Знай, сколько ни будет ран...

Всё это могло показаться скучным — проводить целые дни в постели, даже не имея сил встать. Косте скучно не было, это было другое чувство. Стыд. Быть беспомощным, похожим на слепого котенка ему казалось унизительно. Причем по собственной вине. Костя знал, что если бы не вцепился тогда в Фуаран, если бы не помчался на Байконур, если бы... Он снова не думал о том, что книга манипулировала, заползая липкими щупальцами в разум. Костя думал, что он Высший, а потом и Абсолютный... Разве бы не справился он с осколком одной ведьмы? Видимо, нет. Косте думать о том, что он недостаточно сильный, недостаточно умный... Было обидно. Зачем Завулон возится с проштрафившимся вампиром? Почему? Он ведь недостаточно хорош для Великого. Он ведь недостаточно хорош даже для самого себя. Саушкину хотелось только зарыться поглубже в подушки, зажмуриться и больше не открывать глаза. И он даже попытался воплотить это, спрятав голову под подушки и накрыв ее руками. Ему оставалось только зареветь, как ребенок, для полноты картины. Но слезы не шли, хоть и было ужасно обидно быть слабым и недостаточно умным, чтоб все понять сразу. «А ведь шеф все еще видит во мне какой-то потенциал, если возится и все еще не пустил в расход.» — Костя... – позвал тихий спокойный голос, а после ладонь легла вампиру между лопаток, — Костя, ты там спишь? Костя не спал, но отзываться не хотел. Было слишком стыдно. — Вы так и не сказали, зачем вы возитесь с глупым вампиром. Послышался тяжелый вздох, и Саушкин почувствовал, как промялась под Великим кровать. Ладонь на лопатках скользнула выше, забираясь под подушки и касаясь позвонков на шее. Отвечать Завулон не собирался. Может быть Саушкин еще недостаточно восстановился, чтоб принять это признание, может быть он не был достаточно догадливым, чтоб понять самостоятельно. — У меня есть на то причины, — уклончиво ответил наконец Завулон и откинул подушки в сторону, почти вытряхивая Костю из укрытия, — И они более весомые, чем твоя причина рвануть на Байконур. Костя хотел было обидеться, но передумал. В конце концов Завулон был прав. Даже причина плакать у двухлетней Нади Городецкой из-за потерянной игрушки была бы более весомой, чем причина стремиться в космос у вампира. — Попробуй встать, — когда Костя без особых усилий смог сесть, потребовал мужчина. Саушкин свесил ноги с кровати, хмурясь от тянущего по полу холода. Что-то прохладное лето в Сибири... — Холодно как-то для июля, — хмыкнул он, опуская ноги на коврик. Что-то неуловимо изменилось в до этого спокойном выражении лица Завулона. — Сейчас конец октября. Хорошо, что встать он не успел, иначе бы покачнулся. — Так я валялся в отключке... — Ты был без сознания три месяца, двадцать два дня, тринадцать часов, сорок три минуты, пятьдесят две и три десятых секунды, — подтвердил внезапную догадку Завулон. «Неужели он считал каждую минуту, каждую десятую секунды, ожидая, когда я приду в себя?» Костя снова попытался встать. Ноги не подкашивались и общей слабости не ощущалось. Разве что немного болела и кружилась голова. Наверное, от резкой нагрузки. — Вот так, — Завулон тоже встал и придержал Саушкина за плечи, — А теперь попробуй пройтись. Он оперся ладонью о плечо Великого, думая, что удобно, когда начальство немного ниже, и сделал несколько шагов. Голова заболела сильней. — Нет, рановато мне что-то... — хмыкнул Костя, улыбнувшись, — Я, пожалуй, еще прилягу. Кровать казалась невероятно манящей и мягкой, как никогда, и он закрыл глаза, пытаясь успокоить стучащие в висках молоточки, когда вновь ощутил знакомый запах отвара. И Завулону даже не нужно было ничего говорить, Костя сам, сам, обхватил ладонями чашку и, морщась, в несколько крупных глотков допил отвар. Едва сдерживая порыв начать отплевываться от чересчур горького вкуса. Горького! — Шеф! Я... Человеком стал? Я вкус... Чувствую... Завулон лег рядом поверх одеяла. — Это потом. Потом. Темный на какое-то время замолчал. На его лице возникло задумчивое, даже чуть печальное выражение. Молчать у него выходило весьма красноречиво. Костя даже успел испугаться и приподнял голову. Но Завулон заговорил снова. — Позже, я объясню тебе, почему вернулось чувство вкуса, хоть обычно у вампиров его и нет. У нас будет время, много времени на беседы обо всём, — Завулон улыбнулся коротко, почти сухо, но от улыбки Косте стало тепло, — а сейчас я расскажу тебе сказку, потому что ты слишком слаб и устал для бесед и скоро уснёшь. Завулон снова ненадолго замолчал, но Костя уже устроился на подушке и закрыл глаза. — Давным давно, так давно, что не все Иные вспомнят, был Алленштайн, сейчас люди дали ему другое имя, совсем не отражающее его сути. Люди любят всё переименовывать, если уж им это оказывается дозволено, такова их природа. Но речь в нашей истории пойдет совсем даже не о людях. — Завулон тихо хмыкнул и потянулся, как любят тянуться большие кошки, — В городе Алленштайн, тогда, когда он не утратил ещё своего истинного имени, проживало множество иных. Порой встречались даже целые семьи, обладающие силой. Хоть сейчас это и кажется почти нереальным, но в те давние времена и не такое бывало. И жил среди иных тёмный маг по прозванию Тилль, имени же своего истинного не называл он никому, зная его силу. В те времена истинные имена еще не утратили своей магии и имели влияние на тех, кто их носит. Темный вновь сделал паузу в рассказе и некоторое время молча смотрел на Костю, начинавшего уже дремать. — Что же, вернемся к нашим...иным, точнее к Тиллю, — Завулон тихо хмыкнул, — Внешность Тилля не была, по его мнению, его лучшим качеством. Красавцем по меркам того места, где он жил и того времени, когда он жил, а был то четырнадцатый век, Тилль не являлся. Впрочем, иного не сильно волновало то, как он выглядит. Ведь у него был ряд других качеств, куда важнее, чем внешность. Он был достаточно умён и находчив, мог найти выход из любой ситуации. Его глаза, видели людей и многих иных насквозь. Тилль был  наблюдательным, предпочитая слушать, а не говорить, что делало его отличным слушателем и советчиком, а ещё позволяло знать всё и обо всех, оставаясь при этом для окружающих загадкой. Только вот иным и людям не объяснишь, что с лица воды не пить и долгое время Тилль был одинок, не имея товарищей, кроме своего брата, которого в народе прозвали Уц. Так было, пока Тилль не повстречал иного, который хоть и был из рода светлых, сам являлся тёмным. Его не оттолкнула внешность Тилля и со временем они привязались друг к другу. Завулон, глядя на уже засыпающего Костю, замолчал. — Сегодня я закончу эту историю, спи, маленький вампир.