Sansûkh

Торин Дубощит, Король-под-Горой, вздрогнул и очнулся со сдавленным возгласом. Вокруг была непроглядная темнота, и его крик, подхваченный эхом, утонул в пустоте. Он зажмурился, но ничего не изменилось. — Успокойся, дитя Дурина, — донеслось откуда-то, и он стиснул зубы. — Что это за место? — выдавил он, но голос предательски сорвался. Куда подевался хоббит? Где замёрзшее озеро? Последнее, что он помнил — как лежал, истекая кровью, и силы стремительно его покидали, а где-то вдалеке стихал шум битвы. Безумие отступило, но слишком дорогой ценой. Его семья была уничтожена, тела племянников, холодные и оцепеневшие, лежали на земле, усеянные ранами. Их добрый и мягкосердечный Взломщик даровал ему своё прощение, едва сдерживая рыдания при виде его искорёженного тела. Он не заслуживал прощения. — Ты пришел в обитель тишины, Торин, сын Траина, — проговорил голос, и Торин яростно заморгал, силясь разобрать во мраке силуэт говорившего. Но на этот раз зоркие глаза, похоже, подвели его, и он попытался приподняться на локтях. На нем совершенно ничего не было, и ледяная темнота пощипывала кожу. — Говори яснее, — прорычал он. — Покажись! — Терпение, — донеслось до него с лёгким упрёком. Впрочем, неуважительный тон не обидел невидимого собеседника. Наоборот, в его голосе послышалось что-то ласковое, почти родительское. — Не стоит так волноваться. Зрение вернётся. — Где я? — Как я и сказал, ты в обители тишины. Возможно, здесь ты, наконец, обретёшь покой. — Покой? Не будет никакого покоя, пока я не получу ответ! — рявкнул Торин. Эти загадки начинали ему надоедать. — Говори прямо! Где я? Помню, я был на пустоши у ворот Эребора. Меня перенесли? Что случилось с моими глазами? — Должно быть, я погорячился, когда даровал тебе такую вспыльчивость, — пробормотал голос. — Скажу снова: успокойся! Больше повторять не стану, трёх раз вполне достаточно. Ладно уж твои говорливые племянники, но тебе бы должно хватать ума не задавать такие глупые вопросы. Кстати, скажи, как ты вообще с ними справлялся? Они любопытные и болтливые прямо как хоббиты, и это вовсе не преувеличение. — Тут есть секрет, — ответил Торин, в душе которого стало подниматься странное и пугающее подозрение. — Прислушайся к тому, о чём они не говорят. В этом вся суть. — Хм. Как просто. Торин собрался с духом и спросил: — Я умер? Последовала пауза, а затем голос бесстрастно произнес: — Да. Рёбра стиснули сердце, Торин уронил голову на грудь и пробормотал: — Это Чертоги Предков. — Да. Торин снова зажмурился. Вот только это были не его глаза, в смысле, не на самом деле. Это не его рука была стиснута в дрожащий кулак. Сердце, неистово бьющееся в груди, ему не принадлежало. Это тело было воссоздано, обновлено и избавлено от всех смертных недостатков и слабостей. Не удивительно, что он ничего не видел — этими глазами ещё ни разу не пользовались. Здесь он будет дожидаться Конца Мира, когда настанет время отстроить Искажённую Арду и восстановить её былое великолепие. Здесь он будет горевать о сестре и кузенах, которых он оставил расхлёбывать последствия своих гордыни и безумия. Здесь он будет сгорать от стыда, зная, что отнял у своих племянников их совсем еще юные, яркие жизни, не дав им миновать и столетний порог. Здесь его будет грызть чувство вины от того, что он сотворил с веселым, мирным, хрупким созданием, которое желало лишь помочь ему. — Ты — мой Создатель? — прохрипел он спустя какое-то время. Давящее ощущение присутствия усилилось, и он содрогнулся от потока силы, пронзившего его сознание и опалившее новую кожу. — Да. Торин открыл свои новые бесполезные глаза и уставился в темноту: — Тогда почему, позволь спросить, ты создал меня таким порочным? Голос хранил молчание. В груди Торина вспыхнула и стала разгораться злость, он заставил себя подняться на свои новые трясущиеся ноги, шаткий, словно новорожденный олененок. Выпятив подбородок, он исторгнул поток стыда, горя и ярости в вязкую темноту: — Зачем мне эта проклятая гордыня? Зачем вспыльчивость, зачем упёртость — зачем это глупое несгибаемое высокомерие! За что ты послал безумие, поразившее наш род? Почему всё, что я делал, всё, о чем мечтал, превратилось в пепел прежде, чем я смог этого коснуться? Почему моя семья гибла раз за разом, раз за разом? Великий Вала Камня и Ремёсел молчал. — Скажи мне! — взревел Торин. — Ты забываешься, Король-под-Горой, — заметил голос, но в нём сквозила скорее грусть, чем злость. — Моя работа не порочна. Ты был создан сильным, твёрдым и устойчивым к переменам, верным в дружбе и непреклонным во вражде. Любые ремесла с легкостью ложатся в твои руки. Ты ощущаешь землю, по которой ходишь, и слышишь её песнь, разве не так? Торин вонзил ногти в мягкую кожу своих новых ладоней: — Ты прекрасно знаешь, что так. — Таким я тебя создал, — продолжил великий Создатель. — И этого никому не дано изменить. Но воля Врага искажает все, к чему прикасается. Торин нахмурился. — Какого ещё Врага? Мордор был уничтожен Последним Союзом давным-давно, ещё во времена Дурина Четвёртого, и с тех пор никакое зло не появлялось в Средиземье, не считая драконов. Голос помолчал ещё немного, словно боролся с застаревшей болью. — Ты помнишь кольцо своего отца? Торин моргнул. — Ну да, Кольцо Власти. И что? — Всего таких колец было семь. Четыре из них были поглощены драконами, но оставшиеся три вернулись к своему настоящему хозяину. Торин мотнул голвой: — Ничего не понимаю. — Со временем поймёшь, — голос — сам Махал — был полон древней скорби. — Я дал вам стойкость, дитя моё. Такими вы и были. Несмотря на все уловки великого Зла, гномы не сдались и остались верны себе. Ни один гном не стал его прислужником. Никто из гномов не шагнул во Тьму. Но Враг хитёр и коварен; он ищет любые способы осуществить свою волю. Так и появились семь колец, незаметно отравлявшие моих детей. И за долгие, долгие годы они исказили любовь к своему ремеслу и красоте, которыми я вас наделил, превратив их в жажду драгоценностей и металла. — Но я никогда не носил то кольцо, — проговорил Торин. — Но его носил твой отец. И его отец до него, и его отец до него, с тех самых пор, как Келебримбор отдал кольцо Дурину в его третьем воплощении, — произнёс голос, полный печали. — Я смотрел, как ваш род истончается под его влиянием, и скорбел. Потомки первого из моих детей, величайшего из семерых, сильного, стойкого и несгибаемого — и всё равно Враг сумел наложить на вас свой отпечаток. — Я никогда, — повторил Торин сквозь стиснутые зубы, — не носил то кольцо. Безумие было моим и только моим. — Разве? — мягко спросил голос. — Забудь на мгновение о кольце и вспомни вот о чем: золото, на котором хоть однажды спал дракон, обретает собственную силу. Великие Черви были созданы в давние времена ещё более тёмным и могущественным злом. Их предназначение — принести гномам погибель, они и по сей день остаются вашим величайшим испытанием. Торин немного помолчал, а затем слегка приподнял голову: — Кольцо моего отца — всего лишь кольцо, а дракон — всего лишь дракон. Но почему же я потерял разум в тот самый момент, когда он требовался мне больше всего? Махал вздохнул: — Многие секреты, скрытые до поры, вскоре выйдут на свет. Совсем скоро ты всё поймешь. Отпусти свои злость и стыд, Торин, сын Траина. Тебя ждут те, кто тебя любит. Горло Торина сжалось, зубы свело. — Ты не собираешься ничего объяснять? — Мне больно говорить об этом, сын мой, — проговорил Махал, и успокаивающий сильный голос треснул. Тоска отражалась от незримых каменных сводов. — Тот, кто был близок мне, предал меня, и теперь все его творения несут тьму и разрушение. Я не могу говорить об этом. Догадка вспыхнула в его голове, и Торин громко спросил: — Тот, кто создал те семь колец? — Да, — ответил Махал, и его смех пронесся по воздуху словно далекий раскат грома. — Слава Эру, я сделал тебя сообразительным. Оставь самобичевание. Ему здесь не место. Ты не выбирал свою болезнь, так же как и я не насылал её на тебя. Теперь всё позади. — Ничего не будет позади, — холодно процедил Торин, чувствуя, как внутри всё сворачивается в тугой узел, — пока я не искуплю свою вину. — Какой в этом прок в Обители Мёртвых? Воссоединись с теми, кого любишь, и дожидайся возрождения мира. Твои скитания и страдания окончены, твой народ вернулся домой. Ты умер славной смертью, дитя моё. — Но прожил дрянную жизнь. И от искупления не должен быть прок, — выплюнул Торин. — Его суть не в этом! — Верно! — снова рассмеялся Махал. — Совершенно верно! Великий Вала ненадолго задумался, а Торин тем временем едва дышал от распиравшей его злобы. Когда Махал вновь заговорил, низкий голос пульсировал от переполнявшей его силы: — Что ж, очень хорошо. Во имя любви, которой я тебя наделил, и во имя скорби, взращенной в тебе Врагом, я дам тебе средство обрести своё искупление. Сердце Торина подскочило к горлу. Странное искрящееся тепло разлилось по телу, наполнив его неудержимым пламенем, пока Махал продолжал говорить: — Все мои дети могут наблюдать из-за завесы за своими родными и друзьями, оставшимися в смертных землях. Но тебе я дам возможность соприкасаться с ними. — Соприкасаться? — Торин сделал слепой шаг вперед, прижав руку к груди, где пламя объяло его мечущееся сердце. — То есть, я смогу говорить с ними? Правда? — Нет, этого ты не сможешь. Я не могу забрать у тебя Дар Илуватар. Пройдя сквозь завесу, ты уже не можешь вернуться к живым. — Даже чтобы молить их о прощении? — спросил Торин без особой надежды, уже зная ответ. Широкая твердая ладонь, загрубевшая от работы, мягко легла ему на плечо, и Торин против воли содрогнулся от этого ощущения. Рука его Создателя, и столько в ней было любви и силы. — Мне очень жаль, что я не могу избавить тебя от тоски, дитя моё. — Помимо всего прочего ты сделал меня упрямым, если помнишь, — дерзко ответил Торин, чтобы скрыть благоговейный трепет, и улыбка Махала коснулась его словно едва уловимое дуновение ветра. — Сделал. Рука пропала, и Торин слегка пошатнулся, опьянённый удивлением, горем и ужасом. — Но, — добавил Повелитель Ремёсел и Камня, — ты сможешь коснуться их глубинных помыслов. Той часть разума, что таится под ворохом мыслей; они смогут разобрать твой голос в своём подсознании. Торин испустил громкий вздох, полный горького разочарования. Глубинный голос, подсознание. Могло бы быть и лучше. Впрочем, это всё равно лучше, чем ничего. — А теперь тут есть кое-кто, кто просто сгорает от нетерпения, чтобы тебя увидеть. — Фили? Кили? — стыд удавкой сдавил горло, и на новые глаза Торина нахлынули непрошеные слёзы. — И они тоже, вместе с теми, кто ждал куда дольше, — ответил Вала. — Всех благ тебе, Торин Дубощит, Король-под-Горой. Мы ещё встретимся. И в этот момент давящее ощущение присутствия исчезло. Темнота сомкнулась вокруг него, и Торин сделал еще один поспешный шаг вперед. Под ногами у него был твёрдый камень, и шлёпанье его босых ног эхом разлеталось в пустоте. — Фили? — предпринял он отчаянную попытку. — Кили? Мрак и тишину прерывало лишь его хриплое дыхание. Торин сделал шаг, другой. Затем сквозь тьму до него донеслись юные взволнованные голоса: — Дядя! — Все сюда! Нашли, ну наконец-то! Сколько тут вообще гробниц? — Да Махал его знает. Кстати, возможно, и правда знает. Надо будет спросить. — Торин, ты просто не поверишь! — Мы видели Дурина! Настоящего Дурина! Он здесь! — Опять. Неплохо устроился — родился, пожил, умер, чутка передохнул и через пару веков ещё кружочек. — К слову об этом, а вы видели тот мой выстрел? Потрясный, ну правда же? Готов поспорить, он войдет в историю. Даже Бард бы так не смог! Хотел бы я посмотреть, как белобрысый олух потягался бы с этим. — Кили, — поперхнулся Торин и, спотыкаясь, слепо побрел во тьму. — Фили… Два тела, знакомые ему не хуже собственных рук, врезались в него на всём ходу, и он отчаянно прижал их к себе, хоть и пошатнулся. — Полегче, — проворчал грубый, такой любимый голос, и кто-то поймал его под локоть. — Отец, дай ему что-нибудь накинуть, его глаза ещё не заработали. — Пх, сам тащи, ленивый увалень. Голос Трора был резок, как всегда, и Торин повернулся на звук, распахнув незрячие глаза. — Дедушка, ты… — Ага, — отозвался последний настоящий Король-под-Горой. — Здесь я. Что ж, значит, и тебя постигло безумие. Торин склонил голову, снедаемый унижением: — Да. — Тут нет твоей вины, — сказал гном, поддерживавший его за руку. — Не казнись. Ты же не хотел, чтобы так вышло. — Кстати, — проговорил Трор, и в его голосе тоже послышались остатки застарелого стыда, — ты все-таки поборол его в конце, так ведь? И умер в своем уме. Так что, ты попрочнее меня будешь. — И меня, — утешил его гном, стоявший рядом, и знакомая крепкая ладонь сочувственно сжала его локоть. — Нет, не я. Это всё… — хотел было заспорить Торин и рассказать всем о Бильбо, как вдруг придерживавший его за локоть гном прочистил горло и обхватил его дрожащие плечи. — Мы всё видели, сынок, — мягко проговорил он. — Мы знаем. Ладонь на его локте была безупречной, обновленной и гладкой, но не узнать её он не мог. Торин сжал её свободной рукой, и от низкого смеха, пощекотавшего ухо, на глаза навернулись слёзы. — Отец, мне так жаль. Я бросил тебя, 'adad. Я думал, ты давно погиб… — Тише, тише, inùdoy, — ласково проговорил Траин. — Тише. Забудь об этом. Ты прошёл долгий путь, и он был не из легких, но теперь пора отдохнуть. Его отец. Его великолепный могущественный отец, лорд и принц, с татуировкой воина на лбу. Его отец — державший голову высоко и гордо, с бородой длинной и густой, с единственным глазом, горевшим непреклонностью, и с руками, подобными стальным оковам. Его отец — его бедный, потерявший разум, полуслепой отец, запертый, голодный и потерянный, на протяжении долгих девяти лет в Дол Гулдуре. — Отдохнуть, — повторил Торин не своим голосом. — Нет, я не могу… — Нет, можешь, — сказал его отец. — Не беспокойся больше ни о чем. Я бы тоже себя бросил. Забудь, сын мой. Теперь пришло время отдыхать. Время восстанавливаться. — Ты хорошо справился, nidoyel, — добавил Трор. — Ты вернул наш народ домой. Ты вернул им надежду, их гордость и их наследие. Весьма неплохо. Не худший способ прожить жизнь. — И я оставил их разбираться с вековой враждой, с домом, усеянным трупами, с проклятым золотом и мёртвым королем, — горько пробормотал Торин, и Траин резко стиснул его руку, такой же сильный как в его детских воспоминаниях. — Ты позабыл все свои уроки? Мы не последняя ветвь нашего рода. Пришла пора переложить наши тяготы на другие плечи. — Но… — Торин, — произнес Траин, и в его тоне слышалась улыбка. — Не вынуждай меня опять тебя воспитывать. Ну-ну, это ещё что? Слёзы, сын мой? Ну и пусть катятся, коль им надо! На это тоже есть время. — Эй, слюнявые тюфяки, вы там закончили или как? — рявкнул кто-то. — Пропустите меня, или я вас сейчас заставлю, и, Махалом клянусь, вам не поздоровится! — Лучше уйти с дороги, — пробормотал Трор, и Траин усмехнулся. — О да, её терпение уже на исходе. — Хочешь сказать, оно у неё есть? — Не смей оскорблять мою жену, облезлый ты баран. — Хватит трепаться, вы двое, пошевеливайтесь. Ох, да ты посмотри на себя, — проворковал новый, на этот раз женский, голос, и Кили вскрикнул, когда кто-то бесцеремонно оторвал его от Торина. — Как ты вырос. Как возмужал. Ох, ты мой хороший. Мой сильный, славный мальчик. Торин не сумел сдержать всхлип, когда мягкая ладонь коснулась его лица. Окруживший его запах был таким знакомым и родным; он жадно впитывал его всем своим существом: сладость масел, которые она наносила на волосы и бороду, терпкий запах меди и дыма из кузни, живой запах тёплой кожи. — Мама, — выдавил он, теперь уже неприкрыто всхлипывая. Она заключила его в крепкие объятия и провела рукой по волосам. — Я так горжусь тобой, Торин, — проговорила она своим низким, звучным голосом, и сильнее прижала его к себе. — Так горжусь. — Хочу заметить, что бабуля у нас слегка пугающая, — заметил Кили и тут же взвизгнул, поскольку леди Фрис, дочь Аис, Принцесса-под-Горой и жена Траина, с чувством его щипнула. — Веди себя прилично, юнец, — строго сказала она, снова принимаясь поглаживать лицо Торина и перебирать пальцами коротко остриженную бороду. — До вас двоих я тоже скоро доберусь. — Звучит угрожающе, — шепнул Фили с неприкрытым восхищением. — Теперь я понимаю, в кого Ма такая уродилась. — Да, наша сварливая малютка Дис вся в мать, — заявил молодой, звенящий голос, переливающийся хором колокольчиков. — И пусть всё Средиземье содрогается в страхе. Торин замер. Рука Фрис попыталась его успокоить, пригладив волосы у лба, словно напуганному пони. — Да, он здесь, — пробормотала она. — Он был просто несносен всё это время, всех извел, дожидаясь тебя. — Я на тебя весьма сердит, nadadel, — заявил Фрерин, Принц-под-Горой. — Ты не торопился. Что, опять заплутал? Заставил меня тут ждать целую сотню лет и ещё сорок сверху. У тебя совесть есть вообще? — Совесть, у Торина? — Засмеялся Фили. — Да брось ты. Торин не мог выдавить ни слова. Рука матери всё ещё лежала у него на лице, племянники сжимали его ладони. Отец практически удерживал его на ногах, дед похлопывал по плечу, а брат как ни в чем не бывало повис у него на шее. Фрерин, Фрерин. — Чего ты ревёшь? — поинтересовался Фрерин, озорно сверкнув глазами. — Мой большой серьёзный брат расхныкался. Прям как большой сопливый эльф. Что, прическу помял? Кто-то веточку сломал? — Заткнись, — буркнул Торин, а Фрерин на это откинул голову назад и звонко рассмеялся. Торин скучал по нему, так скучал. — Сам заткнись, — ответил тот и игриво потянул его за косичку, отчего у Торина перед глазами всплыла настолько яркая картина, что он едва сумел её отогнать: в те прекрасные, безоблачные деньки ему было пять и крошечный младенец при любой возможно жевал и дергал его волосы. — Фрерин, — выдохнул он, а брат продолжал его тянуть, пока их лбы не соприкоснулись. Фрерин, свет в его тёмной жизни, такой юный, такой маленький, всего сорока восьми лет отроду. На светлой коже не было ни единой морщинки, и Торин как завороженный проводил пальцами по густым прямым бровям, прямому носу, доставшемуся всем потомкам Дурина, весело искрящимся глазам, короткой бородке. — Ты постарел, братец, — заметил тот. — Выглядишь устало. — Так и есть, — вздохнул Торин, послушно оперевшись на подставленное плечо. — Я так устал. Думал, у меня ещё пара десятков лет… — Вот видишь, что бывает, когда меня нет рядом, чтобы вытаскивать тебя из уныния, — игриво проворчал Фрерин. — Превращаешься в сопливого эльфа. Жалкое зрелище, право слово. Торин застонал. Затем вдруг отвел голову назад и стукнул брата лбом, на что их мать тут же залилась смехом. — Мальчики, — проговорила она тем самым тоном, как когда Торину было всего двадцать, а Фрерину пятнадцать, и они днями напролёт пререкались, вместо того чтобы присматривать за шестилетней младшей сестрёнкой. — Твоя башка стала твёрже, — пробурчал Фрерин. — Или твоя размякла, — парировал Торин, и Кили зашёлся нервным смехом. — Я сплю, правда? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Торин же не умеет дразниться. Кажется, вернули не того. Махал где-то ошибся. — А вы что, думали, вы тут самые отпетые? — с превосходством фыркнул Трор. — Эта парочка вас обставит в два счета. — Ты никогда не задавался вопросом, откуда он все ваши трюки знает наперёд? — добавил Фрерин. — Мы всё придумали ещё за век до вас. — По большей части это были твои идеи, — пробормотал Торин. — Зато ты всегда командовал их осуществлением, — отозвался Фрерин, ткнув его в бок. — Просто примерно ответственный принц! Кили взвыл в голос, и Торин живо представил до глубины души оскорблённое выражение его лица. — Все, что я знал, было ложью, — хныкал он. Торин улыбнулся сквозь слёзы, и Фили испустил сдавленный смешок: — Бедняга Кили. Он себе сейчас волосы повыдёргивает. — Немедленно останови его. У него не так много волос, чтобы ими разбрасываться, — велел ему Торин, и полный бессильной ярости крик Кили заставил его улыбнуться ещё шире. — У тебя самого тот еще видок, — заметил Фрерин между делом. — Весь в слезах, красный, нос как слива, а про волосы я лучше промолчу. — И кто же в этом виноват? — немедленно отозвался Торин, и почувствовал, как Фрерин самодовольно ухмыльнулся. — Между прочим, нам надо кое-что обсудить, — шепнул Фили ему на ухо. — Почему вы с ма никогда не говорили, что я похож на ваших маму с братом? Я всю жизнь считал себя белой вороной! — В этой-то семейке? — фыркнула Фрис. — Да мы тут все как на подбор. — Дорогая, — пробормотал Траин сконфуженно. — Давай не при внуках. — Вот что бывает, когда теряешь авторитет, — заявил Трор. — Привыкай. Траин, nidoy, а куда подевалась твоя матушка? — Отгоняет остальных, чтобы не наваливались всей кучей. — А нас вы не пожалели, — буркнул Фили. — Окружили всей толпой! Да я сначала решил, что нас собрались бить! Родного отца ударил по носу! Торин не удержался и рассмеялся, хоть это и отдалось болью в ребрах. — Ты ударил Вили? — переспросил он. — Ага. А я наступил дедуле на ногу, — вклинился Кили. Траин негодующе почистил горло. — И цапнул за руку, — добавил он сердито. — А ты представь: стоишь слепой как крот и голый как ощипанная курица, а над твоей бородой ещё и насмехается твой мёртвый дед. Посмотрел бы я на тебя! — проворчал Кили. Траин шумно подавил смешок, а Трор издал многострадальческий стон, который Торин сотню раз слышал на заседаниях Совета, когда Фундин ну никак не мог угомониться. — Ты никого из нас не знал, правнучек, — терпеливо проговорил Король. — Разве что по рассказам. А Торину предстоит встретиться с теми, кого он не видел веками — со своим пра-дядей, дальними братьями и сестрами, друзьями. — Обычно первыми новеньких встречает только близкий круг, — пояснил Фрерин. — Чтобы не пугать. Но бабуля уже вот-вот явится. Кили что-то покорно пробурчал, и Торин разобрал его ворчливое «ну ладно, ладно». Он протянул руку в темноту, ища младшего племянника, и Кили с готовностью прильнул к нему. — Кили, — проговорил Торин и пригладил непослушные вьющиеся — как всегда растрёпанные — волосы, свободной рукой притянув к себе Фили. Прижавшиеся к нему гномы были молоды и полны сил, высокие и крепкие, такие, какими он их знал и помнил. Воспоминание об их обескровленных, искорёженных и израненных телах застыло у него перед глазами. Ком встал у него поперёк горла, не давая вдохнуть. — Мне так жаль, мальчики. Простите меня, nidoyîth. Я так многого вам желал, undayûy. Как бы я хотел… — Ох, теперь они с Трором вдвоём затянут эту унылую песню, — застонала Фрис. — Да мы все помрём от Дуриновой тоски раньше, чем в Обновлённой Арде заложат первый камень. — Теперь он с нами, — мягко напомнил Фрерин. — Он оправится. — Со временем, — мрачно уточнил Трор. — Ещё бы, — вздохнул Траин.

_________________

Nadad — брат Nadadel — старший брат Nadadith — младший брат Nidoy — мальчик Nidoyith — мальчишка Nidoyîth — мальчики Nidoyel — славный мальчик Inùdoy — сын Undayûy — любимые 'adad — отец 'amad — мать Sansûkh(ul) — ясный взор Семь Гномьих Колец — семь Колец Власти, доставшихся гномам. Четыре были уничтожены драконьим пламенем, оставшиеся три вернулись к Саурону. Гномы — твёрдые, стойкие и мало подверженные переменам — так и не поддались воле Врага, чтобы стать Призраками. Кольца лишь привили им нездоровую страсть к золоту.