Перенос

***

      Снег бесшумно падал, неровным слоем покрывая крыши домов. Он сверкал, отражая неяркий свет луны и редких фонарей. Звёзды сияли вдалеке, мерно мерцая. Они светили далеко не ярко, они не добавляли света — это было не их работой. Огромные огненные шары лишь безмолвно наблюдали за миром, исчезая на несколько часов дневного времени, словно отдыхая.       Ему не было холодно. Наконец-то он чувствовал только приятное тепло собственного неба и жар солнечных лучей. Многих ощущений не хватало, но Тсунаёши не собирался хвататься за соломинку и связывать первых попавшихся ему людей. «Прошлого раза, — он вздохнул, осторожно откинувшись назад. — Мне вполне хватило».       Оранжевая лента, напоминающая гостю его пламя, забавно извивалась за окном его комнаты. Уже завтра её не будет — Бьякуран приехал очень ненадолго и уже утром улетит обратно в Америку. Маленький Джессо был забавен и очарователен. Он был похож на так любимые им любым зефирки: маленький мягкий светлый комочек. Будущее небо Маре несомненно был похож на друга Нео-Примо, но их нельзя было назвать одинаковыми. Он был слишком мягким, чтобы называться тем самым Бьякураном. Он был слишком светлым, чтобы сравниваться с человеком, который сначала захватил, а потом и уничтожил множество миров. «Он слишком, — Савада прищурился, когда на его нос упала невесомая снежинка. — Слишком ребёнок».       На улице было тихо. Только почти незаметное дыхание на соседней крыше и не особо приятное ощущение враждебного огня оттуда же отвлекали его от немного философских мыслей. Человек явно следил за ним — об этом в унисон говорили интуиция и выучка аркобалено солнца. Но «шпион» почему-то не пытался спрятаться полностью: скрыв пламя и заглушив дыхание. Возможно, конечно, подростка просто недооценивали, но, скорее всего, это было банальным недостатком навыков. — Я, конечно, всё понимаю, — подросток расслабленно сидел, не меняя положения. — Но может ты всё же оставишь меня одного? Сорвавшееся с губ собеседника Тсуны рычание не было неожиданным или хоть немного необычным. Ночной визави нередко издавал нечленораздельные звуки вместо человеческой речи. Шуршание расстёгнутой куртки и звон металлической молнии послужили ему ответом на простую просьбу. Он остался один — на ближайших крышах и улицах никого не было.       Интуиция не утихала, даже не намекая, а прямым текстом говоря, что это не последняя встреча с этим человеком и не последняя неприятность зимних каникул. «Хоть Госпожа и предупреждала меня, — Тсунаёши устало вздохнул, прикрыв глаза. — Я всё же надеюсь, что оставшиеся Рождественские встречи, о которых говорит гиперинтуиция, — он поморщился, потянувшись. — Будут не с остальными».

***

Был обычный, пока ещё не слишком холодный день. Зима только-только готовилась вступать в свои законные права. Последние красные и жёлтые, оранжевые и багровые листья всё ещё медленно падали, тихо шурша.

Тринисетте спокойно пила свой чай и будто завороженно наблюдала за огненными всполохами его, ещё не размороженного, неба.

— Не знаю, — протянула белая фигура, облокачиваясь на Кавахиру. — Будет ли тебе интересно, — каждое движение системы равновесия сопровождалось уже ставшим привычным звоном. — Но мы можем сказать почему твоё бывшее солнце так себя ведёт.

Младший Савада удивлённо моргал, осторожно убирая пламя. Этот вопрос, конечно, волновал его, но не настолько, чтобы спрашивать об этом тринисетте.

— Я предполагал, — он плюхнулся в свободное кресло, словно обычный подросток, и продолжил. — Что это либо случайность, либо Ваше, возможно, наказание?

Пугающая то ли улыбка, то ли ухмылка на «лице» белой фигуры стала шире. Зазвенели браслеты и обручи, и система равновесия будто бы довольно поставила уже, по-видимому, пустую кружку на столик.

— Ты был прав, — безэмоциональный голос с метеллическими, словно компьютерными, нотами не выдавал довольство, однако поза и движения намекал на лёгкую гордость. — Это наказание. Ни один хранитель не имеет права предавать своё Небо.

— Деймон, — задумчиво пробормотал Тсуна. — Наблюдал за меняющейся и разваливающейся Вонголой.

— Верно. Можно сказать, он сам избрал для себя такую судьбу.

— Тогда, если наказание Реохея перенеслось в эту параллель, — он медленно моргнул, осознавая масштаб предстоящих встреч и проблем. — То и остальные тоже будут отбывать его здесь?

— Конечно. Ведь тогда мы, — тринисетте взмахнула «рукой», словно показывая на прошлое. — Банально не успели ничего сделать, — браслеты снова зазвенели, когда белая фигура опустила конечность. — Твоё солнце пришло меньше чем через час, убив пятерых из шести. Лишь туман умер не сразу, — улыбка системы равновесия чуть поуменьшилась. — Он прожил ещё три часа и четырнадцать минут.

Шахматноголовый осторожно и максимально тихо, будто не желая быть замеченным, гладил небесную гриву Натса, запрыгнувшего к нему на колени. Тот млел и негромко мурчал, то ли переняв настроение шамана, то ли понимая, что его хозяина лучше сейчас не отвлекать.

Милая картина заставляла мягко улыбаться. Взрослый, можно даже сказать, старый нечеловек гладил львёнка так, словно тот сейчас развалится, если неаккуратно что-то сделать. А Натс медленно таял под руками, лишёнными белых перчаток, не задумываясь о том, что его сейчас гладит шаман, которого как минимум недолюбливают все аркобалено.

— Наказания дождя и облака будут, скорее всего, похожи на поведение солнца, — голос тринисетте отвлёк его от наблюдения за прекраснейшей картиной. — С ураганом и грозой пока не понятно. А туман, — начала белая фигура и замолчала, видимо пытаясь вспомнить ненужную для неё информацию.

— А туман сейчас вообще в Виндикаре отдыхает, — подросток задумался. — Так что его наказанием будет оставаться там.

— Возможно даже со всеми воспоминаниями, — отозвался Кавахира со своего места.

— Это жестоко, — Тсунаёши на секунду закрыл глаза, прислушиваясь к интуиции. — Но так, скорее всего, и будет.

— Если только Рокудо не сбежит, — система равновесия посмотрела на своего хранителя и наклонила голову, заставив обручи звенеть.

— Нужен ещё чай? — Шахматноголовый вздохнул и встал с насиженного места. — Сейчас.

***

      На западе медленно опускалась тяжёлая и яркая дневная звезда. Она в последний за сегодня раз смотрела на прогретую, не остывшую за ночь без неё землю. Небыстро, но верно заканчивался праздничный Рождественский день. Лучший киллер — крещёный, между прочим, католик, чуть не забыл о таком важном для христиан празднике. Лишь промелькнувшая три часа назад мысль о том, что надо бы поздравить его Небо, заставила его вспомнить о рождении Христа. «Правильно ли это для меня, как для верующего? — Реборн расстегнул пиджак и осторожно откинулся назад. — Определённо, нет. Плевать ли мне на неправильность моего поведения? — он усмехнулся, смотря на заливающийся вечерним светом небосвод. — Определённо, да».       Хриплый голос, негромко зазвучавший из динамика его телефона, стал неожиданностью. Эта песня была на звонке только у одного человека; и у него, если учитывать разницу во времени, сейчас должно было быть около половины второго ночи. — Доброго вечера, Эрнесто, — голос младшего Савады сочился мягким довольством и лёгкой усталостью. — С праздником тебя. — Хаос, Тсуна, — бывший аркобалено не мог не улыбнуться, слыша голос своего ученика. — Ты почему ещё не спишь? — Да так, — небо усмехнулся. — Сидел на крыше и пытался игнорировать облако. — Не получилось, да? — киллер сочувствующе вздохнул, прекрасно представляя, как сильно может надоедать неумелая слежка. — Ему, наверное, было скучно, но он переживёт, — он расслабленно прикрыл глаза, поудобнее устроившись на неровной крыше. — В конце концов скоро у него появится прекрасное времяпрепровождение — наказание. — Мне тоже обеспечено интересное занятие на завтра, — голос подростка ненадолго покрылся помехами, но связь быстро восстановилась. — Чувствую себя, будто перед церемоний наследования, — он резко выдохнул и зашуршал одеждой, по-видимому, поднимаясь и отряхиваясь от снега. — Глупо, не правда ли? — Возможно, — Реборн убрал назад мешающие волосы. — Но волнует ли это тебя? — Нет, конечно! Смех неба звучал мягко, но звонко. Парень говорил и смеялся в полный голос, либо не волнуясь, либо не задумываясь о уже спящих под ним людях. — Я знаком с тобой, — по связи прокатилась приятное тепло. — Как я могу волноваться о чём-то настолько глупом?