь Визериса. При всех. Унижена. Оскорблена. По её имени топтались, словно по грязи на дороге, и никто не посмел защитить её. Даже её собственный отец. Эдмунд крепче сжал кубок, белые костяшки пальцев выделялись на фоне тёмного металла. Ни приказа отрезать язык наглецу. Ни распоряжения бросить его в море, пусть его тело разрывают морские гады. Ни даже намёка на то, что этого человека следовало бы заковать в кандалы и сгноить в темнице. Ничего. Визерис просто стоял, слабый, безвольный, словно призрак, едва держащийся за остатки власти. И это был король? Это был отец? Эдмунд глубоко вдохнул, борясь с накатывающей волной гнева. Он пытался найти объяснение. Хоть какое-то. Может, Визерис ведёт игру, может, ждёт подходящего момента… Но нет. Он видел его. Не игрок. Не стратег. Не правитель, способный защитить свою кровь. Трус. Слабак, неспособный встать даже ради собственной дочери. И именно это Эдмунд не мог ему простить. А может, на самом деле, всё было куда сложнее? Может, он просто боялся признаться себе в том, что Рейнира для него — собственная дочь. Эдмунд хорошо помнил день, когда она родилась. В тот момент он ещё жил в Красном Замке, помогал ослабшей после родов сестре, Эймме, как мог. Именно он первым взял на руки крошечную девочку, именно он первым прошептал её имя — Рейнира. Он придумал его сам, задолго до её рождения, и с гордостью поведал об этом сестре, когда та ещё только носила её под сердцем. Эдмунд помнил, как Рейнира росла. Помнил, как её первое слово прозвучало в тишине покоев. "Папа." Но это слово было обращено не к Визерису. Нет. В тот момент девочка сидела у него на руках, цепко держась за его палец крошечными пальчиками. Она смотрела прямо на него, а не на своего истинного отца. До четырёх лет маленькая Рейнира звала его "папа". До четырёх лет Эдмунд слышал, как её голосок наполнял его сердце теплом и болью одновременно. Но потом всё изменилось. Визерис вдруг решил, что это "неправильно". Что это "неприлично". Что дочь принца не должна называть дядю "отцом", как бы близки они ни были. И Визерис «мягко» попросил Эдмунда вернуться к своим делам в Долине. Конечно, Эдмунда это не остановило. Конечно, он продолжал приезжать. Видеть Рейниру, заботиться о ней, заботиться об Эймме. До того момента, пока Визерис не стал королём. Тогда его "просьбы" перестали быть мягкими. Прошло уже, наверное, двадцать лет, а он, Эдмунд, всё ещё ждал, что однажды услышит это заветное слово. "Папа." Ждал, что оно вновь сорвётся с уст Рейниры. Ведь, кем бы она ни была для других — для него она всегда оставалась единственным ребёнком. Но тишина вокруг была непреклонна, не принося с собой долгожданных слов. Лишь шум бушующих волн сопровождал его молчаливое ожидание. – Дядюшка? – раздался за спиной мелодичный голос, вырывая Эдмунда из омутов его мыслей. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним, чуть смущённо переминаясь с ноги на ногу, стояла Лира – его племянница, дочь Джейн. Эдмунд бросил беглый взгляд в небо – было уже поздно, слишком поздно для ночных прогулок юных леди. – Здравствуй, Лира. Ты что-то хотела? – устало спросил он, потянувшись за графином, чтобы долить себе ещё вина. Но Лира его опередила. Ловким, уверенным движением девушка подхватила графин и аккуратно наполнила его кубок. – Позвольте мне поухаживать за вами, дядюшка, – её улыбка была мягкой, но слишком уж… лисей. Будто она заранее продумала каждое слово, пока шла сюда. – Вы не должны делать всё сами. Знайте, у вас есть я. Эдмунд вскинул бровь, с любопытством разглядывая племянницу. – Я не такой уж и стар, и уж точно не немощен,– усмехнулся он, делая глоток. Лира пристально смотрела на него, её взгляд был слишком проницательным, слишком пытливым, но Эдмунд не спешил придавать этому особое значение. Его мысли были заняты другим: как сказать племяннице, что поздние прогулки для неё неприличны, что леди её положения не подобает разгуливать по коридорам в такое время суток, когда даже тени на стенах становятся длиннее и зловещей. Он знал, что Лира не выносит запретов, но также знал, что долг обязывает его напоминать ей об этом. Но, похоже, девушка поняла его молчание по-своему. — Я понимаю, дядюшка, — вздохнула она, чуть склонив голову набок. — Эти Хайтауэры высасывают из нас все соки. Эдмунд едва заметно нахмурился. Он не ожидал такой фразы и на мгновение задумался, что же могли натворить Хайтауэры, чтобы вызвать у Лиры такую неприязнь. Он провёл этот день, погружённый в собственные размышления, и, признаться, не слишком следил за придворными интригами. Но Лира явно испытывала к ним не просто недовольство, а нечто более глубокое, жгучее, почти ненависть. — Боюсь, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Лира вспыхнула, будто его слова задели её, и шагнула ближе. — Как же? — её голос сорвался на возмущённый шёпот. — Вы видели, как на нас смотрела эта змея? Она приблизилась к нему настолько, что между ними осталось едва ли полшага. Теперь Лира смотрела ему прямо в глаза, ожидая, что он подтвердит её слова, что разделит её негодование. Но Эдмунд лишь молчал, и его лицо оставалось непроницаемым. Только ухмылка, едва уловимая прежде, исчезла с его губ, а брови нахмурились. Лира была уверена, что говорит очевидные вещи. Разве он не понял? — Она смотрела так, что чуть собственным ядом не захлебнулась, — продолжала девушка с насмешкой. — Эта хайтауэрская шлюха слишком высокого мнения о себе. Её голос стал мягче, но в нём звучала опасная нотка. Говоря последние слова, она медленно опустила взгляд; её ресницы дрогнули, скользнув к его губам. Но в следующий миг тишину разорвал громкий звук — Эдмунд резко поставил бокал на поднос. Лира вздрогнула и сделала шаг назад, словно её внезапно обожгло. — Следи за языком, девочка! Голос Эдмунда прозвучал жёстко, резко, и Лира сразу поняла, что зашла слишком далеко. Она не думала, что его реакция будет столь суровой. В её глазах мелькнуло замешательство, а следом вспыхнула обида. Губы дрогнули, будто она едва сдерживала слёзы, но гордость не позволила ей показать слабость. — Разве я сказала неправду? — Её голос звучал тише, но в нём чувствовался надлом. — Вы сами знаете, что эти Хайтауэры — змеи. Они лгут, предают, плетут интриги… и всё ради чего? Ради того, чтобы посадить на трон своего выродка! Она смотрела на него снизу вверх; её глаза горели яростью и… ожиданием. Она хотела, чтобы он согласился, хотела, чтобы он признал её правоту. Но Эдмунд не ответил сразу. Он медленно выдохнул, словно успокаивая себя, прежде чем заговорить: — Довольно. Его голос был низким, но от этого не менее угрожающим. Лира почувствовала, как холод пробежал по её спине. — Не так тебя воспитывала твоя мать. Его слова прозвучали почти спокойно, но от этого они не потеряли своей силы. Лира стояла перед ним, молча сжимая кулаки. Она понимала, что дядя её не поддержит, но всё же надеялась, что его любовь к Рейнире пересилит. Эдмунд внимательно изучал её, и ему не нравилось то, что он видел. В словах Лиры, конечно, была доля правды, но он также замечал, как она пытается манипулировать им. Она знала о его преданности Рейнире и хотела использовать это, хотела направить его гнев в нужное ей русло. Но зачем ей это? Он ещё не знал ответа. Но одно было ясно — Лира играла в опасную игру. Он ненавидел, когда им пытались манипулировать, но ещё больше ненавидел причинять женщинам боль. А сейчас он видел: его безразличие задело Лиру, пусть она и пыталась скрыть это за маской уверенности. Её губы чуть дрогнули, глаза потемнели, а в напряжённой осанке чувствовалось разочарование. Эдмунд давно замечал, что племянница отчаянно добивается его внимания, но никогда не придавал этому особого значения. В глубине души он чувствовал себя виноватым. Среди всех племянниц он всегда уделял больше времени Рейнире — не потому, что любил её больше, а потому, что у Рейниры не было матери, а Визерис едва справлялся со своими обязанностями отца. Лира же оставалась в тени, и он редко задумывался о том, что ей, возможно, тоже нужна поддержка. Но сейчас он не мог позволить её выходке зайти дальше. — Лира, я попрошу стражу отвести тебя в покои, — его голос стал мягче, но в нём всё ещё звучала твёрдость. — Дядя, но… — Она сделала шаг вперёд; взгляд её умолял дать ей ещё хоть немного времени, позволить сказать то, что, возможно, давно тяготило её сердце. Но Эдмунд прервал её, мягко, но уверенно положив ладонь на её плечо. — Лира, тебе не стоит лезть туда, куда не следует, — с уст сорвался тяжёлый выдох, и он покачал головой, словно отгоняя тяжёлые мысли. А затем, не убирая руки, коротким кивком подозвал одного из стражников, стоявших у входа. — Иначе мне придётся поговорить об этом с твоей матерью. Его голос был спокоен, но для Лиры эти слова прозвучали как предупреждение. Она вздёрнула подбородок, пряча разочарование, и её губы дрогнули. Однако спорить она не стала. Лира бросила на него взгляд, полный обиды, но промолчала. Её спина оставалась напряжённой, подбородок — гордо вздёрнутым, но в глазах мелькнуло что-то, что Эдмунд не мог точно определить. Разочарование? Гнев? Или что-то ещё, более опасное? Когда она вместе со стражником скрылась за поворотом, он позволил себе тяжело вздохнуть. Её слова всё ещё эхом отзывались в его мыслях, но сейчас он был не готов разбираться с этим. Потянувшись за кубком, чтобы допить оставшееся вино, он уже было приготовился вновь погрузиться в раздумья, но тут его отвлёк звук. Тихий, заливистый смех разнёсся по двору — лёгкий, как колокольчик на ветру. Эдмунд замер. Такой звук в столь поздний час был непривычен. Перегнувшись через перила балкона, он прищурился, всматриваясь в тени внизу. Там, прямо на песке, сидела девочка. Она была одна. Свет факелов играл на её серебряных волосах, которые спадали лёгкими волнами, а в руках она держала что-то — камушек, возможно, или ракушку — и с улыбкой рассматривала свою находку. Казалось, она вовсе не замечала, что за ней наблюдают. Но это только так казалось — девочка почувствовала его взгляд сразу же. Она подняла голову, и её губы тронула ослепительная улыбка. Детская, искренняя, чистая, будто свет далёкой звезды. Эдмунд замер, мгновение не в силах пошевелиться, потому что в её чертах он узнал того, кого вовсе не ожидал увидеть в столь поздний час. — Хелейна? Он едва слышно произнёс её имя, не веря глазам. Девочка не ответила. Она лишь вновь опустила взгляд на свою находку, словно его присутствие ничего не значило. Эдмунд больше не думал о вине. Осторожно, стараясь не спугнуть ребёнка, он начал спускаться по ступеням. Камень под ногами был прохладным, ночь — тёплой, а море где-то вдалеке шептало свои вечные песни. Когда он подошёл ближе, Хелейна всё так же сидела, перебирая ракушки в ладонях. Факелы отбрасывали на её лицо мягкие тени, подчёркивая серебристые пряди волос. — Что ты здесь делаешь одна? — спросил он, опускаясь рядом с ней на корточки. Девочка на мгновение замерла, будто задумалась над ответом, а потом небрежно пожала плечами. — Слушаю. Эдмунд нахмурился. — Кого? Хелейна подняла глаза. В их глубине таилось что-то, чего он не мог понять, что-то древнее и одновременно детское. — Всех. Они говорят, — шёпотом ответила она. — Надо только слушать. Он вздохнул, потерев виски. Эта девочка всегда была странной, даже по меркам Таргариенов, но сейчас он нашёл это даже милым. Эдмунд никогда особенно не интересовался младшими детьми Визериса. Разумеется, он слышал истории о похождениях Эйгона — шумных, скандальных, полных беспутства и юношеской наглости, — но особого внимания им не уделял. Он слишком дорожил Рейнирой и её детьми, ставя их превыше всего, и потому редко задумывался о том, что у его короля есть и другие наследники. И теперь, стоя перед Хелейной, он внезапно осознал, что даже не знает, как правильно с ней говорить. Но кое-что было совершенно ясно — ребёнку в столь поздний час не место на берегу. — Почему ты здесь совсем одна? — тихо спросил он, снимая с себя плащ и осторожно укрывая им девочку. Хелейна, казалось, вовсе не смутилась этим вопросом. Напротив, её глаза засветились любопытством, и она даже слегка подалась вперёд, будто бы его слова удивили её. — Почему же одна? — оживлённо переспросила она, сильнее кутаясь в тёплую ткань. — Вы ведь рядом. Эдмунд мог бы попытаться сдержать улыбку, но знал, что это бессмысленно. Слова девочки были по-детски наивны, но в них чувствовалась такая искренняя уверенность, что он невольно испытал что-то тёплое. Он никогда не стремился снискать любовь детей, тем более тех, с кем почти не пересекался. Но осознание того, что Хелейна видит в нём не угрозу, а защиту, всё же приятно согревало сердце. Однако девочка не дала ему долго предаваться мыслям. Она решительно поднялась на ноги и, протянув к нему маленькую ладошку, потянула его за собой. — Пойдёмте, — настойчиво произнесла она. — Матушка будет волноваться. Эдмунд мог бы возразить, что вряд ли королева Алисента сильно переживает за свою дочь — ведь наверняка уверена, что та уже давно спит. Или сказать, что ему совсем не горит желанием сопровождать Хелейну в её покои. Но вместо этого он лишь молча последовал за ней, позволяя девочке вести себя вперёд, и впервые за долгое время ощутил, как в его душе зарождается странное чувство — лёгкое, едва уловимое, но почему-то очень важное. Шли они в тишине, но, как оказалось, недолго. Едва ли они успели приблизиться к замку, как ночную тишину прорезал встревоженный голос: — Хелейна?! Королева появилась перед ними так внезапно, словно материализовалась из самой тьмы. Дыхание её было сбито, а щёки раскраснелись, будто она пробежала добрую половину замка. Что, впрочем, вполне могло оказаться правдой. Представив, как Алисента в ночной тишине обнаруживает пустую постель дочери, Эдмунд даже испытал что-то похожее на сочувствие. Паника, должно быть, накрыла её мгновенно, пробирая до самых костей. Как только королева увидела Хелейну, страх, кажется, взял верх над приличиями — она, позабыв о сдержанности, с силой прижала дочь к себе, зарывшись пальцами в её волосы. Её руки лихорадочно скользили по плечам и спине девочки, пока она пыталась убедиться, что та цела и невредима. Хелейна же, словно и не замечая материнского волнения, просто улыбалась, позволяя себя осмотреть. — Я нашёл её на берегу, — наконец произнёс Эдмунд, решив всё же обозначить своё присутствие. — Она собирала ракушки. Королева вздрогнула, будто только сейчас осознала, что рядом стоит ещё кто-то. Она медленно выпрямилась, её взгляд задержался на нём на пару мгновений, а затем, справившись с эмоциями, Алисента тихо, но отчётливо произнесла: — Благодарю вас. Её голос был ровным, но в глазах всё ещё плескались тревога и остатки страха. Впрочем, теперь, когда дочь была рядом, страх постепенно уступал место чему-то другому — усталости, облегчению… и, возможно, лёгкому чувству неловкости. Эдмунд кивнул, но не мог не заметить, что королева не спешит отпускать Хелейну. Казалось, будь её воля, она бы вообще не выпускала дочь из объятий до самого утра. И вот тогда наступила эта неловкая тишина. Слова повисли в воздухе, не находя выхода. Никто из них не знал, что сказать, да и нужно ли было что-то говорить. Эдмунд молчал, Алисента и вовсе не поднимала на него глаз, словно боялась, что в его взгляде найдёт что-то, что не готова была увидеть. Или, наоборот, не найдёт ничего. Она хорошо помнила, чем закончилась их последняя встреча. Когда Рейнира покинула Королевскую Гавань и уехала на Драконий Камень, Эдмунд понял, что ему больше нечего здесь делать. Он собрал вещи и отправился домой, в Долину. Алисента, как и подобает королеве, пришла пожелать ему хорошей дороги. Только вот встреча сложилась иначе, чем она ожидала. После случившегося Эдмунд даже не взглянул на неё. Было ли ей больно? Она не знала. Или не хотела понимать. Но думала ли она об этом? Каждую ночь. Теперь же, стоя перед ним, она чувствовала себя совсем не королевой, не матерью, не женщиной, повидавшей слишком много, чтобы позволить себе быть слабой. Нет. Сейчас она была просто Алисентой. И, что хуже всего, она робела перед ним, словно юная девица, которой уже не была долгие годы. А Эдмунд… он, казалось, чувствовал себя совсем иначе. Или просто хорошо умел скрывать свои чувства. — Я… — начал было Эдмунд, словно тщательно взвешивая каждое слово, прежде чем решиться его произнести, — проведу вас до покоев, моя королева. Моя. Слово прозвучало почти буднично, но в нём чувствовалась какая-то особая теплотa. Возможно, даже слишком особая. Рука Эдмунда нежно сжимала ладонь Хелейны, словно показывая, что он не собирается её отпускать. Девочка, явно довольная таким поворотом событий, заговорщически улыбнулась и крепко взяла мать за руку. Алисента на мгновение замерла, но затем спокойно кивнула, переплетая пальцы с дочерью, будто находя в этом жесте некую опору. Они двинулись вперёд, и шаги их звучали глухо по каменным плитам коридора. Алисента невольно задумалась. Может, она сама придумала себе эту вражду? Может, всё это время видела в его холодности то, чего в ней и не было? Или же Эдмунд действительно был настолько благородным, что вызвался проводить её только из долга и приличия? Она не узнает ответа. Так же, как не узнает и того, что серьга, потерянная когда-то в спешке, до сих пор лежит в кармане Эдмунда, согревая не только ткань, но и его сердце.

***

Дейлирис уже добрый час сверлила взглядом потолок, предаваясь размышлениям о великом и ужасном. Вернее, о своей судьбе. А если быть точной — о словах матери. Ну да, идея переезда в Старомест её совсем не вдохновляла, мягко говоря. И да, перспектива страшила её до дрожи. Но её детское сознание, склонное к авантюрам и необоснованному оптимизму, уцепилось за одну весьма любопытную мысль: а вдруг, если она выйдет замуж за Гвейна, Криган внезапно осознает свою катастрофическую "ошибку", бросит Арру и поймёт, какую принцессу упустил? А что делать потом с Гвейном? Вопрос, конечно, интересный. Ответ, впрочем, был предельно прост. — У Эйгона Завоевателя было две жены… — задумчиво произнесла Дейлирис вслух, наслаждаясь звучанием своих мыслей. — Значит, и у меня будет два мужа. А если захочу, то три, — подытожила она, явно впечатлённая собственной щедростью. Нет, не сказать, что она действительно любила кого-то из них. Просто кто-то — не будем показывать пальцем, явно обладал выдающейся настойчивостью и излишней романтичностью — напридумывал себе сказку с Криганом Старком и никак не был готов признать, что вот-вот разобьётся о суровую реальность, как корабль о скалы. В конце концов, Дейлирис привыкла, что всё, чего она хочет, исполняется если не мгновенно, то с минимальной задержкой. Гвейн просто оказался не в том месте, не в то время и, что хуже всего, попал под настроение слегка избалованной принцессы. — Я будущая королева, — пробурчала она, перевернувшись на бок и плотнее кутаясь в одеяло. — Правда, Тириос? Но её верный волк, давно привыкший к ночным философским и безумно важным рассуждениям хозяйки, даже ухом не повёл. — Ты знал, что молчание — знак согласия? — недовольно уточнила она, нащупав рукой мягкую шерсть волка. Тириос лишь издал ленивый, крайне скептический хмык, что Дейлирис предпочла расценить как проявление глубокомысленного уважения. — Знаешь, те, кто сомневается в величии своей королевы, имеют все шансы оказаться на виселице, — назидательно добавила она, а затем, сделав паузу драматично растянувшись на кровати, добавила: — Хотя нет, не на виселице. Мои верные, преданные, бесконечно любящие меня подданные снесут голову любому, стоит мне лишь указать вот этим пальчиком. Для наглядности она подняла указательный палец и закрутила им в воздухе перед самым носом волка. Тириос медленно поднял голову и очень выразительно посмотрел ей в глаза. Кажется, он задавался вполне резонным вопросом: Когда его хозяйка успела превратиться в маленькую тираничку? Но тут Дейлирис звонко расхохоталась, так громко, что эхо прокатилось по комнате. Она резко сбросила одеяло, хлопнула по подушке рядом с собой и лукаво улыбнулась: — Ну же, давай сюда! Волк помедлил, но всё же лениво потянулся и, тихо вздохнув, забрался на кровать, подставляя бок под тёплые ладошки своей хозяйки. — Ты правда думаешь, что я способна убить тебя? — с усмешкой проворковала Дейлирис, продолжая неторопливо чесать Тириоса, который мирно устроился рядом. — Ты же мой самый верный и преданный друг. Хвост волка, напряжённо свёрнутый, наконец расслабился, и он с готовностью позволил ей укрыть его одеялом. — Я говорила не о тебе, — продолжила девочка, поглаживая шерсть, — я имела в виду только своих слуг... ну, или народ, в принципе, всё равно, одно и то же. Комната на мгновение погрузилась в тишину, и Тириос уже начал было думать, что хозяйка наконец уснула, давая и ему возможность поспать. Но не тут-то было. — Вот, например, тот же Кристон Коль! — девочка взорвалась с новой силой, почти выплюнув слова. — Его казнить мало, а ему ничего не будет! На упоминание Коля Тириос несдержался и зарычал, так громко, что казалось, сам камень под ним содрогнулся. — И не говори, Тириос! — согласилась с ним Дейлирис, даже не вполне понимая, что именно вызвало такой бурный отклик у её спутника, но интуитивно поддержала его. — Эту... как же мама говорила? — девочка задумалась, ударив себя по лбу. — Ах да, пизду! Как только я стану королевой, Сиракс его съест... по кусочкам. Слишком жестоко? Дейлирис так не считала. Он обидел её мать, а значит, его ждал неизбежный гнев Дейлирис Таргариен. Рассуждения Дейлирис могли бы продолжаться ещё очень долго, возможно, всю ночь, если бы ей не наскучило смотреть в потолок и философствовать о власти, предательстве и казнях, которые ещё предстояло устроить. В конце концов, о таких вещах лучше размышлять на свежую голову, желательно за завтраком. А потому Дейлирис резко села на кровати, потянулась и легонько чмокнула Тириоса в его большой, холодный нос. Волк недовольно дёрнул ухом, но не стал возражать. — Жди здесь, я скоро вернусь, — шёпотом сказала девочка, поднимаясь на ноги. Куда она направлялась? Вдруг в голове мелькнула мысль, что она так и не познакомилась с кузинами — Бейлой и Рейной. Да, это был как бы элементарный долг, приличие, которое требовало хотя бы нескольких слов соболезнования, но... что поделаешь? Дейлирис не привыкла оглядываться назад. Она всегда шагала вперёд, к своему будущему. И вот как удачно в этот момент в её жизнь врывается брат королевы — как раз тот самый случай, когда траур легко уступает место более интересным перспективам. С свечой в руке она неспешно двигалась по пустому коридору. Было странно, что покои принцессы не охраняются, но Дейлирис решила не заострять на этом внимание. Так даже лучше — никто не увидит принцессу, шагающую в одной лишь сорочке, как ни в чём не бывало. — Дейлирис? — раздалось неожиданно сбоку. Девочка мгновенно подпрыгнула, тихо вскрикнув. В панике она инстинктивно занесла руку для удара, и пустой коридор вдруг наполнился смачным хлопком. — Ай... Обернувшись, она с удивлением узнала лицо "нападающего". Сердце чуть не остановилось. — Дейрон?! — воскликнула Дейлирис, а затем тут же прикусила язык. Вот это да... Она только что ударила собственного дядю, который просто шёл по коридору. Он держался за ушибленное место, но в его глазах не было ни злости, ни слёз — лишь полная растерянность. — Я... — начала она, пытаясь найти слова, но так и не придумала ничего подходящего, поэтому просто выдавила: — Прости. Некоторое время они стояли в холодном коридоре, молча переглядываясь, будто решая, кто первым нарушит тишину. Дейрон слегка повёл плечами, размышляя о том, что надеялся не встретить никого на своём пути. Он собирался навестить Тессарион — свою прекрасную, но пока неоседланную драконицу. Он не мог и не хотел оставлять её одну надолго. Но вот чего он точно не ожидал, так это того, что его путь преградят маленькие, но весьма увесистые кулачки его племянницы. И, если уж быть честным, это было больно. Но, конечно, падать носом в грязь перед ней он не собирался. — Ничего страшного, — сказал Дейрон, выпрямив спину с подчеркнутой невозмутимостью. — Мне не больно. Дейлирис посмотрела на него скептически, явно не до конца веря этим бодрым заявлениям, но допрашивать не стала. Вместо этого она с интересом изучала его лицо, гадая, куда это он так уверенно направлялся. — Куда ты идёшь? — наконец спросил Дейрон, желая переключить внимание с собственной несостоятельности перед детским ударом. — А ты? — парировала Дейлирис, не спешившая раскрывать свои карты. — Я хочу увидеться с Тессарион, — признался он, решив не устраивать бессмысленных препирательств. Хотя всё ещё ожидал, что племянница ответит ему взаимностью. — И я, — невинно хлопнула ресницами Дейлирис. Дейрон нахмурился. — Что «и я»? — Я тоже иду с тобой к Тессарион. Это не было вопросом, просьбой или предложением. Это было решением, которое она уже приняла, и с которым Дейрону теперь предстояло смириться. Не теряя времени, она ловко встала рядом с ним и, будто так и надо, ухватилась за изгиб его локтя. Бейла и Рейна наверняка уже спят, а перспектива увидеть дракона Дейрона казалась куда заманчивее, чем идти к кузинам ради пары вежливых соболезнований. — Но… — начал было Дейрон, но тут же осёкся. В самом деле, какой смысл спорить? Он знал свою племянницу — если она что-то решила, переубедить её будет сложнее, чем приручить дракона без седла. Дорогу к драконихе они проделали в напряжённой тишине, лишь изредка обмениваясь короткими фразами вполголоса — словно шёпот мог сделать их невидимыми для стражи. Дейлирис ощущала, как сердце бьётся где-то в горле, но не столько от страха, сколько от нарастающего осознания: она почти единственная в семье без дракона. Да, был ещё Эймонд — бедняга пока тоже ходил пешком, но Дейлирис видела его верхом на драконе в одном из своих снов, а её предчувствия редко ошибались. Так что вопрос был лишь в том, как скоро он найдёт себе огнедышащего товарища. А вот что до неё самой... Ни снов, ни знаков, ни даже слабого намёка на крылатую судьбу. Может, она так и останется единственной Таргариен без собственного чудовища? В конце концов, кому-то же нужно поддерживать баланс в семье. А вдруг Тириос и есть её «дракон»? Ну, не в буквальном смысле, конечно. Но ведь это не обязательно должны быть огромные звери, выжигающие деревни. Возможно, её путь — совсем другой? Не выдержав, Дейлирис, ведомая нетерпением, выскочила вперёд, обгоняя Дейрона. Конечно, стоило сначала подумать, но когда это останавливало настоящего Таргариена? Однако её порыв прервался слишком быстро — она с размаху врезалась во что-то огромное, твёрдое... и мокрое. Мгновение ушло на осознание. Потом ещё одно — на осознание второго уровня, куда более пугающего. Теперь она понимала, почему Дейрон застыл, будто превратился в мраморную статую. Перед ней возвышался нос. Огромный, чешуйчатый и явно не принадлежащий Тессарион. Этот дракон был больше. Намного больше. А его чешуя сияла, будто отлитая из чистого золота. Дейлирис медленно подняла голову, и сердце её, кажется, решило покинуть тело, взмыв к небу быстрее, чем любой дракон. Дракон смотрел на неё так, будто наслаждался видом блюда перед трапезой. Дейлирис с трудом сглотнула. Она не могла оторваться от этих глаз — огромных, расплавленных солнц, в которых плясали языки невидимого пламени. Он не шевелился, лишь внимательно разглядывал её, словно размышляя, стоит ли эта маленькая, неразумная девчонка его внимания... или же её стоит попробовать на вкус. Дейрон крепко сжал её руку, и Дейлирис даже оценила этот жест — как минимум, если их сейчас сожрут, у неё будет компания. Оба прекрасно понимали: убежать шансов нет. Ну, вот теперь она точно увидит тётушку Лейну. Как и хотела. Дейлирис глубоко вдохнула, закрыла глаза и приготовилась к неминуемому. Внезапно воздух разрезали громкие, торжественные хлопки. Они звучали так, будто кто-то искренне наслаждался представлением. За ними последовал тихий, ленивый смешок, в котором угадывалась явная насмешка. Дейлирис приоткрыла один глаз, потом второй, не совсем веря в то, что всё ещё жива и цела. Морда Солнечного Огня больше не нависала над ней, а золотистый гигант теперь мирно прижимался… к кому бы вы думали? К Эйгону. Она моргнула, стараясь убедиться, что это не галлюцинация, вызванная смертельным ужасом. — Дядя? — голос её был наполнен недоверием, словно она увидела привидение. Эйгон, всё такой же самодовольный, как всегда, ухмыльнулся ей с характерной ленивой наглостью. — Рада видеть своего любимого дядюшку? — протянул он с пьяной ухмылкой, ухитряясь одновременно выглядеть обаятельным и совершенно несносным. Его взгляд лениво скользнул по ней, а затем переместился на её спутника. — О, Дейрон, ты тоже здесь? Как будто только что заметил. Не удосужившись даже сделать вид, что он рад встрече, Эйгон небрежно направился к брату и заключил его в крепкие объятия. Но Дейрон, судя по всему, был не в восторге от столь бурного проявления чувств. — Ты пьян, Эйгон, — недовольно пробормотал он, пытаясь вывернуться из цепких объятий. — Ну, не делай вид, что не скучал по мне, — проворчал Эйгон, ещё крепче сжимая его в медвежьих объятиях. — О, как же, запах твоего перегара я точно запомню на всю жизнь, — с выражением глубочайшего страдания ответил Дейрон, отчаянно отпихивая брата. Дейлирис не выдержала и громко расхохоталась. Её страх перед драконом мгновенно рассеялся — теперь это всё казалось какой-то нелепой комедией. И хотя Дейрон делал вид, что его раздражает чрезмерная братская любовь, в глазах его светилось чистое, неподдельное счастье. А их постоянные препирательства были не чем иным, как доказательством того, что, несмотря на всё, они действительно скучали друг по другу. Эйгон наконец отлип от брата и направился к Солнечному Огню. Несмотря на лёгкое опьянение, он всё ещё прекрасно соображал, что и как делает. Отто позаботился о том, чтобы его внук не напивался до беспамятства, строго ограничив его всего тремя бокалами вина. Правда, Эйгон был искренне убеждён, что три бокала — это скорее рекомендация, чем правило, и, судя по всему, нашёл способ немного обойти запрет. Но даже в таком состоянии он знал, кому действительно может доверять. Не брату, не Отто, не матери — а своему дракону. Поэтому после похорон Лейны он подошёл к огромному золотистому чудовищу, он небрежно прислонился к его тёплому боку и практически мгновенно уснул, словно убаюканный мягким дыханием исполина. Пробуждение нельзя было назвать мягким. Солнечный Огонь, видимо, решил, что пора заняться чем-то полезным — например, поужинать его племянницей и братом. Как бы там ни было, дракон встал. А Эйгон, соответственно, с характерным глухим шмяком приложился о холодную землю. Он не сразу сообразил, что произошло, и пару мгновений просто лежал на спине, разглядывая небо и пытаясь понять, заслужил ли он это падение своей непутёвостью или же дракон просто развлекается за его счёт. Но, поняв, что вставать особо некуда, а главное — незачем, ведь в покоях его ждал Отто со своими нудными нравоучениями, Эйгон решил сделать единственно верный выбор: остаться здесь и продолжить сон. Но его не оставили в покое. — А за мной дядя не скучал? — неожиданно раздался игривый голос Дейлирис. Эйгон замер, соображая, есть ли у него силы на разговоры, но в итоге всё же медленно развернулся. На губах его заиграла фирменная лениво-нахальная ухмылка. — Тоже хочешь? — спросил он, разведя руки в стороны и делая шаг к племяннице с очевидным намерением заключить её в объятия. — Так бы и сказала, я… Но Дейлирис, с ловкостью кошки, выскользнула из-под его рук, обрывая его на полуслове. У неё на губах играла та самая озорная улыбка, которую он знал слишком хорошо. Улыбка, означавшая одно: сейчас произойдёт нечто крайне подозрительное. Эйгон нахмурился. — Не понял… — протянул он, слегка обескураженный. — Можно тебя о чём-то попросить? — невинно похлопав ресницами, спросила Дейлирис. Он прищурился, явно не доверяя её тону. — Дядя? Эйгон вопросительно приподнял бровь. — Прокатишь нас на Солнечном Огне? — с абсолютно безобидным видом спросила она. Эйгон молча посмотрел на неё. Потом перевёл взгляд на Дейрона, который тут же поспешил отвести глаза, демонстрируя, что он совершенно ни при чём. Затем снова взглянул на Дейлирис, которая, судя по всему, уже готовилась к своему торжественному триумфу. Он глубоко вздохнул. — Вот почему я просто не остался лежать в грязи… — пробормотал он себе под нос. — Спасибо! — не дожидаясь ответа, воскликнула Дейлирис, с восторгом запрыгивая Эйгону в объятия. Он слегка покачнулся от неожиданного удара её лёгкого, но весьма энергичного тела, и, пока пытался сохранить равновесие, она уже крепко прижалась щекой к его груди, сияя от радости. — Дейрон, пойдём! — потянула она дядю за руку, даже не сомневаясь, что тот согласится. — Но Тессарион… — начал было Дейрон, но тут же замолчал. Потому что, будь он честен с самим собой, он бы давно признал, что скучал по полётам. Прошедшее время, проведённое в Староместе, отдалило его от этих ощущений, но в душе он всё ещё был тем же мальчиком, который любил мчаться в небесах, ощущая силу дракона под собой. И сейчас у него был шанс вновь испытать это. Эйгон устало вздохнул, глядя вниз на свою племянницу. Она смотрела на него с сияющими глазами, полными восторга, счастья и… искреннего восхищения. И разве он мог ей отказать? Вот такой — светящейся от радости, ещё не разочаровавшейся в нём? Как бы он ни пытался изобразить ленивое равнодушие, в такие моменты он чувствовал, что всё же кому-то важен. Солнечный Огонь не сопротивлялся. Он знал всадника, знал его брата и знал девочку, что сейчас так радостно трещала у него под боком. Дракона долго уговаривать не пришлось — он лишь вытянул шею, посмотрел на них исподлобья и, кажется, молча согласился. Через несколько минут они уже восседали на его широкой спине. Эйгон усадил перед собой Дейлирис, а перед ней — Дейрона, крепко и надёжно закрепляя их ноги в кожаные ремни. — Soves! — громко выкрикнул он на валирийском, и золотистый дракон с рычанием рванул вверх, мощными взмахами крыльев отрываясь от земли. Ветер ударил им в лица, смешивая волосы, заставляя их сердце биться быстрее. Дейлирис громко рассмеялась, Дейрон судорожно вцепился в седло, а Эйгон, несмотря на всё своё привычное хладнокровие, не смог сдержать довольную улыбку. В конце концов, не так уж и плохо иногда быть хорошим дядей.

***

Вдоволь налетавшись, Эйгон с неохотой скомандовал Солнечному Огню снижаться. Крепкие лапы дракона с глухим ударом опустились на землю, подняв облако пыли. Едва они оказались на твёрдой поверхности, Эйгон почувствовал, что его уже не так шатает. Холодный ветер, свистевший в ушах во время полёта, сделал своё дело — теперь он был почти трезв. Но кому какое дело до «почти»? Он изобразил легкую неуверенность в походке, нарочито медленно слезая с дракона, и тут же почувствовал, как к нему устремилась тёплая, заботливая энергия. — Дядя, ты в порядке? — Дейлирис, с тревогой заглянув в его лицо, тут же оказалась рядом, едва ли не беря его под руку. Её маленькая ладонь крепко сжала его запястье, а тонкое плечико прижалось к его боку, словно в попытке поддержать, если он вдруг решит рухнуть на землю. Эйгон закрыл глаза, на мгновение позволяя себе просто наслаждаться моментом. — Ох, кажется, ветер был сильнее, чем я думал, — пробормотал он, чуть склоняя голову набок, изображая лёгкое головокружение. Дейлирис тут же ещё крепче ухватилась за него. — Может, тебе сесть? — обеспокоенно спросила она. Приятно ощущать чью-то искреннюю заботу. Приятно быть для кого-то важным не потому, что этого требует долг, не потому, что так диктует политика, а просто потому, что кто-то действительно переживает за тебя. Солнечный Огонь зарычал, его золотистая чешуя сверкнула в лунном свете. Он будто чувствовал настроение всадника — напряжённое, но уверенное. Эйгон лишь усмехнулся и протянул руку, гладя дракона по массивной голове. — Не забыл, не забыл, — вполголоса пробормотал он, словно успокаивая зверя. Но в этот момент небо пронзил мощный, пугающий рёв. Дейрон инстинктивно присел, утягивая за собой Дейлирис, которая, напротив, замерла, подняв голову. Высоко над ними, закрывая собой часть ночного неба, пролетела Вхагар — дракон покойной Лейны Веларион. Даже на таком расстоянии она выглядела огромной, величественной, древней. Взмах её гигантских крыльев был подобен буре — воздух завибрировал, волосы Дейлирис взметнулись, будто в прощальном жесте к некогда принадлежавшей Лейне драконихе. Солнечный Огонь зарычал ещё громче, сдвигаясь ближе к Эйгону. Ему, ещё юному дракону, далеко до старейшей и сильнейшей Вхагар, но он всё равно готов был ринуться в бой ради своего всадника. — Что это с ней? — с легким недоумением спросил Эйгон, лениво оборачиваясь к племянникам. Дейрон и Дейлирис всё ещё сидели на земле, прижавшись друг к другу, их взгляды были устремлены в небо. Эйгон же говорил так спокойно, будто ничего особенного не случилось. Будто над ними только что не пронёсся чудовищный дракон, одним взмахом крыла способный уничтожить их всех. Будто это была просто очередная прогулка, а не нечто, отчего даже воздух пропитался напряжением. Дейлирис нахмурилась. — Ты либо пьян, либо просто бесстрашный болван, — пробормотала она, не отрывая глаз от Вхагар. — А почему одно исключает другое? — с лёгкой ухмылкой спросил Эйгон, снова поглаживая своего дракона. Эйгон никогда не любил правила, а уж тем более не горел желанием им следовать. Но даже он понимал, что ночь уже давно вступила в свои права, и, честно говоря, глаза у него слипались. Конечно, он мог бы с чистой совестью растянуться прямо на земле, положив голову на бок дракона, но перспектива проснуться утром с ломотой во всём теле была не самой заманчивой. Вздохнув, он соизволил сообщить о своём нелёгком решении: — Пожалуй, я всё-таки пойду в замок. Дейрон тут же подозрительно прищурился: — Ты же говорил, что не вернёшься в свои покои, потому что там будет дедушка. Эйгон ухмыльнулся, притворно изогнув бровь: — А кто сказал, что я пойду в свои покои? Дейрон остановился как вкопанный. — Даже не думай, — отрезал он, прекрасно понимая, к чему всё идёт, сейчас Эйгон скажет, что им придется делить покои. — Братец, — растягивая слова, начал было Эйгон, явно собираясь произнести одну из своих фирменных глупых, самодовольных речей, но тут его неожиданно перебила Дейлирис. Она всё это время шла молча, задумчиво теребя прядь волос, но теперь подняла на него взгляд и спокойно произнесла: — Ты можешь поспать у меня, дядюшка. Некоторое время Эйгон просто смотрел на неё, переваривая услышанное. — О, значит, моя милая Дейлирис готова приютить меня у себя? — с притворным благоговением произнёс он, прижав руку к груди. — Не переигрывай, дядя, — закатила глаза девочка, поправляя волосы. — Просто Тириос спит со мной, а его лежанка стоит без дела. — Лежанка? — передразнил Эйгон, картинно моргая. — Ты хочешь, чтобы твой любимый дядюшка спал в собачьей... волчьей лежанке? — Ты же дракон, разве тебе не всё равно, где спать? — невинно поинтересовалась Дейлирис, лучезарно улыбаясь. Дейрон тем временем выглядел так, будто его вот-вот хватит удар. — Я всё ещё против этого, — пробормотал он, устало прикрыв лицо ладонью. — А кого-то спрашивали? — весело отозвался Эйгон, перекинув руку через плечо Дейрона. Мальчик шумно выдохнул, но спорить не стал. — Если он тебя укусит, не жалуйся, — предупредила Дейлирис, шагая вперед. Эйгон ухмыльнулся и беззаботно махнул рукой: — О, Тириос и я найдём общий язык. В конце концов, я великий и ужасный Эйгон Таргариен! Даже драконы преклоняются передо мной, что уж говорить о волке! Дейрон лишь покачал головой: — Не забудь сказать это волку, когда он вцепится тебе в руку. Эйгон хоть и был слегка пьян, но здравого смысла у него всё же хватало. Даже он понимал, что шутки шутками, а спать в покоях племянницы — идея не просто глупая, а откровенно опасная. Люди всегда находили повод для сплетен, а уж тут им и вовсе не пришлось бы напрягаться. Никого не волновало бы, что Дейлирис всего десять — слухи о её «порочности» разлетелись бы быстрее, чем дракон может взмыть в небо. — Ладно, ладно, успокойтесь, — протянул Эйгон, подняв руки в примирительном жесте. — Я слишком красив, чтобы спать на полу, и слишком горд, чтобы делить лежанку с волком. — Ну раз так, иди к себе, — тут же отозвался Дейрон, скрестив руки на груди. — О, я сказал, что не буду спать у Дейлирис, но не сказал, что пойду к себе, — усмехнулся Эйгон, глядя на них с откровенным озорством. Дейрон и Дейлирис обменялись понимающими взглядами. — Ты же не пойдёшь к... — Конечно же, пойду! — с торжеством перебил её Эйгон. — Раз дедушка так печётся о моём здоровье, я проведу ночь согревая в объятиях своего любимого брата. — Нет. – процедил сквозь зубы Дейрон — Именно, — довольно кивнул Эйгон. Дейлирис закусила губу, подавляя смешок, а Дейрон только покачал головой. — Ты неисправим, — пробормотал он. — Именно поэтому меня все и любят, — самодовольно заявил Эйгон и, подмигнув племяннице. Когда они подошли к коридору, разделявшему их покои, пришло время расходиться. Покои Дейрона и Дейлирис находились в разных частях замка, и, как бы им ни хотелось продолжить этот вечер, усталость всё же брала своё. — Ты же не забудешь про завтрашний полёт? — напомнила Дейлирис, с лёгкой улыбкой заглядывая в глаза дяде. — О, раз ты так просишь, как я могу отказаться? — театрально вздохнул Эйгон, закатывая глаза. — Он забудет, — вставил Дейрон, скрестив руки на груди. — Нет, не забуду! — возмутился Эйгон. — Это вообще что за клевета, брат? — Ты вечно что-то забываешь, — усмехнулся Дейрон. — Я забываю только то, что мне неинтересно, а вот о Дейлирис я не забуду, — с лукавой улыбкой возразил Эйгон, подмигнув племяннице. Дейлирис кивнула, довольная тем, что уговорила его. — Ну, спокойной ночи, — сказала она с мягким смехом, отходя к коридору что вел к её покоям. Она ещё слышала, как Эйгон и Дейрон продолжали препираться, и невольно усмехнулась. Как бы они ни спорили, какие бы подколки ни отпускали друг другу, Дейлирис видела: между ними существовала особая связь, которой не было ни у кого другого в их семье. Они могли спорить до хрипоты, но, когда приходило время, всегда стояли друг за друга. Покои были уже совсем близко, и Дейлирис замедлила шаг, готовясь к долгожданному отдыху. Но вдруг тишину ночи разорвали крики. Детские. Они эхом отдавались в пустых коридорах, наполняя их тревожным гулом. Девочка вздрогнула. Что-то внутри неё сжалось. Сердце застучало быстрее, колотясь в груди, как пойманная в ловушку птица. По спине пробежал холодок, и на миг захотелось просто закрыться в своих покоях, спрятаться за тяжелой дверью, как будто этого хватило бы, чтобы не слышать, не видеть, не знать. Но что-то не давало ей уйти. Крики продолжались, становились громче, резче, и в них теперь слышалась не только злость, но и боль. Дейлирис сглотнула, чувствуя, как её охватывает тревога. Что-то внутри шептало: Не вмешивайся. Уходи. Это не твое дело... Но в то же время другая, более настойчивая часть её души уже подбирала подол сорочки, уже срывалась с места, неслась вперёд, подчиняясь зову сердца. Коридоры мелькали перед глазами, ноги скользили по гладкому камню, дыхание стало прерывистым. Пламя факелов отбрасывало на стены длинные, искажённые тени, и каждый раз, когда одна из них шевелилась, сердце Дейлирис подпрыгивало к горлу. А что, если там разбойники? А если это кто-то из взрослых, и она просто зря вмешивается? А если... Но крики не стихали. И тогда в голове вспыхнула ещё одна мысль: Пусть это будут не мои братья... Эта мысль пульсировала в её сознании вновь и вновь, заглушая всё остальное. Она не знала, что сделает, если увидит среди дерущихся Дейрона. Сердце бешено стучало, ноги едва касались пола. Впереди замаячила небольшая арка, за которой открывался полутёмный внутренний дворик, освещённый тусклым светом факелов. Дейлирис влетела туда, тяжело дыша, и её взгляд тут же застыл на происходящем. И в одно мгновение весь мир словно замер. Бейла и Рейна, её кузины, в ярости набросились на Эймонда. Их кулаки и ноги безостановочно били его, а он, несмотря на своё преимущество в росте и силе, не мог справиться сразу с двумя. Он пытался уворачиваться, перехватывать удары, но их было слишком много. Дейлирис чувствовала, как в её груди поднимается ледяной страх. Её дядю избивали. Он пытался отбиваться, но его глаза... Они были наполнены отчаянием. Тем самым, от которого по спине пробегает холод. — Перестаньте! — её голос прозвучал громко, но будто утонул в шуме драки. Бейла и Рейна продолжали атаковать, ослеплённые своим гневом. Эймонд уже не выглядел как дерущийся мальчишка — он выглядел как человек, который падает в тёмную пропасть, и никто не пытается его спасти. Дейлирис сглотнула. Она не знала, кто прав, кто виноват, да и какая теперь разница? Она не могла позволить, чтобы её дядю так избивали. И если никто не собирался его защищать — значит, это сделает она. Гнев, вспыхнувший внутри Дейлирис, ослепил её. Она не думала, не взвешивала последствия — в тот момент её тело двигалось само, подчиняясь лишь ярости, охватившей сердце. Она бросилась вперёд, вцепившись в волосы Бейлы, и с силой оттянула её назад. Бейла сначала даже не поняла, что произошло. Её руки ещё были сжаты в кулаки, её дыхание сбивалось от борьбы с Эймондом. Но как только она осознала, кто напал на неё, глаза её вспыхнули таким же гневом. — Ты что, спятила?! — взвизгнула она, резко развернувшись и ударяя Дейлирис по плечу, пытаясь оттолкнуть. Но Дейлирис не отступала. Бейла же была сильнее, у неё было больше опыта в драке — ведь отец разрешал ей участвовать в тренировках, — но это уже не имело значения. Всё, что было важно, — это чувство несправедливости, разъедавшее её изнутри. Бейла ударила первой. Её кулак врезался в живот Дейлирис, заставляя ту отшатнуться, но девочка тут же кинулась обратно — царапая, кусаясь, хватая её за руки и волосы, не давая Бейле одержать лёгкую победу. Они катались по земле, обе ослеплённые яростью, обе забывшие, что вообще происходило до этого момента. И вдруг всё оборвалось. Резкая вспышка боли. Хруст. Бейла замахнулась камнем и ударила. Дейлирис не успела уклониться — острая боль пронзила лоб, словно холодное лезвие, рассекая кожу. В глазах на мгновение потемнело, мир качнулся, а горячая струйка крови потекла по виску. Она пошатнулась, но, даже падая, ухитрилась выставить ногу, подставляя подножку Бейле. Та потеряла равновесие, и в следующее мгновение обе рухнули на землю. Дейлирис больно ударилась, но успела почувствовать, как тело Бейлы с силой приложилось об пол. Всё плыло перед глазами. Она моргнула, пытаясь сфокусироваться, но кровь стекала по лбу и щекам, застилая обзор. Голоса вокруг стали глухими, приглушёнными. Где-то рядом был Эймонд, но что с ним? Что вообще происходило? Дейлирис попыталась подняться, но тело её не слушалось. Голова раскалывалась, пульсирующая боль огнём разливалась по всему лицу. Она снова моргнула, изо всех сил цепляясь за ускользающую реальность. И вдруг в её сознании вспыхнула одна единственная мысль: Если я потеряю сознание — всё кончено. Эймонд оттолкнул Рейну и поднялся, медленно оглядываясь. Губы его тронула довольная ухмылка — он был единственным, кто стоял на ногах. Кто победил. Адреналин бурлил в венах, мир вокруг казался чётче, ярче. Но этого было мало. Он перевёл взгляд на Джейса, распростёртого на каменном полу, тяжело дышащего. Бастард. Сын наследницы. Позорное пятно на их крови. Лицо Эймонда исказилось — что ж, если уж здесь сегодня и прольётся кровь, то пусть это будет кровь бастарда. Он не сомневался: ему за это ничего не будет. Пальцы сжали гладкую поверхность камня. Один шаг. Ещё один. Медленно, словно смакуя момент, он двинулся к племяннику. И тогда он почувствовал это. Чей-то взгляд. Горящий, обжигающий, полный осознания и… разочарования? Дейлирис. Она замерла на полу, всё ещё прижимая к земле Бейлу. Её грудь быстро вздымалась, словно воздух вдруг стал тяжелее. Глаза расширились, губы дрогнули. Она смотрела не на него. На Джейса. На Люка. На своих братьев. На тех, кто лежал в крови и синяках, тех, кого избил не кто-то чужой, а именно он — тот, кому она только что слепо верила, ради кого вцепилась в волосы собственной кузины, кого защищала перед всей семьёй. Дейлирис не сразу поняла, почему мир вокруг вдруг потерял чёткость. Почему её пальцы больше не сжимают волосы Бейлы. Почему в голове эхом отдаются слова, которые она сама произнесла несколькими минутами ранее: «Он не такой, как все…» Глупая. Всё вдруг обрело иной смысл. Под ней Бейла застонала, и Дейлирис наконец отвела взгляд от ужасающей сцены перед собой. Кузина смотрела на неё так, словно хотела испепелить. И впервые Дейлирис почувствовала, что заслужила этот взгляд. Она ошиблась. Она не должна была защищать Эймонда. Но сейчас было не время сожалеть. Сейчас её братьям угрожала опасность. Она была нужна Джейсу. Горло сжалось, но она подавила ком. Дейлирис медленно наклонилась к Бейле, губы почти касались уха кузины. — Прости… А в следующее мгновение, будто молния, она сорвалась с места, несущаяся к Эймонду с единственной целью — остановить его, во что бы то ни стало. Но её опередили. Люк, который до этого лежал, едва шевелясь и слабо постанывая от боли, вдруг резко вскочил, словно в него вдохнули новую жизнь. Кинжал в его руке сверкнул в тусклом свете факелов, отражая дрожащие языки пламени. Его лицо было испачкано кровью, дыхание сбивалось, а в глазах полыхала решимость. В этот момент он был похож не на мальчишку, испуганного и загнанного в угол, а на загнанного волчонка, который, несмотря на раны и страх, был готов броситься в последнюю атаку. Но Люк не успел. Эймонд, словно предчувствуя его выпад, быстро среагировал. Едва тот сделал шаг, как крепкая рука Эймонда оттолкнула его, и Люк, потеряв равновесие, рухнул обратно на каменный пол. Его спина громко ударилась об холодный камень, изо рта вырвался резкий, судорожный вздох. Эймонд даже не взглянул на него. Он уже вновь направился к Джейсу, его пальцы сжались в кулак, намереваясь нанести решающий удар. Но внезапно перед ним появилась другая фигура. Хрупкая, но упрямая. Дейлирис. Она встала перед Джейсом, дрожа, словно тоненькая свеча на ветру, но не двигаясь с места. Её волосы растрепались, локоны падали на лицо, прилипая к вспотевшей коже. Кровь с рассечённой брови стекала по щеке, алые капли оставляли на коже тёмные дорожки. Одна её рука прижималась к голове, пытаясь остановить кровотечение, а другая дрожала, сжимая тонкие пальцы в слабый, но упрямый кулак. В её взгляде не было страха. Не было ярости. Только отчаяние. — Отойди, — голос её был тихим, но в каменном коридоре он разнесся, словно гром среди ночи. Она не кричала. Не плакала. Не молила о пощаде. Она просто стояла. Закрыв собой брата. И надеялась. Что это просто дурной сон, который рассеется с первыми лучами солнца. Что она проснётся в своей постели, и всё будет как прежде. Что её семья, пусть и далёкая от идеала, не будет разрывать себя на части. Что Эйгон и Дейрон будут рядом. Что Дейрон, как всегда, возьмёт её за руку и мягко скажет, что всё будет хорошо. Что Эйгон будет громко смеяться и толкать свои нелепые, порой даже грубые шутки, но при этом найдет способ успокоить брата, отвести его гнев. Но реальность не давала ей утешения. Она смотрела на Эймонда, и он смотрел на неё. В его глазах мелькнула тень сомнения. Он мог ударить её. Мог оттолкнуть, сбить с ног так же, как сделал это с Люком. Но должен ли он? Или же было уже слишком поздно? И вот тогда это произошло. Эймонд помнил каждую деталь. Как его руки, охваченные бешенством, толкнули Дейлирис, и она с глухим стуком упала на каменный пол. Как её тонкое, лёгкое тело, казавшееся едва ли крепче фарфоровой куклы, столкнулось с холодной поверхностью, а волосы разметались по полу. Он не остановился. Не позволил себе задуматься, не дал себе времени на сомнения. В этот момент всё его существо было направлено на одно — сломить, унизить, уничтожить того, кто, по его мнению, отнял у него всё. Камень в его руке был тяжёлым. Он чувствовал его вес, чувствовал, как пальцы крепче сжимаются вокруг шершавой поверхности. Свет факелов отражался в его гранях, играя золотыми вспышками, словно насмехаясь над тем, что должно было произойти. Он занёс его над Джейсом, наблюдая, как племянник сжимается, ожидая удара. И в этот миг всё изменилось. Что-то сыпучее, сухое, колкое ударило в лицо, забиваясь в глаз, в рот, в ноздри. Эймонд отшатнулся, инстинктивно пытаясь отмахнуться, но было поздно. Следом за песком пришёл удар. Резкий, безжалостный, меткий. Боль, острая и жгучая, пронзила его голову. Мир содрогнулся, наполнившись красным светом, вспышками, хаосом. Он почувствовал, как тело теряет равновесие, как ноги подкашиваются, как что-то горячее и липкое стекает по его щеке, заливая глаз. Он упал. Рука инстинктивно метнулась к лицу, пальцы нащупали рану, ощутили горячую влагу, но не смогли заглушить боль. Кровь текла слишком быстро, пропитывая кожу, стекая в уголок губ, оставляя привкус металла. Но даже сквозь боль, сквозь гул в голове, он успел увидеть их. Двое. Люк, с дрожащей грудью и сжатыми в побелевшие кулаки пальцами. И Дейлирис. Дейлирис, стоящая рядом с братом, с кровавой полосой на лбу, но с тем же взглядом, каким она смотрела на него раньше — полным отчаяния, но уже без надежды. Они вдвоём. Это сделал кто-то из них. И тогда, погружаясь в агонию, Эймонд понял только одно. Он ненавидит их. Ненавидит до самой глубины души.