Пелена | The Veil

Снег за обмороженными стеклами мягко падал на тёмную землю, кружась словно сотнями светлячков в лучах единственного фонаря. Грейнджер сидела в одной из маленьких гостевых комнат нового дома Уизли, которую ей выделила Молли. Там было довольно тесно — между кроватью и стеной меньше метра, а дверь не открывалась до конца, упираясь в комод. Даже из закрытого окна дуло в спину, а половицы всегда скрипели под ногами. И всё же, как бы скромно не было любое пристанище семьи Уизли, оно всегда казалось уютным. В доме было довольно тихо, окрестности накрыла уже поздняя ночь. Гермиона, поджав под себя ноги в кресле, читала старинное пособие о ядах из своего списка литературы на изучение для работы над зельями — без цели или большого желания, просто чтобы занять мозг и постараться хоть как-то себя искусственно утомить — иначе ей было не уснуть. Бессонница мучила ее уже несколько месяцев. Сколько точно — она не помнила. Грейнджер испробовала и специальные зелья, и маггловский мелатонин, но ничто не помогало. Она решила одеться потеплее и выйти на улицу, просто чтобы обжечь лёгкие морозным воздухом и попробовать физически «нагулять» желание уснуть. Эта почти-Нора находилась еще дальше от Лондона, чем та, что сгорела. Кругом была зияющая пустота. Снежная даль, искрящаяся ярче бриллиантов вблизи, тускнела и мрачнела ближе к лесу, устрашающему своей чернотой на фоне подсвеченного латунного неба. Этот пейзаж вдруг так сильно срезонировал с ее внутренним состоянием, что в мгновение к горлу подступила тошнота. Грейнджер изо всех сил резко вдохнула полную грудь этого ледяного воздуха — чтобы закашляться, чтобы заболело, чтобы пробить слепой заслон онемения внутри своей души. Голова загудела от скачка температуры, в висках закололо. Она зажмурилась и, палочкой наколдовав вокруг себя заглушающее заклятие, начала кричать. Кричать изо всех сил. Словно что-то внутри неё только и ждало этого момента. Почти сразу её скрутило судорогами душащих её слез. — Я не могу, не могу, я больше не могу… — она хрипела и мычала, согнувшись пополам, сжимая виски руками. Это не было панической атакой, это не было ночным кошмаром — это было отчаянием, переливающимся, наконец, через край. Но по неведомому ни одному магу в мире необъяснимому волшебству, в этот самый момент кто-то крепко прижал ее к себе со спины обеими руками. Гермиона распахнула глаза, дёрнувшись от неожиданности. Она узнала бы эти руки в самой непроглядной тьме. Гермиона вцепилась в них пальцами и уронила голову перед собой, вскрикнув в новых рыданиях. — Гарри!.. Гарри… — она начала повторять его имя словно молитву, задыхаясь, сжимая его руки, и не видя уже ничего перед собой от застилающих глаза слёз. Поттер стал немного покачиваться из стороны в сторону, обнимая её и глядя куда-то в безмолвное небо поверх её волос. Он выпивал всю ее боль до дна, пропуская через каждую клеточку своего существа её горестный плач. Сейчас он был не только Гарри Поттером, он был для неё отцом и матерью, которые о ней забыли, он был Роном, который исчез из её жизни, он был Макгонагалл, которая уже редко появлялась в Сопротивлении, он был Хогвартсом, навсегда потемневшим, он был её книгами, когда в них еще можно было находить ответы, он был их приключениями, их победами. Он заменял ей всё, что она потеряла. Гарри почувствовал, как она на самом деле стала беззащитна, как сломана. Она мучилась. В груди защемило от ноющей жалости к родному человеку. Укол вины проткнул его кожу, войдя прямо в рёбра, и он прикрыл глаза, сглатывая ком в горле. Но разве можно дать другому то, чего сам не имеешь? Грейнджер обессиленно повернулась к нему лицом и просто уткнулась в его шею, а он обнял её ещё крепче, продолжая раскачиваться на месте, тихонько гладя её по лопаткам. — Поплачь, поплачь как следует, Гермиона. И она плакала. Спазмы в рёбрах и в животе стали постепенно отпускать её из-за тепла человека, который был ей так дорог, и от которого она настолько сильно отдалилась, что ей казалось, она никогда больше не сможет его вот так обнять. Но к счастью она ошиблась. Когда она совсем затихла, Поттер отошёл на полшага и поднял её заплаканное лицо руками. — Ну как ты? — он изучающе разглядывал ее под слабым светом фонаря. На мгновенье этот проницательный взгляд из-за стекол очков напомнил ей Дамблдора. — Л-лучше всех, — всхлипнула она со смешком. — Ага, все в порядке ещё скажешь, да? Твоя любимая фраза. — Да, всё в порядке! Гарри цокнул языком и снова прижал её к себе. — Ты почему такая трусиха? Ты почему молчишь все время? Гермиона тут же закрылась и сделала попытку вырваться из объятий. Но Гарри не отпустил. — Нет уж, отвечай. — А что я скажу, Гарри? Привет всем, классное Рождество, мне паршиво? — она снова дёрнулась, и он разжал руки. Он просто серьезно смотрел на нее исподлобья, не отвечая. В этом был весь Поттер. Он умел говорить с ней без слов, и так, чтобы она понимала, что он не станет отвечать ни на одну ее защитную фразу, а только ждёт, когда же, наконец, она заговорит прямо и искренне. Грейнджер вздохнула. От разговора ей теперь было точно не отвертеться. — Знаешь, я рада, что её здесь нет. Он хмыкнул. — Она тебя любит, Гермиона, она… — Я знаю-знаю-знаю, — Гермиона замахала руками в примиряющем жесте. — Я тоже её очень люблю, и мы с Джинни подруги, но… Ладно, забудь. — Она вытерла заплаканное лицо рукавом пальто и откашлялась. — Извини, если задела. — Ты не задела, все хорошо. Я понимаю. — Неужели? — вдруг резко ответила она. — Ага. Я понимаю. Грейнджер усмехнулась и посмотрела в сторону леса. — Забавно это слышать от тебя. — Вот, другое дело. Пошла искренность, пошла токсичность! — Гарри улыбнулся. Он не обижался ни на что из того, что она говорила. Уже очень много лет. Он принимал все её колкости и замечания, нотации и эмоциональность, она просто была слишком родной. — Не стесняемся, давай по-честному. Почему забавно-то? — Потому что мы с тобой в разных мирах, Гарри, — усмешка сползла с её лица. Он слушал. — Ты живешь сегодняшним днем, и ещё у тебя есть завтрашний. А я живу в прошлом, и мне нет места среди вас. — Что ты такое говоришь? — Поттер нахмурился, смотря ей в спину. — Я третья лишняя, Гарри. Везде. — Послушай… — Нет, это ты послушай. Хотел честный разговор — вот он. Гарри осекся, поджав губы. — У тебя есть Джинни, у тебя есть Альбус, у Рона есть Габриэль, у всех есть кто-то, с кем можно идти вперед. Я не говорю, что я чувствую себя неполноценной из-за того, что я одна — дело совсем не в этом. — Она выдохнула облачко пара в морозный воздух. — Просто раньше были мы трое, а все остальное было миром, который служил лишь фоном, приключением, и все герои в нём были второстепенными. Раньше были мы, понимаешь? Он понимал. — И раньше была война, настоящая, страшная война, и я знала, что от меня нужно, я чувствовала себя нужной, я знала, за что сражаться — и я сражалась. Гарри потупил взгляд, рассматривая снег под их ногами. Он слушал внимательно, но как будто уже начал погружаться глубоко в свои мысли. — А сейчас за что мы сражаемся? Что такое вообще наше Сопротивление? А главное что делать мне? Я будто живу с маховиком времени, который кто-то нарочно сломал. Снова и снова я проживаю один и тот же день, и вижу себя со стороны, много-много версий себя, которые делают одно и то же, и я никак не могу понять, что я должна сделать иначе, чтобы выбраться. Я в тупике, Гарри, я будто не живу, — она запнулась, потеряв дыхание. — И всё же… Я понимаю тебя, — тихо сказал он. Грейнджер повернулась к нему с горькой усмешкой в глазах. — Не верю. — Гермиона, я… — Гарри было явно тяжело говорить, он сделал большую паузу и продолжал смотреть на снежные сугробы вокруг них. — Я не могу сказать этого ей, мне страшно представить её реакцию. Он снова замолчал, собираясь с силами, чтобы продолжить. Гарри был очень закрытым человеком, Гермиона это прекрасно знала, как и то, как редко он мог вот так открыться — поэтому она замолчала, боясь хоть малейшим неверным жестом спугнуть этот момент. — В общем, я очень часто чувствую, будто все это происходит не со мной. Жена, ребёнок, этот дом вместо Норы…и наш с ней дом тоже. Я часто вижу сны о прошлом, и бывает, просыпаясь, я жалею, что это был сон. Грейнджер сглотнула, усмиряя необъяснимую тревогу в груди. — Хотя во сне были ужасы, а в реальности всё хорошо, — он вздохнул. — Знаешь, я как будто остался там. Подо льдом. — Что? Под каким льдом?.. — прошептала Гермиона. — В лесу Дин, на дне озера, когда мы нашли крестраж. Как будто всё остальное лишь сон, а я умер ещё тогда, захлебнувшись. Вот теперь она поняла. Глаза защипало. — Гарри… Что значит умер?.. Не говори так… — Я не знаю, что с этим делать, как это исправить — об этом не пишут в книгах по колдомедицине. Я просто делаю то, что должен. Ради них. И надеюсь, что в какой-то момент меня включит в реальность, в какой-то момент я оживу. — Мерлин, Гарри! — она сжала его плечо, пряча слезы за разметавшимися на ветру волосами. Гарри так и не поднимал глаз. — Может, мы слишком долго жили не так, как надо. Мы ведь не знали нормальной жизни детьми. А теперь мы выросли и мы просто так не умеем, — сказал он, грустно улыбаясь. — Я первый раз говорю это вслух, наверное, звучит глупо и до смешного драматично. Просто я хотел, чтобы ты знала, что ты не одна. — Я знаю, Гарри. Нет, ни одно твое слово не звучит так. Это мои насмешки были глупы. Прости меня. — Это ты меня прости. Я видел твоё состояние и ничего не делал. Я испугался этого. — Не понимаю… — Ну себе я мог придумать массу причин и оправданий, чтобы не смотреть правде в глаза, а когда я смотрю уже в твои глаза как в собственное зеркало, мне приходится признавать, что это реально — что мы не в порядке. — Да, теперь я почувствовала… Она покачала головой. — Знаешь, это так странно… Мне как будто легче оттого, что мой лучший друг меня понял, но… — Но больнее оттого, что лучший друг так же страдает, — подхватил Гарри. — Да. Они молчали, попав словно на одну частоту, где можно было даже не говорить, где потоки их мыслей и чувств читались в воздухе между ними, идеально понятные обоим. Они будто оцепенели, осознавая эти сложные многогранные эмоции. Гарри, наконец, поднял на неё взгляд. — И что же делать? Неужели лучшая ученица Хогвартса не знает ответ? Гермиона вскинула руку вверх в гипертрофированно энергичном жесте, пародируя себя в детстве. — Да, мисс Грейнджер? — произнес он нарочито деловым учительским тоном. — Утопиться в озере Дин, сэр? — Очень плохая шутка, мисс Грейнджер. Минус десять очков Гриффиндору, — он толкнул ее в спину, закатывая глаза. — Какое время, такие и шутки! Я уже давно не лучшая вообще ни в чём, Гарри. И ничего я не знаю, и никаких ответов у меня нет. — Кажется, это и есть взрослая жизнь, а? — Дерьмо собачье в таком случае! — она засмеялась. — Да уж, и так ближайшие 60 лет… — он тоже рассмеялся. Через минуту молчания Гермиона закашлялась и сменила тон. — Слушай, эм. Хочу кое-что спросить. Твоя магия… Гарри прищурился. — Что с моей магией? — Она так же сильна, как и раньше? Он сдвинул брови. — Вроде ничего особо не менялось. Но учитывая, что наше Сопротивление только сидит и планирует, а сражаемся мы раз в пятилетку, точно сказать я уже не берусь. А что? — Ничего. — Гермиона, — он снова посмотрел на неё из-под очков этим взглядом, как у Дамблдора. Она немного помялась, но всё же продолжила: — В общем, моя магия ослабевает. И мне сказали, что это связано с моим эмоциональным состоянием. — Кто сказал? — Неважно, Гарри, мы же не это обсуждаем. Ну кто-то сказал, это совершенно не важно, кто, — она заметно раздражалась. — Только не скажи, что это Малфой, — он разочарованно прикрыл глаза, понимая, что догадался. — Даже если так. Я встречаюсь с ним иногда ради задания по Хогвартсу, ты это знаешь, — отрезала она. — Гермиона, он опасен. Он очень сильный и опасный волшебник, — Гарри не сводил с неё напряженного взгляда. — Мы до сих пор только узнаём, на что он способен. — И за это свое незнание нужно заранее навешивать на него ореол ужаса? — Гермиона, он спас всех Пожирателей Смерти от суда и позволял им убивать несогласных с его победой на выборах! Он шантажировал Кингсли, он пытается силой подавить другие страны и подчинить своему режиму! По его приказу убивали всех неугодных ему людей! Этого тебе мало? — Это не было доказано. — Да что может быть доказано, когда всё под его контролем?! Годрик, да что с тобой? — Гарри резко ощетинился, не веря своим ушам. — Он тёмный волшебник, он сохранил все, что только можно было, все, что осталось от Волдеморта! Он покрывает убийц и сам он убийца! Это больше не тот трусливый задира из школы, опомнись! — Гарри, успокойся, мы с ним не друзья и не приятели. Я просто использую его попытку наладить дипломатические отношения с остатками Ордена, чтобы добиться независимости Хогвартса, только и всего, — протараторила она, повышая голос. Гарри вздохнул. — Ладно, я погорячился. — Как обычно! Он внезапно взял её за локоть, напряжённо подбирая слова. — У нас Гриффиндорцев есть отвратительная черта — видеть в людях лучшее. И всех защищать. — Знаю. — Не дай ввести себя в заблуждение, — Гарри посмотрел на неё очень обеспокоенно. — Хорошо, мам! — она закатила глаза. — Я серьезно. А за «мам» получишь соплохвостов за шиворот, — он осуждающе цокнул языком. — Ой, мечтай! — Гермиона расхохоталась, ударив его по плечу. Он улыбнулся в ответ. За кромкой леса уже светало. — Чей режим продолбан? — Наш! — сморщившись, ответила Гермиона. Он медленно обернулся лицом к дому. — Пошли? А то днём там собрание какое-то важное сегодня. — Нет, я ещё останусь. Хочу увидеть рассвет. Пропущу собрание. Ты иди, потом расскажешь, — сказала она спокойным, тёплым голосом. Гарри вдруг снова подошёл к ней и, наклонившись, прижался лбом к её лбу: — Я умираю каждый день, — произнёс он с улыбкой. — Я умираю каждый день, — улыбнувшись ещё шире, ответила она. Поттер запахнул посильнее мешковатую куртку и, измотанный, побрёл к дому. Такая дурацкая присказка, но она была только их, пронизывая долгие годы испытаний, выпавших на их дружбу, и превратившаяся в их иронию над собственной судьбой.

***

Три дня спустя. Пэнси сидела в своем просторном и красивом доме, разбирая бумаги за большим деревянным столом в виде цельного неровного по краям куска дорогого дерева. Она с детства была очень деятельной, и это совсем не изменилось во взрослой жизни. Сейчас она работала в Министерстве Магии, возглавляя Отдел международного магического сотрудничества. Многие шептали за её спиной, что это место досталось ей через постель Темного Лорда, и она прекрасно об этом знала. Но ей было всё равно. Пэнси была очень циничной и жесткой со всем внешним миром, с каждым человеком, кроме Драко, Блейза, Астории и Тео. Она делила мир на своих и чужих, и до чужих ей в лучшем для них случае не было никакого дела. Паркинсон была, возможно, слишком молода для этой должности, но она была не по годам хитра, и окружила себя за высокое вознаграждение очень сильными, зрелыми людьми, чтобы компенсировать отсутствие собственного опыта или навыков. Это и называется в мире английской моделью управления. Естественно, она была в этой должности именно в этом Отделе неспроста. Драко мог доверять ей безусловно, и поэтому осуществлял всё управление дипломатией и внешней политикой через нее — он не мог допустить, чтобы это место занимал кто-то из людей Кингсли, при этом Нотта-старшего было важно оставлять вне формального контура власти. Пэнси вообще не понимала, почему он до сих пор позволял Кингсли быть Министром, учитывая, что он был в Сопротивлении, был мракоборцем, был частью бывшего Ордена, и при этом явно ненавидел Драко. Но Малфой смотрел сквозь все эти факты и делал чисто политический выбор. Ему нужно было, чтобы формально его режим поддерживался кем-то вроде Бруствера, чтобы успокаивать магическое сообщество, всё ещё боявшееся чёрной метки на его руке и власти, которую ему отдали. Малфой был непонятен людям, а Кингсли — наоборот. Поэтому он оставался главой Министерства, но во всех ключевых Отделах были люди Малфоя. Отдел Паркинсон был для него самым важным. Ведь его амбиции уже пролегали сильно шире границ островов Великобритании. Пэнси этим вечером была очень сосредоточена и напряжена. Больше всего её пугали не конфликты, не холодные письма из других стран, не разговоры сквозь зубы на встречах — больше всего её пугала слащавая вежливость и следующая за ней тишина. Этому научил ее Драко. А он никогда не ошибался в вопросах чтения между строк. Видеть хищный оскал за вежливой улыбкой было у него в крови. Она перебирала старые письма от французского посла, вчитываясь в каждую строчку и пытаясь найти ответ на вопрос, почему всё так резко стихло, когда раздался треск пламени в её камине. — Работаем? Она подняла взгляд на своего внезапного гостя, за доли секунд сканируя его настроение. Ничего хорошего она не прочла во всём этом невидимом тексте. — Драко, привет! Да, перебираю почту. — Придётся отвлечься. Для более важных государственных дел, — он улыбался, но в его голосе звучала сталь. Он подошёл к ней вплотную и погладил по волосам. — Драко, я сейчас такая уставшая… — она попыталась отстраниться. — Тебе ничего не нужно будет делать, — ответил он, начиная несильно сжимать ее волосы. И снова это чувство страшной опасности, которым веяло от него вместе с холодом в моменты, когда что-то шло не так. Пэнси знала, что он никогда бы не причинил ей вреда, но что-то в этих его порывах и желаниях, когда он приходил к ней злым или сильно нервным, пугало её. И пока ещё, в эту короткую минуту, когда он лишь немного оттянул её волосы, у нее была возможность владеть собой. — Слушай, я правда устала. Прости, пожалуйста. Может, выпьем чего-нибудь? — она смотрела на него снизу вверх, сохраняя будничное выражение лица, улыбаясь по-дружески, как ни в чем не бывало. Он улыбнулся в ответ. — Нет, Пэнси, надо сохранять трезвость, когда мне так нужна помощь Министерства. Он погладил её по щеке большим пальцем нежно-нежно, заглядывая в её зелёные глаза. И страх ушёл. Она ясно ощутила за этой шутливой игрой, что они всегда будут Драко и Пэнси, прошедшими через слишком многое вместе, чтобы когда-либо принести вред друг другу. Этого было достаточно. Вот так просто и так быстро. И она подыграла ему, тая от тембра любимого голоса. — Я не хочу разочаровать тебя, — произнесла она тихо, прикрывая глаза и прижимаясь к его руке. — Вот и умница. Малфой лёгким касанием пальца задел её губы, и она тут же взяла его в рот. Его губы растянулись в улыбке. — Раздевайся и на стол. Он убрал руку и отошёл к барному шкафу, расстёгивая по пути манжеты рубашки, на которых виднелась тончайшая изумрудная вышивка его инициалов. Пэнси судорожно сглотнула и начала раздеваться, не используя магию. У них было негласное правило — если он не раздевал её сам при помощи палочки, то она раздевалась как обычный человек. Ему это нравилось. Она сняла шёлковую блузку и тесную юбку, которую оставила после работы. Он наблюдал за ней, облокотившись о стену и потягивая огневиски. — Всё, полностью. Медленнее. Пэнси, мягко улыбнувшись, начала очень аккуратно снимать чулки, потом лифчик, а потом совсем маленькие чёрные бикини — как он любил. Она слышала гул своего сердца, а время тянулось безумно медленно, каждая секунда сводила её с ума. Закончив, она замерла, стоя перед ним абсолютно голой. Она знала, что будет, но не знала, как именно это будет. Никогда не знала. Малфой подошёл к ней размеренным шагом, продлевая агонию их общего ожидания, и, наклонившись, вытащил шпильку из ее волос, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как её чёрные красивые локоны рассыпаются по плечам. Она едва дыша смотрела на него с обожанием и волнением. — Ложись на спину, ко мне лицом. Плечи на уровне края стола. Он легким взмахом руки без использования палочки переместил по воздуху все ее документы куда-то вглубь тёмной комнаты, очищая для нее поверхность. Пэнси дрожала. Она залезла на стол, как он велел, и легла на спину, а голова её свисала на уровне его пояса. Он наклонился к ней и очень нежно поцеловал. Она вдохнула полной грудью его запах, вкушая его горячие губы — такие любимые, такие желанные. Один их поцелуй порой сводил её с ума. Настолько она растворялась в нем. Вдруг его рука стала сжимать её горло. О да. Началось. Драко продолжал углублять поцелуй, но уже становясь жёстким, жадным, то кусая, то целуя, и не давая ей дышать. Он оторвался от нее и выпрямился. — Руки вдоль тела. Пэнси вытянула руки рядом с собой на столе. Малфой расстегнул ремень брюк и вытащил член. Он был прямо на уровне ее глаз, и она постаралась сразу же захватить его губами. — Я же сказал, — резко процедил он. — Тебе ничего не нужно делать. Пэнси почувствовала в этом голосе пощёчину, так он был зол. Она тяжело дышала. Он сжал её горло чуть сильнее и начал вводить ей в рот свой член сам. Она закашлялась, интуитивно вырываясь. В таком положении ей было тяжелее сосать. — Я хочу обхватить его рукой на твоём горле. Пэнси заставила себя расслабиться, чтобы глубже взять его член в рот. Поза была новой и непривычной. Малфой прошёл ещё глубже в её глотку и сделал ладонью то, чего хотел. Это привело её в восторг. Когда у Пэнси выступили слёзы на глазах, он немного вытащил и потом вошёл аккуратнее. Ритмично толкаясь в неё, он начал поглаживать её кожу, проходясь по татуировке змеи между её грудей, которую так любил. Потом он сжал её соски, и она выгнулась от боли, всё ещё не в силах издать и звука от его члена. — Тише, тише… — он вышел и потерся о ее лицо. — Вылижи их. И Пэнси, поймав на секунду ртом воздух, начала нежно лизать его яйца. — Хорошо, очень хорошо, Пэнси. Он стал сжимать ее грудь еще сильнее, закинув голову назад от удовольствия. — Хватит. Она замерла, мучаясь от желания. — Соси. Очень старательно. И тогда тебе будет очень хорошо. Он снова вошёл в неё и начал насаживать её голову на свой член, придерживая её волосы. Драко стал ускоряться, правой рукой потянувшись к её клитору, уже полностью мокрому. Он начал ласкать её так, как ей нравилось, и как до смерти нравилось ему, пока его член снова и снова проступал прямо в ее горле под кожей. Пэнси затряслась в судорогах приближающегося оргазма, забив ногами по столу. Она уже не могла дышать и не могла соображать. Она разрывалась от его рук у неё между ног и от его члена в горле. Шея болела, голова болела, соски болели, ноги сводило, руки дрожали, и всё же это было скрашено невероятным физическим и эмоциональным удовольствием, это было её пиком, её раем. — Можно… Можно, моя девочка, — хрипло говорил Малфой, чувствуя её тело. Она выгнулась так сильно, что сбила его руку с клитора. Хлопая ладонями по столу, всё ещё не выпуская его член изо рта, она кончала. — Ты умница, умница, — хвалил он. Эти слова взорвали её сознание окончательно, искры полетели у нее перед глазами. И в эту же минуту горячая сперма разлилась в её горле. — Давай, давай же, проглоти все, милая, ради меня, — он трепетно гладил её вздымающуюся грудь, возвращая свой нежный голос. И она проглотила все до последней капли. Драко вышел и снова погладил её по татуировке. Пэнси с трудом приподнялась и села на столе, обернувшись к нему. Волны оргазма уже отпускали её, и живот тут же начала скручивать тревога. Она знала, когда он бывал таким. Что-то случилось, что-то произошло. Или должно было произойти. — Драко, что. — Ты правильные письма перечитывала, Пэнси. Французы убили моего генерала. Мы начинаем войну.