На общем балконе

      Он точно знал, что нужно делать, когда смотрел на неё, спящую в одной юбке и лифчике на его кровати. Ради этой картины, ради ее бледного умиротворенного лица, ее тонких пальцев, все еще цепляющихся за его футболку, валяющуюся под ней, он был готов добровольно пойти на эшафот, только бы она больше никогда не плакала. И всегда лежала вот так смиренно среди неподходящего ей интерьера — у старого красного ковра на стене, на скрипучем диване. А он бы как маньяк смотрел на неё, пока глаза не отсохнут.        За окном раздался оглушительный удар молнии, и Ваня обернулся к Тасе, боясь, что она проснётся. Девочка нахмурила брови, пряча ладонью лицо, и он успокаивающе провел по длинным, все ещё влажным волосам, и поцеловал ее в макушку. Ее морщинки выровнялись. Снова безмятежна.        Он взял со стола телефон и долго искал в диалогах телеграма нужный. Последний раз переписывались осенью, когда Киса добрую половину всего своего заработка высасывал из кошелька Вадика, богатого и зависимого. Он соглашался абсолютно на все, что предлагал Ваня — ЛСД, травка, гашик, седативки, — а Ваня был и рад.        Киса       здаров       сегодня на смене?        Ленивая задница, просиживающая на барном стуле, делающая вид, что работает, потому что ответил через пару секунд:       вадик дрищ депо бар       ооо кисуля здравствуй родной       че почем       Киса       я без ничего       попиздеть надо       вадик дрищ депо бар       от матушки моей чет надо?       Сразу понял, каким бы тупым ни казался. Не хотелось обращаться за помощью к этому черту, но выхода не было. Этот прокуренный и обколотый черт — его единственный варик, который может сработать.        вадик дрищ депо бар       тогда точно пустой не приходи       Сука. Сука сука. Обещал же себе, что последний раз. Вот и хули он все никак не отъедет в больничку с передозом? Живучий, блять.        Нычка где-то была, но шариться при Тасе, пусть и крепко спящей, не хотелось. Будто осквернит свой же храм.        Киса       вечером заскочу       Ждать ответа от Вадика не хотелось. Конечно, согласится, когда увидит родной пакетик, даже не будет торговаться. Да и посговорчивее будет.        Тихо положил телефон и подумал сходить на балкон покурить, но от сигаретной вони Ваську воротит. Да и нехрен ей травиться, пусть даже просто табачным запахом.        Перелез через ее тело и улегся рядом, кривясь от скрипа дивана. Вася недовольно поерзала, но он подложил под ее голову руку и крепко прижал к себе. Она пахла слезами и тёплым сном. Ваня целовал ее лоб, бесконечное количество раз прижимался сухими губами к влажной коже, пока не уснул, окутанный ее покоем. Знал бы, что это будет их последняя встреча, не сомкнул бы глаз, не выдыхал бы из лёгких ее запах.        Сверлил взглядом ее сообщения, пока ждал из толчка Вадика.        василек мой       Ключи оставила, где ты и говорил       Высыпайся       Так хотел ответить, сказать, что она — лучшее, что случалось в его жизни; что его скудного словарного запаса не хватит, чтобы объяснить, что значит для него ее доверие; что «я люблю тебя» он до нее не говорил никому, кроме матери. Напечатал «спасибо василек», но не успел отправить.        — Погнали в подсобку, — толкнул его плечом Вадик и проскользил по коридору кафе. — На улице админ курит. Душнить начнет.          Ваня молча поплелся за ним.        — Будешь? — белобрысый сунул ему в лицо бутылку списанного вискаря, которую прятал глубоко в шкафах. Киса помотал головой, а внутри вздрогнул. Глушить с горла после него стремно, мало ли че подцепит.        Достал из кармана зип с последними двумя колесами.       — Другой разговор! Чувствуешь, как воздух разрядился? Дышать кайфово стало, — залыбился Вадик, пихая пакетик в джинсы, висящие на его дохлой заднице. — Ток ты давай аккуратнее, на днях Димона поймали, когда он закладку искал. Тоже дебил, если видишь, что кладмен, долбаеб, подкопал недалеко от детской площадки, так ты кинь на него жалобу. Нет, ему надо было поскорее закинуться. Ну, теперь посидит пару годков, если родичи не допиздятся с ментами. Ладно, ну, че ты хотел?       — У твоей мамы есть выход на опеку Феодосии? — чувствовал себя сильно грязно и низко, когда в нервах теребил металлическую крышку из-под пива, намеренно царапая себе пальцы острыми зубчиками.        — Нихуя себе заявочка, — хохотнул бледный, сделав сразу несколько глотков и даже не сощурившись. — А че такое, хочешь малышку какую взять под опеку? Так тебе не дадут, там дохуя лет разницы должно быть. Ты же сам пиздюк ещё, че хуйней страдаешь?        — Да нет, я не о том, — поборол в себе отвращение к этому похотливому животному и посильнее сжал крышку. — Короче, надо за одного ребёнка допиздеться. Там новый мэр выкабенивается, может не дать усыновить, а семья хорошая. Ребёнку все равно лучше с ними будет, чем в детдоме.        — Удивил, — немного посерьезнел Вадик и облокотился о холодильник. — Не за свою семью просишь?        — Нет. Хороший знакомый.        — Ну, раз хороший… у меня матушка в Федьке как раз социалку возглавляет. Типа опекает тамошнюю опеку, — хмыкнул он. Мда, как у такой социальной женщины может быть такой асоциальный сын?        — Можно как-то договориться в обход мэра?        Вадик постучал ногтями по стеклу виски и всерьез призадумался. В бесцветных глазах даже будто появилась какая-то осознанность. И, глядя в это уродливое лицо, от которого зависела судьба мелкой Ульяны, Киса молился своему Богу. Вспоминал Ваську, ее голос и улыбку, ее слёзы и теплоту. У него должно все получиться. Он должен помочь ей, должен вытащить из неё всю тоску и скорбь. И затоптать нахрен, как бычки в его падике.        — Триста.        — Че?        Подумал, что Вадик не настолько отбитый наглухо, чтобы травить шутки про трактористов в такой момент, но больше в голову ничего не шло.        — Рублями. В обход мэра.        Из рук выскользнула крышка и глухо упала на кроссовок. У него че, какой-то калькулятор в башке на такие случаи? Откуда ценообразование? Понятно было, что за бесплатно свою жопу никто не будет подставлять, но триста косарей?        Киса закусил губу, чтобы не проматериться. Сейчас вообще не вовремя. Не он диктует правила игры.        Спросите, где гарантия, что это не наебалово, и что наркоман Вадик не просадит все бабки на отборный кокс и не откинется от передоза на эти бабки? Нигде. Ее нет. Как и других вариантов у Кисы. На крайняк он знает его маму, может найти ее и спросить с нее за такого долбаеба-сына.        И снова перед глазами Таисия, обрамленная огнем настенного ковра. Снова смотрит на него, одними глазами отвечает: «я тоже тебя люблю».        — Когда нужны бабки?        — Ну, а тебе когда нужно, чтобы ребёнка усыновили?        — Чем раньше, тем лучше.        — Вот и думай тогда сам, — белобрысый толкнулся о холодильник и ещё раз присосался к горлышку.        — Сегодня постараюсь.        — Шустро.        Плотно запечатав бутылку виски, Вадик вернул ее на место, закидав сверху пыльными пакетами и коробками. От него воняло спиртом, когда он проходил мимо Кисы, возвращаясь на рабочее место. Но развернулся и, пошарив в кармане, нащупывая любимые кругляшки, спросил:        — А фамилия какая?        — У ребёнка — не знаю. У семьи — Аристовы.        Вадик вытаращил глаза и громко расхохотался от удивления, повиснув на руке Кислова. Ваня держался, чтобы не скинуть его с себя.        — Это же не однофамильцы нашего дражайшего прокурора?        — Нет.        — Интересно девки пляшут. Ну, че сказать, не могу отказать служителям закона и их верным и заботливым друзьям. 

***

      У гаражей воняло, и было непонятно, чем именно. Какая-то адская смесь машинного масла, протухших отбросов, кинутых бездомным собакам и кошкам, и плесени. Киса здесь был только пару раз и ни разу не встречал кого-то живого. Все те же заброшенные и сгнившие машины российского автопрома без колёс, те же расхераченные бетонные блоки, те же металлические профили вдоль рядов ржавых ворот гаражей. Самое неприятное место, в котором он был, но впервые пришел по своей воле. До этого его чуть ли не силком сюда тащили на встречу с Шефом. А сама по себе встреча с ним не сулила ничего хорошего.        Пока брел до нужного гаража, успел проткнуть кроссовок осколком бутылки. Три колеса из-под грузовика, стоящих друг на друге — ориентир для всех «гостей». Обычная неприметная дверь с прогнившими углами. В лишний раз посмотрел по сторонам, хотя точно знал, что снова никого не встретит, и затарабанил по железным воротам. Минута молчания, и Киса снова застучал, уже громче. Глухие стуки приводили старое железо в тряску. На третий раз дверь широко раскрылась — будто им нечего бояться.        — Че надо? — незнакомый Кисе пацан примерно его возраста осмотрел с ног до головы.        — Я к Шефу.        — Кем будешь?        — Скажи, Киса. Он знает.        — Ща, — звонким ударом закрыл за собой дверь и спустя полминуты снова открыл, молча кивнув внутрь гаража.        Здесь ничего не менялось за это время. Два потертых дивана, пузатый телек на табуретке напротив, целая коллекция спизженных дорожных знаков, брошенных на голом бетонном полу. Обычный гараж, оснащенный всеми удобствами — рай для мужика, который на выходных мог съебнуть от заёбы-жены и вечно орущих детей и отдохнуть с пивком. Если бы не деревянная дверца в полу, под которой хранится такой запас наркоты в колесах, порошках и траве, что в денежном эквиваленте был равен городскому бюджету всего Коктебеля.        — Здорова. Сорян, что без приглашения, — Киса протянул руку парню, развалившемуся на диване. Только с ним здесь надо говорить, и только он имеет вес.        — Кисуня, дорогой, сколько зим-то! Я уж успел надумать, что ты у нас чистеньким стал, 12 шагов, все дела.       Шеф (хрен знает, как его зовут на самом деле) был какой-то восточной национальности, раньше его звали Чёрным, до того, как он намутил бизнес. Ему было лет 27 на вид, худой и короткостриженный, с забитым рукавом. Уже успел отсидеть и выйти по УДО, так что вообще было большим вопросом, работают ли правоохранительные органы, когда под их носом бывший сиделец проворачивает дела, за которые можно присесть лет на 20, если не на пожизненное. Но Шефу это было на руку — его уважали и боялись.        Но Кисе хотелось блевать каждый раз, когда видит его. Длинное лицо Шефа было усыпано шрамами от угрей, которые он получил зависимостью и отсидкой. Торчащие уши-локаторы, впалые щеки, редкая бородка и кривые зубы. И эта конченная жилетка поверх футболки, которую он никогда не снимает и, наверное, не стирает. Словом, ебаный отброс, с которым не хотелось не то что иметь ничего общего, но и вообще пересекаться лишний раз. Но приходится.        — Не, — только и мог ответить Кислов, внутренне закипая от дышащего ему в затылок подсоса Шефа.        — Че ты стесняешься, падай давай, — главный пнул ему засаленную табуретку, и та грохнулась, чудом не рассыпавшись. Киса сжал челюсти, поднял стул и сел. — Чем тебя угостить? Выбирай, че хочешь, ты ж гость.        — Только если сигарету. У меня закончились.        Шеф противно расхохотался, оголяя кривые зубы, и его малолетний подсос прыснул. Но после странной истерики вдруг серьезно посмотрел на гостя своими впалыми глазами, и Кисе стало не по себе.        — У меня здесь не курят, — пробасил старший, резко садясь на диван и прожигая своими больными глазами.        — Не знал, сорян, — растерянно проговорил Ваня, сжимая спортивки на колене. Но подсос сзади не сдержал смех, и Шеф снова заржал. Киса выдохнул, при этом затошнило ещё сильнее. Долбаеб.        — Бля, ну ты че такой напряженный, как будто месяц не трахался. Или не трахался? Так ты скажи, я без проблем тебе организую че захочешь, минетик, массажик…       И кинул ему в руки пачку сигарет, припрятанную в складках дивана. Киса сразу же закурил, чтобы хотя бы знакомым запахом перебить вонь вокруг.        — Не-не, с этим все ок, — нервно улыбнулся Кислов, отводя взгляд в сторону, только бы не смотреть на этого кретина. По стенам расползалась плесень, потолок крошился, телек был закидан бычками и пеплом. Куда ни плюнь — не за что зацепиться взглядом, чтобы не вызывало в нем чувство отвращения.        — Тогда че надо, Кисунь? Не просто так же ты проведать старого друга пришел?        Друга, как же. Такие друзья даром не усрались.        — У меня просьба будет, — он выдохнул дым, сгорбившись на табуретке. — Мне нужны деньги в долг.        — Эх, я думал, ты че поинтереснее придумал. Скучные вы, молодежь. Тебя тоже касается, Косой, — Шеф бросил в своего подсоса скорлупу от фисташки. — Ну, лан, раз надо. Сколько?        — Триста.         — На кой хер тебе столько? — нахмурился старший, закинув ноги на пузатый телек.        — Проблемы в семье, — соврал Киса, даже не поморщившись. Пиздеть он талант, этого у него не отнять.        — Ну, семья — это святое, согласен.        Кивнул Косому куда-то в захламленный угол комнаты, и тот понял без слов. За завалами всякого ненужного говна был спрятан старый сейф, из которого подсос вытащил несколько стопок.        — Ты че так и не научился считать, Косой? Чем на уроках занимался? — проворчал Шеф, кинув лишнюю пачку денег обратно.        — Точно не бабки в резинках считал, — пробубнил подсос, и старший рассмеялся.        Шеф понятной одному ему математикой пересчитал деньги и протянул их Кисе. Затушив сигарету, он потянулся к пачкам, но лопоухий руку не выпустил. Хитро улыбнулся, прожигая своим мертвым взглядом гостя.        — Кисунь, мне тут напели, что ты таскаешься с Аристовой, которая дочка нашего дорогого прокурора. Ты же не мог этого не знать?        Киса почувствовал, как щеки в ярости пошли красными пятнами. Блять, только не она, только не это.        — Мы просто общаемся, — выдавил из себя низким голосом, стараясь не запалить себя.        — Кисунь, давай ты не будешь меня наебывать. Я всё-таки постарше тебя буду, и жизни повидал. Кто знает, может сейчас сюда ворвется ОМОН? Может ты мусорнулся?        — Никого я не сдавал, зачем мне? Меня бы тоже повязали.        — Ты прав, мы бы в любом случае все повесили на тебя, — хохотнул Шеф. — Схема отработанная. Поэтому, Киска, у меня деловое предложение. Ты аккуратненько пролезаешь в трусы этой Аристовой и ее папашки, достаешь нужную нам инфу, а я тебе прощаю эти денежки. И тебе приятно, и нам удобно. Да?       Ване хочется ему въебать, но последствия слишком непредсказуемы. Торговать его Васькой — как этот долбаеб посмел даже подумать об этом?! Он готов что угодно отдать, под что угодно подписаться, но только не Вася, самое дорогое, что у него есть.        — Нет, я так не смогу, — Киса пытается вырвать руку, но Шеф резко заламывает ее, и пара стопок падает на грязный пол. Ваня еле слышно скулит от острой боли и проскальзывает на колени, только чтобы выкрутить руку.        — Кисунь, ты не понял, — тихо и зловеще проговорил Шеф над его ухом. — Это не предложение. Это констатация факта. Иначе, повторюсь, я солью все на тебя, а ты попробуй сосчитать срок, который тебе тогда светит, и умножь его на два, — старший отпускает руку, а вместе с ней и стопки грязных денег. — Бери денежки, дорогой. Благодарить не надо. От чистого сердца помогаю, все для твоей семьи.        Киса прижимает руку к себе и поднимает взгляд на Шефа.        — Бери-бери, — скалится он.       Кислов здоровой рукой поднимает с пола деньги и снова молится своему Богу — той, ради которой он сейчас унижается и подписывает себе приговор. 

***

      василек мой       У нас все получилось, мы удочерили Ульяну, представляешь?        Одно это сообщение стоило всех истерик Кисы. Сидя в комнате с разбросанными вещами, перевернутым столом и разбитым телефоном, он смог выдохнуть впервые за эти дни. У него все получилось. Он спас Ульяну от ледяных рук сиротства, успокоил Тасю и ее семью. Но цена оказалась слишком высока, и речь даже не об этих сраных трёх сотнях. Пришлось жертвовать ее доверием, которое Киса и так еле выстроил, проебываясь на каждом шагу, но выкладывая его камень за камнем. И сам же снес эту стену с ноги, тоже больно отрикошетив от удара. Она, блять, верила ему, приняла его, наконец, а он не может ее подпустить ближе, потому что иначе ей самой будет грозить опасность гораздо большая, чем хладнокровно разбитое Кисой сердце. Так она хотя бы поплачет недельку-другую, справедливо проклянет его и от обиды заблокирует его везде, чтобы больше не выносил ей мозги, и она будет права. Зато длинные руки наркомафии не дотянутся до неё.        По одним только сообщениям он понимал, как Ваське хуево. Видел все, что она писала, но оставлял непрочитанным. Сгрызал от злости костяшки пальцев, но держался, чтобы не сесть за руль и не поехать к ней. Но мотоцикл привёз его к подъезду Хэнка.        — Ты ещё шабашничаешь? Помнишь, на порту, — Киса сел на детские качели, закуривая сигарету и равнодушно игнорируя недовольные взгляды женщины с коляской и Хенкина. Но друг сел рядом, на соседние качели, даже не пытаясь раскачиваться.        — Пока нет. К экзаменам же надо готовиться. У репетиторов торчу.       — Это хорошо, — задумчиво кивнул Ваня, пяткой выцарапывая ямку в песке.        Сам он надеялся лишь на то, чтобы пройти порог. Было странно представлять, чтобы он поступил в институт и ходил на пары. В школе уроки обязательны, и он на них-то редко ходит, а в вузе можно и вовсе проебываться целыми семестрами, поэтому у Кисы не будет никакого мотива, чтобы ходить на учебу. Да и оплачивать эту учебу ему нечем. Маму напрягать совсем не хотелось, он примерно понимает, сколько стоит учебный год, и может примерно раскинуть, сколько будет ежемесячный платеж по кредиту, который мама, конечно, возьмёт. Тогда ей придётся либо не есть либо не спать, работая на трёх работах. Вариант сразу минус.        Он, конечно, может работать сам на этот кредит, но даже не знает, куда можно податься и кому он вообще нужен в Питере. И поедет ли он теперь в Питер? Вряд ли его Вася захочет видеть его в городе, в котором мечтает жить она, а не он. А он не хотел воровать ее мечту; хотел просто быть рядом с ней, забирать ее с учебы каждый день и ехать вместе в их съемную квартиру. Сейчас все это разбито.        — А можешь там договориться с кем-то насчёт меня? По-любому им нужен человек, раз ты минусанулся, — пепел с сигареты улетел по ветру и упал на соседний рукав толстовки.        — Тебе че, бабки нужны? — Хэнк нахмурил свои светлые брови, и Киса резко затосковал по тем временам, когда они дрыхли пьяные в одной узкой кровати; когда Ваня ездил с семьей Хэнка на дачу помогать строить беседку; когда они, совсем ещё пиздюки, зачем-то расхреначили осиный улей, на который наткнулись после школы, а потом, когда бежали от разъяренного роя, Киса споткнулся о низкий забор и полетел на землю, а осы радостно зажалили его. Все это казалось черно-белым, будто пленка. А сейчас они отдалены друг от друга, и каждый проживает свои проблемы. И больше не делятся ими, как раньше.        — Да.        — Много что ли? Я копил для… неважно, — Боря нервно сжал металлическую цепь качели, глядя вдаль. — Короче, у меня есть, могу одолжить.        — У тебя столько не будет, — искусственно равнодушно отмахнулся Киса, снова затянувшись. Он и не собирался занимать у него для этого конченного Шефа. Он должен сам достать эти бабки.        — Ну сколько? — не унимался Хэнк, стараясь быть полезным.        — Хэнк, это мои проблемы, ладно? Просто скажи, сможешь договориться с подработкой?        Хенкин снова долго и вдумчиво смотрел на друга и кивнул.        — Я постараюсь. Сегодня позвоню им, будь на связи.        — Спасиб.        И снова два родных-чужих человека, не сумевшие заполнить тишину. Ещё полгода назад их было не заткнуть рядом друг с другом, постоянно в шутку (не всегда) задирались, валялись по полу в приступе борьбы, из раза в раз доказывая, кто круче. А сейчас сидят, будто в последний раз видятся. Есть многое, что рассказать, а смысл, если это последняя их встреча?        Качели Кисы скрипели, Борины были неподвижны. Сигарета была докурена до самого фильтра и нещадно втоптана в песок грязными кроссовками. Ваня обнял       металлические цепи обеими руками, переплел пальцы и наклонился вперёд, разглядывая ноги.        — Ты с Таськой общаешься?        Хэнк издал какой-то странный звук, полусмешок, и толкнулся ногами, раскачиваясь-таки.       — Мы же с тобой говорили об этом. Она все ещё моя подруга, я не могу не общаться с ней.        — Да не, я же ниче… — неопределённо пожал плечами Киса и поднял глаза из-под длинной челки на друга. — Я наоборот. Общайся с ней побольше. Особенно сейчас.        Боре было бы понятнее и привычнее, если бы Кислов взбесился, выдернул из земли качели и полез с кулаками на него. Это хотя бы легко можно было объяснить его жгучей ревностью. То, что он говорил сейчас, не поддавалось никаким объяснениям, которые могли бы уложиться в голове его давнего лучшего друга. Или он просто издевается? У Кисы всегда было ебанутое чувство юмора.        — С чего это? — не понимал Боря, не обрывая зрительного контакта.        — С того это. Че, не хочешь? Прошла любовь, завяли помидоры? — жалко пошутил Ваня, отворачиваясь. — Просто ей щас типа трудно… ей нужна поддержка.        — А сам че, не справляешься? — не остался в долгу Боря, и Киса грустно улыбнулся.        — Типа того. Нельзя мне к ней.        — Опять батя возмущается?        — И это тоже, — ответил он, даже не вспомнив о том, как совсем недавно больше всего его беспокоило то, что Виктор Анатольевич не выпускает дочь погулять.        — Или это из-за этих бабок? Куда-то влип? — Хэнк и не ждал, что Киса ему ответит. — Ты только помни, что если вернешься в дилерство, Тасю это убьет.        — Я помню наш разговор, Хенкалина. Я не тупой, с первого раза понял. Короче я знаю, что любишь ее и волнуешься. Поэтому тебя прошу об этом. С тобой ей станет полегче.        — Вообще-то у меня есть Лера, — неуверенно парировал Хэнк, и Киса искренне рассмеялся.        — Я же тебе не говорю трахаться с Таськой, — и серьезнее: — не трахаться, понял? — Хенкин закатил глаза, но прыснул. — И вообще. Кого ты пытаешься наебать? Тебе эта Лерка в хуй не вперлась. Ну никакая же, не?        — Не твоё дело, — обиженно.        — Базара нет. Но так-то удобно, да? Алтарь с твоей фоткой захуячила себе дома, молится на тебя, трахаться не просит, она же девочка ещё. А тебя отвлекает иногда, может даже как-то развлекает. А о чувствах этой Лерки ты не подумал? Вдруг она себе руки порежет, когда, наконец, глаза раскроет?        Одной рукой Хэнк припечатал друга к натянутой цепи качели, и тот рассмеялся.        — Ладно, перегнул, согласен.        — Если хочешь услышать от меня, что лучше Таси никого нет, то это и так очевидно. Только неочевидно, почему тебе нужно это услышать, чтобы понять, — Боря отпустил друга и поднялся на ноги.        — Да я знаю это.        — Просто решил напомнить мне, что выбрала она тебя, а не меня.        Киса тоже встал и протянул руку Хэнку в качестве извинения. Тот, посомневавшись, всё-таки пожал ее, и Ваня крепко по-братски обнял его, похлопав по спине, и почувствовал, как Хенкин неохотно, но положил ладонь на его лопатки. 

***

      С ночной смены вернулся только в седьмом часу утра, хотя обещали, что будут отпускать в пять. Но Киса не жаловался, ему сверху очень даже нехуево накинули. Поэтому, стоя на кухне в рассветном солнце, втихую от мамы грызя бутерброды с колбасой, рассчитывал в голове, за сколько месяцев сможет закрыть долг. Тянуть с таким отбитым человеком, как Шеф, было без преувеличений опасно для здоровья, и дело даже не в том, что его долбоебизмом можно заразиться воздушно-капельным. С ним в принципе хочется как можно быстрее рассчитаться и молиться, чтобы больше никогда в жизни не пришлось снова подбирать с пола купюры, брошенные татуированными руками.        Противная трель дверного звонка заставила Ваню едва заметно вздрогнуть. Который год уже хочет заменить его, все никак руки не доходят. Глянул на часы с тупой морской тематикой у телика. Какого идиота принесло в такую рань? Шеф не настолько отбитый, чтобы посылать к Кисиному дому своих щенят, да и с какого бы хрена? Он работает ночами, чтобы покрыть долг, да и прошло всего пару дней. Рано ещё ножи точить.        Отряхнув руки о домашние шорты и быстро запив сухомятку водой, пошёл к двери. А в глазке та, кого он хотел сейчас видеть меньше всего. Вспоминая о которой он бил все, что по его мнению неправильно лежит, чтобы сбить глубокую тоску по ней внутри себя. Вентилирует ее соцсети каждый день перед сном, смотрит ее фотки и вспоминает, какой она была жизнерадостной и улыбчивой до встречи с ним. Даже тогда, в их первую встречу на балконе ее дома, Киса подумал, что она какая-то ненормальная, раз так много улыбается. Зато сейчас пиздец какая нормальная, плачет изо дня в день, а он ее искусно выводит из себя.        Именно поэтому нельзя ей возвращаться к нему. Сейчас просто такой период, сложный, но его можно и нужно пережить. Как только Таисия надышится чистым воздухом, не одурманенным и не отравленным его чернотой, ей станет лучше. Просто нужно время, чтобы отдышаться и выпустить всю эту чернь из своих лёгких.        Ваня глубоко дышал, смотря в искривленное изображение его Васьки, уставшей, но с ещё не угасшей искоркой надежды. Она нервно сжимала ткань школьной юбки, смотрела куда-то вверх по лестничному пролету. По-любому опять эта бабка, которой обязательно надо все блять знать, зашугала его девочку. Так хотелось выскочить в подъезд, сгрести ее, тонкую и напуганную, и заволочь в свою комнату, никогда не выпуская оттуда.        — Чего не открываешь, Ванюш? — мама вышла из ванной с полотенцем на голове. — Кто там?        — Мамуль, открой ты, пожалуйста. Скажи, что меня нет, — зашептал Киса, подбегая к маме и хватая ее за горячие после душа руки.        — Почему? А ты где?        В дверь снова зазвонили, и у Вани в который раз треснуло сердце.        — Где угодно, мам! Я не в городе, ты не знаешь, когда я вернусь, соври что-нибудь! — и, наскоро чмокнув маму в качестве извинений, закрылся в своей комнате.        — Во что ты опять вляпался, сынок?! — недовольно поворчала она, но взглянула в глазок и выдохнула. Никакие не бандиты, просто девочка.        За закрытой дверью ему было слышно все, о чем они говорили. Боялся услышать ее всхлипы и подорваться к ней, но он всегда недооценивал Таисию. Она была как обычно тиха и скромна.        «С ним все в порядке? Он не болеет?»       «Я передам Ване, что ты заходила, Таисия»       «Нет, спасибо, не нужно»       Разжал побелевшие пальцы с дверной ручки, когда на том конце мама попыталась ее опустить.        — Что-то я не помню твою одноклассницу Таисию, — мягко улыбнулась мама, положив руку на напряженное предплечье сына.        — Потому что она не одноклассница.        — А кто?        Ваня взял руку матери в свои, поцеловал и опустил, отойдя на другой конец комнаты. Он не любит, когда мама читает его чувства по лицу и глазам. Взял в руки деревянного человечка из икеи, нервно заламывая ему ноги и руки. Шарниры, конечно, чудом выдерживают все покушения который год. Точно шведское качество.        — Девушка, которую я люблю.        Мама истерически и коротко посмеялась, прикрывая рот ладонью, и радостно посмотрела на сына. Хотела подойти поближе, наверное, чтобы обнять, но Ваня припечатал ее к месту:        — Мамуль, я тебя очень сильно люблю и боюсь нагрубить, поэтому, пожалуйста, не расспрашивай меня о ней. Мы с Таисией больше не вместе, и все.        — Ну как же так, сынок? Я не понимаю, что случилось? Ты ничего не рассказывал…       — Мам! Я же попросил тебя, да? — Киса начал выходить из себя, а страдал от этого несчастный шарнирный бедолага. Вон уже деревянное запястье на добром слове держится.        — Ванечка… — она жалобливо смотрела, обняв себя руками, и Ваня-таки обнял мать, погладив ее худую спину, на которой висит халат.        — Иди скорее собирайся. Опоздаешь на работу.        — А ты?        — И я собираюсь. К первому уроку побегу, — соврал Киса, еле стоя на ногах из-за бессонной ночи и разъебанной Васькиным присутствием менталки. 

***

      Очень не хотелось быть в этом пропащем доме. Он тоже связан с прошлой жизнью. Все оттуда в его памяти покрыто плотным слоем сигаретного смога, вонью не самой качественной травки и дешевым пивом. Все это — лишенное всякого смысла, самое дно, в которое ему до сих пор страшно снова упасть.        Гостевой дом Меньшикова стал негласной столицей всех ублюдков Коктебеля. Раньше, конечно, было ещё хуже, вроде как даже групповухи под солями устраивали, но такой пиздец не мог долго продолжаться, и менты немного сжали яйца хозяину дома. Барыги стали аккуратнее заходить в дом, меньше зип-пакетиков передавалось из рук в руки. И Киса хотел бы больше никогда не переступать этот порог, но на шабашке попросили передать пару вещей некоторым людям. Не наркота, и слава Богу.        Но обойти ее ему все равно не удалось. Последнюю свою заначку он правда отдал Вадику, впервые за долгое время оставшись совершенно пустым, даже без «на черный день». Но отказаться разделить косяк на двоих он не смог, да и не хотел, на самом деле. Этого чела он не знал, но ему было на это похуй, когда они валялись раскумаренные на диване. Тревога последних дней, наконец, утихла, руки перестали извечно трястись, и Кисе уже не казалось таким страшным, что он должен три сотки Шефу. Только по Тасе неизменно скучал.        Незнакомый парень начал вышагивать по комнате, о чем-то пытался заговорить, но Ване было сложно даже языком шевелить. Темная комната вдруг стала приятной.        Пока не пришла его Васька.        Ему сначала казалось, что трава какая-то хуевая, с галлюнами, а мозги по-доброму подкинули самый желанный образ. Но его башка, пусть даже обкуренная, не могла прорисовать ее такой. Растрепанная, в темноте комнаты с яркими синяками под глазами, воспаленными, будто сильно и много плакала. Короткие шортики, торчащие из-под толстовки, оголили ее по-больному худые ноги. На острых коленях цветные пластыри, руки испещрены царапинами. Он не мог представить ее такой даже в своих страшных снах.        Кислов скрипнул челюстями от злости на себя. Это он ее так изуродовал. Он превратил ее в тень Таисии, сидящей в кресле с книгой в руках и улыбающейся ему. Как же он ненавидит себя. Как же он любит ее.        Травка не помогала, когда Вася с надеждой спрашивала: «ты вернулся?»; когда хотела, но боялась подойти к нему, будто он — псина с бешенством; когда все же смело обняла его сзади. Он позволил себе лишь на секунду замяться, потопить себя с головой в ее запахе, в ее нежности и ее тотальном принятии; представить, будто все случившееся — бред его обкуренного мозга, и все у них с Тасей хорошо. Как будто они сейчас сбегут отсюда, сядут на мотоцикл и уедут куда-нибудь к ночному морю.        Но он не мог позволить опасности приблизиться к его Ваське. А от него сейчас буквально тянется шлейф этой опасности. Он должен сберечь ее, даже ценой доверия. Поэтому раздраженно скинул любимые руки, в отчаянии жмурясь. Прогнать ее, прогнать, чтобы она бежала отсюда, из этого поганого дома, где ей не место. Чтобы, не оборачиваясь, неслась из последних сил от него, спасаясь с тонущего Титаника. Он плохо сознавал, что именно орал в ее лицо, чем пугал ее. Но она не уходила. Цеплялась за него, пытаясь вытащить. И он точно знал, куда нужно бить, чтобы она очнулась. Напиздел что-то про Хэнка, про ее вечную любовь к нему, с которой Киса никогда не сможет конкурировать. И оно сработало — он очень хорошо узнал свою Васю и Васины болевые точки.        Она убежала, умываясь слезами. А он перевернул все, что ему попадалось в этой сраной комнате. Кажется, даже рычал и кричал от злости. Держался, чтобы не побежать за ней, не упасть в любимые ноги и не молить отпустить его.        Очнулся с полубреда, когда из носа какого-то ублюдка брызнула кровь. Вася ползла к нему на четвереньках, а в ее глазах — пустота. Ебаная пустота, в которой он сам пропал уже давно. Она что-то приняла. В нескольких метрах от него. Он не смог ее уберечь. Она упала на самое дно, на которое тянул ее Ваня.        Он сжал ее в трясущихся объятиях, плача от ненависти к себе, и вывел из дома. Вася несла какой-то бред, не понимала, что перед ней он. Гладил ее холодные ноги в пластырях, целовал в голову, когда она лежала на его коленях. И бесконечно извинялся. Молил о прощении у его Бога, что предал, что оставил.        Гендос приехал быстро, помог погрузить ее в машину. Ваня держал ее волосы и слабое тело, когда ее выворачивало, и ему самому хотелось выблевать все дерьмо из себя. Хотел, чтобы это ему было так хуёво, но не ей. Она не заслужила этого, она не может страдать из-за грехов Кисы.        Уложил ее на диване на базе, гладил мокрый лоб, целовал бледные руки, каждую ее идеальную царапинку, и шептал слова извинения. Говорил, как любит. А она спала больным сном.        шеф       Че, помирились с дочуркой?       Киса       с чего ты взял       шеф       Кисунь, ну ты же не думаешь, что у нас нет глаз в городе?        Выходи, мы у ворот       И только попробуй сигануть, предупредительный будет в воздух       Он в последний раз посмотрел на неё и пошёл на казнь. «Это все ради тебя, Вась».        — Ты щас серьезно? Тебе кто-то написал, и ты уходишь? Совсем ахуел? — Гендос не на шутку взбесился, закрыв собой Тасю.        — Я, сука, не могу остаться! Просто не могу, Гендос! Я не могу объяснить, почему, но мне, блять, надо идти! — Кису трясло.        — Вали нахуй, обдолбыш. Но я тебе этого не прощу. Надеюсь, Кукла тоже.        «Я тоже надеюсь на это, Гендос».        До боли сжимая корни волос, выскочил на улицу и пошёл к дырке в заборе — их входу. Если он написал сразу же, как они приехали сюда, значит видел Тасю. Это пиздец как плохо. Как он мог не заметить хвост, блять?!       — Кисуля, роднуля, ты что-то пропал совсем, — Шеф курил, сидя на капоте своего ведра, и противно улыбался. Чувствует себя королем ситуации, сука. — Не хочешь порадовать меня какой-нибудь информацией от нашего дорогого Аристова?        Ваня нервно чесал руки, кидая взгляды на здание базы. Не дай Бог Гендос и Мел увидят, перед кем он тут лебезит. Долбаеб дилер и его долбаебский подсос.        — Они собираются ловить на закладках, — сказал первое, что пришло в голову. — Недавно поймали одного парнишу, Димона. Будут конопатить круг его знакомых, могут выйти на…       Шеф резко выбрасывает только что зажженную сигарету и резко хватает Кису за шею.        — Ты че, крысеныш, пиздеть вздумал? —зарычал он в ухо, и от него завоняло травой и потом. Чудесное сочетание ароматов. — Мы это и без тебя знаем уже как неделю, какой от тебя нахуй толк? Или мне твой долг забрать здоровьем? Хули ты дрочишь с этой Аристовой?        — Она меня бросила, — прохрипел Ваня, пытаясь вдохнуть пережатым кадыком. —  Я не могу от неё никакую инфу получить.        — Ой, а девочка-то в батька пошла, такая же принципиальная. Не смог ее ублажить? Опыта мало? — гнилыми зубами заулыбался Шеф.        А потом выбил весь оставшийся воздух из лёгких четким ударом в живот. Киса упал на землю, скорчившись от боли, и застонал.        — Мда, ну ты и задачку мне подкинул. Мирись-мирись и больше не дерись, че, учить тебя всему? — Шеф подкурил новую сигарету и закинул ногу на колесо машины.        — Там без вариантов. Ее батя узнал, что мы вместе, и теперь пасет меня. С ней охрана ходит везде.        Старший раздраженно харкнул на землю около Вани.        — Ладно. Хуй с ней. Себе дороже. Но ведь долги всегда надо выплачивать, ты согласен?        — Да-да, я собираю, скоро отдам… — Кислов слабо поднялся на ноги, хмуро смотря на подсоса, имя которого он успел забыть.        — В воскресенье. Чтобы учеба не страдала, да? Ученье же — свет. Стыдно быть необразованным.        — Погодь, ну я же не успею за неделю всю сумму собрать… — затараторил Ваня. Какая нахуй неделя, ему бы пару месяцев, это ещё в лучшем случае, если с шабашками на порту не опрокинут.        — А меня это должно ебать? Как считаешь? — Шеф снова разозлился, и его подручный урод сделал шаг вперёд к Кисе. — Ладно, помогу тебе. Я же добрый. Завтра утром за весом заскочи.        — Каким весом? — Киса вытаращил глаза. — Я же говорю, Аристов палит меня, я могу попасться…       Едва заметное движение пальцев Шефа, и Ваня снова с грохотом падает на землю от тяжелой руки подсоса. На грязный асфальт капает кровь, и Киса вдруг улыбается от странного осознания. Бумеранг походу существует?        — Мне похуй, Кисуль, — хрипит Шеф дымным голосом.        — Я могу продать свой мотик, сразу отдам бабки!        Ботинок полетел ему по почкам, и Ваня взвыл.        — Сказал, будешь отдавать бабки с веса. Хули ты такой непонятливый, блять? — Шеф открыл пассажирскую дверь и кивнул своему корешу. — Завтра в 10 у меня. До встречи, Кисуль.  

***

      Приходилось снова прятать лицо от мамы. Следы, оставленные Гендосом и Шефом, точно сильно напугают ее, начнутся ненужные расспросы, на которые Киса все равно не ответит правдиво. Мамочка, конечно, наивна, но не настолько, чтобы поверить в басни о его невнимательности, дверных косяках и летящих в его лицо мячах на физре.        Поцеловал ее в щеку перед «школой» и пошел к зассанным гаражам. То ли Шеф не доверяет ему, то ли проверяет, но вес был небольшим. Киса его расфасовал и засунул под подкладку шлема.        Долго искать «покупателей» не пришлось. Пацаны из его школы растаскали пакетики, как горячие пирожки из их буфета. По правде он ссал долго торчать у школы, оглядывался по сторонам, чтобы если вдруг его дражайший друг Хэнк накинется на него с кулаками, он хотя бы попытался увернуться. Если от Гендоса за Ваську прилетело, Хенкин его вообще похоронит, когда узнает. И ему будет абсолютно похуй, что это не Киса засунул в рот Аристовой таблетку.        Но все было тихо.        — Можешь вытащить Ритулю на улицу? Под любым предлогом, ток не говори, что тут я. Так она не выйдет, ещё и ты отхватишь, — пожимая руку десятикласснику, попросил Ваня. Надо разузнать у неё, какого хрена она отпустила его Ваську одну в притон, а Васька в бреду говорила, что это Рита угостила ее.        — Ее вроде сегодня не было.        — Ладно. А Мел?        — Он уже который день проебывается, — пожал плечами пацан.        — Интересно. Ладно, идите грызите гранит науки. Если че вдруг, знаете, куда звонить.        По пути до Ритки оставил ещё одному знакомому посылочку и поднялся на этаж, скурив сижку в подъезде, представляя, с каким отвращением будут морщиться соседи. Позвонил в звонок, облокотившись о зелёную подъездную стену. У двери Исаевых он ещё несколько лет назад выцарапал «люблю Ритулю» и издевательски молчал, когда подруга восхищённо убеждала, что точно узнает почерк Меленина. И не смог сдержать улыбку, вспомнив, как она, узнав правду, таскала его за короткие волосы и крыла матом.        За дверью — тишина. Позвонил в звонок ещё раз. Снова игнор. Набрал на телефоне Ритку и услышал, как спустя пару секунд на той стороне металлической двери звякнул телефон и сразу замолк. Усмехнулся, дожидаясь, пока она возьмёт трубку.        — Че ты пришел? У меня родители дома, вали, — заворчала Исаева в динамике.        — Не ври. Я знаю, что твой батя на вахте, а мама на смене, — в трубке недовольный и побежденный вздох. — Открывай, Ритуль. Поболтать надо.        Два щелчка замка, и на пороге появилась Рита. В пижаме, в 3 часа дня, заплаканная и злая.        — Че с тобой? — не входя в квартиру, спросил Ваня.        — Фу, опять курил в падике. Сколько просила, соседи-то потом мне ебут мозги, не тебе.        Рита прошла в коридор, и Киса закрыл за собой дверь.        — Че тебе надо?        — Че так грубо? Может угостишь гостя чаем? Может даже бутерами.        — Я не очень горю желанием общаться с теми, кто бросает девушек после первого секса, — Рита скрестила руки на груди и резким движением головы смахнула растрепанную челку.        Киса противно улыбнулся, скидывая кроссовки и бросая их посреди порога, как Рита не любит.        — Понятно. А у тебя нет никакого диссонанса в голове? Готова загрызть меня за Ваську, а сама кидаешь ее, пока она таблами балуется.        — Чего? — покрасневшие глаза Риты широко раскрылись, и Киса понял, что она ничего не знает. Как так, блять? Кто Васькина лучшая подружка, он или Ритка?        — Того. Она с какими-то левыми людьми потащилась к Меньшикову, и там ее накидали до бледного. А ты где была, Ритуля? Или ты можешь только меня хуесосить, что я такой долбаеб?        — Ася — не маленький ребёнок. Сама должна понимать, что нельзя всё подряд в рот таскать, — обиженно пробубнила Исаева, отворачиваясь от друга, но Киса успел заметить, как она обеспокоенно закусила губу и потеряно бегала глазами.        — Крутяк, давай тогда вообще все друг на друга хуй положим? Мы же все дохуя взрослые, блять, ни в какой защите и внимании не нуждаемся. Вы че, посрались с Васькой?        — Сам у неё спрашивай, че приехал меня заебывать?        — Ты че такая? — недовольно нахмурился Кислов, нависая над лучшей подругой. Ее это, конечно, не напугает, но так он хоть себя увереннее чувствует. — Язык отрастила? Подрезать?        — Кис, отъебись от меня, — она подняла на него злющие глаза. Под шеей у неё появились красные пятна, как появляются каждый раз, когда злится. — Если она тебе так небезразлична, обивай ее пороги, а не мои, блять. Только и можешь, что сваливать вину на всех вокруг, кроме себя. Наркота совсем мозги проела? — Рита больно ткнула ему в висок, пытаясь достучаться до остатков извилин.        У Вани в последние дни и так нервы шалят, а это сучье поведение Риты совсем въебало ему. Поэтому он перехватил ее руку и больно сжал, возможно перегнув палку. И Исаева выпустила все свои иголки, защитив себя так, как может — толкнула его так, что он ударился лопатками о дверной косяк.         — Че ты думаешь, если Мел вернулся к Бабич, за меня больше некому вступиться? Думаешь, я совсем слабачка?! Думаешь… — она хотела сказать что-то ещё, но ее задушили слезы, и голос надрывно скрипнул.        — Мел че? — шокированно спросил он.        Рита ещё раз слабо толкнула его в плечо и хотела убежать в комнату зализывать свои раны, но Ваня перехватил ее и заглянул в зареванное лицо. Исаева рыпнулась, но быстро сдалась и прижалась к другу, не сдерживая себя. Рыдала, хватаясь за его футболку, а Киса непонимающе, но крепко обнял ее, прижав ее светлую голову к себе. Гладил волосы, пока она изливала свою боль, и не понимал, что вообще происходит со всеми ними в последнее время?        — Он трахался с ней, — кашляла от боли в горле, а волосы лезли в рот. — Признался в этом Асе… сказал, что просто пришел к ней домой… эта Бабич разошлась со своим и хотела вены порезать… да лучше бы порезала, блять! А он, идиот, решил ее успокоить… чем, сука, членом своим?!        — Сука, Мел… — единственное, что он мог сказать, а в голове уже отпинал своего друга, что обидел Риту.        — Кис, ну ты скажи, только честно, — Исаева подняла на него голубые глаза, хлюпая носом. — Она лучше меня?        — Блять, нет, Ритуль, ты че, — Ваня нервно и невесело усмехнулся. Даже сейчас, с ужасными отеками и вспухшими глазами Рита была очень красива. — Она рядом с тобой даже покурить не стояла! Я же тебе говорил, что ты — лучшая девушка после Васьки. И я это говорю не чтобы успокоить тебя. Даже не думай о том, что ты в чем-то хуже этой ебучей Бабич.        Он поцеловал подругу в лоб и снова прижал к груди.        — Тогда почему он так поступил со мной? Разве я заслужила? Я же его любила, и он говорил, что любит меня. Зачем тогда все это нужно было?        — Не знаю, Ритуль.        Рита ещё долго восстанавливала дыхание, не вырываясь из объятий друга. Он знал, что ее родители — холодные говнюки, и им она никогда не смогла бы вот так плакаться, выслушивая успокаивающие слова. Поэтому держал ее в руках столько, сколько нужно было ей.        — Кис, это я виновата, что Ася…       — Нет, Ритуль. Ты не виновата.        — Я ей наговорила такого говна, мне так стыдно! — Исаева с силой стерла с лица слезы.        — Я тоже ей насрал в уши, наверное, даже больше, чем ты.        — Конечно, больше, ещё сравниваешь.        Киса усмехнулся, шутя оттолкнув подругу, и та тоже грустно улыбнулась. 

***

      На порту нужно быть уже через 15 минут. Киса психовал, шарясь по всей квартире в поисках сраных ключей, которые как обычно закинул в какую-то задницу. Придётся лететь на мотике, как в последний путь, чтобы успеть и отхватить пиздов от главного по порту. А он мужик серьезный, бывший военный, постоянно говорит «отставить», «так точно», «никак нет».        Ключи нашлись под тумбочкой в коридоре. Накинув ветровку, Ваня выключил свет и взялся за ручку входной двери, как вдруг над ухом зазвенела трель. Хотел сразу открыть, но решил всё-таки заглянуть в глазок. И снова дежавю. Васька стоит в подъезде и нервно заламывает пальцы. Блять, ну вот вообще не вовремя, родная.        Мамы не было дома, и опять попросить прикрыть его было некого. Он тихо отошел от двери и упал на пуфик.        — Я знаю, что ты дома, Вань. Открой, пожалуйста, нам надо поговорить.        «Не надо. Я же о тебе беспокоюсь, дурочка, а ты все хочешь упасть ниже, глубоко забурившись в грязную черноту. И так уже измазалась, хватит тебе».        — Вань, открой!        Просто уходи, Вась. Беги, не оборачиваясь.        Киса уронил голову на руки и глубоко вздохнул, мысленно молясь, чтобы Вася ушла. Не может же она остаться ночевать в подъезде, когда-то точно плюнет на него и обиженно уйдет.        — Если не откроешь, я полезу через окно.        Вот зараза упертая. От него что ли понабралась? По-любому на понт берет. Но звонок затих, за дверью тоже все стихло. Блять, серьезно что ли полезет?        И он всё-таки открыл ей. Держал лицо, недовольно мазнув по ней взглядом. Живая, даже не бледная, и искра из глаз не пропала. Слава Богу, с ней всё хорошо.        — Что с тобой случилось? — спросила она.        — В смысле?        Васька наивно потянулась к его гематоме на носу, о которой он успел забыть, и Киса увернулся от ее ласковых пальцев. Сжал челюсти, чтобы не начать вымаливать прощения за свой холод и грубость. Таисия поджала губы, на секунду расстроенно опустив глаза, но резким движением головы распушила неряшливо лежащие волосы, и Ваня соскучился по ее кудрям. Она тогда была похожа на него.        — Упал неудачно.        — На кулак Шефа?        — Че? — он вытаращил глаза, думая, что ему послышалось. Но она слишком уверенно и с вызовом смотрела на него и без слов прошла в квартиру. — Кто это тебе по ушам съездил?        — Вадик, друг твой из «Депо». Он хотя бы хоть что-то мне сказал, в отличие от тебя, — Таисия вошла в его комнату, провела болезненным взглядом все вокруг и прошла на балкон. Киса послушно пошёл следом. — И, судя по твоей реакции, он не соврал.        — Бля, ты больше слушай этого обдолбыша. Он хотя бы трезвый был, когда вы говорили?       — Кто бы говорил, Вань.        Тася будто знала, что на подоконнике он прячет от мамы сигареты, и взяла из пачки одну. Киса чуть не задохнулся от такой наглости. Выхватил сигарету из ее рук и выбросил в открытое окно. Васька свредничала и снова потянулась к коробке, но он туда же швырнул и всю пачку.        — Ты че, охренела? — разозлился он, пожалев, что не играл в спектакль «Кисы в теремочке нет» до талого и впустил ее.        Его Вася не курит сигареты и бросила свои сраные сладкие курилки. У его Васи нет глубоких ран на коленях и царапин на руках. Его Вася никогда не попробует наркотики. Его Вася добрая и улыбается ярче солнца. А сейчас перед ним стоит не Вася.         — А ты не охренел? — она смотрела на него зло. — Да какого хрена вообще?! Ты игнорируешь мое существование, пропал без объяснений и сейчас вдруг заботишься?! Ты биполярщик или что?       Киса затосковал по выброшенной пачке сигарет, потому что лучше занять рот дымом, чтобы не сорваться на его вредную девчонку. Разгневанная, колючая, как кактус, но такая красивая и любимая. Прямо придушил бы.        — Говори со мной, наконец, Ваня! Говори! Хватит уже молчать! — она кричала на него и тянула его за футболку, тормошила, пытаясь «разбудить». — Я бы поняла, что ты просто хотел меня трахнуть, поэтому отключился, если бы не узнала, что это ты занес деньги в опеку за Ульяну. Зачем тогда это всё? Это вообще правда?        — Какая нахрен разница, — ровно ответил он, едва покачиваясь от ее остервенелых попыток вывести его из себя.        — Большая, блять, Ваня! Скажи! — ее рот перекашивался от гнева и обиды. Тася пыталась выхватить глазами любой намёк на ответ, пусть даже немой. И ей это удалось. — Зачем?        Она отпустила его и сделала пару шагов назад. Кисе от этого стало больно. Пусть она лучше вытрясет из него всю дурь, но зато будет касаться его.        — Я ничего не понимаю, — ее плечи опустились, и голова упала вниз. — Если ты так не хочешь быть со мной, если так не веришь в то, что я о тебе беспокоюсь не потому, что считаю тебя конченным человеком, которого нужно спасти… то зачем было подставляться ради Ульяны?        — Потому что ребёнок ни в чем не виноват.        Таисия подняла на него глаза и кивнула, будто сложила что-то в голове. Будто подумала, что он жопу продать готов не только ради неё, а ради каких-то высоких целей и человечности. Хуй бы он впрягся за какого-то брата или сестру другого своего друга, но ради Васьки даже ни секунды не думал. Предполагал, что огребет за такие махинации, но пошел на это. Потому что любит только ее.        — Спасибо тебе, Вань. Правда спасибо, без тебя у нас, наверное, ничего бы не получилось. Ульяне становится лучше с каждым днём. Конечно, не без трудностей… Но это самое дорогое, что для меня могли сделать.        Ваня оперся о подоконник напротив Таси и смотрел на неё, пока она смотрела во двор. Ей так идёт эта белая майка. Это точно только ее цвет. Так красиво выпирают острые ключицы, а между ними — зелёное стеклянное сердце на шнурке. Не снимает.        — Мы вернем тебе все до копейки.        — Нет.        — Да, Вань. Вернем обязательно, только расскажу маме, у меня-то нет столько…       — Я сказал, не надо. Я сам полез в это дело, сам все верну Шефу.        — Да как ты столько заработаешь? — красивые бровки домиком. — Вдруг он заставит тебя сделать что-то… сам посмотри, как ты уже расплачиваешься здоровьем.        — Ниче сверхъестественного он мне не поручит. Я уже не первый год закладки раскидываю, поэтому щас все делаю аккуратно, — Киса так засмотрелся на неё, что не сразу заметил эмоцию непонимания. — Мне Хэнк ещё давно рассказал их ментовскую схему, я знаю график дежурств и…       — Ты продаешь наркотики? — невинно распахнула свои зелёные глаза. Напуганные и неверящие.        И тогда он все понял. Он спиздел лишнего. Вася ничего не знала о барыгах, не знала, чем он расплачивается по долгу. И что самое страшное — он всегда знал, что для неё барыжить — это конечная.        Киса оттолкнулся от подоконника, подходя к объятой страхом Тасе и увидел в ее глазах всю ту боль по маме, умирающей на глазах ребёнка из-за каких-то нехороших людей, подсадивших ее на порошок. Она не раз предупреждала его, что с таким мириться не будет, и он с ней соглашался. А сейчас он снова пал в ее глазах. Куда ниже? Когда уже со дна постучатся?        — Вась…       Она увернулась от его рук, выскочила в комнату, оттуда в коридор, схватила в руки свои кроссовки. А когда Киса побежал за ней, она закрыла входную дверь и облокотилась о неё. Он не мог открыть ее, боялся, что слишком сильно толкнет и сделает больно его девочке. А девочка плакала по ту сторону.        — Вась, прости меня! Он меня заставил, я пытался отказать, но ты сама видишь, что он сделал со мной. Вась, прости, пожалуйста, дай мне объясниться!        Аккуратно толкнул дверь, но ее легкая тяжесть тела не позволила открыть. По подъезду раздалось эхо безудержного девичьего всхлипа.        — Вась, только не уходи от меня, я тебя умоляю! Вась, я на коленях тебя прошу! — в колени больно впились мелкие камни, притащенные подошвами его грязных кроссовок. — Я тебя правда люблю, я клянусь! Прости за всё, что я натворил, блять, я правда конченный, как ты и думаешь! Но, пожалуйста, не бросай меня!        Ему стало так страшно от осознания того, что она правда отвернется от него навсегда, что от безысходности и злости на самого себя кулак сам начал биться о стену рядом. На третий удар костяшки хрустнули, но Киса сейчас не чувствовал боли. Ему даже под травкой и седативными не было так похуй на боль. Он все бил и молил о прощении. А его прощение за дверью плакало все громче.        — Я все порчу, блять, Вась, я знаю… долбаеб, отбитый вусмерть… но я пиздец как тебя люблю, я никого так не любил и не полюблю! Вась, пожалуйста, вернись, дай мне открыть дверь…        В подъезде все стихло. Эхо уснуло.        — Ты мне пиздец как нужна, — смотря на кровь на руках, негромко сказал он в щель двери.        Здоровой рукой с силой потянул волосы, сжал голову и зажмурился. Боялся повернуть ручку двери и понять, что она беспрепятственно открылась, что его Васьки больше тут нет. Слеза капнула в самое мясо раны, когда ветерок сквозняка с вонью газа из подъезда пробрался в квартиру. Вася снова была над ним, выше, как никогда раньше. Постояла секунду в проеме, точно принимала решение: спасать ли неизлечимо больного? И упала рядом с ним.        — Прости-прости, Василек, я тебя так люблю, — безостановочно бредил он, накрывая всю ее раскаленными объятиями, оставляя на ней ожоги от неразборчивых поцелуев.        Она всегда спасает его, а он всегда в благодарность топит ее. Однажды в ней не останется этой нечеловеческой силы исцеления, и тогда она скорее всего исчезнет с лица Земли. Но сейчас он целовал ее так горько и болезненно, что было трудно дышать. Можно ли сдохнуть от любви? Если нет, то Ваня станет первым, что откинется.        — Я тебя тоже люблю, Вань, — Тася подставляла лицо его губам, не успевала отвечать им, но так сжалась в его руках, что Кису начало трясти.        — Спасибо, спасибо, Вась, — он убирал с ее мокрого лица волосы и тут же целовал.        Но она вдруг отстранилась, и Кислова снова окутал животный страх быть оставленным ею. Тася ахнула, взяв в руки его окровавленную руку.        — Надо как-то остановить кровь…       Вскочила в поисках чего-то, чем можно было излечить его. Глупая, как же она никак не поймёт, что ей достаточно лишь поцеловать его костяшки, и все кости срастутся.        Киса перехватил ее у стола, выхватил из ее рук какую-то тряпку и бросил куда подальше. Посадил Васю на стол, дурея от того, что она сразу же обняла его ногами и отвечала на поцелуи. Его телефон на тумбочке в коридоре уже долго разрывался, но Киса мог слушать только Тасины всхлипы и шумные вздохи.        — Вась, ты же веришь, что я люблю тебя?        В зелёных глазках мелькнула неуверенность, но она кивнула. И Кисе было этого достаточно.        Ее белая майка измазалась его кровью, когда он пролез руками к ее груди без лифчика. У него подкосились ноги, но Вася крепко держала его за шею и сцеловывала соль с ресниц. Она пробралась холодными пальцами под его футболку, нежно щекоча живот. Васька быстрее его управилась с его верхней одеждой и бросила ее на пол. Как пиявка, Киса присосался к ее шее и заскулил, когда она оттянула его от себя, чтобы посмотреть на его изуродованное синяками тело.        — Это он? — спросила Тася, касаясь кожи рядом с гематомами на ребрах и у почек.        Он пропустил ее вопрос, снова припадая губами к ее губам. Да хоть весь будет переломанный, он не покажет ей боли. Особенно сейчас, когда она хлопала красными от слез глазами, разгоряченная и снизошедшая до его прощения. Кто ты, если не ангел?       Джинсовая юбка собралась на животе, когда Киса приподнял ее задницу и стянул с неё трусы. Тоже белые, твою мать. Было сложно не сделать ей больно, когда вся его кровь, бегущая под кожей, была насыщена не кислородом, а одним только желанием. Опустил спортивки и наступил на них, совсем скидывая. Вася без подсказок подобралась к нему ближе, больно впиваясь ягодицами в край стола. Киса никогда так быстро не управлялся с презервативом, как сейчас, даже с трясущимися руками. Сжал ее бедро, когда вошел в неё, и громко выдохнул в ее губы. Она вся поджалась и зажмурилась от боли, и он замер, не двигаясь в ней. Чувствовал, как все внутри неё сжалось, и застонал, целуя за ухом.        — Остановиться?        Таисия прикусила его плечо, помолчала несколько секунд, ставших для Кисы мучением адовым, и покачала головой, толкнувшись в него. Ваня хищно улыбнулся, прижал ее за спину к своему голому животу и продолжил. Ее влажные волосы путались в мужских пальцах. Она несмело постанывала, обнимая его плечи и иногда царапая. Ее ноги с каждой минутой, с каждым толчком все сильнее сжимали его бёдра, чтобы он входил глубже. И он слушался своего ангела, свою причину совершения грехов.        Когда ее мокрое тело начало скользить по столу, а температура тела вот-вот должна была добраться до отметки, после которой кровь начинает сворачиваться, Тася стянула с себя окровавленную майку. Киса даже на какое-то время вышел из неё, чтобы почувствовать губами соленый пот с ее груди. Она тонко вскрикнула, когда он прикусил сосок, и Ваня, извиняясь, улыбнулся и поцеловал любимые губы.        Им хватило ещё нескольких минут, чтобы сначала Вася протяжно застонала и вцепилась в его спину, пропуская по телу дрожь, от которой глаза закатились, а потом и Киса, любуясь грешным ангелом, мучавшимся в агонии, в последний раз прижал к себе тонкое тело и почти тут же упал на него, понимая, что ноги отказываются держать его после такой сладкой пытки.