Полюби меня, если сможешь

Кот, стоя у окна, наблюдал, как возле подъезда притормозила знакомая машина, как из салона выскочила Мура… И только когда автомобиль выехал со двора, Кот спустился вниз; забрал у поднимавшейся по лестнице Жени тяжелые пакеты. И уже на кухне, разбирая покупки, пока Мура раздевалась в прихожей, нейтральным тоном спросил:       — Что, опять автобус задержался?       — Ну да, — после паузы откликнулась Женя. — Вот, пришлось такси взять… Кот, показавшись в дверях кухни, прислонился плечом к косяку, внимательно глядя на Мурашову.       — Жень, зачем ты говоришь неправду? Я же видел, что ты приехала не на такси. И машину Бати сразу узнал. Мура застыла с курткой в руках.       — А если видел, тогда зачем спрашиваешь? Это что, проверка? Вась, чего ты от меня хочешь добиться, я не понимаю! Кот медленно выдохнул, отводя глаза.       — Жень, я просто хочу, чтобы ты была со мной честной. Разве это так много?       — А зачем? — не на шутку завелась Мура. — Чтобы ты опять начал меня в чем-то подозревать и обвинять?       — Я ни в чем тебя не подозреваю, — по-прежнему ровным тоном отозвался Кот. — И уж тем более — не обвиняю. Просто прошу. Прошу, чтобы ты говорила мне правду. Если хочешь, чтобы я тебе доверял…       — А если ты мне не доверяешь, какого черта тогда все это затеял? — не сдержавшись, выпалила Женя. Нервным жестом закинула куртку на крючок. Едва-едва отойдя от встречи с командиром, она была все еще слишком взвинчена, чтобы спокойно реагировать на совершенно невинные вопросы.       — Ну, вообще-то это ты мне предложила попробовать все сначала, — справедливо напомнил Кот. Сейчас, такой спокойный, хладнокровный и вместе с тем понимающе-сдержанный, он показался ей даже не копией… странной пародией на Булатова. Та смутная схожесть, что привлекала ее раньше, теперь, усилившись, становилась все более невыносимой — каждое слово, интонация, взгляд, когда в них проглядывало что-то Булатовское, вызывали острый, болезненный укол. От осознания: реплика — это все, на что она может рассчитывать в сложившихся обстоятельствах. Порой это было невыносимой мукой; порой — единственным возможным спасением…       — То есть ты, значит, из жалости пошел у меня на поводу? — недобро прищурилась Мурашова, все сильней распаляясь. — Облагодетельствовать решил?       — А если и пожалел, то что? Ты сама-то хоть помнишь, в каком состоянии тогда была? И вообще, извини меня, конечно, — добавил, все-таки не сдержавшись, — но что-то твой Батя тебя утешать не спешил! Мура бросила на него такой взгляд, что все вокруг, казалось, должно было воспламениться.       — А это уже не твое дело, — произнесла сквозь зубы. — Что там между нами было… И могло бы быть! И скрылась в ванной, привычно шарахнув дверью.