Место девочки — в политике

Сириус Блэк

      Сириус никогда не думал, что его так сильно однажды будет бесить Кассиопея. Каждым своим действием она вынуждала его кипеть от злости, и он совершенно ничего не мог с этим поделать… А всё началось с Поттера! Всё это происходит с ними только из-за него!       В то лето им удалось встретиться с Мародёрами ещё раз: желание похвастаться новенькой метлой в Кассиопее пересилило желание пострадать — так он подумал вначале. Она больше месяца отнекивалась на каждое предложение Сириуса поговорить о "чувствах", пока в начале августа вдруг не сказала:       — Я не думаю, что Поттер мне подходит, Сириус. Я буду главой Британии, а кем станет он? Нам не по пути.       Сириус очень неосторожно фыркнул на это заявление:       — А с чего ты вообще взяла, что понравишься ему? Ты вроде не в его вкусе.       Она вздрогнула, как никогда раньше не вздрагивала — всем телом. Сириус прикусил язык, но сестра уже с нездоровым прищуром смотрела на него.       — А кто в его?       Он попытался убежать, отделаться отговорками, но Кассиопея очень быстро припёрла его к стенке.       — Если не скажешь, — пропела она. — Весь год в Хогвартсе проходишь с подштаниками в перце… Или погоди-ка… Я просто не буду тебе писать. Так даже лучше, не будешь меня слишком сильно бесить.       В её голосе бурлил смех, и Сириус ей не поверил, но всё равно ответил:       — Только из большой любви к тебе, сестрица. Сразу скажу, Поттер редкостный осёл, — он закатил глаза. — Ему с самого первого курса нравится Лили Эванс.       — Эванс? — переспросила сестра и нахмурилась. — Не знаю такой фамилии. Она иностранка?       — Грязнокровка.       Он специально назвал её так, будто надеялся этим оттолкнуть сестру от Поттера. Сириусу было совершенно всё равно, с кем его друг свяжет свою судьбу: для Блэка он был довольно апатичен к вопросам чистоты крови… Но при Кассиопее он внезапно оробел, словно боялся, что она не оценит его расшаркиваний с "отбросами".       Он одновременно надеялся, что сестра, как старшие Блэки, открыто презирает маглорождённых — тогда она точно откажется от Поттера, побоится замараться... И в то же время Сириус страстно надеялся, что это не так, что она не поддерживает идеи, которые в последнее время стали искажаться, становиться слишком серьёзными из-за деятельности "Вальпургиевых рыцарей"... И, самое смешное, он боялся вообще заговорить с сестрой на эту тему — будто она была запретной.       Кассиопея не обратила внимания на метания брата. Она просто сказала:       — У тебя нет случайно её на колдографиях в альбоме?..       И у Сириуса отлегло от сердца. С одной стороны. С другой же в него впился монстр ревности, которого он, правда, стойко проигнорировал. Ну и ладно, пусть так! Если уж она так хочет понравиться Поттеру, став немного похожей на Лили, флаг ей в руки и барабан на шею — не ему судить! Пусть хорошенько наплачется, он предупреждал!       Но, как оказалось, судить именно ему. Кассиопея подошла к Вальбурге за день до отъезда и не терпящим возражений тоном сказала:       — Мама, я хочу на эту неделю перекраситься в рыжий. Скажи, пожалуйста, как это сделать временно?       Вальбурга, читающая в кресле газету, свернула "Пророк" и невозмутимо отложила его в сторону.       — Зачем?       В тоне её голоса Сириус услышал резкую, неприятную насмешку из прошлого — от неё волосы встали дыбом, а маленький шестилетний Сириус забился внутри от ужаса… Но Кассиопея выдержала, словно была отлита из стали.       — Хочу произвести впечатление на Поттера, как я писала тебе в том письме, — сестра говорила с матерью совершенно неприемлемо, словно с неразумным ребёнком, возвращая Вальбурге весь её сарказм и желчность. — Тогда это было в шутку, но сейчас я не шучу. Хочу попробовать советы мадам Виардо в действии.       Мать, как и Кас, превратилась в монолит. Сириусу резко захотелось оказаться как можно дальше от гостиной, но подошвы его ботинок почему-то приклеились к полу.       — Дорогая Кассиопея... — с нажимом произнесла Вальбурга. — Ты сама говорила, что твоё место в политике, а не в мэноре?       — Я знаю, — точно таким же нажимом ответила Кас. — Но я хочу быть красивой в его глазах.       — Ты и так достаточно красива, — отрезала мать, злобно щурясь и начиная закипать по-настоящему. — Ты Блэк. А быть Блэк…       — Тоже самое, что быть из королевской семьи, да-да, я помню, — с раздражением закончила сестра. — Но Поттер не оценит. Горшечникам по душе крестьянки, а не принцессы.       Глаз матери задёргался. Голос ушёл в абсолютный ноль, из него пропал любой намёк на шутку:       — И ты хочешь… опуститься до крестьянки?       В её словах было столько гордыни, что Сириус почувствовал её горький вкус на языке. Впрочем, с удивлением для себя он вдруг понял, что согласен с матерью, и ему не так уж и безразлично, какой цвет волос будет у его сестры-близнеца.       Они станут отличаться ещё сильнее. Сейчас их причёски одинаковы — Сириус отказывался стричься. Со спины, правда, их теперь сложно спутать, да и на лице у него уже появились первые робкие волосы. Ещё и голос бесповоротно сломался… Но ему будет горько, ужасно горько, если она изменится настолько сильно.       — Хуже, мама, — внезапно выдохнула сестра, и Сириус понял, что сейчас произойдёт взрыв. — До грязнокровки. Ему нравится грязнокровка, Лили Эванс. И я пытаюсь подражать ей.       На гостиную плотным пологом упала зловещая тишина, которую нарушали только старые дедовы часы, поднятые из подвала на тусклый лондонский свет. Сириус совершенно, совершенно перестал понимать Кассиопею: зачем она это делает? Всё ведь было так хорошо недавно! Или стена у лестницы и рассказ Кричера совсем не смягчили её? Почему она в такой ужасной, невыносимой обиде на мать? Она ведь могла бы промолчать, сгладить углы, солгать в конце концов! Но теперь…       Вальбурга шумно сглотнула. Её тёмные глаза превратились в две бездны.       — Кассиопея… — она не шипела — рычала. — Ты не сделаешь этого.       — Ещё как сделаю, — рассмеялась сестра, хотя в её глазах никакого смеха не было. — Или ты не понимаешь? Мне не нужно твоё разрешение, мама. Мне. Нужна. Помощь, — она не говорила, а расстреливала Вальбургу в упор. — Именно поэтому я пришла. Я хочу доверять тебе, мама.       И снова тишина, неприятная, удушающая. Тиканье часов — словно смех прадеда Сириуса из далёкого прошлого, отзывающийся внутри Сириуса нынешнего.       Но Вальбурга не сдавалась:       — Зачем тебе это, девочка? Никто и никогда не полюбит тебя, если ты будешь стелиться перед кем-то и позволишь вытирать о себя ноги…       Она не договорила. Кассиопея перебила её, саркастично заметив:       — О, ты определённо знаешь, о чём говоришь, — она посмотрела на свои ногти. — У тебя ведь такой большой опыт в этом, правда, мама?..       Часы деда смеются, часы деда истерически хрипят, а Сириус видит, как грудь матери идёт резкими волнами, черты лица искажаются — Кассиопея ударила в самое больное.       Это настолько отвратительно, что Сириус смотрит на сестру неверящим взглядом — точно ли это та самая Кас, которую он знает? Точно ли это его сестра-близнец, а не искусный доппельгангер под оборотным зельем?..       Нет, это она. И у неё глаза Вальбурги, которая способна с садистским удовольствием ударить Сириуса по лицу.       — Кас… — тихо выдавил из себя он. — Не надо. Она не заслуживает…       И осёкся, не веря, что говорит это. Кого он защищает? Вальбургу?!