Полюби меня, если сможешь

Странная штука жизнь. Беспокойная и изменчивая, будто река, она никогда не останавливает свой бег, что бы ни происходило вокруг. Рождение и смерть, горести и радости, потери и приобретения — ничто не имеет значения. Течение жизни не прекращается — все также томятся в пробках машины, все также куда-то торопятся пешеходы, все также день сменяется ночью, все также… И даже если что-то вдруг изменилось — лично для тебя, в тебе, это ровным счетом ничего не значит, ничего не меняет для целого мира. Только для тебя самого…       —… Какой ты тут смешной, — хмыкнула Мура, и только ее голос вывел Кота из странного оцепенения. Женя перелистнула страницу фотоальбома и, наткнувшись на следующий снимок, не удержалась от смешка. Совсем пацан, весь такой показательно строгий, нахмуренный, Кот напомнил ей забавного котенка, который, чтобы казаться крупней и внушительней, выгибает спину и распушает шерсть.       — На себя посмотри! — возмущенно фыркнул Ионов, отбирая у нее альбом. — Вспомни, какая к нам в «Смерч» пришла, косичка как у школьницы, румянец во всю щеку, а щеки пухлые, как у девочки на шоколадной обертке…       — Чего?! Ионов, вот ты зараза! — Мура негодующе ткнула его кулачком под ребра, обиженно пыхтя.       — А что, не так, что ли? Я когда тебя в первый раз увидел, вообще подумал, что ты дверью ошиблась. Пришла вся такая самоуверенная, а с виду — тебе бы только мальчикам в клубе глазки строить. «И на Батю смотрела как на кумира», — додумал Кот, но вовремя промолчал.       — Ты мне, между прочим, тоже совершенно не понравился, — не осталась в долгу Мурашова. — Красавчик, уверенный, что все девицы от одного его взгляда будут млеть. Вагон самомнения, а воспитания ноль.       — Ну да, ты-то небось привыкла, что парни перед тобой ковриками стелются, — беззлобно поддел Ионов.       — А ты… а ты вообще на меня запал только потому, что я перед тобой не растаяла, — нашлась Мура. — «Охотничий инстинкт» называется. Чем цель недоступней, тем интереснее.       — Ну, тебе виднее, уж что-что, а мужиками крутить ты умеешь, — съязвил Кот.       — А ты девчонкам головы морочить, — не унималась Женя. И, прерывая эту практически дружескую пикировку, бесцеремонно вырвала у Васи фотоальбом. — Дай сюда, я вообще-то не досмотрела! Кот, пожав плечами, вернулся к разбору бумаг, пока Мура с любопытством листала страницы одну за другой. Казалось, что, рассматривая знакомые лица, она приоткрывает некую завесу, заглядывая в прошлое, недоступное ей. Прошлое, заключенное в нескольких кадрах… Багира — задорная, совсем молодая. Бизон — непривычно легкомысленный, но с такой знакомой добродушно-хитрой улыбкой. Кот — совсем пацан, забавный мальчишка. И Батя… Почти такой же строгий, серьезный, скупой на эмоции, до мозга костей командир — и все-таки незнакомый, такой, каким она не знала его. «Разве я виновата, что мне не повезло родиться на двадцать лет раньше?» — с горечью спросила Женя у фотографического Булатова, осторожно проведя кончиками пальцев по лицу на снимке. И тут же, опомнившись, поспешно отдернула руку. Но Кот в ее сторону даже не смотрел, перебирая какие-то документы. Женя, судорожно выдохнув, быстро захлопнула альбом. С воспоминаниями надо было завязывать.

***

С балкона отчетливо потянуло дымом. Мура, поморщившись, протянула руку, включая свет, села на постели, кутаясь в одеяло. Так и есть, вторая половина кровати была пуста, балконная дверь оказалась приоткрыта, а с улицы веяло ночным холодом. Женя немного посидела, гипнотизируя взглядом дверь, уже нашарила было тапочки у кровати, но, передумав, легла обратно. Все равно Кот в своем нынешнем состоянии собеседник никакой… Что-то с ним происходило, но делиться своими переживаниями Ионов не торопился. И на службе вроде был все тем же смелым, собранным, решительным бойцом, механически-четко выполняя поставленные задачи; и в отношении к ней нисколько не изменился, выдерживая в общении прежний дружески-ровный, спокойный тон… И все же что-то в нем переменилось. Долгие ночи на кухне в одиночестве, невесть откуда взявшаяся привычка курить, манера периодически выпадать из разговора, погружаясь в какие-то свои мысли… На все вопросы Кот лишь отмахивался формальным «все в порядке» и посвящать Муру в свои терзания даже не думал. Да она и не стремилась лезть к нему в душу, по себе зная, как подобное порой бесит и напрягает. В любой свободный вечер, если вдруг они по счастливой случайности успевали разобраться с очередными злодеями, заработав себе право на отдых, Кот неизменно мчался в больницу — и возвращался порой только спустя несколько часов, вымотанный так, будто не с врачами общался, а разгружал вагоны как минимум. Таким Мура его не видела никогда, даже после их тяжелого и болезненного расставания Кот не выглядел настолько отсутствующим, капитально уйдя в себя… Неужели эта история так его подкосила? Насколько помнила Женя, еще ни одно свое непростое решение в роли командира Ионов не переживал столь глубоко, хотя и своих, бывало, в интересах дела бросать приходилось. А уж про ранения и говорить не стоит, сколько раз они все, и сам Кот в первую очередь, оказывались на больничной койке, зачастую с весьма серьезными диагнозами, собирая себе в анамнез целую коллекцию всяческих травм. И неизменно ухитрялись выкарабкаться, несмотря ни на что. В первый раз, что ли… Балконная дверь наконец-то хлопнула, закрываясь; раздались приближающиеся шаги; под весом еще одного тела жалобно прогнулся матрас.       — Чего не спишь? Каким непостижимым образом он догадался, Женя даже не поняла. Вздохнула, перевернулась на спину.       — А ты? — ответила вопросом на вопрос.       — Да так, ерунда всякая в голову лезет, — пробормотал Кот после паузы, и Мура больше угадала, чем увидела, как он поморщился не то устало, не то досадливо.       — Какая?       — Ерундовая, — хмыкнул Ионов. Щелкнул кнопкой выключателя, наугад подоткнул Жене одеяло. — Спи, завтра на службу с утра…