«Улыбнись, детка!», или Неиронично о титаничном в миниатюрах

      — К порядку, иначе я прикажу удалить всех посторонних! — удар судейского молотка разнёсся по залу, унимая шум.       — Итак, вы продолжаете утверждать, что вы — Томас Эндрюс-младший, кораблестроитель? — уточнил обвинитель.       — Да, продолжаю утверждать.       — Хорошо. Тогда ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов по азам кораблестроения.       Лицо лже-Эндрюса покраснело, глаза заметались по залу в поисках выхода. Не обнаружив такового, он попытался максимально закрыть лицо руками, чтобы сделать как можно менее заметным несходство с оригиналом.       Помощники вынесли какой-то большой лист бумаги, свёрнутый в трубу. Развернув, они сначала показали его судье, затем обвиняемому.       — Скажите, пожалуйста, что здесь изображено?       — Это… это… чертёж.       — Верно. Но что за чертёж?       — Ну… наверное, чертёж корабля… только странный какой-то. И почему-то не синий.       — Какой именно чертёж?       — Протестую! — закричал защитник. — Никто не обязан узнавать с первого взгляда какой-то там чертёж.       — Ваша Честь, прошу отметить, что это не «какой-то там», это теоретический чертёж. Но продолжим. Покажите, пожалуйста, где на этом чертеже батоксы?       — Батоксы… ба-токсы. Хм, это какие-то очень токсические штуки, зачем их помещать на чертежи…       — Протестую! Мой подзащитный никогда никого не травил! И вообще не имел никаких дел с ядами!       — Следующий вопрос: скажите, пожалуйста, чем чревата для судна потеря остойчивости?       — Протестую! Зачем приставать к человеку с какой-то там отстойчивостью! Это совершенно неважно, что где отстаивается! Кому это вообще может быть нужно знать! — голос защитника уже охрип от крика.       — Отстойчивость? Да откуда я знаю, что вы лезете ко мне со своей отстойчивостью! Бесит уже! — лже-Эндрюс выглядит крайне раздражённым, лицо покраснело, руки сжаты в кулаки.       — Остойчивость, а не отстойчивость. Простите, вас бесит одно из важнейших мореходных качеств судна? Как вы можете добиваться результатов с таким подходом?.. — у обвинителя глаза лезут на лоб.       — Протестую! При любой работе надо руководствоваться эмоциями! Результат второстепенен, в кораблестроении — в особенности! — защитник, не в силах сдержаться, вскакивает с места, но под грозным взглядом судьи усаживается обратно.       — Да, выбешивает! А я никогда не занимаюсь тем, что меня выбешивает! Человек рождён для свободы! И плевать мне на вашу отст… ост… тьфу! — лже-Эндрюс срывается на вопли.       — Ладно, последний вопрос: объясните, пожалуйста, что такое дейдвудная труба, — обвинитель оторопело мотает головой.       — Это… ну, труба такая. В неё смотрят.       — Куда смотрят?! — хватается за голову обвинитель, челюсть у него отвисает, но он, спохватившись, возвращает её на место.       — Протестую! Трубу можно повернуть в любую сторону, мой подзащитный не обязан знать, куда она в данный момент направлена! — защитник лупит кулаком по столу. В зале шум, как в театре на поклонах. Судья, не выдержав, опять стучит молотком. Публика постепенно успокаивается.       — Стороны закончили допросы? — интересуется судья после небольшой паузы.       — Да, Ваша Честь — синхронно отвечают обвинитель и защитник.       — Господа адвокаты, вы собираетесь выступать с заключительными речами?       — Нет, Ваша Честь — откликаются обвинитель и защитник, вновь одновременно.       — Тогда суд просит присяжных удалиться на совещание.       После минутного совещания присяжные вновь появились в зале суда, и старшина присяжных подал судье бумагу.       — Итак… Обвиняемый единогласно признан виновным в лжесвидетельстве, подлоге и попытке принять на себя чужое имя! — огласил судья на весь зал.       — Приговор… Хмхм… А, вот так: тридцать ударов крапивой и запрет заниматься кораблестроением. Впрочем, обвиняемый им, к счастью, и так никогда не занимался, — и судья язвительно усмехнулся.       — Заседание суда объявляется закрытым! — и эхо от удара молотком прокатилось по залу.