Искра жизни

      Он лежал и чувствовал, как отчаяние снова и снова накрывает его с головой. Разрушающие мысли проносились в мозгу стремительным потоком, сметая всякие смыслы, которые Леви пытался выстраивать в своей новой реальности. Возможно, ему бы хотелось вылечиться от этого, но он не мог по-другому: чувство вины скребло душу черными кошками каждую ночь, забирало последние силы бороться, разрушало его изнутри. Ведь он знал, что новая ночь непременно принесет кошмары на своем лунном хвосте, накроет его с головой, словно колючим одеялом. Вот и сейчас, изможденный мыслями, Леви просто устало закрыл глаза и провалился в сон.       Сегодня он оказался в лесу гигантских деревьев: в том самом месте, где едва не погиб после внезапного взрыва, устроенного Зиком. Рядом с Леви, облокотившись о дерево, сидела довольная Ханджи. — Эй, Леви, а знаешь, когда я спасла тебя от йегеристов и заштопала раны, единственным желанием в тот момент было остаться здесь с тобой. Зажить другой жизнью, обрести спокойствие. Понимаешь? — Ханджи мечтательно заулыбалась. — Ты бы охотился на животных, а я варила сногсшибательное рагу на костре. Пальчики оближешь! Но вот стоило тебе только очнуться, и сразу планов настроил по спасению человечества. Даже помечтать не дал. Ханджи обиженно надула губы и обернулась к Леви. — Очкастая, лесных грибов объелась, что ли? Какая к черту охота и рагу, когда тысячи колоссальных титанов двинулись в свой марш. Сама знаешь, что тогда нельзя было иначе, — покосился на нее Леви. Уже вошло в привычку болтать со старыми товарищами из разведкорпуса, стоило ему только опустить голову на подушку. Видать, сегодня был черед Ханджи.       Сначала Леви считал такие видения своего рода спасением, ведь приятные воспоминания из прошлого, связанные с его друзьями, были чуть ли не главной отрадой в его потерянной жизни. От таких разговоров веяло теплом и тоской по былому, но потом сердце сжималось в тисках вины по тем, кто погиб ценой его неверных решений.       Кошмары заканчивались одинаково — подталкивали Леви оборвать свою жизнь и присоединиться к старым товарищам. Иногда ему виделись собственные руки по локоть в крови, а иногда он стоял на трупах своих сослуживцев, испытывая животный ужас. И повсюду лишь кровь, трупы, боль. — Ну, а сейчас что? — не унималась Ханджи. — Может, пора принять мое предложение и обрести, наконец, покой? Мать твою, Леви, надоело уже смотреть на твою угрюмую физиономию. Все будет как прежде, только возвращайся к нам. У нас там весело, все же свои: Эрвин, Петра, Майк, Фарлан с Изабель, — все ждут только тебя. Леви отчетливо увидел, как вдали показались образы ребят из разведки, радостно улыбающихся ему. Сердце болезненно сжалось. В такие минуты хотелось бежать к ним со всех ног. — Считаешь, мне уже пора умирать? — тихо спросил Аккерман, обреченно прислоняясь затылком к дереву. Ханджи вдруг замолчала и серьезно посмотрела на него. — Считаю, что ты достоен быть счастливым, Леви. Думаешь, приятно наблюдать, как ты целыми днями сидишь в своей гребаной инвалидной коляске без всякого смысла в жизни? Совершенно один. А здесь ты снова сможешь ходить, разговаривать с нами, отпустить всю боль. Ты угасаешь, хоть все еще продолжаешь механически выполнять один и тот же ежедневный набор действий. Ну что, идем со мной? — Ханджи резко вскочила и протянула Леви руку. «Я слишком устал, — подумал он. — Всей моей жизнью были они». Старые друзья вновь показались манящими тенями вдали, и Леви решительно поднялся вслед за боевой подругой, но не успел сделать и пары шагов, как позади из леса раздался душераздирающий крик: «Стой, останься».       Кто-то кричал ему так, будто от этого зависел весь дальнейший мир. Крик пробирал до костей, забирался под кожу и был наполнен таким отчаянием, что Леви просыпался в холодном поту с тысячами колючих мурашек, отбивающими дрожь по его телу. Он думал, что уже ничто не сможет внушить ему такой животный первобытный ужас, как эти бесконечные кошмары — верные спутники ночи.              Как бы Леви ни старался, у него никак не получалось обернуться, чтобы увидеть источник такого вопля, который раз за разом останавливал его в шаге от освобождения души из этого гребаного мира. Мира, где он отныне был бесполезен. И даже голос кричавшего не казался Аккерману знакомым, и сколько бы подобных снов он ни видел, эту тайну ему было не дано разгадать.       «Пора бы уже перестать обращать внимание на чертовщину с криком», — думал он, однако, стоило только услышать его во сне, как ноги словно прирастали к земле, не давая сделать ни одного шага вперед. Это мгновение внушало ему едва уловимую надежду, что в реальности он все еще нужен кому-то. И эта слабая искорка в нем пока была сильнее смерти.       Все еще обдумывая историю с кошмарами, лежа в кровати, Леви покосился на свою руку, сжимающую острый клинок. «Тц, даже убить себя нормально не могу», — пронеслось в его воспаленном мозгу. Каждый раз во время сна он неосознанно выхватывал спрятанный под матрасом нож. Леви знал: стоит только пойти в своем кошмаре до конца, и он убьет себя. Он, который всегда решительно сражался за жизнь. Вот так ирония.       После таких ночных видений настроения с утра не было. Да и что вообще ему оставалось делать в его ежедневной рутине: ешь да спи, читай книжки и газеты. «Как животное».       Поток «воодушевляющих» утренних размышлений прервал звонок в дверь, после которого в гостиную влетели Габи и Фалько. — Стучать не учили, мелюзга?

      ***

      После Гула земли прошло четыре года, и все это время ребята были верными товарищами для Леви, опекали его и заботились. Именно настырность Габи и связи Оньянкопона привели Леви к лучшим хирургам Марлии, которые сочли за честь прооперировать поврежденную ногу «спасителя человечества». Но, увы, встать с коляски ему это так и не помогло, необходима была ежедневная и упорная реабилитация. Аккермана эта новость поначалу сильно воодушевляла, но по прошествии трех лет прогресса достигнуть так и не удалось, и мужчина совсем перестал питать надежды на то, чтобы подняться с коляски. Возможно, причина была в том, что он не понимал, а что ему, по сути, делать дальше.       Экспедиция команды разведкорпуса и воинов Марлии под предводительством Армина прошла более чем успешно. Команде удалось при поддержке Хистории донести истинную историю человечества до народа. Королева смогла сместить фокус людского внимания на развитие технологий Парадиза, демобилизовать войска йегеристов, при этом сохраняя армейскую службу и воинскую обязанность. Из соображений безопасности, а также по условиям самих йегеристов, команда разведкорпуса была вынуждена все равно покинуть остров и обосноваться в Марлии, а именно в Ребелио. Факт того, что бывшие предатели вернутся на Парадиз, принять категорически не могли.       Оставшееся в живых дееспособное население Марлии за четыре года смогло восстановить бывшее гетто, в котором больше не было места стенам, разделяющим марлийцев и элдийцев, однако полевые лагеря все еще сохранялись: там в основном жили сироты и одиночки. Габи и Фалько вели активную деятельность и практически все время были заняты либо посадкой растительности, либо помощью в отдаленных полевых лагерях, бросая силы на поддержание жилищных условий для выживших, а в свободное время, которого категорически не хватало, занимались с Леви.       Аккерман, конечно же, понимал, что так не может продолжаться вечно. Он замечал, что бывшие товарищи по разведкорпусу начали активно заниматься обустройством собственных жизней. Армин и Энни поселились в городе, и вскоре у них появился малыш, Райнер во всю приударил за местной активисткой, занимающейся развитием сельского хозяйства в пригороде и, ко всему прочему, внешне схожей с королевой элдийцев на Парадизе. Жан заделался знатным ловеласом, но все чаще бросал двусмысленные взгляды на угрюмую Пик. Конни женился на девушке из сиротского лагеря и вовсю готовился к появлению первенца. Да и Габи с Фалько со временем заведут потомство, и на кой черт им калека в доме? Только Микаса втайне осталась на Парадизе, невесть как добравшись туда после Гула земли. Она была не в силах отпустить прошлое, но ее как будто такой расклад вполне устраивал.              Леви чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, жалким переработанным материалом, выброшенным на обочину. Это укрепило его в мыслях переехать от Габи и Фалько. Недолго думая, он выбрал себе скромный домик в пригороде. Его расположение, по мнению капитана, было подходящим — вдали от городской суеты, где он мог по-настоящему уединиться, остаться наедине с вечными кошмарами. К тому же, дом стоял на вершине крутого утеса, с которого открывался прекрасный вид на океан и отстраивающийся заново Ребелио.       Аккерман упорно бежал от людей и от себя, не мог найти свое место в новом мире, не мог вернуться на Парадиз, не мог нормально перемещаться — ничего не мог. И он все больше злился и злился на себя, на свою жизнь, которая вяло тянула его в какое-то только ей известное завтра. Фалько и Габи были в ужасе после заявления капитана о переезде, но внутренне понимали, что это было неизбежно, учитывая, как редко они бывали дома. Но надо отдать детишкам должное, Габи героически отстояла право на поиск сиделки-помощницы для Леви.       «Вот еще, мистер Аккерман, вы будете один убираться в доме каждый день, готовить еду и заваривать себе чай, а как же реабилитация? Раз уж вы приняли такое решение, я позабочусь, чтобы подыскать подходящую кандидатку. Так ведь и от одиночества помереть недолго. Ну а мы с Фалько будем навещать вас по выходным, не отделаетесь от нас», — уговаривала Габи. Леви лишь угрюмо закатывал глаза, признавая довольно затруднительным вести быт на коляске, поэтому под ежедневным напором, с которым Габи набрасывалась на него, в конечном итоге согласился. — Она должна быть чистоплотной, дисциплинированной, хорошо заваривать чай и не лезть ко мне с разговорами — большего и не прошу, — отчеканил Аккерман. — А красивой должна быть? — лукаво улыбнулась Габи, подмигивая Фалько и вопросительно глядя на Леви. — Еще одно слово, и я передумаю.