Искра жизни

      Этой ночью Вивьен спала урывками, лицо ее осунулось от усталости. Стрелка на часах близилась к восьми утра, и в окно неприятно пробивались яркие солнечные лучи, как будто и не было вчера той бушующей грозной стихии, норовящей прорваться сквозь стены. Девушка поморщилась от скользнувшего из-за занавески света и отвернулась к стене, за которой находилась комната Леви. Она уже давно приготовила завтрак и теперь лежала, боясь выйти в гостиную и встретиться с очередной порцией льда. Желание разобраться и помочь Леви превосходило здравый смысл, ей все труднее было держать нужную для него дистанцию. Хотелось решительно ворваться в его мир, нараспашку открыть двери в его душу и наконец навести там порядок. Но Виви понимала, что этим только разрушит их и без того хрупкие отношения.       Ее тяготило приближение сроков по написанию этой проклятой статьи о Леви, она понимала, что рано или поздно нужно будет открыть мужчине правду о том, для чего она на самом деле здесь. И эта мысль леденила ее сердце еще больше. Ложь душила. «Надо просто признаться ему — и будь что будет. Скорее всего, он просто прогонит меня», — совсем невесело усмехнулась Вивьен. Ее неведомыми нитями затянуло в его дом волей случая, погружая в безрадостную жизнь Леви. Мечта написать об Аккермане, как о человеке, вероятно, прошедшим гораздо более тернистый путь, чем остальные его товарищи, не давала ей покоя еще с момента, когда она впервые услышала от сирот в полевом лагере рассказы об угрюмом капитане, который раздавал им леденцы. Дети любили его, хоть и боялись, однозначно ждали его визитов, но потом он вдруг перестал появляться. «Переехал», — досадливо пожимали плечами Габи и Фалько, однако продолжали передавать коробки «счастья», собранные для них Леви.       Вдохновленная горящими детскими глазами, полными уважения перед капитаном, Вивьен еще больше укрепилась в желании поведать миру его историю. И приняла за настоящую удачу, когда однажды застала Габи в редакции марлийской газеты дающей объявление о поиске помощницы для некоего инвалида-колясочника. Вивьен украдкой подслушала ее разговор с принимающим секретарем и выяснила, что помощь необходима в доме из пригорода на вершине утеса. Девушке не составило труда добраться до места и своими глазами увидеть уставшего, измученного Леви. Несколько раз она приезжала к его дому тайком, наблюдая за ним, угрюмо сидящим на веранде с раскрытой на коленях газетой, но так и не решилась выйти к нему на открытый диалог, полностью уверенная, что Аккерман спровадит ее точно так же, как и всех остальных ее коллег-журналистов. И какого же было ее удивление, когда однажды волей случая, ведомая энергичной рукой Габи, она оказалась прямо внутри его дома, уверенно принимая правила игры, становясь его помощницей.       Вивьен легко увлекалась своими же идеями, которые красочно рисовало ее воображение, предвкушая момент, когда сможет вынести их на бумагу и пролить свет на жизнь капитана читателям. Она могла писать ночами, закрывшись в своей маленькой квартирке на мансарде, и только когда солнечный свет проникал через окно в покатой крыше и ласкал ее лицо, Вивьен отрывалась от печатной машинки, заваривала крепкий чай и выходила на маленький балкончик, наслаждаясь закипающей на улицах жизнью. Девушке нравилось писать о тех, чьи истории выходили за рамки низменных человеческих потребностей, нравилось докапываться до сути, по крупицам разгребая серый клубок из людских страхов, предубеждений, темных воспоминаний, потерь. Но в случае с Аккерманом из серого клубка состояла вся его жизнь, и она уж точно не делилась на черное и белое. Его жизнь не про путь через тернии к звездам, а скорее про то, как быть стоиком в бесконечной пучине терний. Только вот нести такой терновый венец под силу не каждому.       Вивьен поморщилась от невеселых умозаключений, когда в дверь ее комнаты раздался слабый стук, и невозмутимый голос произнес: — Вивьен, пойдем завтракать.       Девушка гипнотически уставилась на дверь, но все-таки вынырнула из-под одеяла, наскоро нацепила на себя свою высохшую постиранную одежду и подошла к зеркалу. Лицо явно отражало непростую бессонную ночь, девушка тяжело вздохнула и собрала волосы в небрежный пучок.       На кухне Леви, стоя на здоровой ноге, разливал чай по чашкам, на столе уже томилась разогретая еда. И все казалось до ужаса обыденным, если бы не повисшее в воздухе напряжение. Солнце противоестественно светило на хмурые лица через окно, словно извиняясь за мрачную ночь. Оба сели за стол. Виви устало терла виски пальцами в надежде подобрать нужные слова для разговора. Но Леви начал первым: — Мне жаль, что тебе пришлось увидеть меня таким. Я вижу кошмары каждую ночь. Не бери в голову.       Произнося это, мужчина даже не посмотрел на нее, продолжая буравить взглядом тарелку. Ему искренне было стыдно перед девушкой, стыдно показать истинного себя: озлобленного на свою реальность, замкнутого калеку-одиночку, страдающего ночными кошмарами. Он невольно вспоминал ее, сидящую на его кровати, так легко стирающую границы между ними, чем только подбрасывала дров в пламя ненависти Аккермана к самому себе, и он бы ни за что не позволил ей остаться, если бы не чертова буря. — Да, черт возьми, я сильно испугалась за тебя, думала, что ты умираешь! Ты так кричал, что у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди, и все, что ты можешь мне сейчас сказать — не бери в голову? Если ты считаешь, что я сложа руки буду смотреть за тем, как ты медленно угасаешь, то ты ошибаешься. — Какое тебе вообще дело? — внезапный вопрос осадил девушку своей резонностью. Она растерянно захлопала глазами, внезапно осознавая, что за последние годы это, пожалуй, всё, чем она занималась: помогала другим, слушала истории о чужих страданиях и потерях, выуживая из этого надежду на жизнь и давая кому-то осязаемую цель двигаться дальше. — Привыкла помогать людям. — Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я не нуждаюсь в душевной помощи. — Тогда позволь задать только один вопрос: тебе снятся погибшие товарищи? — тихо спросила Вивьен. — Я видела коробку с нашивками на твоем чердаке, а ночью ты кричал имя Эрвин.       Леви вздрогнул, ему особенно тяжело давались кошмары, в которых был Эрвин. Когда он приходил в его сны, Аккерман видел собственные руки, залитые кровью, а медленным набатом в ушах отдавались слова Эрвина: «Мы отдали свои жизни, чтобы вы наделили их смыслом, но ты не смог этого сделать». И Леви снова возвращался в свой вечный капкан, застревая между завтра и никогда. Дни сменялись один за другим, но он не следил за датами, люди говорили с ним, но он не помнил, о чем. Все сливалось в один сплошной водоворот из обволакивающей тьмы, а эта девчонка, как танк, нагло пробивалась вглубь него, тревожно вороша самых страшных демонов, светя фонариком в самую мглу. — Чего спрашиваешь тогда, раз сама уже всё обо мне знаешь. — Хочу услышать это всё от тебя.       Оба какое-то время молча буравили друг друга глазами. Вивьен кивнула, уже довольная тем, что смогла подтвердить свою догадку, не решаясь сейчас заходить глубже. Забавно, как сильно человек стремится скрыть свои душевные раны: ведь стоит только сковырнуть ногтем засохшую корку, как обнажается кровоточина. Девушка отчетливо видела, как недовольно Аккерман выехал из-за стола и, прихватив с комода свежую газету, выкатился на крыльцо.       Настроения на пустой газетный шлак, сделанный под заказ, не было, поэтому Леви сразу открыл нужный третий разворот, где красовалась свежая статья Вилли Б.

      Томас Эдиссон: жизнь в лицах (истории людей, переживших Гул земли)

      «Я стал фотографом, чтобы оставаться полноценной частью живого мира. Верю, что кто-то, глядя на мои фотографии, вспомнит что-то хорошее о себе и своей жизни». Когда я впервые познакомился с Томасом — человеком, который собирает переносные фотоаппараты, то обнаружил, что тот передвигается на инвалидной коляске (которую в шутку называет велосипедом), и еще тогда подумал: ого, вот это воля к жизни. Томас слишком подвижен для человека в коляске: постоянно перемещаясь по деревням, собирает снимки — слишком жизненные, как достояние настоящего. Организует выставки, собирает пожертвования и несет обратно по деревням, а в свободное время в мастерской собирает новые аппараты. Сам он смеется и говорит: «После того, как я четко осознал, что теперь я половина прежнего себя и имею красный ограничивающий меня флажок в виде инвалидной коляски, то нарушать привычные рамки стало веселее и легче. Бывало, дойдет до деревни слушок, что фотограф к ним приедет — так народ шушукается, ждет. Интересно же. И стоит только извозчику опустить доску, как по ней я на коляске спускаюсь. Люди стоят, рты раскрыли. А я тем временем камеру достаю и снимаю. Вот и получается жизнь в лицах…»       — И где только этот Вилли находит таких героев для своих статей, — внезапный вопрос, который Леви невольно произнес вслух, застал Вивьен, которая как раз колдовала над птичьей кормушкой на крыльце, врасплох. Девушка повернула голову, упираясь глазами в собственную статью, над которой заинтересованно склонился Аккерман. Щеки предательски покраснели.       «Давай, Виви, это твой шанс признаться ему, что статьи Вилли твои», — пронеслась в голове здравая мысль, которая показалась ей сродни самоубийству. Воображение представило картину, в которой Аккерман сбрасывает ее с утеса после таких новостей. Поэтому вместо признания девушка скривила рот в неестественной улыбке, подошла к Леви и спросила: — Нравятся работы Вилли? — Весьма неплохо, особенно из всей остальной кучи газетного дерьма. — Хочешь, я принесу тебе его неизданные статьи? — странный вопрос сорвался с губ Вивьен раньше, чем она успела хорошенько обдумать его. — И откуда они у тебя? — Леви подозрительно развернулся к ней лицом и выгнул бровь. Эта девушка преподносила ему все больше интересных загадок о себе. — У меня есть друзья в редакции, могу попросить. — Что ж, приноси, — Леви задержал на ней подозрительный взгляд, но расспрашивать не стал.       «Дура, и какого хрена ты ничего ему не сказала?».       ***       На следующий день Вивьен заявилась в дом Леви с самого утра и, невозмутимо игнорируя его недовольный взгляд, объявила: — Собирайся, мы едем к детям в полевой лагерь. — Я туда больше не езжу. — Решила пригласить тебя с собой. С тебя не убудет, Леви. Я уже собрала коробку с подарками для детей, ждет в телеге, а также термос с чаем нам в дорогу. А завтра принесу тебе статьи Вилли.       Леви поморщился от быстрого потока слов девушки и покосился в окно на повозку, ожидающую у входа. Лошади нетерпеливо фыркали, успокаиваемые старым извозчиком. Нет, ни за что он больше туда не поедет. — У меня другие планы. — Сегодня день рождения у одного ребенка из лагеря. Ее имя — Карин. Уверена, это имя тебе о многом говорит. По крайней мере, она тебя вспоминает каждый раз и очень ждёт.       Спустя полчаса Леви уже трясся в повозке, скрестив руки на груди и сверля взглядом Вивьен, которая с легкой улыбкой смотрела по сторонам. «Крутит мной, как хочет», — злился Леви, недоумевая, почему так легко раз за разом уступает ей. — «Видимо, все-таки теряю хватку». Чувство долга, которое так отчетливо заскребло на душе при упоминании имени Карин, заставило мужчину поддаться уговорам Вивьен, которая умело дергала за нужные ниточки, подталкивающие его к действию, тем самым только усиливая невольное чувство уважения к ней. Конечно же, он знал девчонку Карин, особенно ее брата — Гюнтера. Это был первый случай, когда Аккерман проникся чувством к ребенку. Малец единственный, кто совсем не боялся Леви и каждый раз в числе первых встречал его с горящими глазами, всегда приносил ему чай и просил рассказать истории из сражений. «Вот вырасту и буду как капитан Леви. Меня ничто не сломит. Буду защищать всех в этом лагере», — гордо вздернув подбородок, выступал Гюнтер, забираясь на большую деревянную бочку с зерном, привлекая всеобщее внимание. Свои слова он подкреплял действиями. Мальчишка упорно оттачивал свое мастерство боя, каждый раз отчитываясь Леви о своих успехах и прося его дать парочку дельных советов.       В полевом лагере действовали те же правила, что и во всех уличных подворотнях — побеждает тот, кто сильней. Авторитет зарабатывался с момента, как только самостоятельно научишься держать вилку в руках. И Гюнтер понимал это, как никто другой, в свои восемь лет смело закрывая спиной младшую сестренку Карин от старших подростков, которые задирали ее за слишком крупные веснушки на щеках. Он мог без труда дать по ухмыляющейся морде старшаку, который почему-то считал, что он сильней, всегда справедливо распределял коробки с подарками, которые изредка передавали детям неравнодушные горожане. Однажды Леви застал Гюнтера, который по-взрослому отчитывал того самого задиристого подростка за то, что тот своровал деньги у своих же товарищей, и, уверенно стискивая его за грудки, заставил вернуть все до копейки. Тогда Аккерман не удержался, подъехал к нему и молча пожал его не по-детски крепкую руку.       А потом Гюнтер заболел лихорадкой, и городские врачи, не слишком охотно выезжавшие так далеко в поля лечить пациентов в палатках, приехать не успели, постоянно откладывая выезд. Малец просто сгорел от высокой температуры, так и не получив медицинской помощи. Вот так просто и нелепо. После этого Леви перестал приезжать. Просто не мог больше. Смерть была к нему слишком беспощадна и уже давно шла с ним под руку, как ревнивая жена, забирая всех хороших людей, для которых он что-то значил. Прощание с Гюнтером далось для Леви тяжело: когда за лагерем в честь мальчика водрузилась глухая плита, боль потери снова влетела в его душу холодным снегом, а глаза предательски подвели, наливаясь горечью. Аккерман четко решил для себя, что с него хватит. Пора отгородиться от людей и больше не видеть их смертей, вместо этого лучше спокойно дожидаться своей собственной.       И только спустя два часа дороги, когда впереди замаячили песочные шатры, сердце тоскливо забилось в груди, несмотря на внешнее абсолютное спокойствие. Вивьен ловко спрыгнула с повозки и помогла спуститься Леви. Дети любопытно высовывались из-за палаток и, как только узнавание мелькало в их глазах, спешно срывались с места навстречу неожиданным гостям, радостно выкрикивая их имена. Среди толпы бегущей ребятни Леви четко распознал крупные веснушки на загорелом лице. Карин порывисто вырвалась вперед, маленькие бусинки слез застыли в ее больших зеленых глаза, и не успел Аккерман ничего понять, как маленькие детские ручки сомкнулись вокруг его шеи, а за его воротник упали две жгучие капли. — Я так ждала вас, капитан Леви, — всхлипнула Карин так жалобно, что новая порция слез потоком полетела из ее глаз. — Это лучшее, что могло произойти со мной в день рождения! Теперь, когда Гюнтера больше нет, я стану такой же сильной, как он. Вы так много значили для него… и для меня. Только, пожалуйста, приезжайте чаще! Я думала, что вы больше никогда не приедете, — грудная клетка девочки тяжело вздымалась, пытаясь произнести эти слова сквозь прерывистые рыдания.       Мужчина какое-то время сидел неподвижно, ощущая на себе сотрясаемое от слез маленькое тельце. Карин была на два года младше Гюнтера и во всем старалась походить на него. Во время Гула земли их родителям удалось посадить детей на поезд из Ребелио, ставший последней возможностью спастись от титанов, но сами на него сесть не успели. Леви осторожно отстранил от себя девчушку, заглядывая в большие зеленые глазенки, которые были такими же, как у брата. Аккерман вытащил из нагрудного кармана большой белый платок и смахнул слезинки с щек Карин. Он аккуратно приподнял подбородок девочки и произнес: — С днем рождения, Карин. Я обещаю, что буду приезжать.       Широкая, по-детски беззаботная улыбка мигом расцвела на ее личике, она снова порывисто обняла Леви за шею и звонко чмокнула в щеку. Его губы мимолетно тронуло слабое подобие улыбки. Они какое-то время сидели вот так, а Вивьен, с трудом сдерживая вызванные такой картиной слезы, делилась новостями с окружившими ее остальными детьми. Позже они все были заняты своими небольшими свертками, которые раздавала им девушка, и гул их радостных голосов смешивался в причудливую симфонию. Эти дети пережили слишком многое: из-под их детских кроваток все монстры разом попрятались, уступая место ужасам, происходившим в реальности. Жизнь со всеми сыграла в жестокую недетскую игру, легко разрушая всё привычное, словно кукольный домик. А сейчас на окровавленной земле предстояло научиться жить заново.       Аккерман с удивлением заметил, что ребята давно знают Виви, они наперебой просили рассказать им новые сказки, которые девушка удивительным образом сочиняла на ходу, выдумывая героев и их подвиги. Потом начались игры, а ближе к вечеру Вивьен вытащила из повозки огромный двухъярусный торт и зажгла большую свечку. Тихонько запела всем известную песенку «С днем рождения» и медленно подошла к маленькой Карин. Девочка сладко зажмурилась, и через несколько секунд ее дыхание задуло свечу. Она тихонько дернула Виви за рукав, и когда та наклонилась, шепнула ей на ухо: — Спасибо вам за замечательный праздник и за мистера Леви. Кажется, он сегодня впервые улыбался. — Так и есть, — засмеялась Вивьен и принялась нарезать торт, раскладывая кусочки по тарелкам и отдавая ребятам, выстроившимся в шумную очередь.       Потом взяла одну порцию и подошла к Леви, протягивая ему тарелку, на которой красовался кусок с маленькой темной вишенкой. — Я не голоден, — буркнул Леви, все еще злясь на девушку, на что Вивьен громко цокнула языком и закатила глаза. — Ты невыносим… — с этими словами Виви замахнулась и опустила тарелку с тортом прямо на лицо Аккерману. Время словно застыло. Кремовые куски медленно сползали с его лица, падая прямо на темные брюки. Все вокруг замерли, пораженные такой выходкой девушки, с опаской поглядывая на капитана. Леви провел языком по губам, собирая остатки сладкого теста, а потом резко подцепил рукой крупный ошметок и бросил обратно в девушку. Виви взвизгнула, а дети восторженно завопили, развязывая самую настоящую кремовую войну, повторяя за взрослыми. Белый крем, как мокрые снежные хлопья, летал в воздухе, приземляясь на смеющиеся лица ребят. Взрослые, живущие в лагере, с ужасом оценивали масштаб войны: перепачканная одежда и палатки, чумазые физиономии и сумасшедшие визги. В итоге грязные, липкие, но счастливые, все разошлись, когда, водруженные мокрыми тряпками, навели вокруг себя чистоту под суровым взглядом Леви, а на небе засверкали первые звездочки. Это был действительно радостный, наполненный красками день.       На обратном пути оба ехали в приподнятом настроении. «Хорошо, что поехали», — думал Леви, безвозвратно перепачканный тортом и истративший почти все свои чистые платки. На душе стало легче. Он как-то по-новому посмотрел на Вивьен, которая, почувствовав на себе взгляд, повернула к нему голову и широко улыбнулась. Леви усмехнулся и протянул к ней руку с последним белым платком, чтобы смахнуть с ее волос ту самую вишенку из его тарелки, упрямо застрявшую в спутанных волосах.       ***       На следующий день Леви, заранее предупредив Вивьен, что будет отсутствовать половину дня, проводил время вместе с Габи и Фалько. Ребята забрали капитана в город, навестили Армина и Энни. Жизнь у всех как будто действительно налаживалась. После посиделок Леви, вежливо простившись с друзьями, решил прогуляться по городу и наведаться в то самое укрытое зеленью кафе, в котором они были с Вивьен.       Однако, когда он подъезжал ко входу, его окутал уже ставший знакомым голос, доносившийся из-за столика в самом углу. Аккерман застыл, скрываемый густым плющом, сквозь который увидел напряженные ореховые глаза. — Стиви, я же уже миллион раз повторяла тебе, что между нами ничего не может быть. Если ты зовешь меня выпить с тобой кофе только ради разговоров о наших взаимоотношениях, то давай прекратим такие встречи. У меня другие планы на жизнь. — И какие же у тебя планы, моя птичка? Я бы мог предложить тебе жизнь, в которой ты больше никогда не будешь работать. А ты так и вьешься вокруг этого полуслепого калеки в надежде добиться от него снисхождения? Он всего лишь заносчивый второсортный вояка, влачащий остатки жизни, а ты придаешь этому слишком много значения. — Благодаря таким, как Леви, мы сейчас сидим здесь с тобой и попиваем кофе, — яростно зашипела Вивьен, угрожающе наклоняясь к мужчине, оскорбленная таким пренебрежением. — Он замечательный человек, который заслуживает более уважительного отношения к себе, и я не позволю тебе так говорить о нем. — Как мило ты его защищаешь, неужели настолько прониклась? А я все думаю, как тебя впечатлить. А всего лишь нужно вызвать у тебя чувство бесконечной жалости. Впрочем, все как всегда: наша Вивьен на страже всех бедных и обездоленных. Лучше бы ты также яростно занималась своей собственной жизнью: обзавелась семьей, переехала из своей крошечной квартирки и не тратила бы все свои деньги на других людей. — Я сама разберусь, что происходит с моей жизнью, — ядовито бросила Виви, смерив редактора презрительным взглядом. Сколько она его знала, Стив всегда был таким: хитрым и самонадеянным, привыкшим получать своё любыми способами. История его становления главным редактором газеты была окутана тоннами сплетен, но все они сходились в одном: Стив Харрингтон имел отменное природное чутье, которое однажды привело его в нужное время к нужным людям.       Девушка резко встала, чтобы выйти из-за стола, однако тут же крупная мужская ладонь грубо схватила ее за предплечье и сильным рывком потянула обратно на стул, который раздражающе стукнулся о стол от резкого движения, и на белую скатерть выплеснулись остатки кофейной гущи.       Леви уже было дернулся, чтобы вмешаться в явно набиравший крутые обороты разговор, как следующие внезапные фразы словно окатили его ледяной водой. На лице мигом отразилась смесь из непонимания, шока и разочарования. — Подожди, моя птичка, лучше скажи мне следующее: ты уже рассказала Аккерману, что он пригрел в своем доме наглую журналистку из марлийской газеты, которая обскакала всех своих коллег и пристроилась у него прямо под носом? Уверен, твой капитан будет в ужасе, узнав, что его любимая помощница Вивьен Блайн никто иная, как автор колонки про переживших Гул земли ­– великий и прекрасный Вилли Б.       Дальше Леви слушать не стал, нестерпимо захотелось вернуться домой и больше никогда никого туда не пускать. Идея с помощницей изначально представлялась ему гнилой затеей, и услышанный разговор в кафе только убедил его, что интуиция никогда не подводила.       Вернувшись домой, Леви запер все двери, и, спешно подъехав к книжным полкам, достал все вырезки из статей Вилли Б, судорожно пробегая глазами по текстам, не в силах поверить, что все это время их автор находился с ним под одной крышей. Тщательно анализируя посыл журналиста, Аккерману стало очевидно — Вивьен была точным воплощением всего того, о чем сама же писала. Идеи открытости новому, стремления к жизни, преодоления трудностей — девушка жила этой философией, и ее герои были такими же. Аккерман абсолютно точно выбивался из этой концепции и недоумевал, зачем в таком случае она заявилась к нему. Журналисты и раньше приходили в его дом, умоляя дать им комментарии о сражениях и о том, как теперь ему живется, за что сразу же посылались с порога. Они явно хотели написать яркую, привлекающую внимание статейку в надежде привлечь читателей к своему имени и поднять на этом пару золотых. Но Виви не была такой, и Леви абсолютно точно это видел, однако такого наглого обмана от нее не ожидал.       «Вот дерьмо», — думал Аккерман в полном непонимании, как ему относится к полученной информации, и тут же насторожился: кто-то упорно дергал дверную ручку. Он узнал в мягких шагах Вивьен. Мужчина надеялся, что девушка уйдет, поверит, что никого нет дома, и что не придется решать проблему с ее обманом прямо сейчас. Но, видимо, придется преподать урок.       Тем временем Виви недоумевающе пялилась на ручку: «И почему закрыто?». Стук в дверь также не приносил результата. Затем подошла к окну, заглянула внутрь. «Нет, он должен был уже вернуться от Габи и Фалько. Как назло, и ключ запасной забыла», — девушка раздраженно закусила губу, поправляю сумку с обещанными статьями авторства Вилли. Обошла дом, увидела приоткрытое окно в гостиной: «Значит, точно дома». Недолго думая, девушка просунула руку внутрь, тонкими пальцами поддела задвижку и подняла створку повыше. Затем быстро перекинула ногу, перенося корпус через подоконник. Однако в качестве опоры нога нащупала ни что иное, как цветочный горшок, который Виви благополучно туда поставила. Он предательски качнулся и опрокинулся набок, с грохотом увлекая девушку на деревянный пол. Сумка со статьями вылетела из ее рук, листы разлетелись по комнате. Не успела Вивьен прийти в себя, как почувствовала холодное лезвие у своей шеи. Ореховые глаза недоуменно уставились на Леви, который невозмутимо держал клинок у ее горла, подхватывая на лету лист со статьей, потом перевел презрительный взгляд на девушку и ледяным голосом произнес: — Как иронично. Ну здравствуй, Вилли.