Полюби меня, если сможешь

Командировка затянулась почти на месяц. Для того, чтобы выйти на главаря, пришлось раскрутить целую цепочку, и срок на это потребовался немаленький — все-таки у «смерчей» случались и такие задания, на которые приходилось тратить очень много времени. Но сегодня все наконец-то закончилось: операция успешно завершилась, преступников взяли, даже из ребят никто не пострадал — не считая самого Кота, схлопотавшего легкое ножевое ранение. Уже в номере отеля, ожидая такси в аэропорт, Василий связался с КТЦ — нужно было доложить об удачно законченной операции.       — Ну что, Кот, как командировка?       — Прекрасно. Море, пляж, девушки красивые, — почти на автомате отозвался Ионов, не веря своим глазам — с экрана ему улыбалась Багира. — Багир, ты уже вернулась?       — Как видишь. Ты когда возвращаешься?       — Сегодня вылетаю, думаю, через пару дней буду дома, — ответил Василий, расплываясь в улыбке. — Ты там передай Пригову, что мы всех взяли, думаю, коллеги будут благодарны. В голосе Риты скользнула такая привычная теплота — и от этой мягкой интонации на душе как-то разом посветлело и прояснилось.       — Передам. Возвращайся скорее, мы тебя ждем. Уже в самолете, рассеянно листая купленный по дороге журнал, Кот с тяжелым сердцем думал о том, что это, наверное, его последнее задание в «Смерче». Придется бросить ребят, группу, налаженную жизнь… И все из-за чего? Из-за выходки взбалмошной девчонки, которая его на самом деле и не любила никогда. Смешно… и до невозможности больно. Если бы только можно было поговорить с Ритой, посоветоваться, как-то объяснить ситуацию… Багира всегда умела находить нужные слова и правильные аргументы, могла разложить все по полочкам и помогла бы принять верное решение, но… Но почему-то было очень стыдно и неприятно втягивать ее во все это — слишком уж неприглядной была ситуация, причем не с какими-то посторонними людьми, а с самыми близкими, своими — как Багира воспримет все это? А с другой стороны, объяснять свой уход все равно придется — и если для ребят еще можно придумать какую-то легенду, то Риту обмануть не получится. Да и не хочется…

***

Машина притормозила у самого подъезда. Женя поспешно выскочила в густые душные сумерки, заставив себя не обернуться. С усилием потянула тяжелую дверь — из-за раненой руки получилось неловко, с трудом, и от этой слабости вдруг накатила какая-то обиженная злость. Булатов вышел следом, придержал дверь, поднялся по ступенькам на нужный этаж.       — Боишься, что на меня хулиганы нападут? — не удержалась от колкости Мура, вспомнив, как он распекал ее полчаса назад в больничном коридоре. А потом бесцеремонно затолкал в машину и всю дорогу больше не проронил ни слова. Наказание молчанием… Излюбленный прием родителей, воспитывающих своих неразумных детей… Он с усмешкой покачал головой.       — Мурашова, ты невыносима. И как я только терплю твои выходки?       — А это совсем необязательно, — с вызовом бросила Женя и резко отвернулась, нашаривая в карманах ключи. И тут же вздрогнула. Пальцы ослабели, связка звякнула об пол, но Мура уже не обратила на это никакого внимания.       — Невыносима, — повторил Булатов, рывком развернув ее к себе. Сердце испуганно трепыхнулось в груди — и тут же замерло в сладостном восторге. Из взгляда Бати исчезла и раздраженная строгость, и насмешливая снисходительность — теперь его глаза были застывшим свинцовым морем за секунду до взрыва. «Господи, — с бешено колотящимся сердцем подумала Женя, обхватывая его шею рукой и неверяще-жадно отвечая на поцелуй, — вот это и есть настоящее счастье…»

***

Это было наградой. За годы молчаливого обожания, за приступы иссушающей ревности, когда видела его с другими, за все те тревоги, сжигающие дотла каждый раз, когда он брал на себя самое тяжелое, когда отчаянно рисковал и подставлялся под удар. Наверное, нужно было перетерпеть все это ради тихого солнечного утра после самой счастливой ночи…       — Жень, ты чего? — Булатов слегка улыбнулся, наблюдая за ее лицом и старательно размешивая сахар в чашке. Мура только качнула головой и ничего не ответила, глядя на него сияющими глазами. Вдруг вспомнила семейные завтраки в далеком детстве: как мама собирала их всех за столом по утрам — и раньше такие совместные посиделки казались всего лишь забавными. А сейчас, глядя на Батю у себя на кухне, подумала только об одном: если бы каждое ее утро начиналось так, она была бы самой счастливой женщиной в мире…       — Поехали, опоздаем же, — поторопил Булатов, убирая в мойку посуду. — Кстати, оладьи были потрясающие, ты очень вкусно готовишь. Женя зарделась, вновь чувствуя себя школьницей, влюбившейся в первый раз в жизни. Все-таки стоило подняться на час раньше будильника, провозиться с тестом и выпечкой, чтобы услышать эти слова — даже такая мелочь наполняла необъяснимым восторгом. Уже в коридоре Женя подала Булатову тщательно выглаженный китель, поправила галстук, скользнула ладонью по плечу и замерла, не в силах отстраниться. Как он был красив в этой форме! И как же ей не хотелось, чтобы это утро заканчивалось — другого такого может не быть…       — Поехали, — повторил контр-адмирал и, наклонившись, быстро чмокнул ее в щеку. Мура вцепилась в его ладонь, успев подумать: нет, быть еще более счастливой попросту невозможно.

***

Уже в КТЦ, когда поднимались в лифте на нужный этаж, Женю затопила самая настоящая паника. Сейчас им придется расстаться. Ему — к Пригову, потом в ИВЦ, ей — к ребятам. А потом… А что потом? Они ведь так и не поговорили. Она даже не знает, что ждет их дальше. Может быть, больше ничего… И снова, потерявшись в этой буре отчаянных чувств, вцепилась в его руку; не выдержав, потянулась к губам — так, будто прощалась с ним навек.       — Не надо, Жень, — Булатов в последний момент мягко придержал ее за плечи, останавливая. Но поздно. Двери лифта разъехались — и Мура вздрогнула, встретив ледяной, полный яростной боли взгляд Кота.