На общем балконе

      В размалёванном самолете было жарче, чем на улице. Спёртый воздух с запахом пыли, плесени и, кажется, какого-то спирта, наверняка разлитого где-то в углу, задушил. Ритка обыскалась котика Ваню, потому что не видела его уже неделю. Она напридумывала и красочно истерила, что его могли загрызть бездомные собаки, ошивающиеся около базы. Слова о том, что вообще-то эти собаки шугаются, когда подходишь к ним ближе чем на 5 метров, и с опущенным хвостом отбегают от протянутой сосиски, она слышать упорно не хотела. Поэтому Тасе и Мелу было проще обойти всю территорию базы, чтобы найти эту лохматую жопу или хотя бы его останки. На эту шутку Рита по-настоящему заплакала.        Ванечка — тот ещё гаденыш, наверное, и вправду, как корабль назовешь, так он и поплывет. Он погрыз шнур от сварки Бори, расцарапал стенки кожаного дивана, который пережил Афганистан и приехал сюда с цыганским табором, как уверял Гена. Цыган закошмарили, они разбежались, а диван остался. И теперь вот наследие целой романской династии Ванечка безбожно кромсает. Он не умеет сидеть на месте, как бы его ни упрашивала Ритка. Поэтому искать его надо в самых пыльных, загроможденных, труднодоступных местах. В самолёт ему попасть было бы нереально, но проверить стоило.        Внутри было как будто даже прибрано — никакого хлама, даже в кабине пилота. Только раскиданы по полу деревянные доски, но скорее из соображения безопасности — пол вполне мог прогнить — и подобие кресла. Без ножек, без деревянного каркаса — две грязные диванные подушки с голодными пружинами. И Киса.        Он полулежит около недокресла, скорее всего просто скатился с него, торсом наклонившись к носу самолёта, спиной к Тасе. Его широкая огненная кофта как-то странно скомкана, пряча что-то в своих складках.        — Вань?        Он не реагирует. Нервно теребит рукав. Странно потряхивает головой, будто его мучает какой-то тик.        Она подходит ближе, заглядывает за его спину.        — Вань, ты чего тут?        Становится холодно по всему телу, будто ее закинули в морозилку, когда он оборачивается и тянет к ней руку. Лица не видно за отросшими волосами и темнотой в самолете. И почему здесь так темно? На улице печет солнце, а тут будто ночь.        Таисия тянется к нему, чувствует его ледяную руку, нежно берущую ее тёплую. Видит, что он вытаскивает шприц из своей руки только тогда, когда он, наконец показав свои чёрные бездонные впадины из-за челки, всаживает этот же шприц в ее вену. Она не успевает закричать, ее продырявленное запястье прожигает с такой силой, что подкашиваются ноги. Падает на колени, чувствует, как рвутся копронки. Просыпается.        Затылок ноет, и Тася слышит в ушах, как кровообращение, остановленное запрокинутой головой, восстанавливается. Кровь шипит, пузырится. Она облизывает сухие губы.        — Ты чего шарахаешься? — спросил Виктор, поднимая глаза к зеркалу заднего вида. У Таисии определено его улыбка, уголки губ так же немного смотрят вниз.        — Уснула, — прохрипела она, собирая по сиденью упавшие наушники.        — Уже почти приехали, — сказала очевидное Альмира с пассажирского, не отрываясь от ватсапа в телефоне.        На любом участке дороги Коктебель-Феодосия можно сказать «уже подъезжаем», потому что на машине путь занимает не больше 30 минут. А если у папы есть настроение, и он не сбавляет скорость меньше, чем до 130 км/ч, то и вовсе за 20 долетают.        За тонированным окном пролетали уже засеянные поля, рябили столбики с виноградниками, грустные одинокие домики из ракушечника. У Крыма есть какое-то магическое свойство быть одновременно грустным и быть вдохновением для художников, писателей и поэтов. Люди, живущие здесь, приспосабливаются абсолютно ко всему, к каждой погоде и каждому историческому событию, в эпицентре которого они находятся. Они не чувствуют себя жертвами, не испытывают горячей ненависти за то, что их заставили пережить. Они чтят память своей малой Родины и своего немногочисленного народа и просто живут. Наслаждаются соленым воздухом, с улыбкой плавятся на летнем солнце на своих грядках и никогда не захотят переехать с полуострова.        — Мы же заедем в цветочный? — Тася копошится в своей сумке, ища обезбол, который у неё всегда распихан по всем сумкам. Из-за короткого страшного сна голова разболелась.        Дедушка, будто стороживший детей с самого утра, как и его собака бигль, стоял у разъезжающихся ворот дома и улыбался Аристовской улыбкой в тёмное заднее стекло. Тася вывалилась из машины с большим букетом.        — Хэппи бёздэй ту зе бест грендфазер эвер!        Анатолий Александрович мало того, что был профессором юридических наук, так ещё и знал 4 языка. Он и привил Тасе понимание нужности развивать мозги таким действенным и полезным способом. А еще он любил, когда внучка глупо говорила по-английски «как пишется, так и читается».        — Ай-ай, ну куда мой суслик растёт? Куда красивее уже? — дедушка всегда обнимал крепко, и от него почти всегда пахло сигаретами. — Спасибо, Таисия. Сейчас бабушка выйдет, подаришь ей цветы.        — Привет, Булка, — Тася почесала радующегося до слюней бигля, который вот-вот из своей шкуры вылезет. — Вообще-то это тебе. Для бабушки у меня другой букет, — и, прочитав с его лица ожидаемую реакцию, затараторила: — Не надо корчить такое лицо, дедуль. Хватит уже этих предрассудков, что цветы дарят только женщинам! Это красивый жест для всех, вне зависимости от пола. Вот скажи, разве тебе не приятно получить их?        Папа Таси лишь пожал плечами: «твоя кровь» и крепко пожал отцовскую руку.        — От тебя хоть трусы будут приятными, суслик.        Бабушка с советскими бигудями на голове вышла, когда Виктор вытаскивал из багажника длинный деревянный чемодан.        — Красавицы мои! Здравствуйте! — шлепала Алёна Аристарховна в домашних тапочках, шаркая по брусчатке. Выглядела она очень молодо для своих лет, и длинные густые седые волосы сказочно сочетались с ее холодными голубыми глазами. Она всегда была иконой стиля для внучки, Тася часто носила вещи, которые по наследству от бабушки передались маме, а от мамы — Тасе.        — Красавицы и сын, — добавил Виктор.       — Да ладно, вы что, ружье мне купили? — восхитился дедушка, прижимая к груди свой букет, заглядывая в деревянную коробку.        Тася ничего не смыслила в охотничьих ружьях, зато дед обожал выходить в степь и стрелять по птицам и мелким животным, а его пёс Багет (да, дедушка очень остроумный) в этом ему помогал. Он и породу эту выбрал только потому, что бигль — хороший охотник. Тасе всей душой не нравится это увлечение. Слишком жестокое.        — С ума сошли что ли? Вы на цены вообще не смотрите, когда покупаете вещи? — ругался Анатолий Александрович, но восхищенный взгляд, бегающий по деревянной рукоятке ружья, говорил об обратном. Все мы становимся детьми, когда дело касается мечты, несмотря на возраст.        Возмущение старшего Аристова стало совсем бессмысленным уже спустя пару минут, когда он открыл гараж и протянул ключи от машины внучке.        — Это чего? — от шока она встала как вкопанная, разглядывая беленькую симпатичную машину с четырьмя колечками под капотом. Морда у неё была злющая и хитрая. И красивая до сумасшествия. А номера «А 001 ТВ». Тася пищала, прыгала в объятия дедушки, оббегала машину, представляя, как они с Риткой будут лететь по ухабистым дорогам Коктебеля и всему побережью Крыма, останавливаясь на каждом пляже.        — Я что, не могу порадовать внучку? Ты у нас самая умная, я уверен, что школу хорошо закончишь, и так и будешь нас дальше радовать.        — Пап, ты помнишь, что твоей внучке ещё 17? — спросил ошарашенный Виктор. Теперь ему родительский контроль нужно распространять и на дорогу.        — Помню. Я же видел, как она водит, просто умница. На дорогах все свои, чего стесняться? — нахмуренные брови сына красноречиво ответили. — Шучу. 18 стукнет, сядет за руль. А пока пусть стоит у вас в гараже, будет знать, ради чего экзамены в ГАИ сдает.       — Тебе опять «подарок» сделали? — Виктор Анатольевич сразу раскусил, откуда машина. Его отцу иногда дарят машины, и у него есть добротная коллекция швейцарских часов от клиентов. Анатолий Александрович — нужный юрист в нужных кругах.        — Я попросил, чтобы сделали подарок моей внучке. Для меня она — самый лучший подарок. Так, ладно, обмоем, все в дом!        — Говорят, что домашние животные похожи на своих хозяев, а с машинами, интересно, так же? — и переключила камеру с фронтальной на основную. Белая Ауди моргала глазками, тихо издавая «бу-бу-бу». — Как думаешь, Гагарин?        Кружок Исаева посмотрела только через полчаса, когда все Аристовы собрались за чаем и кофе. Их дом был небольшим, кирпичным, но утопал в зелени почти круглогодично, а густой садик-лабиринт уходил к морю. До воды можно добраться по каменным крутым и узким лестницам, придерживаясь за такие же каменные стенки. Тася часто в детстве ходила плавать сюда под присмотром деда.        У моря было ветрено, но солнечно, поэтому бабушка Алёна погнала всех на веранду, выходящую на скалы и море, обложила каждого пледом и попивала травяной чай с огурцами на глазах. Она так и не поняла патчи, которые ей подарила внучка, потому что считает, что все натуральное — самое лучшее. Она ещё и маску для лица из яиц и мёда делает, просто отврат.        — Тасенька, ты всё-таки на юрфак решила поступать? Не передумала? — спросила Алёна Аристарховна, абсолютно аристократично вслепую ставя фарфоровую чашку на блюдце.        — Не передумала. Нам за полгода до ЕГЭ нельзя менять предметы, — Тася, лёжа в кресле с подушками, пыталась тихо прослушать кружок подруги, но Рита орала, как резаная. «Да ну! Ты не угараешь же? Серьезно? Какая она охрененная, Ась! Это тебе дедушка подарил? Теперь понимаю, почему ты не хотела мне скидывать его фотку, вдруг сглажу. Но вообще-то это очень эгоистично с твоей стороны, может на крайняк он бы и во мне увидел внучку?».        — Это ещё что за правила такие? Вы совсем дети, как вы сейчас можете выбрать дело своей жизни? Сегодня хочется стать строителем, а завтра… Как они у вас называются, блогеры? — золотые браслеты на бабушкиной руке весело звякнули, когда она потрясла рукой. — Вы должны искать себя, как вас могут ограничивать в своём выборе и в своей свободе?       — Бабуль, я, конечно, с тобой согласна, — внучка закинула в рот сразу несколько арахисов в шоколаде, пока Алёна Аристарховна, заслуженный врач, не видит, как Тася зарабатывает себе кариес. — Но я все ещё не хочу стать врачом.        Тася       Бори так и нет в школе?        Бабушка грустно вздохнула, и мужчины весело переглянулись.        — А жаль. Юристов нам уже хватает, один другого краше. Приверженцы тоталитаризма, устраивают его и у себя дома. «Сюда не ходи, это опасно, за это вообще повязать могут».        И это были не пустые слова, потому что по рассказам отца и старым семейным фотографиям, бабушка Алёна в молодости была чуть ли не панком. Советский Союз того времени, конечно, не давал много свободы, и она сильно отличалась на фоне других студентов. Врачом была превосходным, но характер… Дедушка рассказывал, как она разбила окно комнаты в его общежитии, когда увидела женский силуэт в окне. Сестра Анатолия Александровича отделалась лёгким испугом, а вот сам парень полгода заматывал клеенкой дыру в стене, чтобы в морозные ночи сильно не дуло.        — Не придумывай, Алёнка, какой у тебя там тоталитаризм дома? Скорее матриархат, притом радикальный, — дед курил сигарету, отойдя к заборчику. — А Таисия у нас Аристовская порода, Альмирочка, ты уж извини. От тебя зато она у нас такая красавица. Не от Витьки же.        Альмира рассмеялась, прекрасно помня, что из-за смазливого лица она вообще-то и обратила внимание на мужа.        Ритуля       Нет       Зато Киса тут, но лучше бы его не было        Как псина с бешенством       — Юристов сейчас как крыс не травленных. А врач — это благородно, — не уступала бабушка.        — Благородная ты наша! Извини, что мы, такие смертные, сейчас утомляем тебя, — Анатолий Александрович поцеловал руку жены, а та его легонько толкнула в лоб.        — Смейся, смейся. Зато когда у тебя давление поднимается, как щенок сразу скулишь: «Алёнушка, феечка, помоги, совсем худо без тебя!» — нет, ну бабушке надо было идти в театральное, а не людей резать 40 лет.        — Ты права, дорогая, права, — дедушка кривлялся, тоже пользуясь незрячестью бабушки.        Но она с ним живет почти пол века, поэтому не могла не просечь обманку. Без колебаний нашла его ухо и потянула на себя.        Ритуля       Но они сегодня договорились встретиться       Хэнк и Киса       — Как в целом настрой, Таисия?        — Нормально, — коротко ответила она, не вдаваясь в подробности о том, что каждый день в ней взращивается все больше и больше паники.        — Ну, хорошо. Хотя бы за тебя мы не волнуемся. А то Улечка… — бабушка вздохнула и убрала-таки огурцы с лица.        — Варя опять запила? — нахмурился Виктор и подался корпусом вперед, складывая руки на столе, прямо как у себя в кабинете.        — Вчера звонила вечером, говорила, что не придёт сегодня. Опять там что-то у ее Ромы случилось. Но по голосу же слышно: пьяная.        — Я ей позвоню, — Виктор полез за телефоном в карман брюк.        — Нет, сын, не звони. Не порть хотя бы сегодня всем настроение. Ты же знаешь, что бессмысленно пытаться до неё достучаться. 

***

      — О, Хенкалина, слава богу, ты жив! Ты не видел горелку? Мне пороги надо сварить, может ты поможешь? У тебя руки больше приучены к этому, — Гендос шарился по рабочему столу Хэнка, крутя в руке сварочные краги.        — Кто в серваке работает, я или ты? — Боря пожал руку Зуеву и наколдовал в шкафу горелку. — На, вперёд и с песней.        — Забавно, что ты все еще пытаешься сделать из своей колымаги трансформера. Здарова, — Мел убрал телефон и тоже поздоровался с Хенкиным. Но незаметно стрелял глазами с него на Кису. Сейчас от них можно было ожидать чего угодно.        — Слышь, эта колымага вообще-то в первую очередь твою жопу возит, ишак, — Гена с силой бросил в Мела перчатку. — Я столько телок не вожу, сколько вас, говнюки.        Киса хмыкнул и протянул руку Хэнку. Тот, не колеблясь, крепко пожал ее. Мел выдохнул.        — Ты ее скоро так переваришь, что вместо крыши будет сито, Гендос, — Ваня продолжил настраивать гитару, лёжа на диване.        — Значит будет кабриолет, че вы приебались? — вторая крага полетела в кудрявую голову.        — Ты бы вообще не возникал, Кис, — встрял Меленин. — Я с тебя ещё не спросил за Риту. Она мне жаловалась, что ты ее чуть ли нахуй не послал.        — Не послал же, — пробурчал Кислов, и в плечо полетела подушка, теперь уже от Мела. — Ладно, сорян. Я просто бесился полдня. Сижки закончились, а руссичка какого-то хуя решила, что перемена — это продолжение урока. Только на четвертом уроке смог съебать в магаз.        — Ага, в сижках дело, — съязвил Мел, глянув на Хэнка, открывающего пиво углом стола.        Давно они не собирались вчетвером на базе. Таська стала уже как родная, но все начиналось именно так: захламленный сарай, натыканные невпопад гирлянды и светодиодные таблички, спизженные Хэнком и Кисой по пьяне дорожные знаки и пиво без закусона. Так же, как девочкам иногда нужно посидеть в красивых платьях в кафешке, пацанам необходимо в пещерных условиях побухать. Тогда никаких вопросов не возникает, почему это женщины с Венеры, а мужчины — с Марса.        — Ну так че, Хэнк, поможешь? — взмолился Гендос, вытирая со стола разлитое пиво.        — Помогу попозже. Кис, — одного кивка в сторону двери хватило, чтобы Ваня отложил гитару и пошёл за Хэнком.        — Пиздиться не планировали? — спросил Гендос у Мела, когда ДСПшная дверь с хлопком закрылась.        — Хрен их поймешь.        Хэнк жестом стрельнул сигарету у Кисы, когда упал в ржавеющую машинку от электрического автодрома. Ваня ее сразу зажег и передал другу. Хороший знак. Сел на нос машинки и прикурил сам.        — Че с рукой? — Хенкин выпустил дым от первой затяжки и расслабленно откинул голову. — Кому жопу мылил?        — Одному еблану, распускающему руки, — сейчас было непонятно, какая реакция будет у Хэнка. Они впервые говорили после расставания с Тасей, впервые после ее душещипательных признаний. Киса бы не удивился, если бы друг сходу набил ему ебало, как зашёл на базу.        — На кого? На Тасю? — Ваня заметил, как пальцы Хенкина сильнее сжали сигарету. Он кивнул. — Кто?        — Головин.        — Понял. Сильно ты его?        — К сожалению, нет, — ноздри Кисы яростно расширились, когда он вспомнил, как у него горели кулаки после одного несчастного удара. Хотелось бить и дальше, и он до сих пор не понимает, почему остановится тогда.        — Реально жаль. Я бы добавил ему, — Хэнк задумчиво постучал по горлышку пива и затянулся. — Я думал, он отъебнул уже от неё.        — Видимо, весеннее обострение.        Боря улыбнулся.        Они курили молча, не пересекаясь взглядами. Их мысли были полярно разными, но в одном они сходились точно: их дружба не может закончиться вот так, на их месте, среди сломанных машинок, которые они притащили сюда, откуда они выкуривали алкашей и куда они привели Мела и Гендоса. Жизнь каждого из них была выстроена вокруг друг друга. Они слишком срослись, чтобы сейчас оторваться, кроваво и болезненно. Больно будет обоим. Ни Киса, ни Хэнк не смогут произнести вслух, что виной всему одна она, но оба это понимали. Ваня хмыкнул, присосавшись к пиву, когда в голове промелькнула мысль о том, что жаль, что они не в Швеции, там-то с этим проблем не было бы.        Из сарая послышался гундеж китайской колонки Гендоса, которая истерично оповещала о низком заряде. Сигареты уже были потушены об облупленную краску машинки.        — Все как-то неправильно получилось, — начал Киса, не понимая, почему пальцы вдруг заходили ходуном. Может, это из-за перерыва в таблах? — Знал бы я, что так будет…       — То чё? Скажи, что не хотел бы знать Тасю, — веселогрустно поднял уголки губ. Киса опустил глаза на Хэнка и промолчал. — Я о том же.        — Просто я думал, типа… как я мог бы сделать все по понятиям…        — Кис, мы почти братья. О каких нахуй понятиях ты говоришь?        Ваня покусал щеку изнутри. Пиво заметно дало в голову. Наверное, оно виновато в том, что ему захотелось обнять белобрысого. Киса шмыгнул носом.        — Помнишь, ты говорил о каком-то там образе самого себя? У меня он в голове разорвался к ебеням. Я думал, типа я хороший друг. Да, может мы пиздимся время от времени, я могу хуйню какую-то спиздануть, но не предать же. Я думал, что это пиздец ублюдство… я и до сих пор так думаю. А сам же… — Ваня неопределённо махнул рукой, задев ей бутылку. Пиво полилось по руке.        Хэнк чиркал зажигалкой. Кисина привычка.        — Я сначала хотел тебе ебало набить, — хищно улыбнулся Хенкин. — Поэтому в школе не появлялся. А потом как-то остыл. И с ней поговорил. И понял: а че кулаками махать, если никому от этого легче не станет? — чирк; не зажглась. — Я давно чувствовал что-то в ней, но выбирал закрывать на это глаза. Довольствовался тем, что она со мной. По факту, физически — да, со мной. Ментально… — Хэнк неопределённо повёл руками в пространстве между ними. — Но она тебя любит. А я люблю ее. Поэтому мне важнее, что чувствует она. Пиздец я Конфуций, да? Мел бы слюнями изошелся от зависти.        Боря хрипло засмеялся, но Ваня не улыбался. В зажигалке Хэнка закончился газ, и он просто крутил железное колесико.        — Я зла не держу, если тебе это нужно знать. Но не бесись, если я буду совать свой нос между вами, если вдруг почувствую что-то неладное. Она всегда была и остается до сих пор моей самой близкой. Если ты наворотишь хуйни или доведёшь ее до слез, не обижайся на разбитое лицо.        Киса опасливо сдвинул ногу от зоны, докуда Хэнк мог бы дотянуться.        — Можешь начать пиздить, потому что мы уже разосрались.        Всё-таки просчитался. Хенкин пнул в колено друга.        — Из-за Головина?        — Ну типа. Я потом наговорил всякой хуйни, она мне втащила.        Боря фыркнул.        — Правильно сделала. Может из тебя человека слепит.        — Пошел ты, — улыбнулся Киса. Вроде обошлось.        — Ты извинился? — на отрицательное покачивание патлатой головы второй раз лягнул в ногу. — Дебил. Чего ждёшь? Столько телок было, а общаться с ними так и не научился.        — Вот именно, что телок. С ними умею, с Васькой — нет.        — И че ты предлагаешь, учить тебя, всему, может ещё и как член вставлять? Фу, бля, забудь, не хочу это представлять, — Хэнк скорчился и запил свой словесный понос пивом.        Ваня смеялся, и теперь настала его очередь отвешивать пенделя. Точно обошлось. Хэнк реально себя недооценивает — он ахуенный мудрец и пиздатый друг.        — Она в Феодосии. У ее деда юбилей, в каком-то ресте отмечают.        — Понял.        Со стороны базы было какое-то движение. Обернувшись, успели застать спрятавшуюся лысую башку Мела и кудрявую Гендоса.        — Да не махаемся мы, хватит шкериться, — крикнул Киса, но в ответ колонка лишь громче начала петь.        — Давай ещё по одной, — кивнул Хэнк на пачку, торчащую из кармана друга. Тот не стал читать моралей и достал две сигареты. — Ты с дилерством завязал?        — Да, — Киса выпустил вверх дым. Ну, точно пиво жахнуло. Небо плыло быстрее, чем обычно. Надо завязывать, тем более что у него родился план.        — Ты скорее всего не знаешь… — Хэнк же наоборот почти не делал перерывов между глотками. Пусть. Ему лучше знать, как свое состояние заглушить. — Тася не просто так бузит на тебя из-за наркоты. Дело даже не в бате-прокуроре. У неё короче… мама бывшая.        — Она принимала? — Киса шокировано вытаращился. Вот этого он точно не ожидал. Альмира — просто идеальная во всех отношениях: ахуенная мать, любящая жена, ещё и бизнес своими силами поднимает, докуда не разрешила Виктору Анатольевичу прикасаться. И тут вдруг бывшая наркоманка.        — Ага, — Хенкин допил пиво и поставил бутылку на пол машинки. Они тут на вес золота — потом будут стрелять по ним. Поэтому они такие алкоголики. — Тасе было 7. Она пошла в 1 класс, мы тогда вместе учились. Они только переехали в Коктебель, ее отца повысили до зампрокурора. Уж не знаю, что было в голове Альмиры, наверное, ей сложно дался переезд, тем более, что это вроде четвёртый или третий. Ну, и связалась с какой-то местной дурой, женой какого-то шишки. Та жестко сидела на коксе. А че, бабки позволяют, ее точно не закроют, отмажут как нехуй. Альмира попробовала. Потом был полный пиздец. Однажды передознулась, ее Тася нашла. Она-то малая, ничё не поняла, чё это у ее мамы пена изо рта, хорошо хоть, батя вернулся в этот момент со службы. Ее в рехаб, а когда откачали, она вообще невсос была, начала чертить, санитаров расцарапала, мужа обматерила. Прокапалась несколько месяцев, долго приходила в себя, говорили вообще, что шизофрению заработала. Но Аристов таскал ее по врачам, в Москву часто мотались, Тася жила у бабушки. Поставил на ноги, как видишь. Притом нихуево так.        Киса не перебивал. Понял, что сигарета уже истлела. Так и выбросил.        — Поэтому для нее это ёбнутый триггер, — заключил Хенкин, выкурив сигарету парой затяжек. — Не знаю, как ее психотравма видит тебя. Как того, от кого надо бежать изо всех ног или как того, кого надо вытаскивать. Судя по ее действиям, второе.        Киса начал грызть кутикулу. Протянул полупустую бутылку другу, тот не гнушался и сразу отпил.        — Думаешь, я для неё просто торчок, которого нужно вытащить из могилы?        — Я бы был рад, если бы было так, — Хэнк грустно улыбнулся. — Типа ты все равно наркоша галимый, долго не проживёшь, кони двинешь, а тут я, пригрел ее скорбящее сердце, и она моя. Но нет. Не только торчок ты для неё. Я вижу.        Ваня кивнул. Давно так погано себя не чувствовал, даже на отходах. Хотелось к Ваське.        — Поэтому завязывай. Даже если она тебя начнет вытаскивать, никому хорошо от этого не будет. Это я ещё не знаю, как ее батя воспримет все это.        — Да понял я. Ладно, пошли к пацанам, они уже дыру в нас проделали, — Киса встал, подавая руку Хэнку. Он ожидаемо откинул ее.        — Я чё тебе, телка?        — Нет, пьянь малолетняя, — и в качестве доказательства пихнул его в плечо, и Хэнк хмельно пошатнулся.        — Тебе не стремно, что они могут с тебя спросить за мотик? — «они» — те, на кого работает Гендос.        — Это схуяли? Я на него заработал честным трудом.        — Ага, самым честным. Клубникой торговал на базаре.        — Это смотря какой, — Киса поиграл бровями, и Боря его толкнул в спину. 

***

      Ресторан, как и ожидалось, был шикарным. Внутри был похож скорее на театр, чем на заведение. «Мне не каждый день исполняется 60» — вот и все объяснение свадебного масштаба сего мероприятия на 50 человек на берегу Чёрного моря. Дедушка пытался объяснить, кто здесь есть кто, но Тася положила хрен, когда после пятой семейной пары все смешалось в одно замминистра-начальник управления-судья-бизнесмен-директор компании. С такими знакомыми семья Аристовых точно никогда не пропадёт.        Эти же незнакомые люди через одного восхищались, «как выросла внучка Толи». Ей так и хотелось сказать: «я вас впервые вижу, в смысле вы помните меня, когда я под себя ходила?». Но в целом было даже весело, Тася со своими двоюродными братьями и сёстрами забурились в «угол молодняка» и таскали белое вино со стола стариков. Странный ведущий, которому на вид лет 100, проводил старперские конкурсы и викторины и пассивноагрессивничал, когда дети его не слушали. Спустя пару часов и пару бутылок на семерых стало уже настолько хорошо, что Тася подкрадывалась к диджею и включала что-то из репертуара как минимум не 90-х.        Хмельная голова выложила пару сторис с праздника; Таисии нравилось, как она сегодня накрасилась, да и фигура в этом платье была такой тонкой, что мало кто смог удержаться от комплимента. Они все просто не знали, какой нездоровой ценой ей далась эта худоба. Питание ещё не наладилось, но тот Кисин сникерс она съела на следующей же перемене и снова начала завтракать. Наверное поэтому она так сильно опьянела сейчас — разнообразие блюд на столах восхищало, но она смогла съесть лишь пару кусочков красной рыбы и поклевать салат.        — Улечка, привет!        Светловолосая девочка лет пяти одиноко стояла у дверей и оставалась незамеченной всеми. Розовое платьишко помялось, если оно вообще было изначально глажено. Ульяна перебирала маленькими пальчиками волосы такой же светловолосой куклы и мило улыбнулась, наконец увидев знакомое лицо.        — Таща, привет! — она шепелявила. Бабушка часто ругала Варю, ее маму, что она не водит ее к логопеду.        Ульяна подбежала, раскрыв руки, чтобы сестра взяла ее на руки. Девочка была худенькая и маленькая, как и все Аристовы в ее возрасте, и Тася с легкостью подняла ее.        — Как у тебя дела? — старшая поправила небрежный хвостик девочки. Ее кукла больно впивалась пластиковыми ногами в грудь Таси, но она молчала.        — Намана. Ты кращивая щегодня.        — Только сегодня? — рассмеялась Таисия, покачнувшись на каблуках, удерживая ребёнка. — Где мама и папа?        — Папа не пошёл ш нами. А мама пьет.        Слышать это было больнее, чем впивающийся в ключицу каблук куклы. Ульяна говорила об этом так буднично, даже не понимая, как губительно происходящее в их семье в первую очередь для неё самой, что Тася еле сдержала пьяные слёзы.        — Ты хочешь кушать?        Ульяна кивнула, крутя в руках золотую цепочку сестры.        — Я щегодня в шадике кушала кашу какую-то, она кабута в ней ничего нет, такая белая, кушаешь, а она даже не жуется. И там было машло, такой квадратик, он потом ращтекщя по тарелке, я не хотела ее кушать.        — Это манная каша. Между прочим, моя самая любимая, зря ты так.        Ульяна щебетала, пока Тася накладывала ей в тарелку брускетты, овощи и мясо. Она ее уговаривала, рассказывала, как полезна икра в тарталетках, как рыба укрепляет ее маленькие косточки, и мясо делает ее сильной, а если есть много морковки, то глазки всегда будут хорошо видеть и Ульяна никогда не будет носить очки, как у вон того толстого дяди. Таисия заплела ей косичку, потому что волосы лезли в лицо. Папа увидел эту картину — голодного и сонного ребёнка — и с не самым добрым лицом ушел куда-то в толпу.        — Наелась?        — Да, у меня живот, мотри, беременный, — Уля ткнула в свое розовое платьишко и специально надула животик.        — Тебе пока рано, — засмеялась Таисия. — Спать хочешь? Глазки трешь.        — Да.        — Пошли, я тебе такую классную кровать сделаю.        Кроватью стали четыре пододвинутые вместе стула с мягкими подушками в отдалении ресторана, где играющая музыка отдавалась легкими басами. Дедушка снял весь ресторан под юбилей, поэтому волноваться за чужих не приходилось.        — Круто?        — Круто. Штулья мягкие, я кабута на подушках лежу.        Таисия поправила задравшуюся юбку сестры и положила ее голову себе на колени, подложив под неё свою мягкую сумку. Места на кровати хватило и ее блондинистой потрепанной кукле, около такой же светлой косы Ульяны. Девочка зевала, светлые глазки не закрывались, бегая по лепнине на потолке и картинам на стенах.        riritusya ответил(а) на вашу историю:       "Ладно, я поняла, все Аристовы без исключений красивые до ахуения       Но ты самая красивая, Ась"       tasya.arist       Спасибо, мой любимый Гагарин        riritusya       А глазки-то пьяненькие       Ревную       tasya.arist       Хорошо, выпьем с тобой, как я вернусь       Егор вернулся с базы? Не накидался?       riritusya       Накидался, собака       Но все норм, такой ласковый, я позлилась для приличия       tasya.arist       Зайки        riritusya       Проболтался, что Киса с Хэнком поговорили, как люди       Я удивлена, что без рукоприкладства обошлось       tasya.arist       И слава богу       — Таща, а у меня ещть друг, он живет в доме для детей, — ребёнок на коленях заговорил, все никак не засыпая.        — Для детей? — спросила Таисия и убрала телефон, намереваясь силой уложить ребёнка спать. Время уже позднее, а она и так живет не в самой здоровой атмосфере. Хорошая еда и сон — это пока единственное, что могла дать сестра.        — Да, я шначала думала, что там аттракционы и игрушки, но он плачет там. Он хочет к маме.        — А где его мама?        — Дома. Она его била, и он пошёл в дом для детей. Я тоже пойду туда?        Тася вздохнула, гладя тёплый лоб девочки.        — Не-ет, почему ты так думаешь?        — Не знаю. Меня мама не бьет, но друг шказал, что там все дети, у кого мамы и папы плохие.        — У тебя не плохие мама и папа, Уль, просто они… — Таисия подбирала более гуманное слово. — Устали. Люди могут уставать, им нужно отдохнуть.        — Пушть мама отдохнет, а то я не хочу в дом для детей. Почему он вообще называется так, ешли там нет игрушек? Дети не хотят туда идти.        — Потому что там живут только детки. Им там помогают, пока родители отдыхают. И вообще там есть игрушки, деток даже водят в театры и кино, — Таисия разглядывала длинные светлые ресницы сестры, подрагивающие от сонливости. Она погладила ее волосы. — Давай лучше я тебе сказку расскажу?        — Я хочу шама рашшказать.        — Давай.        Тася накрыла пиджаком Ульяну и поглаживала по плечам, убаюкивая. Она опять терла глаза, значит скоро уснет.        — Жила-была в замке принцешша. Она была кращивая, вот как моя кукла. Ей было грушно, потому что ее шпрятали от людей. Она много плакала, груштила. А потом пришёл принц. Он был герой, он ее шпаш, — Ульяна зевнула. — Принцешша была рада, она полюбила принца. А потом пришёл злодей! Он был злодеем, который ее шпрятал, потому что он хотел, чтобы принцешша была его принцешшей, — девочка снова зевнула, и глазки ее начали закрываться, показывая тонкие венки на веках. — Принц начал драца ш ним, и он почти победил, но принцешша шказала, что любит злодея. Принц плакал, но принцешша ушла ш злодеем…       Был ли это конец сказки, Тася уже не узнает, потому что Ульяна обмякла и заснула с открытым ртом.        — Принц захотел стать героем для принцессы, но она все равно любила злодея.        Таисия аккуратно встала со стула, уложив детскую голову на импровизированную подушку. Здесь можно было даже приглушить свет, поэтому она точно знала, что Ульяна будет спать крепко.        — Ты Улечку уложила? — спросила мама, когда Тася прикрыла за собой дверь вип-зала, где была сестренка.        — Да, надо бы предупредить администратора, чтобы здесь тихо было.        — Вот Варя сволочь, — Альмира покачала головой. В ее глазах читалась боль за маленькую племянницу. — Опять набухалась, как в последний раз. Папа ее отчитал, она пошла рыдать в туалет. Только позорит семью.        — Уля говорила, что не хочет в детский дом.        И Альмира всё-таки прослезилась, стараясь не задеть макияж.        — Она ни за что туда не попадет. Если нужно будет, удочерим ее. Бедная, — Таисия       обняла маму, чувствуя запах ее любимых духов. — Молодец, что приглядываешь за ней. Если ее мать родная не в состоянии.       Телефон Таси громко зазвенел, и она быстро отключила звук, чтобы не разбудить сестренку. Ваня. Она сбросила звонок.        Альмира увидела контакт звонившего, но почему-то ничего не сказала. Подтирала тушь под глазами, разглядывая себя в отражении стекла шкафа.        Киса не унимался. Ещё два сброшенных Тасей звонка и пришли неожиданные сообщения:        Ваня       выйди пожалуйста на улицу       я у входа        Почти отрезвевшая голова закружилась, и Тасю бросило в жар. У какого входа? Может он стоит у ее подъезда? Он же не знает, что она в Феодосии, за 20 километров от дома? Она ему вроде не говорила, а даже если как-то мимолетом упомянула юбилей, откуда он может знать, какой именно ресторан? В Феодосии их много.        — Дочь, мне кажется или это Ванечка? — мама кивнула в окно, выходящее на подъезд к ресторану. Со второго этажа в темноте было видно не очень хорошо, но его она узнает всегда. Тот же чёрный мотоцикл, тот же чёрный шлем.        — Да, это он. Он попросил выйти, — Тася ошарашено отошла от окна, боясь остаться замеченной. И уставилась на маму.        — Он ехал сюда из Коктебеля? На мотоцикле? — сдерживая улыбку, спросила Альмира, будто дочь знала ответы на вопросы.        — Походу.        — Так иди.        Мама всё-таки заулыбалась, сверкая покрасневшими от слез глазами.        — А папа…        — Я прикрою, скажу, что ты с Улей сидишь. Давай, дочь, иди, видишь, он приехал ради тебя! Такая романтика, обалдеть! Прямо как у нас с папой в институте.        Она колебалась несколько секунд.        Ваня       пожалуйста Вась          По дороге к выходу зацепила почти пустую бутылку вина, сделала несколько больших глотков для смелости и вышла незамеченной.        Его руки были красными от ветра. Он сидел на мотоцикле, держа шлем в руке, и безоружно улыбался.        Одним кивком Тася показала на угол ресторана, куда не выходили окна. Ваня послушно откатил мотик, следуя за цокающими каблучками девчонки.        — Ты пиздецки красивая, Василёк. Ты должна завидовать моим глазам, что они сейчас могут видеть тебя.        — Спасибо, — она смущенно скрестила ноги, но от этого платье длиннее не стало.        Ляжки до сих пор были голыми, а на коленке до сих пор был виден синячок. Она сложила пальцы в замок перед собой, и Киса чуть с ума не сошел от ее смущающегося румянца на щеках. Глазки сейчас казались такими же чёрными, как у него самого, потому что были подведены черным карандашом и тёмными тенями. На губах когда-то наверняка была помада, но она ее съела, как обычно. Маленькое чёрное платье и каблуки — лучшее, что могло случиться с Тасей. Есть у него ещё парочка мыслей на этот счёт, но озвучивать их сейчас не совсем в тему.        Проснувшись от гипноза, Киса подорвался и стянул с себя кофту.        — Прости, но эту красоту надо всё-таки спрятать. Там ветер сильнее, — и накинул на неё кофту, помогая продеть руки в рукава. Он коснулся ее и почувствовал, какой она была тёплой. И от неё пахло вином. Ваня улыбнулся.        — Где «там»?        — Увидишь. Запрыгивай аккуратно, каблучки не сломай, — он подал ей руку и удивился, когда она приняла ее и без слов села сзади. Ее короткое платье поднялось ещё выше, когда она развела ноги. Киса сглотнул. Тяжелая предстоит поездочка.        — Это вообще-то кража. Там, наверху, столько адвокатов и судей, что ты не уйдешь от ответственности, — сказала Тася расслабленным голосом, вопреки своим словам обхватывая живот Вани.        — Готов ради этого отсидеть, сколько дадут.        Ехали они совсем ничего, Киса даже не надел шлем ни себе, ни Тасе. А когда мотоцикл принял состояние покоя и уснул, она очень явно ощутила последние пол бокала вина, выпитые залпом. Глаза лениво водили по темному побережью, и руки потряхивало от недолгой езды. Киса не выпускал своей руки из ее, помогая идти ровно, пряча свою усмешку. Тася остановилась, когда они вышли на гальку, и в его голове промелькнула мысль о том, что она хочет блевать. Но Аристова наклонилась, облокотившись о парня, и начала расстегивать ремешки туфель. Стоя на одной ноге на неровной поверхности это казалось невозможным, и Киса сел на корточки, положив руку девушки на свою спину. Он управился за пару секунд. Сложнее всего было не поднимать взгляд наверх.        Взяв туфли в руку, второй все ещё вёл ее дальше, к морю, несмотря на то, что шла она теперь ровнее. Пляж подсвечивался несколькими фонарями, не дотягивающими своими лапами до кромки воды. Ровным рядом стояли одинокие шезлонги. Казалось бы, всего несколько километров от дома, а море тут совсем другое. Деревянный длинный пирс вдалеке был украшен гирляндами, превращая его в непрерывную полоску света. Сюда даже музыка не доносилась, шумело одно море.        — Не холодно ногам?        — Немног, — буркнула Тася.        Киса оттащил шезлонг как можно ближе к воде и усадил на него девушку, положив рядом туфли. Сел на гальку и взял ее ноги на свои колени. Гладил их, растирал, грел, любуясь на неё, на то, как она любуется морем. Его кофта в сочетании с ее короткой юбкой от платья и голые ноги — разве не так выглядела мечта Кисы? Если нет, то он — полный идиот, раз грезил о чём-то другом. Еще и пьяненькая.        — Как юбилей проходит? — спросил он снизу. Он всегда был и будет где-то под ней, даже когда ругается на неё, даже когда под чем-то скандалит с ней. Она была и будет выше него.        — Весело. Там такой вредный ведущий, постоянно на нас, единственных молодых на этом празднике жизни, чуть ли не орет. Заставляет участвовать в тупых конкурсах с баяном и злится, когда мы разбегаемся.        Киса рассмеялся, гладя ее щиколотку. Такая тонкая и гладкая. Точно фарфоровая, Гендос не врал, когда называл ее Куклой.        — Там и мальчишки какие-то есть, да? — лукаво спросил он, стараясь не улыбаться.        — Будешь бить лицо моему брату? Вперёд, посмотрю, как тебя в позе лебедя выведут, мазохист, — Таисия откинулась назад, запрокинув голову к чистому звездному небу.        — Не буду. Это просто шут-ка, — он по слогам ущипнул ее ноги.        — Кто тебе сказал, что я тут?        — У звёзд спросил. Они подсказали.        — Ты не со всеми людьми-то общий язык находишь, о каких звездах речь, Кис? — засмеялась Тася, наклонившись к нему.        — Главное, что с тобой нашёл. Во всех смыслах, — он криво улыбнулся, и его волосы потревожил морской ветер, закинув назад. Ее руки уже слишком давно чесались по этому, а сейчас она была пьяна и будто более свободна, в чужом для неё городе, с не чужим Ваней. Поэтому она провела рукой по его кудряшкам, прослеживая нетрезвым (не только из-за вина, но и из-за ласкового Кисы) взглядом, как его почти черные волосы плывут между ее бледными пальцами. Кольца легонько цепляли прядки, но сразу отпускали, смиловавшись. Ваня замер и от удовольствия закатил глаза, по-кошачьи подставляясь под ее тёплую руку. Двадцать минут по темной разбитой дороге, боясь, что откуда ни возьмись появятся гайцы, абсолютно точно стоили хотя бы этой ласки от Таси.        — Жаль, у меня нет с собой резинки для волос. Давно хочу посмотреть, как ты с собранными выглядишь, — ее голос сейчас казался мурлыканьем, но никак не человеческой русской речью. Он как девственник поплыл от одного движения, и не стыдно ему?        — В следующий раз возьми.        — Это право действует только тут? В Феодосии? Нам обязательно ехать полчаса, чтобы я просто смогла тебе волосы завязать? — захихикала она.        — Где захочешь, — коротко сказал он, поправляя штаны.        — Ты теперь точно Киса, а не Ваня. Помурлычь?        — Мяу?        Она снова рассмеялась. Какая же классная, когда не задумывается о том, что говорит и делает. Неужели она себя всегда так сдерживает?        — Ки-иса, — пощекотала его под подбородком. — Ты Киса, а я суслик. Вот такой зоопарк.        — Суслик? — Ваня хмыкнул, возвращаясь к массажу девичьих стоп.        — Да, меня так дедушка называет.        — Почему?        — Суслики умеют очень высоко прыгать, да. А я в детстве прыгала с дивана на диван, только один раз проскользила и ударилась. У меня тогда молочный зуб выпал, передний. И дедушка сказал, что я суслик. У меня два передних торчали, а рядом который, я выбила.        Киса не мог насытиться ее откровенностью и болтливостью. Такая милая, неуклюжая, будто ей снова 10.        — Вась, ты на меня не злишься больше?       Постаралась сделать лицо посерьезнее, даже нахмурилась. А щечки все такие же красные.        — Злюсь. Ты вообще-то не просил прощения.        — Прости, — пожал он плечами и ущипнул ее пальчик на ноге.        — Ай! Нет, не прощаю. Кстати! — она совсем неожиданно перетасовала колоду с эмоциями, и выпал, по всей видимости, шут. — Мне дедушка подарил машину!       — Правда? — искренне порадовался за неё Киса. Он видел ее за рулем лишь однажды, когда она пробила колесо маминой машины и приехала в сервак Гендоса. Тогда Ваня ещё въебал Пашку или Сашку, хрен их различишь.        — Да-да! Белую! Сейчас даже покажу.        Она достала телефон из кармана его кофты и не с первого раза ввела пароль.        — Вот! Классная, скажи?        — Реально ахуенная, — он восхищённо разглядывал Ауди на фотографии. — АТВ? Типа Аристова Таисия Викторовна?        — Да-а, ты молодец! Угадал с первого раза! Растешь, горжусь, Кис!        Ни от кого ему не было так приятно слышать свою кличку, как от Таси. Она ее произносила всегда с полуулыбкой, так, что клыки вонзались в нижнюю губу.        Он приблизил фотографию, но случайно сбросил ее. Открылась ее фотопленка, и Ваня, не мучимый совестью, ткнул на самый интересный квадратик.        — Скинешь мне ее?        — Окей, — не понимая, что он говорит не о машине, радовалась Тася.        Уже нажала на отправителя, как вдруг поняла, что ее прикрытое одним лишь белым нижним бельем тело — это совсем не подарок деда. Телефон Кисы звякнул, и Тася потянулась к его штанам.        — Э-э-э, Таисия Викторовна, держите себя в руках. Я могу расценить это как домогательство, и тогда уже вам будет не так весело, — Ваня отъехал на заднице назад, и Тася почти упала на колени, чтобы ползти за ним, но он одной рукой удержал ее на шезлонге. — Тихо-тихо! Оставаться на своих местах!       — Вань, ну ты охренел пользоваться моим состоянием и невнимательностью? — захныкала она, сидя на месте. — Это хранение детской порнографии, я тебя засужу.        — А не слишком много за сегодняшний вечер угроз? Принимаю этот подарочек в качестве извинения.        — Осёл, — буркнула Тася, внутренне радуясь, что фотка была лучшей из всех остальных. Животик плоский, чашечки лифчика идеально выделяют грудь. Кружево — самый лучший ход.        — Не осел, а Кисуля, не путай, малыш, — он тепло погладил свой карман брюк, и Тася отчетливо поняла, что он собирается сделать с этой фотографией. Пусть.        Киса вернулся на свое место, делая ей теперь успокаивающий массаж. Видимо, он сработал, потому что через некоторое время она игриво начала двигать пальчиками в его руках. А когда он легонько пощекотал ее ступню, она не вырвала ногу, а наоборот выпрямила до упора. До того самого упора, где Кисиным штанам было неспокойно с того самого момента, как Таисия выпорхнула из дверей ресторана в супер коротком платье на высоченных каблуках.        — Бля, Вась. Лучше не надо, — хрипло проговорил он, но отодвинуться не было моральных сил. Лучше мучаться, зато какая сладкая эта мука.        — А это моя плата. За фотку.        Сначала ему показалось, что она это сделала случайно, без задней мысли, потому что она же чистейший ангел, крылья которого каждый раз марает Киса. Но ее хитрые ярко накрашенные глаза так же ярко сказали о том, что нихрена это не случайность. Она видит, как он мучаетсякайфуетстрадает, и улыбается.        — Ты всё-таки страшная женщина, Вась. В тебе… — он резко выдохнул на ещё одно поглаживание ее пальцев. — …слишком много страшных мыслей. Как они живут… — он уже открыто застонал. — …в такой светлой голове..?       — Не знаю, — Тася невинно пожала плечами.        И когда он вцепился в ее щиколотку, понимая, что сейчас просто самоликвидируется-сойдетсума-отъедет, она так же наивно подтянула ноги под себя.        — Вась… ты зря играешь так грязно…        Это все, что он мог сказать, пока сидел, сгорбившись, уронив голову на руки, а локти впечатав в колени. Нужно просто переждать. И постараться как-то забыть сворованную фотку, ее косточки на бёдрах под кружевными трусиками… Ну, блять.       — Я тебе больше не буду верить, — прокряхтел Киса, думая о чем угодно, но только не о том, что она чуть ли не изнасиловала его пальцами ног. Ну, не то чтобы он был против, но так издевательски остановиться? Ведьма. Она, потешаясь, уже протянула одну ногу к нему, но он пресек. — Нет! Таись. Реально, хватит.        — Ладно, — так же легко ответила она, как только что играючи чуть не довела его до оргазма быстрее, чем девственника. Кошмар, и в кого она его превратила?        Где-то неподалеку гоготали чайки, радуясь найденным остаткам еды в пластиковых тарелках на столиках веранды. По ночному морю пролетел катер с пьяными молодыми, кричащими во все горло попсу. Увидев два силуэта на пустынном побережье, они рьяно замахали и засвистели. Зараженная их весельем, Тася вскочила с места и запрыгала, крича: «Приве-ет! Заберите нас! Мы тоже хотим плавать!», а Киса все смеялся, не пытаясь ее остановить. Пусть лучше будет такой, чем воспитывающей его и душащей за его грубые слова. Катер пролетел, оставив за собой своенравные волны, гребни которых сияли белым под Луной. Аристова вернула попу на нагретое место и посмотрела своими счастливыми тёмными глазами на Ваню. Ветер повязал ее волосы вокруг шеи, как шарф, руки дотянулись до земли, звонко играясь камнями у шезлонга. Киса на всякий случай оставил ее ноги в покое. Она все равно пользуется его очевидным поражением, и бессовестно может развлекать себя этим.        — Не замерзла? Может купить тебе этот… латте, вроде, ты его любишь.        «Нет, латте ей покупать может только Боря».        — Нет, мне тепло. Это ты в одной футболке. А это что? — она ткнула на его предплечье, впервые увидев чёрное пятно. — «L»?       — Да. Я просто фанат аниме, смотрела «Тетрадь смерти»?        — Ты шутишь, — сложила брови домиком. — Ну скажи, пожалуйста, что это значит?        — «50» римскими.        — В честь чего? Или кого?        — Да уже неважно, — он отмахнулся, но даже пьяная Тася упертая — склонила голову к оголившемуся плечу и сосредоточила хмурый взгляд на нем. Киса встал, подтянул кофту на ее плечо. Сильно потёр татуировку, как будто мог ее стереть. — 50 дней чистым. Но она старая.        Мог бы и не объяснять, Тася и без этого понимала, что Ваня не бросил. Как бы они ни ругались, и как бы она ни просила. Но скорее всего сдержал обещание и не принимал с их разговора в понедельник.        — А есть еще какие-нибудь?        — Недавно набил.        Поднял футболку. Наполовину перечеркнутое «сын» на ребрах.        — После смерти отца?        Киса кивнул. Кроссовком спутал всю определенно выстроенную систему расположения камней в природе.        — Больно было?        Тася слышала, что на ребрах биться больнее всего. Когда Ваня кивнул, он не думал о боли от иглы тату-машинки.        — Как мама?        — Нормально. У неё есть я. Ей всегда этого хватало, хватит и теперь.        Наблюдал, как Таисия сыпала камни на шезлонг около себя и перебирала пальцами, будто что-то искала. Она чувствовала себя виноватой, что сковырнула заживающую ранку. Но Ваня не держал на это зла.        — Смотри! — она протянула ему что-то маленькое. — Камень в форме сердца.        Киса хмуро покрутил зеленое матовое стекло из-под бутылки пива, потерявшее свою опасность — оно уже никого не порежет и не заколет. Теперь он уродливый, отдаленно напоминающий своими неровными половинками сердце, камень, валяющийся под чужими ногами много лет.        — Какое-то корявое сердце. И это стекло.        — Ну, не идеальное, да. Немного кривое, — Таисия потянулась за своей находкой, но Киса отошел на пару шагов.        — Немного? — хмыкнул он и пошарился в кармане штанов. Звон монет, железок, которые он зачем-то с собой носит, и достал ключи от мотоцикла. Повозился над кривым стеклом, царапая и дуя на него, и вернул новое сердце девчонке. — Теперь хоть похоже стало.        — Но теперь это ненастоящее сердце, — Тася провела пальчиками по острым уголкам, не боясь пораниться.        — Почему это?        — Ну, ты сам его выцарапал. Этот камень… ладно, стекло, точили волны много лет. А ты взял и сделал его таким, как захотелось тебе. Теперь это камень-обманка.        Ему кажется, или она не о камне?        — Он изначально был обманкой.        — Но мне все равно нравится, — призналась она, убирая подарок этого вечера в карман его кофты под замок. — Вань, ты когда-нибудь пробовал слушать, что говорит море?        Киса хмыкнул такой резкой перемене темы разговора. Нет, с ней нетрезвой общаться намного веселее. Может ему каждый день встречать ее с бутылкой чего-то крепкого?        — А оно что-то говорит?        — Конечно! Нужно просто хорошо прислушаться! — Таисия вскочила с места, вставая плечом к плечу к Кисе. — Повернись к нему лицом, — он послушался. — Можешь закрыть глаза, — он закрыл. — И дыши тихо-тихо, чтобы слышать только волны.        Он стоял так около минуты, но волны все ещё были просто волнами. Как из этого могли получиться слова, он искренне не понимал. Посмотрел на Тасю. Она покачивалась и будто правда что-то слышала. Реснички трепыхались, ушки и нос покраснели из-за ветра.        — Кажется, слышу, — негромко сказал он.        — Правда? Что? — она улыбнулась, не открывая глаз.        — Очень знакомую песню. Ты ее должна знать.        И из кармана его телефона заиграл грустный синтезатор, проигрывая родную мелодию. Таисия открыла глаза и засмеялась, увидев протянутую ладонь.        — Ты хотела станцевать под неё, вроде как.       Она вложила в его холодную руку свою и прижалась к его груди. Он обнял ее обеими руками, не оставляя морскому воздуху места в его лёгких, заполнив их ее запахом. Чмокнул ее в плечо, снова открытое, и поправил кофту, пряча от моря ее голую кожу. Тася положила голову на Кису, осознав, что слушать его сердце было интереснее, чем бьющиеся о берег волны.        «Не плачь, ещё одна осталась ночь у нас с тобой»       Сегодня он не пах сигаретами. Не стал травить ее ими, да и не успел бы прикурить. Он летел к ней по трассе, а потом не мог думать ни о чем другом, когда она не читала его сообщения. Она могла просто проигнорировать и не выйти к нему. Он не знает, стал ли бы ломиться через охрану к ней в таком случае. Но допускал такое развитие событий. Потом он бы не вылезал из ментовки или сразу из кабинета Виктора Анатольевича.        «Еще один раз прошепчу тебе: ты мой»       Тася улыбнулась, когда услышала грудное низкое мычание Кисы в слова песни. Провела рукой вдоль его позвоночника и поднялась выше, к его шее. Выбралась к его коже и осталась там, поглаживая пальчиками.        Они танцевали медленно, даже медленнее ритма и так тягучей песни. Ваня считал ее ребра, опуская руку ниже, проверяя, нащупает ли ее ямочки на пояснице.        «Ещё один последний раз твои глаза        В мои посмотрят, и слеза вдруг упадет на руку мне»       Улыбаясь, он коснулся губами ее виска, когда услышал тонкий подпевающий Булановой голос. Ее неспокойные руки хотели узнать его всего, и Тася опустила руки к его предплечьям, подлезая под широкие рукава футболки. Он везде был тёплым, а руки холодные.        Кисина рука нырнула под кофту, к платью, точнее к его вырезу почти во всю спину. Таисия вздрогнула, когда ее коснулся лёд, но не сдвинулась с места. Даже наоборот выгнула спину, не оставляя между их телами места.        Тоже улыбнулась, когда поцеловала его шею у воротника футболки, а он от щекотки съежился.        «А завтра я одна останусь, без тебя       Но ты не плачь»       Громкие хлопки над их головами могли бы их испугать, если бы они не были поглощены друг другом. Музыки уже не было слышно, ее перебивал треск выпущенных залпов. Лицо Таси подсвечивалось желтым, когда сверху рассыпались фейерверки. Казалось, что их длинных щупальцев можно коснуться — только протяни руку, но их руки стали магнитами, и магнитное поле ревностно не позволяло покинуть себя. Красные огоньки салюта отражались в чёрных глазах Кисы. Сверху было так захватывающе, а он восхищенно разглядывал ее зарумяненное лицо. Она бегала глазами по нему и точно что-то обдумывала. Уже протрезвела?        Нет, была все ещё сильно опьянена, когда, придерживаясь за его плечи, врезалась в его губы своими. Он, похоже, правда не ожидал этого, потому что сначала даже не двинулся. Тася целовала его и думала о том, что нужно было сначала набрать воздуха в грудь, потому что сейчас она задыхалась. Лишь когда смазано ушла к его щеке, Киса очнулся и под новый громкий залп фейерверка вернул ее губы на свое место, принадлежащее теперь только Тасе. Она взяла его за лицо, наклоняя к себе. Киса понял, что разница в росте сильно ей досаждала, поэтому подхватил за бедра и поднял выше, раздвигая ее ноги между его бёдрами, так, что она оказалась выше него. Она поблагодарила его улыбкой и беспрепятственно убрала с его лица волосы, целуя глубоко, но мягко. Его нужно учить нежности. Иногда кажется, что он умеет только терзать чужие губы, высасывая жизнь. Не то чтобы Тасе это не нравилось, но она знала, что он любил так целовать других. А она не другая, он сам так говорил. Верить Кисе — опрометчиво, но она хочет верить. Поэтому сейчас впервые целовала сама его губы, подбородок, нос, челюсть. Он улетал сильнее, чем от таблеток, даже самых жестких, которые иногда подгонял Гендос. Перемолоть бы эту смесь под названием «Таисия» в кофемолке, расфасовать по зип-пакетам и нюхать этот порошок каждый день. Или положить под пресс и каждое утро начинать с одной таблетки «Таисии». Но он слишком хотел, чтобы она ещё жила, поэтому ему придётся жить от поцелуя до поцелуя, театрально показывая ей, как он увядает, когда она долго игнорирует его существование. В животе невыносимо потянуло, когда он почувствовал, что ее язык был холодным и с привкусом вина. 

***

      Виктор Анатольевич, встретив дочь в коридоре ресторана, пробирающуюся между гостями, не заметил ее алых щек и туфлей в руке.        — Гулять выходила? Салют хотя бы видела?       И не заметил, как ее обветренные губы растянулись в странной улыбке:        — Да, красивый был салют.