selfless and selfish

      Рюджин не могла не улыбнуться, когда увидела, как Йеджи уверенными шагами пересекает холл здания, предназначенного для новобранцев, чтобы подойти к ней. Ей не следовало здесь находиться, – не в тот час, когда все уже готовились к отбою, – и всё-таки она пришла. Её руки опустились на плечи Шин, когда она наклонилась, чтобы поцеловать её в щёку, не обращая внимания на то, как сильно Черён закатила глаза. Казалось, её вообще не волновало ничего, кроме Рюджин.       – Соскучилась? – Промурлыкала Хван.       – Тебе нельзя здесь быть.       Черён выступила вперёд, но Йеджи даже не посмотрела на неё.       – Я думала о тебе весь день.       Вопреки желанию Рюджин тепло поднялось от живота к её щекам, заливая их румянцем.       – Прогуляемся?       – Да, конечно.       – До отбоя десять минут, – напомнила Черён. – У нас и так достаточно дисциплинарных замечаний. Как и у тебя, Хван.       – Это всего лишь наряд вне очереди, – отмахнулась Йеджи.       – Я вернусь к отбою, – пообещала Рюджин.       – Не успеешь.       – Обещаю. Серьёзно. Просто… просто дайте мне пять минут.       – Всего пять? Не недооценивай меня, – рассмеялась Хван.       Лицо Юны стало густо-красным. Обхватив руку Черён обеими ладонями, она потянула её за собой к лестнице, по которой уже поднимались закончившие ужин курсанты. Некоторые из них открыто пялились на Йеджи, задаваясь логичным вопросом, какого хрена она делает здесь так поздно, но прямо его никто не задавал, а лишнее внимание некромантку не беспокоило.       Они с Рюджин вышли на улицу и устроились на каменных периллах, свесив ноги вниз.       Прохладный ветер проникал под распахнутую куртку Шин, но Рюджин не чувствовала холода. Её волновало только прикосновение Йеджи к её руке, то, как их плечи прижимались друг другу, и проникающий в лёгкие аромат, – кажется, белые лилии и ладан. Хотелось вдохнуть его полной грудью, но она сдержалась. Не хотела, чтобы Хван посчитала её странной.       – Как прошёл день?       – Так же, как и все остальные. Тренировка, еда, тренировка.       – Поступишь в колледж и будет веселее.       – Думаешь, у меня получится? То есть… Черён права, я успела несколько раз втянуть свой юнит в неприятности.       – Все иногда ошибаются. Может, некоторые люди и думают, что мы отличаемся от них, но думаем и чувствуем мы точно так же, как и они. Если забыть о том, что ты ведьма, которую готовят для службы в армии, можно сказать, что ты просто проходила через тяжёлый период. Смерть матери любого выбьет из колеи, а тебе пришлось заниматься тем же, что и она. Конечно, ты не сразу поняла, что нужно делать.       – А ты? Ты никогда не рассказывала о том, через что прошла после смерти родителей.       – Просто не хотела тащить плохое туда, где мне хорошо. Вернее, к той, с кем хорошо.       – Ну, я хочу знать о тебе больше.       – И я перед тобой, а та Йеджи… она умерла в тот же день, что и родители. Она была слабой, наивной, глупой. Эта маленькая идиотка и дня бы не протянула здесь.       – Мне кажется, ты слишком строга к ней.       – Поверь, она заслужила. Такой, какая я сейчас, меня сделали не жизнь с родителями и переезды с места на место, а их казнь. Именно после этого я начала соображать, поняла, чем именно отличаюсь от других, и какую пользу из этого можно извлечь. До смерти матери и отца моя жизнь делилась на чёрное и белое, а затем я научилась улавливать оттенки. Больше того, – я сама стала одним из таких оттенков.       – Что ты имеешь в виду?       – Меня нельзя назвать хорошим человеком, потому что я эгоистка, которая согласилась на службу в армии ради того, чтобы спасти свою шкуру. Но в то же время есть люди и похуже. Например, охотники на дезертиров. Если сравнивать меня с ними, можно сказать, что я почти идеальна, но, если сравнить с тобой, я стану Дьяволом во плоти. И так с каждой частью жизни.       – Ты хорошо ко мне относишься.       – Потому что ты мне нравишься. Ты хорошая, Рюджин. Проблемная, да, но кто здесь без проблем? По крайней мере, ты стараешься.       – Ты тоже.       Наклонившись к Рюджин так близко, чтобы коснуться губами её уха, Йеджи прошептала:       – Я сбегу отсюда сразу после выпускного. Я – не они, Рюджин. Я не солдат. И мне хочется, чтобы ты сбежала со мной.       – Не могу.       – Можем забрать твоего отца.       – У меня есть обязательства перед Юной и Черён.       – Обязательства, из-за которых ты можешь умереть? Хотя… мне всё равно не понять, – улыбка снова появилась на губах Йеджи. – Поэтому некромантов и не объединяют в юниты. Мы слишком эгоцентричны.       – Ты не злишься?       Хван опустила руку на лицо Рюджин, большим пальцем проводя по скуле. В её глазах яркими оранжевыми искорками светилось что-то, что Шин очень хотелось принять за нежность. Никто, – даже мама, – никогда не смотрел на неё с такой теплотой. Хотелось обнять Йеджи, прижать её к себе и часами говорить о том, что она прекрасна независимо от того, что говорят другие кадеты, курсанты или командный состав. Плевать, что они думают, – Хван Йеджи способна на заботу, и Рюджин знает это как никто другой.       – Нет. Приятно знать, что в мире ещё остались честные люди. Надеюсь, ты задержишься здесь подольше. Может, у тебя даже получится вернуть мне веру в человечество.       – Я сама в него не верю. Ни в него, ни в те вещи о ведьминском сестринстве, которые нам рассказывают.       – И всё-таки ты соблюдаешь его принципы. Пока не прогуливаешь занятия.       – Я… я буду стараться. Я уже говорила тебе это, но теперь я действительно хочу попробовать сделать всё правильно.       – Так хочешь пойти со мной на свидание?       – Очень.       – Ты не пожалеешь, Шин Рюджин.

***

      Вечером генерал Квон всегда зажигала в кабинете свечи. Разумеется, к административному центру форта было подведено электричество и в подвале даже имелось несколько генераторов и запас бензина, но за четыреста лет она привыкла заниматься наиболее важными делами при свете свечей. Пока её адъютантки расставляли их по полкам, генерал Ли и майор Бён стояли по стройке смирно. Только после ухода посторонних генерал Квон позволила им сесть.       Она знала каждую из них уже больше тридцати лет, – с того дня, как они попали в форт ещё призывницами и объединились в юнит. Третьей была Шин Хеджон, – мать той девушки, которая в первую неделю своего пребывания здесь, умудрилась пригвоздить к потолку одну из лучших курсанток.       После выпуска из колледжа пути членов юнита разошлись. Шин выбила для себя направление в действующую армию, – в Африку, где тогда шёл один из крупных конфликтов за территорию и полезные ресурсы, а Ли и Бён оказались в полку разведки. Сейчас его возглавляла генерал Ли, а Сэбёк руководила особой службой по проверке тех, кого в документах обычно называли «неблагонадёжными», – детей дезертиров и метисов.       – Значит, ваш источник наверняка знает, что на базе действует шпион?       – Да, мэм, – ответила генерал Ли. – Нам неизвестно кто это, но, судя по информации, которую мне предоставили, «Генца» направили сюда хорошо подготовленного человека.       – И вы проверяете «неблагонадёжных»? – Нахмурилась генерал Квон. – Возможно, я слишком верю в интеллект руководителей «Генца», но разве было бы не проще выбрать человека с идеальной репутацией и избежать лишнего внимания со стороны разведки.       – Мы рассматриваем все варианты, – коротко ответила Сэбёк.       В свои первый месяцы здесь с лица Сэбёк почти не сходила улыбка. Она искренне верила в то, что делает хорошее дело, и отдавала ему все силы и время, какие у неё только были. Генерал Квон гордилась ей, – именно эта женщина поймала большинство агентов «Генца» и предоставила армии ценную информацию о внутренней работе организации. Боль давала ей силу. Несколько лет назад три её дочери были убиты агентами «Генца», и майор жила идеей добраться до них и уничтожить.       – И у вас есть подозрения?       – В колледже обучается примерно тридцать «неблагонадёжных», а с этим призывом к ним присоединились ещё двадцать человек. Пока мы проводим полную проверку их биографии. Всё, что нам нужно, – ваше разрешение на более… кхм… действенные методы.       – То есть пытки?       – Да, мэм.       – Вы можете предоставить мне гарантию, что агент, о котором вы говорите, относится к «неблагонадёжным»?       – Нет, но с большей вероятностью…       – Репутация армии пострадает, если я позволю офицерам пытать курсантов только из мнимой «вероятности», майор. Мы все – сёстры, – и я хочу, чтобы так всё и оставалось, поэтому вам придётся искать другие методы.       Сэбёк плотно сжала губы, словно готовила аргументы для спора, но затем кивнула.       – Да, мэм. Извините.       – Тебе не за что извиняться.       – Вообще-то… к нам поступил ещё один донос на кое-кого из призывниц. Она из метисов, но мы пока не допрашивали её. То есть…       – Я не дала согласие на допрос, – заявила генерал Ли. – Эта девушка из юнита моей младшей дочери. И… она – дочь Хеджон.       – Рюджин… да, она… уже успела себя проявить.       – Как нам известно, она состоит в связи с дочерью дезертиров, – некроманткой Хван Йеджи. Мы уже проверили её, и на первый взгляд всё чисто, но это не может не настораживать. Вы знаете, Хеджон не так давно погибла, и Рюджин может быть лёгкой мишенью.       – Или, – возразила Сэбёк. – Агитатором. Я займусь ими обеими немедленно, если вы дадите разрешение.       Генерал Квон покачала головой.       – Вы можете наблюдать за ними и допрашивать Йеджи, но на данный момент Рюджин находится под моей протекцией. Вы и без меня знаете о том, насколько редко проявляются такие силы, какие есть у неё, и мне бы не хотелось испортить её отношение к армии постоянными допросами и проверками.       – Но, если она агент…       – «Генца» бы не отправили сюда человека с настолько сырыми способностями. Рюджин сильна, да, но только в теории, потому что на практике мы имеем совершенно не поставленный голос. Её никто не тренировал, а «Генца» бы такого не допустили. Используйте другие методы.       Генерал и майор одновременно встали.       – Да, мэм.       – Свободны.       Только оставшись наедине с собой генерал Квон позволила себе обмякнуть в кресле. Перед глазами возник знакомый образ: коренастая, худощавая девушка с каштановыми волосами, собранными в короткий хвост, и большими глазами невинного оленёнка. В её памяти Хеджон осталась такой: наивной и невинной, свято уверенной в правильность семейного девиза – «Aliis inserviendo consumor».

Светя другим, сгораю сам.

      И она светила.       Как луч солнечного света в пещере.       Как первая искра, от которой разгоралось пламя.       Как объятие после долгого расставания.       Убедившись, что никто из адъютанток не подглядывает, Юри дважды провернула ключ в замке на нижнем ящике и достала стопку открыток. У неё так и не хватило силы сжечь, хотя раз в неделю она обещала себе, что непременно сделает это. Не из желания стереть Хеджон из своей памяти, а от боли. Ей не хотелось смотреть на них и вспоминать ту, – другую Хеджон, – с потухшим взглядом, в котором уже не было ничего, кроме отчаяния.       С таким же взглядом, как у её дочери.       – Любовь похожа на огонь, Юри, – так она сказала, когда они в последний раз встретились перед отправкой отряда Шин в Африку. – Сперва он согревает тебя, а затем разрастается до таких размеров, что начинает пугать. Или тухнет.       – И что же с нашим с тобой огнём?       – Кажется, он меня сжёг. Окончательно. Даже угольков не осталось.       Тогда генерал ответила, что они обсудят всё после того, как Хеджон вернётся из Африки, но та уже не вернулась.       – Я сожгу их, – пообещала себе Юри, глядя на открытки. – Просто… не сегодня. Но завтра точно сожгу.