Зеркала

      …оказывается, что наутилоид во время крушения растерял удивительно разномастную компанию.       Вообще из имевшихся в доступе у Гейла источников описание подходящих для цереморфоза объектов можно сузить до «теплокровные гуманоиды», но, исходя из того, что он наблюдает в последний час, научная литература на эту тему может нуждаться в корректировке. Один из спасшихся сверкает багровыми глазами, рефлекторно щурится, глядя на солнце, и абсолютно не сбивает дыхание, несмотря на быстрый шаг — если бы не понимание, что подозрение на эту тему на палящем дневном солнце ходить не способно, только летать пухло-серым пеплом, Гейл бы уже сделал мысленную пометку убрать из условий для цереморфоза определение «теплокровные». «Гуманоидов» ещё можно оставить — и то в силу растяжимости понятия, он уверен, что видел на корабле свежевателей и тифлинга, и гитьянки. Однако при всём богатстве выбора выдающихся лекарей на наутилоид не забросило — было бы странно успешно искушать удачу несколько раз подряд.       Его спасительница, захлестнувшись скрещенными руками, как щитом, подозрительно цедит про свою принадлежность к благородному делу жречества, но, увы, большего особо из неё не вытянешь, что вполне объяснимо, единицы целителей имеют дело с иллитидами и последствиями этих дел. Однако ни сигила Ильматера, ни светлой эмблемы Латандера, ни единого гордого символа слияния с божеством на ней нет, и этот момент не даёт ему покоя, как вогнавшаяся под ноготь заноза. Что поделать, если любопытство в нём всё ещё так же сильно, как и голод внутри, который оно же и породило…       Тяжёлая коса иссиня-чёрных волос, сплетённая по какому-то причудливому образцу, весьма странное облачение — без единого намёка на принадлежность к профессии, роду, хоть чему-нибудь — и полнейшее отсутствие желания общаться, признаться, ставят его в затруднительное положение. Не говоря уже об угольно-сизой ране на ладони размером с добрую монету, которую Гейл поначалу принимает за никак не желающую смываться золу пожара. Глаза у неё такие же — удивительные глаза, зола и бархат, глубокие, как тень надвигающейся ночи в последних отблесках заката.       И, само собой, от подобных мыслей самому ему забавно, но, в конце концов, после долгой добровольной изоляции от любых…хм…гуманоидов, раз уж привязалось это слово, по вполне понятным причинам он разрешает подобному рассуждению поболтаться в голове. Маг-затворник, дважды за день спасённый от мучительной смерти, вполне имеет право временно украсить разум образом своей загадочной немногословной спасительницы.       Которая, однако, запертую в клетке гитьянки выпускать не торопится, невозмутимо наклонившись к прутьям и буквально выжимая из той вежливую просьбу о свободе. Наверняка гитьянки мечтает вырезать эти слова у неё из глотки вместе с мольбой о быстрой смерти, судя по суженным до щёлок глазам, но до кровопролития не доходит, спасибо — отчасти — паразитам и их объединяющей миссии. Эльф, удивительно напоминающий вампира, взирает на это с весёлым любопытством, а Гейл — с мыслью, что не так уж и плохо, что в момент его спасения жрица оказалась менее разговорчивой и не такой прихотливой.       Слушать её мелодичный голос приятно, даже очень, но на надлежаще театральные стенания в хватке магии и антимагии одновременно у него точно не хватило бы сил.

***

      …тифлинги настолько перепуганы своей удачей по пленению гитьянки, которую явно затащили в клетку, пока та была без сознания, что готовы удрать от неё за милю по первому предложенному им благовидному поводу. Однако посреди сбивчивой болтовни они упоминают о роще друидов, где есть целители — и где есть свидетель высадки здесь других гитьянки, и это даёт…цель. Шэдоухарт понимает, что не должна, но малодушно радуется тому, что цель меньше, проще и доступнее предназначенной её миссии — из перелеска, пахнущего шафраном и воловьим навозом, до Врат Балдура можно дотянуться разве что мыслью, а вот до рощи друидов вполне можно дойти и ногами. Хоть так отчасти приблизиться к тому, что было ей поручено, хоть так обеспечить безопасность доверенного ей артефакта.       Задержав дыхание, она осторожно проверяет призму за пазухой и взгляд ко взгляду сталкивается с внимательными глазами мага, тут же нахмурившись и сделав вид, что поправляла рубашку под кольчугой. Острый взгляд, намётанный, много — как бы не слишком — видящий. Не по себе, настолько, что Шэдоухарт на секунду представляет, удастся ли ей что-либо сделать, если краденую призму почует гитьянки, если те трое, что были заражены паразитами и движутся с ней к роще, вдруг обратят свой взор и оружие на неё. Секунда проходит и оставляет безрадостное понимание — не сможет, не сможет ничего, иллитиды выбирали себе будущих членов колонии особенно придирчиво. Лаэзель бьёт мечом первее, чем думает, и ударит в тот же миг, когда узнает, эльф выглядит безобидно, даже невинно, но воспоминания о клинке у горла не дадут забыть, насколько он быстр. И насколько у него неестественно холодные руки.       Остаётся Гейл, вернее, «Гейл из Глубоководья» — единственный, у кого нет ножен на поясе, разве что для символического кинжала, таким только яблоки чистить. По крайней мере, есть вероятность, что с ним можно будет договориться, он, судя по первым пяти минутам возле воронки, как раз из тех, кто наслаждается звуком собственного голоса. Так лучше, безопаснее, чем с теми, у которых в дело вступает вначале сталь, потом голова, как у гитьянки, думает Шэдоухарт, и ставит Гейла в списке потенциальных угроз в конец. Он миролюбив, он говорлив, и в нём за несколько миль чувствуется…галантность, старомодность, если это можно так назвать. Оценив каждый свой вывод и признав верным, она с чистой совестью выбрасывает волшебника из головы как не заслуживающего высшей степени осторожности.       До тех пор, пока слух не донесёт гомон грубых голосов, гоблинских, судя по режущим уши шипящим, варжий вой и истошные человеческие ругательства. Из-за кустов откроется вид на рощу, в затянутый плющом закрытый проход к которой безуспешно ломятся перемазанные кровью наёмники. Откроется. И Лаэзель плавным взрезом воздуха обнажит клинок, Астарион, хищно ухмыльнувшись, стиснет рукоять того самого кинжала. Так и будет — но ещё до этого рядом потянет грозой, заискрят, завораживающе затрещат тонкие кипенно-белые нити переплетающихся разрядов молний, которые Гейл перебирает между пальцами, будто чётки, сощурив глаза и неотрывно глядя на приближающуюся шайку ревущих низкорослых мародёров.       Он не просто возвращается в список — он его возглавляет.