Полюби меня, если сможешь

В первые секунды, когда схлынула сонная хмарь, Булатов, не открывая глаз, протянул руку — но коснулся лишь воздуха. Кровать оказалась пуста. Женьки рядом уже не было… Сбежала… И едва не рассмеялся. От этого страха, нахлынувшего безо всякой причины. И от самой нелепой мысли: ну куда бы она сбежала из собственной квартиры в половине пятого утра… Мура варила на кухне кофе. Булатов, прислонившись к дверному косяку, улыбался, смотря на нее, и думал о том, как же ему этого не хватало. А еще о том, что хочет видеть ее вот так каждое утро и знать, что вернется вечером, а она будет ждать его дома…       — Кофе будешь? — спросила Женя, не оборачиваясь, почувствовав присутствие командира за спиной.       — Буду, — улыбнулся контр-адмирал, проходя внутрь. Но за столом не устроился, остановившись позади Муры и, слегка приобняв, поцеловал в макушку. — Доброе утро. Женя, как-то напрягшись в его руках, торопливо отстранилась, неловко щелкая ручкой плиты.       — Кофе убежит… Что-то было не так. Смешно… Да что могло быть «так» после всего? После всего, что он натворил, трусливо оставив ее один на один с неразделенной любовью и разбитым сердцем, убеждая себя, что так будет лучше для всех. Хотя для всех стало лишь хуже… Не рассчитывал же он всерьез, что одна-единственная отчаянно-нежная, исступленно-горькая ночь может все исправить? Залечить все шрамы, исцелить все раны, собрать осколки разбитых сердец…       — Жень, прости меня, — пробормотал глухо, решительно развернув ее к себе и внимательно заглядывая в лицо, будто надеялся что-то прочитать в ее глазах, не дожидаясь ответа. — Я трус, эгоист и сволочь. Я не имел права так с тобой поступать. Прости, если сможешь. Понимаю, словами ничего не исправишь…       — Я простила, — перебила Мура, осторожно касаясь пальцами его посеребренных висков. Какой же бесконечно-тяжелый, изнуряющий был этот год. Год… — Давно простила. Когда любишь, всегда прощаешь… Что-то болезненно дрогнуло в груди — будто удар в самое сердце. «Когда любишь»… Она… она все еще его любит? Он все еще нужен ей? Господи, сколько же силы и твердости в этой девочке, сумевшей сохранить то, что сам он по глупости так бездарно растратил… И никакого значения не имело все остальное — ни то, что было с Котом, ни их несостоявшаяся женитьба… Она просто пыталась выжить. Как могла. И если он мог кого-то винить, то только себя… Зарылся носом в мягкие пшеничные пряди, вдыхая сладковато-нежный, чуть уловимый запах шампуня. Это оказалось даже страшно — как за какие-то несколько месяцев рядом и много-много месяцев врозь она стала ему родной. Так, как не была ни одна женщина прежде…       — Жень, я все исправлю, — сказал хрипло, осторожно прижимая ее к себе. — Я тебе обещаю. И сделаю все возможное, чтобы ты была счастлива. Все, что смогу, Жень. Слово офицера. Мура, уткнувшись лицом ему в шею, вдруг тихо рассмеялась. Булатов недоуменно посмотрел на нее, не понимая, что может быть смешного в его обещании, которое он должен был дать еще тогда, когда она безоглядно и безрассудно доверилась ему. Доверила ему свое сердце…       — Что?.. Женя задумчиво улыбнулась, отвечая каким-то рассеянным, даже отсутствующим взглядом.       — Помнишь, какое сегодня число? Булатов смотрел по-прежнему озадаченно, пытаясь понять, к чему она клонит.       — Помню.       — А ведь мы с тобой ровно год назад… Год назад… А будто целую жизнь назад. Сорванное задание, обшарпанный номер захудалой гостиницы, тесная кровать с насквозь проржавевшими пружинами, дрожащие холодные пальцы, губы — обжигающие… и невозможное, запретное, преступное счастье, построенное на предательстве и потому скоротечное. За все надо платить — и за минуты недозволенной радости они расплатились сполна…       — Жень, почему ты мне ничего не сказала? — тихо спросил Булатов, не выпуская ее из своих рук. Мура подняла на него рассеянный взгляд.       — О чем не сказала?       — Ты ведь была тогда в госпитале. Приезжала. Но не дождалась. И медсестры молчали, как партизаны, и ты сама потом ничего не сказала… А я уж думал, все, приплыли, галлюцинации начались, — добавил, усмехнувшись. Она не переставала его удивлять. Ни полусловом, ни намеком не упомянула об этом, никоим образом не дала понять, что он что-то ей должен, чем-то ей обязан…       — Кот слил? — догадалась Женя. — Вот трепло хвостатое! — проворчала беззлобно.       — Слил, — передразнил Батя. — В красках и лицах мне описал, как ты на самолет рванула. А мне потом ни словом не обмолвилась… С ума с тобой сойдешь, Мурашова, — заключил весело, слегка щелкнув ее по носу. Мура фыркнула, возмущенно дернувшись, но тут же была стиснута в железных объятиях, а когда за этим последовал требовательный властный поцелуй, сопротивляться сразу же прекратила. И даже когда ловкие мужские пальцы потянули одну за другой пуговицы просторной домашней рубашки, не подумала как-то протестовать.       — А… что ты делаешь? — тяжело дыша, успела только пробормотать в перерывах между поцелуями, как-то упустив тот момент, что уже сидит на кухонном столе в одном нижнем белье, а рубашка и домашние брюки беспорядочным комом лежат на полу.       — Как это что? Наверстываю упущенное, — невозмутимо пояснил Булатов, успевая делать три дела одновременно: говорить, целовать ее и расправляться с застежкой ее белья. — Или у вас, товарищ старший лейтенант, есть какие-то возражения?       — Никаких, — выдохнула Мура за миг до того, как новый поцелуй, еще более глубокий и долгий, окончательно вынес из головы последние мысли. — Никаких возражений… … Женя поспешно-неуклюже застегивала пуговицы. Булатов, с любопытством наблюдая за ней, чему-то улыбался, явно довольный этой картиной, точнее, видом совершенно растрепанной, разрумянившейся Женьки, прячущей счастливые сияющие глаза, хотя каких-то пять минут назад она не помнила ни о какой стыдливости, вздрагивая и вскрикивая в его руках. Невозможная девчонка… Ну вот как перед такой устоять? Мура, не глядя на него, поспешно пригладила волосы, застегнула последнюю пуговицу, на подгибающихся ногах отошла к плите, машинально выплеснула в мойку остывший кофе, насыпала в турку свежий, щелкнула рычажком, включая огонь…       — Бать… — начала неуверенно, не оборачиваясь к командиру, с непроницаемым видом дымившему в форточку. — А как же прикрытие? Боюсь представить, что Пригов устроит, когда узнает, что мы провалили операцию… Булатов только легкомысленно махнул рукой, давая понять, что Муре беспокоиться об этом вовсе ни к чему.       — Жень, не бери в голову, с Приговым я сам разберусь. Командир я, в конце концов, или кто? Придумаю что-нибудь, выкручусь, в первый раз, что ли. Разберусь, — отмахнулся, затушив сигарету. И с улыбкой обернулся к Муре, тут же переводя тему: — Так что там с кофе?..