Ангел Дьявола

— Вы в курсе, что уже три часа ночи, — мужской голос заставляет Миа встрепенуться, и она резко поднимает голову, поворачиваясь на звук. Тео заходит внутрь, обводя гостиную взглядом. Его мокрые темные волосы идут небольшими кудрями и спускаются на лоб. Тео проводит по ним левой рукой, зачесывая назад, оставляя в волосах полосы от пальцев. — Миа, — мягко произносит он, когда их взгляды пересекаются. Его черты лица меняются, когда он подходит ближе, осматривая ее тело, будто проверяя все ли с ней в порядке. Задерживает взгляд на ее запястьях и переводит его, стоит ей попытаться спрятать руки. — Привет, — спокойно говорит она, едва шевеля губами, и Тео поджимает свои губы. Его присутствие рассеивает их ночную атмосферу полного единения и спокойствия. Он будто вторгается в нее, нарушая их личные границы, колыша воздух своим появлением. Миа кажется, что они все это чувствуют. Последние часы были их. Принадлежали им. Их женскому уюту, где не поприветствовали Драко, когда тот наконец спустился вниз, чтобы попытаться забрать Миа наверх, но был встречен яростным взглядом Валери, летящей в него подушкой и небольшой долей сожаления со стороны Миа. В эту комнату не было входа даже Аресу, который пару раз проходил мимо открытых дверей, не забывая слегка рычать, высказывая этим свое раздражение и недовольство. Но они знали, что нарушать их единение — опасно. Но Тео… — Ты что-то хотел? — интересуется Дриа сухим голосом. Тео откашливается, хмурится и сглатывает, видимо наконец почувствовав тот тяжелый аромат под названием: «Тебе не рады, убирайся прочь». Он переводит взгляд за плечо Миа, и она точно знает на кого он смотрит. Слишком очевидно. — Нужно поговорить, Вал. Они смотрят друг на друга чуть меньше минуты, прежде чем хоть кто-то из них что-то делает. Наконец Валери разочарованно вздыхает, будто за это время между ними прошел какой-то несуществующий для нее диалог. И она думает, что вполне возможно так и было. Миа поворачивает голову в ее сторону. Наблюдает за тем, как Вал убирает ноги с бедер Александрии, на которых те лежали последние полтора часа, и встает с дивана. — Это была хорошая ночь, но, видимо, всему приходит конец, — бросает она, проходя мимо дивана к Тео, — и они опять от меня что-то хотят, — договаривает она и напоследок улыбается им, быстро повернув голову. Миа наблюдает за тем, как Валери уходит. Тео идет за ней. И она может поклясться, что ей кажется, хотя нет, она уверена, что стоило им выйти, как Валери взяла Тео за руку. Она хмурится, разворачиваясь к Дриа, которая, также, как и она, наблюдала за всем этим. Александрия слегка качает головой, будто не понимая или не одобряя все это. — Они же вместе, — не вопрос, но и не констатация факта, просто слова вслух. — Мгм. — Тогда почему… — Скрывают это? Они переглядываются. Сериал давно забыт и играет лишь фоном. За окном бьет стена дождя, который начался пару часов назад и больше не прекращался. — Да. Если они любят друг друга, то зачем скрывают это? Александрия мягко усмехается, смотря на нее. Она смотрит взглядом знающего человека, человека, который повидал и узнал многое. Но для Миа все очевидно: любовь — это любовь. Она осязаема и заметна. Она существует. Отказываться от нее глупо. — Для нее любви не существует, Миа. Это слишком большая роскошь для нее. Ты знаешь ее, знаю, что знаешь. Она не такая… Не такая, как большинство. Она сильная… Но в ее случае любовь сделает ее слабой и уязвимой. А когда с тобой такого никогда не случалось — это страшно и сложно. Ты не пойми меня неправильно, Миа, любовь — прекрасна. Но она же и губительна. А Валери… Вал, она не из проигравших. Поэтому между ними все сложно, — она усмехается и прикусывает губу. Ее слова задевают. Потому что она говорит их с добротой и болью в голосе. За нее. За Валери. — Она и так подпустила Тео слишком близко. И пока она не будет уверена, что у них может быть хоть какой-то намек на счастливый финал, она не станет подставляться, подставлять иллюзию их любви. — Но все и так знают, — тихо проговаривает Миа, подтягивая колени к груди и смотря на Дриа. Александрия тяжело вздыхает. — Все видят, но никто не знает. Они не знают, каково это. Не знают почему и как. Не знают, что послужило этому. Но видят детали и фрагменты. Видят предпосылки. Но видеть что-то, не значит знать. Наши глаза могут нас обманывать. — Разве ты не говорила, что глаза зеркало души? — Это так, но загляни в свою душу и можешь никогда не выйти обратно, — она усмехается, вспомнив что-то. — Ну и, боюсь тебя огорчить, но с нами такое навряд ли выйдет. Окклюменция блокирует именно глаза. А у нас она включена почти двадцать четыре часа в сутки. Миа поджимает губы, и они обе замолкают. Она чувствует тяжесть ее слов, тяжесть души, что теперь оседает облаком пыли внутри. Она не представляет каково это. Не знает, какого быть на ее месте. Для нее Валери за это время стало чем-то вроде сестры, хорошей подруги. Стала частью семьи. И ей жаль ее. Действительно жаль. Она не знает, каково Валери, но знает каково было самой себе. И почему-то она уверена, что Вал пережила намного больше боли, чем она. Она почти знает, что это так. Чувствует. Это проскальзывает в моментах, в секундах, в мимолетных деталях, на которые не обращаешь внимание в первый раз. Они могут не носить свои шрамы снаружи, пряча их внутри, но от этого их не станет меньше, или они перестанут болеть. Это будет лишь значить, что большинство будут не способны их увидеть, узнать о них. Как почти никто не видел шрамов на ее спине, потому что она не носит ничего, что открыло бы их. Порой она прячет их даже от самой себя. — Хотела бы я, чтобы любовь была проще. — Я бы тоже, поверь мне. Мало кто захочет связать себя такими узами с Наследницей Империи. — Разве у тебя не должна быть выстроена очередь из мужчин, которые так и наровятся стать твоими мужьями? — с мягкой улыбкой спрашивает Миа, и ее улыбка становится еще шире, когда от ее вопроса Александрия начинает смеяться. Даже Мида приподнимает свою морду на этот звук, все еще лежа на том же самом месте, как и в начале. Дриа проводит костяшками пальцев под глазами, вытирая слезы, что пошли у нее от смеха. — О, черт, — со смехом произносит Дриа, немного успокоившись. Ее бледные щеки слегка покраснели и отливают румянцем при свете одного единственного торшера, что горит в гостиной. Она зачёсывает волосы назад, и те цепляются наверху, открывая утонченный профиль. — Конечно, нет. Боюсь здесь все наоборот. Здесь, как в той теории. Чем выше у мужчины интеллект, тем больше вероятность, что он женится. Но чем выше интеллект у женщины, тем меньше вероятность, что она выйдет замуж. Парадокс, но мало мужчин согласятся жениться на мне. Им это просто не выгодно. — Хммм, — протягивает Миа. — Вот именно, что хммм. Это, конечно, не значит, что любовь для меня невозможна. Маловероятна — да. Вот Валери как раз намного хуже в этом плане. — Почему? — Потому что почти каждый мужчина хотел или хочет заполучить ее. Меня тоже, но там, где я появляюсь, они знают, кто я, и никогда не попробуют. А вот Валери… Понимаешь, мужчины любят таких, как она, как мы, как… — она обрывает себя на полуслове и облизывает губы. — Они любят сильных женщин. Но еще больше они любят их ломать, понимаешь? Подчинять себе как домашнего зверька. И у большинства это выходит. Понимаешь? Да. — Кажется… Слишком хорошо… 24.08.2004 Миа сидит на кожаном диване в комнате Драко. Солнце медленно идет к закату, окрашивая темные стены оранжевым светом. Она сидит, поджав колени к груди и закинув левую руку на спинку дивана. Длинная розоватая полоска привлекает к себе внимание каждый раз, когда она смотрит на руку. А смотрит она слишком часто. На правой точно такая же, но тоньше и меньше в длине. Она специально попросила их оставить. На следующее утро после их ночного девичника, с которого ее полуспящую пришлось забирать Драко под утро. После того как она проснулась ближе к обеду, и Александрия проверила ее запястья. Она могла убрать шрамы. Она так сказала. Предложила. Но самым важным стало то, когда она спросила у нее, убирать ли их или нет. И впервые у нее было право выбора, оставлять шрамы или нет. Оставлять ли воспоминание, которое с ними связано или лучше забыть об этом навсегда и больше никогда не вспоминать. Но она и так забыла многое. Поэтому она ответила, что нет. Пусть хотя бы эти шрамы будут видны ей в дневном свете, как напоминание о всем том, что она пережила. Пусть хоть какую-то часть боли она будет помнить и видеть, а не ощущать. Не чувствовать это жгучее чувство внутри, которое разъедает порой словно кислота, вскрывая старые раны, но не давая тем прорываться наружу. Драко это не понравилось. Он сказал, что с нее и так достаточно шрамов, но она твердо стояла на своем. Она помнит его взгляд. Он бы был рад больше никогда не видеть на ее запястьях этих ран. Он бы хотел забыть об этом. Но это было не для него. Не из-за него. Эти две розовых полоски останутся напоминанием на всю жизнь. Ее напоминанием. Любимая книга лежит забытая на ногах. Она не скажет, сколько времени она уже не читает, зависая порой глазами на желтоватых страницах, не продвигаясь по тексту ни на строчку. Она поворачивает голову, когда за дверью раздается какой-то шум. Прислушивается, пытаясь разобрать чьи-то крики, но ей почти ничего не слышно, здесь слишком толстые стены. Звук будто проходит сквозь толщу воды, затихая.

***

— Гермиона! Гермиона! — голос Джин почти разрезает холл их дома, и Драко резко останавливается, не дойдя каких-то пару метров до двери в свою комнату. — Это она?! — выкрикивает Джин, и Драко разворачивается, замечая, как рыжеволосая девушка поднимается по лестнице. Он замирает. — Не трогай меня, Блейз! Забини бежит почти сразу за ней, пытаясь удержать ее, но не силой. И Драко не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, что случилось. Он рассказал. Рассказал после всего, что случилось, пытаясь добиться от Джинни чего? Славного признания? — Джинни, погоди, — он пытается урезонить ее, но Джин почти пролетает лестницу, а затем и пролет. Драко скрещивает руки на груди. Усталость после рабочего дня скапливается внутри и давит на плечи. Его эмоции все еще заблокированы. Покрыты тонким слоем льда, чтобы просто выжить. Пережить то, что он делает на своей «работе», когда левую руку обжигает призывом. Сейчас он хочет лишь пересечь порог своей комнаты, сходить в душ, а потом лежать и держать Миа в своих объятиях. Потому что внутри лишь пустота… Одинокая и холодная. Он точно не хочет разбираться с Джинни, блядь, Уизли. — Это правда?! Гермиона! — она выкрикивает ее имя так, будто имеет право говорить то вслух, даже у него его нет. Блейз пытается схватить ее за руки из-за спины, но она брыкается. Не поддается. Валери быстро выходит из комнаты, как раз в тот момент, когда Уизли пытается подняться по лестнице в их крыло, и встает рядом с Драко, образуя своеобразную стену. Так почти всегда: они вдвоём против всего мира. И если сгорать, то вместе. Рядом. Держась за руки, объединяя силы. Но даже сейчас она стоит рядом не за него, а за девушку, что ждет в его спальне. Она стоит рядом с ним, потому что Миа дорога ему. Валери знает на сколько. — Гермиона?! Гермиона! — Джин пытается прокричать сквозь них, но ничего. — Это она? Это правда она? — впивается в него своим злобным взглядом. — Уходи, — цедит сквозь зубы Валери, потому что у Драко уже нет сил, и она знает это, чувствует. — Я не уйду пока не увижу ее! Слышите меня! Пропустите, — она толкает Драко руками в грудь, пытаясь оттолкнуть его, но он даже не шевелится. — Пустите меня к ней, сволочи! Это все ты! Ты! — она ударяет его еще сильнее, выплескивая наружу всю боль. — Блейз, уведи ее к херам отсюда, — произносит Валери, не обращая внимания на выпадки Джинни. — Пошли, Джин… — Нет! Нет! Если это она, то я должна знать! Гермиона?! Гер… — Заткнись, Джинни! — прикрикивает на нее Вал, и Джинни замирает, тяжело дыша. Она приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но Вал не дает ей этого сделать. — Той Гермионы, которую ты так, ищешь тут нет. Слышишь меня?! Ее нет. Блейз… Валери почти умоляюще смотрит на Забини, и тот одаривает их обоих взглядом полного сожаления. Он не хотел, чтобы так вышло. — Пойдем, — Блейз наконец умудряется схватить Джин за руку и начинает тянуть назад. — Она права. Пойдем. — Это… — на ее глазах наворачиваются слезы, и она сглатывает. Драко почти сочувствует ей. — Это… Блейз. — Dai, mio cara, — почти шепчет Блейз, уводя Джини в свое крыло и заводя в свою спальню. Он мягко прикрывает за собой дверь, бросая на Драко короткий взгляд. — Что же, Дриа не вовремя улетела, — саркастично произносит Валери. От него не ускользает легкая тяжесть и усталость в ее голосе. — Санта Барбара продолжается. — Вал, — предупреждающе произносит он, и Валери дотрагивается до его плеча рукой. Она слегка сжимает свои пальцы вокруг бицепса, а затем легко ударяет, делая пару хлопков, на прощание, и, развернувшись, уходит в свою комнату. И Драко наконец спокойно выдыхает. — Блядь, — слетает с его губ, и он проводит рукой по лицу, пытаясь снять последние минуты времени. Драко разворачивается и идет в свою спальню, хмурясь, замечая, что дверь внутрь приоткрыта. Сглатывает, понимая, что она наверняка все слышала. Дверная ручка почти обжигает пальцы холодом, когда он обхватывает ее, а затем легко толкает дверь вперед, открывая и проходя внутрь. Она — первое, на что он обращает внимание. Его взгляд буквально цепляется за нее. Она притягивает его словно самый яркий маяк во время сильнейшего шторма. Она его свет в конце туннеля. Свет, который так ему нужен. Миа сидит на краю кровати, опустив голову вниз. Ее волосы, которые теперь вьются чуть сильнее, распущены и свисают так, что закрывают лицо полностью. Она впивается пальцами в колени, сжимая те так, что кожа вокруг пальцев приобретает красноватый оттенок. — Миа? — тихо произносит он, и она тут же приподнимает голову. Драко сглатывает от ее взгляда. Прекрасные шоколадные глаза блестят от непролитых слез, и это заставляет его сердце сжаться от боли. Мягкое тепло распространяется по телу, будто внутри все оживает, и он подходит к ней. Желание утешить и согреть наполняет его изнутри. Он для нее. Он преображается за пару секунд. Того Драко, что был за дверью комнаты больше нет. Не в ее присутствии. Не для нее. Рядом с ней он другой. Словно запертая часть его души выходит наружу, открывая новую сторону его внутреннего мира, когда она рядом. Лишь для нее. Для своего Ангела. Драко подходит к ней и садится на корточки. Его колени касаются ее ног с обеих сторон, будто захватывая в своеобразный капкан, из которого невозможно выбраться. — Гермиона… — тихим, сломанным голосом произносит она. И ее собственное имя звучит чужеродно, слетая с розоватых губ. — Она это я? Да? — спрашивает, смотря на него молящими глазами, и поджимает губы. Только не лги, ему не нужно даже слышать этого, потому что глаза и так об этом говорят. Вместо мыслей. Вместо слов. Ее глаза говорят о многом. А он умеет их понимать. — Да, — хрипло отвечает он, хотя не хочет. Миа кивает и прикусывает нижнюю губу зубами, впиваясь в нее слишком сильно. Драко вытирает слезу с ее щеки, когда та предательски падает вниз. — Это не я, — произносит она, смотря на него своими мокрыми от слез глазами. Это заставляет сердце Драко разбиваться в дребезги от боли, что скрывается в них. — Я… Я не она… Она права, Драко, — Миа шмыгает носом. — Я не та, кого ты знал, — шепчет. — Не она, — произносит тверже. — Я знаю. Знаю. — Я просто… — Миа, — договаривает за нее, потому что это их личная правда. Правда, которая способна сломить его и уничтожить. — Ты просто Миа. Я знаю. Нам не надо большего. Мне, — тверже, уверенно произносит Драко, — не нужно большего. — Н-н-но Джин… — Забудь о Джинни, хорошо? — Мгм. — Мы можем быть только теми, кем являемся на самом деле. Не больше, но и не меньше. — Она слабо улыбается от его слов, потому что узнает их. Он знает. — И ты… — Драко дотрагивается пальцами до ее лица, обхватывая его, убирая волосы. — Ты та, кто ты есть. И этого достаточно. — Ты не боишься, что я никогда так и не вспомню? Не вспомню все то, что было «до». — Драко смотрит, как она облизывает свои губы. Он прикрывает глаза всего лишь на секунду, а затем опять открывает их и утопает в мягком шоколаде беспокойного взгляда. — Я выбрал тебя тогда. Выбрал потом. И выберу сейчас. И мне плевать на все остальное, слышишь меня? Плевать на все, кроме тебя. — Даже если бы я была не ей. — Даже если бы ты была не ей. Если бы ты навсегда осталась Миа. Ты бы все равно была моей. Слышишь? Ты всегда будешь моим ангелом. Моим Ангелом Дьявола. — Ты не Дьявол, — почти с упреком произносит она, будто это единственное, что важно из всего, что он сказал, и Драко усмехается, почти не веря в это. — Многие бы с тобой не согласились. — Мне плевать на остальных. Ты хороший, Драко, — он замирает, когда ее левая рука касается правой стороны его лица. Он чувствует, как она проводит подушечками пальцев по неровной поверхности шрама. — Только для тебя. — Нет, — мягко произносит она, переводя свой взгляд с его шрама на глаза. — Для Валери, Тео и всех остальных. Ты хороший для них. Но я бы пожертвовал ими, чтобы спасти тебя… Я монстр, Миа, хоть и не для тебя. 30.08.2004 Миа останавливается в коридоре, когда входная дверь в дом открывается. Небольшой скрип будто пронзает ее, проходясь легкой волной по телу. Она не знает, почему останавливается и замирает в каком-то метре от выхода в главный холл. Сделай шаг и поверни. Но нет. Она думает, что это простой интерес. Странный посыл того, что можно узнать, когда солнце лишь встает на восходе, а в доме большую часть света дают не высокие французские окна, а небольшие настенные светильники. Миа притаивается за углом, слыша шум у дверей, а затем голос Тео, который слышен слишком отчетливо ранним утром в пустоте дома, в котором должны быть лишь она и Драко, и оба должны спать. Еще слишком рано. Тео точно не думает, что кто-то из них не спит. — Не знаю, чем ты занимаешься, но я занимаюсь любовью, — его голос звучит слишком жестко и твердо, но она знает для кого он. Фраза, однозначно вырванная из контекста, которая несет в себе слишком многое. Миа замирает. Кажется, что даже сердце останавливается на мгновение, а легким становится не нужен кислород. — Не говори так, — голос Валери звучит уставшим, и Миа напрягает голову, пытаясь вспомнить лишь единичные моменты, когда слышала его таким… таким… разбитым. Кто-то из них проходит до лестницы, ступая тяжелыми шагами по темному паркету, которым устелен весь пол в доме. Подошва немного скрипит будто влажная, и скрип эхом разносится по холлу. — Почему? — Потому что есть разница между занятием сексом, любовью, и если мы просто трахаемся. Шаги опять возобновляются. Секунда. Две. — Почему? Почему я не… — Потому что есть чертова разница, Тео, — она не кричит, будто боится на самом деле крикнуть ему это в лицо, но ее громкий шепот ударяет внутри сильнее любого грома и молнии. Он пронзает грудь острым копьем боли. — Потому что я не занимаюсь любовью. Не знаю, что это такое. Я не люблю… И мы… Миа почти подпрыгивает на месте от сильного удара, будто кого-то ударяют о стену. Голос Валери обрывается, и Миа нервно сглатывает. Она может лишь представить, вообразить в своей голове, как Тео прижимает Валери к стене. Слишком страшно действительно выглянуть и увидеть все вживую. Слишком страшно стать настоящим очевидцем их разговора. Она не должна быть здесь. Они не должны знать о ней. — Это ты… Слышишь меня, Валери, — тихо и твердо, так, как умеет только он. Ласка на ровне с холодом, будто он пытается совладать с ней, но не переусердствовать. Тео не Драко. И не Блейз. — Не надо, — голос Вал звучит почти на грани. Слишком тихий и разбитый. Миа приходится напрячься, чтобы услышать его. От этого она начинает чувствовать себя неуютно, но ноги не двигаются. Ни назад. Ни вперед. Она чувствует себя лишней. Она не должна этого слышать. Это не для нее. Ее вообще здесь не должно было быть. Темно-синий небольшой батончик шоколадки, который она взяла на кухне, потому что ей захотелось чего-нибудь сладкого, теперь лежит забытым воспоминанием в правой руке. — Это всегда была ты, — продолжает Тео. — Для меня всегда была только ты. Всегда. И я буду называть это тем, чем это является, — громче добавляет он. — Мы занимаемся любовью, Валери Селвин, запомни это, и мне абсолютно, к чертям собачим, плевать, как ты хочешь это называть. Или как это происходит в твоей гениальной закрытой голове. Это не повлияет на факт. — Тео… — Нет, Вал… Нет… — он замолкает на пару секунд, и Миа слышит странное шуршание, а потом опять его голос. Мягкий. — Ты моё сердце. Слышишь? Моя душа и моя луна. Иди сюда, — тише произносит он и, видимо, поднимает ее на руки, потому что после этого слышно лишь одну пару ботинок, что поднимаются по лестнице. Некоторые ступени едва скрипят, когда Тео по ним наступает. Она выдыхает, когда слышит тихий хлопок двери. Миа кажется, что Валери просто сдается этой чертовой любви, которую так называют. Она не хочет, но не может отказаться. Не может сопротивляться. Оба пути сделают ей больно. И она рискует. Миа знает, что такое любовь, когда невозможно. Она читала об этом. Читала в первой прочитанной в доме книге, когда Кэллен и Ричард не могли быть вместе, потому что Кэллен могла поработить разум Ричарда. И Валери боится. Боится того, что может из этого выйти. Также как Кэллен боялась своих чувств, Валери боится своих. И ей проще… Проще не знать, что это такое. Но с Тео… Миа впервые кажется, что из этого не выйдет ничего хорошего. Не потому, что никто кроме нее самой не заслуживает любви. Не потому, что лишь у нее все должно быть хорошо. Не потому, что она не желает этого Валери. Она бы хотела, чтобы та была счастлива. Правда. Но внутри все сжимается нехорошим предчувствием. Оно где-то зудит и отдает тяжестью в груди. Ей грустно и одновременно страшно, что это предчувствие может оказаться реальностью. Все заслуживают настоящей любви. Все заслуживают хороший конец. И они заслуживают этого. Каждый из них. И проходит слишком много времени, а она так и остается стоять в метре от выхода из коридора. Она ничего не замечает и не слышит, поэтому вздрагивает, когда сзади раздается тихий рык, и резко оборачивается, встречаясь взглядом с красными горящими глазами. Арес внимательно смотрит на нее, приподняв морду, и Миа сглатывает. Она уверена, что он тоже все понимает. Понимает, что чувствует его хозяйка. Понимает ее лучше, чем кто-либо другой. Она бы хотела стать для Валери той, кем та стала для нее. Хотела бы быть той опорой, что она сама нашла в Вал. Хотела бы быть… чем-то. Но она слаба… Она не может. Сил хватает только на себя. Миа передергивает плечами, понимая, что начинает плакать. Арес проходит мимо, и Миа поджимает губы, стоит ему коснуться предплечья своей черной шерстью, вызывая странную щекотку. Она чувствует слезы, что скатываются по щекам. Легкий румянец, что поднимается по щекам и переходит на шею. Миа поднимает голову наверх, туда, где находится комната Тео. Ей кажется, что они ушли именно туда. Миа не представляет, как та выглядит. Ни комната Тео, ни Блейза, ни даже Валери. Ей кажется это лишним и ненужным. Личным для них. Это их свобода. Свобода данная ей, но не сделанная для нее. Ей лишь дали возможность пройти, и она никогда не будет просить большего. У нее и так есть больше, чем она осмеливалась мечтать. 31.08.2004 — Элли! — Его голос резонирует в пустой комнате. Драко сглатывает, оглядываясь в спальне матери. Большие французские окна открыты, позволяя летнему воздуху проникать внутрь своими порывами. На удивление сегодня здесь светло, полосы от солнца проходят по комнате, доходя до пустующей заправленной кровати. Волосы на шее встают дыбом, когда он понимает, что через какое-то время эта комната всегда будет выглядеть так. Яркой и бездушной. Безжизненной. Пальцы сжимаются в кулак, когда перед ним, с небольшим хлопком появляется Элли. Эльфийка странно улыбается, поправляя на голове небольшой цветок, что цепляется за большое ухо. — Хозяин Драко, звал Элли? — спрашивает она, все еще пытаясь сделать так, чтобы цветок не упал на пол. И только взглянув на эльфийку, Драко даже не надо спрашивать, не надо задавать тот вопрос, который он собирался, зовя ее сюда. Он знает ответ. Знает, где сейчас находится его мать. Драко мягко усмехается, смотря на Элли. Она старается придержать нежно-розовый цветок космеи одной рукой. — Да, но мне кажется я знаю, где моя мать. Элли широко улыбается с небольшой искоркой в больших глазах. — Хозяйка Нарцисса и Мисс Валери в летнем саду, хозяин. Его брови тут же сходятся на переносице при упоминании Валери. Он хмурится. — Валери здесь? — Да, хозяин. Мисс Валери пришла час назад. — Спасибо, Элли. — Хозяину что-нибудь нужно? — Нет, спасибо. Можешь идти. Элли быстро опускает голову, прежде чем испаряется в воздухе. Драко остается в комнате. Медленно подходит к одному из открытых окон, что ведет на небольшой балкон, и выходит на него. Он щелкает пальцами, позволяя небольшому заклинанию защиты от солнца встать на место, чтобы не щуриться. Драко опирается о холодный камень балюстрады, чувствуя небольшие крошки, что впиваются в кожу. Старый камень начинает крошиться спустя несколько столетий. Он замечает их почти сразу. Две фигуры справа от него, что сидят на самой первой скамейке летнего сада, окруженные кустами из цветов. Темная одежда Валери проглядывает сквозь яблони, которые растут по две стороны от главной дороги до сада. Драко не видел Валери несколько дней. Даже сегодня, когда он пришел на кухню, был лишь завтрак. Ее. Потому что только она могла приготовить столько панкейков с черникой, которую собрала Миа вчера днем, когда они ходили гулять в лес. Панкейки с черникой, что стоят в большой стопке. Она всегда их готовит в свой день рождения. Дату, которую так не любит. Наверное, поэтому она здесь. Потому что в этот день они могут разделить с Нарциссой Малфой что-то свое. Тридцать первое августа их день рождения.

***

Драко не торопится, идя пешком до летнего сада, что облегает зимнюю оранжерею и уходит дальше в парк, на конце которого расположено озеро. Вдоль берега которого идет пешая дорожка. Мелкая гранитная крошка шуршит под ногами, когда он идет по главной дороге до летнего сада. Звуки воды, что идет из фонтана, перемешиваются с порывами ветра, шелестом редких деревьев и стуком дятла, сидящего где-то недалеко. Драко всегда любил это место. Оно стало его первым. Первым местом, где он чувствовал себя живым. Оно было еще до того, как он нашел лес на границе Хогвартса с выходом на Черное озеро. До пляжей Франции и Северной Шотландии. До темных лесов России. До Свободы. Он подходит к ним медленно, почти бесшумно, но не удивляется, когда голос Валери разрезает странную наполненность воздуха звуками природы, стоит ему подойти ближе. — Добро пожаловать домой. Она даже не поворачивается, продолжая сидеть на скамейке к нему спиной. Вал просто знает, что это он. Драко лишь на секунду задерживает взгляд на заплетенных в обычную косу рыжих волосах, потому что для Валери это необычно. Слегка вьющиеся пряди местами торчат из косы и развеваются, когда ветер ударяет своей теплой волной. — Мама, — почти ласково произносит он, обходя скамейку. Напротив них стоит небольшой столик, на котором лежит множество срезанных цветов, ножницы и перчатки. Рядом стоит еще один стул, на котором наверняка сидела Элли до того, как он позвал ее. Нарцисса Малфой медленно улыбается. Медленно, потому что сил не так много, но даже это Драко может считать лучшим подарком. Ее подарком для него, потому что для нее у него ничего нет. Драко присаживается на корточки подле нее, чувствуя, как натягивается ткань темных брюк на коленях. Он кладет руки на ее колени, почти полностью обхватывая длинными пальцами тонкие ноги. Он буквально может обхватить ее бедро одной рукой, и его пальцы сомкнутся. Но под толстой тканью темно-синего платья это не так заметно. Не так видно, что человек, который его надел, медленно умирает. Не видно, как жизнь покидает человеческое тело, не оставляя после себя ничего. Болезнь буквально высасывает жизнь. Мой Дракон. Ее голос появляется в его голове. Мягкий и нежный. Такой, каким он привык его слышать. Драко мягко улыбается, когда Нарцисса протягивает руку и касается его щеки. Ее пальцы немного трясутся, а дыхание становится прерывистым. Но он успокаивает себя тем, что она здесь, на улице, в своем любимом саду, в свое день рождения. А значит все не так плохо. Да ведь? Драко сглатывает. Его взгляд опускается вниз, и он усмехается, замечая наконец небольшой букет цветов, что держит в руках Валери. Пастельно-розовые соцветия кустовых гвоздик слишком выделяются на темном фоне. — Красивый букет, — почти с усмешкой произносит он, поднимая на нее взгляд. Валери улыбается. И Драко почти чувствует взгляд матери, что означает «веди себя прилично, Драко». Раньше она бы могла легко ударить его рукой или ущипнуть, и они оба бы посмеялись над этим, пока отца не было рядом. — Я, наверное, пойду, — мягко произносит Валери, больше Нарциссе, чем ему. Она встает, и Драко поднимается почти вместе с ней, слегка поправляя брюки. Он ждет, пока Вал попрощается с его матерью. Они не говорят, не произносят слов вслух, но их глаза и выражения лиц говорят сами за себя. И слов не надо. — Ты придешь? — наконец спрашивает он, когда она поворачивается в его сторону. Она прекрасно скрывает все свои эмоции. Он знает, как она умеет. Но Драко почти чувствует излучающуюся от нее пустоту и усталость. Он привык к этому. Она как старая знакомая, что всегда таится где-то внутри, напоминая о себе в страшные ночи. — Не сегодня, — тихо отвечает Валери и уходит. Для нее нет ни подарков, ни пожелания в счастливой жизни. Ничего. И она просто уходит. Драко наблюдает за тем, как ее темная фигура выходит на главную дорогу, а затем поднимается по одной из лестниц. Это занимает минут пятнадцать. Пятнадцать минут, пока он продолжает стоять на месте, не отрывая своего взгляда от черной фигуры с небольшим букетом в руках. Драко догадывается, почему она не придет домой. Она никогда не приходит после своего дня рождения, будто празднование с семьей, от которого она не может уйти, буквально высасывает из нее все силы, как дементор. У нее, в отличие от них всех, еще осталась та часть семьи, что упорно тянет на дно. Хоть он и не представляет, почему Селвин еще жив. Он почти уверен, что Валери с радостью бы вырвала ему сердце. Но они знают последствия. Он знает, что тогда она окажется по ту сторону его палочки. И он не уверен, что сможет пытать ее, удерживать на тонкой нити Круциатуса. Не уверен, что сможет выполнить свой долг, зная, что перед ним она. Посиди со мной. Нежный голос матери вырывает его из странного забвения, что повлекла за собой Валери. Драко ведет плечами и головой, опуская взгляд вниз. Уголки его губ приподнимаются, когда он заглядывает в голубые глаза матери, что сегодня выглядят темнее, чем обычно. Они почти выглядят сухими. — Ради этого я и пришел, мама, — произносит он, видя ее слабую улыбку. Драко протискивается между столиком и скамейкой, садясь на то место, что занимала Валери до его прихода. Нарцисса почти тут же кладет правую руку поверх его бедра. Бледные тонкие пальцы с множеством морщин выделяются на темной ткани, заставляя нервно сглатывать. Потому что не так выглядят руки женщины, которой исполнилось лишь сорок девять. Не так выглядят волшебницы, которые даже не перешли порог середины своей жизни. Все это выглядит неправильно. И Драко это не нравится. Не нравится, что какая-то болезнь может так влиять на организм. Небольшое нарушение в клеточном строении, небольшой сбой, который приводит к смертельным последствиям. Он не помнит, как умирали его дедушки и бабушка, потому что маленькому мальчику не стоит на это смотреть. Он даже не был на похоронах Абраксаса Малфоя, когда ему было шесть. А потом смерть стала частью его жизни. Жизни, которую он не хотел. Жизни, которой боялся. Смерть преследовала его, стояла рядом, дышала в затылок. А потом он стал ее слугой. Верным подданным, который приносит души. Он помнит, как видел ее. Видел саму смерть, когда его жизнь была между миром живых и мертвых. Когда он стоял на чертовом мосту, боясь пошевелиться и упасть в пропасть, и лишь рука Александрии удерживала его на месте. Но к такому он не готовился. К такому нельзя подготовиться. Смотреть на то, как любимый тебе человек медленно умирает, и ты ничего не можешь сделать. В такие моменты ты действительно чувствуешь себя бесполезным. Тебе страшно находиться рядом и видеть. Видеть, как жизнь медленно покидает тело. Но также страшно не находиться рядом вовсе. Оставить человека одного, пытаясь сохранить лишь хорошие воспоминания. Драко хочется помнить мать такой какой она была десять лет, пятнадцать, двадцать. Руки, которые не дрожали, и лицо, которое не знало, что такое морщины. Ему хочется помнить длинные волосы, что блестели на солнце словно алмазы, и как его мать бережно заплетала те в косы, позволяя маленькому Драко сидеть рядом, пока она приводила себя в порядок. Он хочет сдержать данные в детстве обещания, зная, что те никогда не сбудутся. Нарцисса Малфой никогда не увидит свою внучку, которую так хотел подарить ей маленький Драко, потому что она всегда мечтала иметь дочь. — Драко, — голос матери хрипит, когда она пользуется им, чем-то напоминая хрипоту Миа, когда та пыталась говорить в начале. Миа… Гермиона. — Она жива, мама, — произносит он быстрее, чем успевает все обдумать. Слова просто вырываются из него, будто прорываясь из-под толщи льда, всплывая наружу. Такое чувство, что она должна знать об этом. Должна знать, что ее сын нашел своего ангела. Он смотрит, как брови его матери сначала приподнимаются в удивлении, смешанном с непониманием, а потом осознание доходит до нее. Это происходит быстро. Рваный вздох, и Нарцисса прикладывает руку ко рту. — О, Драко, — на выдохе произносит она, и Драко делает глубокий вдох, не замечая, что задерживал дыхание. Выдох. — Все очень плохо, мама… Все… Она не помнит, — голос надламывается, и она замечает, как ноги начинают трястись, и мать сильнее сжимает его ногу. — Но это она… — Ангел. Драко делает судорожный вздох и наклоняется вперед, облокачиваясь локтями о колени. — Я думал, что потерял ее. Потерял навсегда. А теперь я безумно боюсь, что потеряю ее вновь. Боюсь, что она может буквально выскользнуть из моих рук, — произносит он, прокручивая руки в воздухе, раздвигая пальцы, почти чувствуя, что она может проскользнуть сквозь них. Он чувствует ее взгляд где-то в районе виска. Взгляд, который буквально наполнен словами «я знала». Будто Нарцисса Малфой всегда чувствовала, что ангел ее сына жива. Знала. Возможно это какая-то сила ангелов, что стали ими для семейства Малфоев. Может поэтому Абраксас Малфой перешел на темную сторону, потому что Изабель Малфой умерла при родах Люциуса. Может их ангелы нечто большее, чем просто слова. Принятие и сила. Это дух, что живет внутри, освещая своим светом. Настоящим, теплым и ярким. Таким, что заставляет хотеть жить. А без него никак. — Ангелы всегда находят тех, кто им дорог, мой Дракон. Драко усмехается, поднимая голову, а затем поворачивая, смотря на мать, что улыбается нежной улыбкой. Тень от небольшой панамы, падает на ее глаза, прикрывая от солнца и скрывая волосы. — А Драконы всегда защищают тех, кто им дорог, — сухим голосом договаривает она. — Ты сильный, Драко. Ты тот, кто ей нужен. — Что если это не так? — Хватит! — Голос отдает холодом, и Драко почти вздрагивает от такого. Нервно сглатывает. Нарцисса начинает хрипло кашлять, и он чувствует себя виноватым. Он не должен был. Не должен был говорить этого. Но леденящий страх, что живет внутри и таится при ней выползает наружу. Люби ее, Драко. И этого будет достаточно. Для нее будет достаточно. Ты нужен ей, а она нужна тебе. Помнишь, как в детстве ты хотел быть похожим на своего отца, и говорил, что я буду твоим ангелом. Драко улыбается, вспоминая это. — Но ты сказала, что это невозможно. Что ты, ангел для моего отца и моя мама. Ты сказала, что я найду своего ангела. Что он ждет меня где-то там… в будущем. И я была права. Вы нашли друг друга, как два измерения одного существования. Две противоположности, что притянулись в своей похожести. Твоя тьма, ее свет. Ее тьма, твой путь к свету. И чтобы не случилось… чтобы не произошло… никогда… — … никогда не отпускай ее, — договаривает он вслух слова, что говорила ему мать все его детство. Никогда не отпускай ее. Как бы сложно не было. Как бы мир не хотел забрать ее у тебя. Никогда не теряй надежду. Не теряй ее. Даже смерть будет не в силе разлучить вас. Но если ты сдашься, если отпустишь по собственной воле, то ты навсегда останешься неполноценным. Будто часть твоей души будет отсутствовать. Ему кажется, что он себя так и ощущал. В тот момент, когда его душа разорвалась на мелкие частички второго мая девяносто восьмого, а после так и не смогла собраться воедино. Пока он вновь не обрел ее. Не нашел в багажнике своей машине, даже не зная, что это она. Но чувствуя… Будто внутри что-то тянуло к ней. Напоминало. Будто два магнита пытались притянуться друг к другу, не обращая внимания на их владельцев. Ему плевать, как описывают ангелов в древних писаниях. Плевать, что думали о них тринадцать человек, сидящих за одним столом. Для него у ангела нет крыльев. У него шоколадного цвета глаза и бледные волосы, что немного вьются в небольшие локоны. Раньше она была другой. Но кем бы она не была. Как бы не выглядела. И кем бы себя не считала, она всегда будет его ангелом. Ангелом Драко Малфоя. Это сильнее брачного обета, сильнее любой магии. Сильнее самого существования. Это что-то первозданное. То, о чем раньше слагали легенды, когда богов было больше, чем один. То, о чем забыли и никогда не вспоминали. То, что похоронили под завесой тайн. И лишь они смогли сохранить это. Помнить. — Ты сильнее своего отца, Драко. Ей повезло с тобой. Ты Дракон. Настоящий Дракон. — Ты всегда могла верить в меня, как никто другой. — На то я и твоя мать, Драко. — Мне повезло с тобой. Ты лучшая мать, о какой я только мог мечтать, — произносит он, беря ее руку в свои и подносит к губам, оставляя влажный поцелуй на ее костяшках. Драко? — Да? Ты должен свозить ее в Райское место. Он хмурится, смотря на мать. Порыв ветра поднимает края скатерти, что лежит на столе. Срезанные цветы переворачиваются, подгоняемые ветром. Райское место? Его мать мечтательно улыбается. Мы называли это нашим Caelestis Locus. Он пытается вспомнить, чтобы его родители хотя бы раз упоминали что-то такое, но ничего. Ни одного воспоминания о каком-то райском месте. На секунду он даже задумывается, в себе ли сейчас его мать, или она опять ушла куда-то далеко в собственное сознание. — Я не знаю такого места, — наконец произносит он, смотря на мать и хмурясь. Нарцисса усмехается, небольшой смешок покидает ее рот, будто Драко сказал что-то смешное. И он чувствует себя неуютно. Небольшой румянец расплывается по его щекам. Конечно, ты не знаешь… Ее голос в его голове звучит почти с насмешкой. Это было нашим тайным местом, куда привозил меня твой отец, когда мы хотели сбежать от всего. Драко мысленно начинает пересчитывать дома и участки, которые находятся во владении семьи Малфоев, доступ к которым ему открылся после вступление в наследство. В тот день, когда он стал хозяином Мэнора и единственным живым Малфоем по крови. На следующий день после смерти отца. Но теперь тебе пора… Пора узнать об этом. Это небольшой дом с выходом прямо к морю на юге Девона. Рядом от него небольшая магловская деревушка, куда мы с твоим отцом ходили на фермерский рынок. Драко в шоке смотрит на мать, пока ее голос раздается в его голове. Мягкий и с улыбкой. На фермерский рынок… Люциус и Нарцисса Малфой на фермерском рынке. Может я сошел с ума? И мне все это кажется… Нарцисса сухо смеется, точно услышав мысли сына. И Драко неуютно ежится от такого звука. Ты многого не знаешь о своем отце. Драко никогда и не узнает. — Я знаю, что он безумно любил тебя. Это правда. Но он любил и тебя. Хоть и не так, как ты того заслуживал. Он усмехается. Цокает языком и облизывает губы. Откидывается о скамейку. Деревянные перекладины неудобно впиваются в спину. Драко поправляет пиджак легким движением рук. — Значит… — проводит языком по губам. — Ты бы хотела оказаться там? В этом вашем Caelestis locus. — Он произносит это название с небольшим акцентом, переключаясь с английского на латынь. Это место хранит лишь счастливые воспоминания. И он знает, что это значит. Это место не осквернено. Там наверняка не было никого кроме его родителей. В то место не ступала нога его безумной тетушки, а по пляжу не ползала гигантская змея, которая заставляла волосы на затылке вставать дыбом. То место не знает ни крови, ни криков, ни боли. Райское место, что не знает тьмы. Нарцисса подносит руки к своей груди. Ее пальцы немного дрожат, когда она дотрагивается до небольшой подвески, спрятанной под тканью, и достает ее, легко снимая с шеи. Магический замок самостоятельно открывается, разрывая белую цепочку. Драко внимательно наблюдает за матерью. Нарцисса берет цепочку с крыльями, понимает Драко, присматриваясь, и протягивает ее ему. Теперь оно твое, Драко. Он сглатывает, понимая, что это значит. Медленно берет в руку небольшую цепочку, накручивая ту на пальцы, и сжимает. Острые крылья впиваются в кожу, а цепочка давит на фаланги, но он лишь сильнее сжимает ту в руке. — Выпьешь с матерью чаю, — наконец произносит она. — Д-да, — его голос стопорится, и он откашливается. — Да, конечно, мама, — слабо улыбается, не позволяя внутренней пустоте взять вверх. — Элли!

***

Стебли цветков странно греют кожу, отдавая теплом, когда он сжимает их в руке. Ладонь немного потеет, пока он несет букет из нежно-голубых с белой сердцевиной кустарных гвоздик, собранные его матерью. Для нее. Передай это своему ангелу, мой Дракон. Ее слова почти перед самым уходом, когда они выпили дневной чай. Без еды. Нарцисса Малфой больше не ест обычную пищу. Но это островок обычности в мире, где все идет не так. Небольшой островок безопасности, когда они могут притвориться, что все в порядке. Все не так плохо, как говорят врачи и заклинания. Что все как прежде. Он слышит ее голос раньше всего. Это первое, что доносится до его слуха, будто сам ветер несет его к нему. И Драко улыбается. Его плечи медленно опускаются в расслаблении, и он прикусывает нижнюю губу, обходя дом. Он идет лишь на ее голос. На громкий смех и выкрики. Драко останавливается на углу дома со стороны Джинни. Пальцы сильнее сжимают букет цветов, когда он смотрит на то, как Миа пытается забить гол в ворота Джеймсу. И у нее получается. Она что-то выкрикивает, подбегая к Блейзу рядом, давая тому пять, пока Джеймс достает мяч из сетки и выкидывает его обратно на поле. Теперь очередь Блейза. И Миа отходит чуть дальше, зачесывая влажные от пота волосы назад. И тогда их мир останавливается. В момент, когда она находит его своими глазами, что даже с расстояния почти в пятьдесят метров безумно светятся. Вокруг больше нет ничего. Ни раздосадованного выкрика Джеймса, ни смеха Блейза. Нет ничего кроме них. И если его Райское место существует, то оно выглядит именно так. Это она. Она его личное Caelestis locus.