Разборки - наш хлеб

      Утро среды было ужасно серым и мой истощённый за выходной вторник мозг не мог сопротивляться хандре. Не то чтобы мне прямо хотелось сдохнуть, просто… жить, ходить и дышать стало как-то ебейше хлопотно. Столько событий случилось за один прошедший вечер… Больнее всего было осознание своей беспомощности. Ненавижу это. Ненавижу себя, сил больше нет мирится с тем насколько я жалок и бесполезен.       Когда вчера Димка упал мне прямо в руки без сознания я был… пиздец стыдно это признавать — просто в оглушительном ступоре. И хотя это не первый раз, к сожалению, но именно вчера я страшно испугался… Сердце чуть не остановилось, а глаза застелил чернёный режущий страх. Тяжесть чужого бездыханного тела на руках ощущалось так, словно я держал свежий труп… Дыхание застряло в горле — меня впервые настолько душила паника.       Хотя не сказать, что в первый я был напуган меньше, однако в тот день я сам был виновником такого состояния у одного малолетнего олуха и тогда в школе меня скорее пугало наказание за подобную херню, чем здоровье самого олуха. А в этот раз… меня волновала именно что безопасность и невредимость Димы. Он, вечно язвительный и отрицающий мою помощь довёл себя до такого состояния! Точнее — его довели… Но места для злости на его отца не осталось — всё затопила тревога и страх.       Казалось, что мир вокруг меня внезапно оглох, даже мыслить нормально не получалось. Парниша безвольной шарнирной куклой просто «сложился». Не упал плашмя как иногда показывают в кино, нет, а именно «сложился», будто его отрезали от креста кукловода. А я, еле успевший рефлекторно его подхватить, тупо пялился на его бледное лицо… В голове как после взрывной волны осталась одна глухая вакуумная пустота вместо мыслей. Только сердце клокотало о рёбра как грёбанная кувалда.       «Что с ним?» — сухо спросил отец.       «Я… не знаю…» — беспомощно отозвался я не своим голосом, возвращая взгляд на слабо дышащего Диму. На лбу испарина, нездоровый цвет лица… Блядь. Что мне… что я должен делать? Мысли вспыхивали в голове, разрозненными бесформенными искрами, а тело будто окоченело.       «Ему нужно в больницу,» — холодно отозвался отец. — «Чего застыл? Перенеси его на кровать, а я спущусь, встречу врача,» — бросил он безразлично и скрылся за дверью.       Вот так просто. Как всегда холодно. Я бросил шокированный взгляд ему вслед… Почему? Какого хера он может оставаться таким отстранённым и презрительным сейчас? И почему я не могу сохранять трезвую голову…       Пока ехала скорая, пока не было отца я только и мог, что нервно всматриваться в лицо Димы и сокрушаться о своем бессилии. Дальше всё будто бы кадрами пролистывалось перед глазами: вот заходит человек в халате, вот Диму кладут на носилки, папа о чём-то говорит с полицейскими… Потом, узкая и не по-человечески неудобная машина, запах лекарств и соседство с дежурным врачом, чей локоть упирался мне в бок всю дорогу до больницы. После — его увозят в другое отделение, а меня с отцом оставляют у регистрационной стойки — подписать все эти безумно неважные сейчас бумаги.       Позже нам сухим и отдающим бухгалтерской отчётностью голосом, сообщили его диагноз: лёгкое сотрясение головного мозга, повреждение внутренних органов, в том числе и почек — как я, блять, и предполагал, и многочисленные старые травмы и ушибы. Но на этом тот сумбурный, кошмарный вечер не закончился…       Меня с отцом ещё ждало разбирательство в участке, оформление документов, и целая беспокойная ночь… Поспать в тот вечер мне не удалось. Навестить Диму было разрешено строго после школы, поэтому мне ничего не оставалось кроме как вариться в беспокойстве и витать в пустых мыслях на протяжении всех уроков.       Я высидел словно на иголках эти ненавистные часы тупо ради галочки в строке посещаемость и сразу же после последнего звонка помчался в больницу. На регистрационной точке меня встретила медсестра с кислым пофигистичным лицом и после получасового допроса на тему: «к кому, почему, зачем, а вы ему кто» — меня всё-таки пустили в больницу с указанием этажа и палаты в которую положили Диму. Нервозность тоненькими иголочками щекотала спинной мозг, мне было страшно заходить в палату… Что, если он уже очнулся? Как мне смотреть на него? Как себя вести? Всё так запуталось… Надо как-то сказать, что против его отца открыли дело. Ещё и эта татуировка на его спине…       Я несколько минут стоял столбом перед закрытой безликой дверью с номером и не мог решится нажать на ручку.       Он… ничего мне не рассказал, не попросил о помощи. В тот вечер в его голове даже не возникло мысли связаться со мной! Почему? Он настолько мне не доверяет? Почему он даже мысли не допустил о том, чтобы найти меня?! Да, как оказалось, я тот ещё безмозглый идиот… И, разумеется, от того что он позвонил бы мне все его проблемы не решились бы сами собой, но… Вспоминая его отрешённый, разбитый и полностью опустошённый вид той ночью на детской площадке меня не покидает страх, что если бы я не нашёл его он мог бы сделать с собой что-то непоправимое. Или же и дальше сидел бы там, пока не потерял бы сознание. А я бы так и не узнал… Дима даже тогда держался из последних сил, словно на натянутых как струны стальных нервах. Словно никому в мире не доверяет и я, как выяснилось, не исключение.       Такой упрямый… Как же он посмотрит на меня теперь? Я тяжело вздохнул и с тяжёлым сердцем резко, чтобы не передумать, открыл дверь…       …но меня встретила тишина и всё такой же бессознательный парень с бинтами на голове на больничной койке, как и вечером, когда я видел его в последний раз. Всё это показалось мне молчаливым упрёком. Жестокой наглядной визуализацией того, что я не в состоянии никого защитить, стать чьей-то опорой, я не способен стать для него особенным. Вокруг него всегда витает эта плотная непроницаемая стена. И эта его грёбаная «сила», эта его дурацкая защита — это то, на что посягать не могу даже я. Тот кошмарный вечер был единственным моментом, когда мне удалось сорвать с него маску, но какой ценой…       Возможно… мне и не стоит пытаться пробраться к нему в душу? Эта его личная граница, за которую он не пропускает никого, кто способен нанести ему рану. И наверное его недоверчивость — самое верное и благоразумное решение. У меня нет гарантий того, что я никогда не причиню ему боль и нет права пытаться разрушить эту стену, потому что мне не под силу стать частью его защиты.       Кто я вообще такой? Жалкий маленький человек. Подневольный у своего отца сын. Хах, как он говорил «говорящая голова»? Кажется, он был прав. Как всегда прав во всём, с самого начала. Я ничего не способен решить самостоятельно. Раб системы, марионетка отца, у которой нет права иметь волю и чей голос никто не воспринимают всерьёз. И даже при том, что я осознавал своё бессилие уже очень давно, я всё ещё пытался действовать. Но посмотрите чего в итоге я добился? Своими намерениями уберечь его и вытащить, я наоборот, навлёк на него беду… Теперь отец не отпустит его просто так, даже если решит, что Дима бесполезен. А тем более — если поймёт, что он никакой не Грешник.       — Как же мне быть, Дим? — Выдохнул я в тишину палаты. — Что я должен делать, чтобы не навредить ещё больше?       Бледнолиций парень так и не шелохнулся, продолжая только неслышно мерно дышать. Но сейчас мне было достаточно и этого. Дыши спокойно и умиротворённо, хотя бы во сне, Дима… Потому что, когда проснёшься, ты вынужден будешь встретиться с ворохом больших проблем и, кажется, я не смогу тебе помочь легко справится с ними…       — Но я не оставлю тебя в одиночку. — твёрдо сказал я. — Даже если ты не позволишь быть с тобой. Мне этого и не нужно. Я всё равно не оставлю тебя один на один со всем этим дерьмом, даже если в итоге мне придётся пойти против отца…              Какое глупое громкое заявление… На самом деле мне правда страшно. До усрачки нервно и пиздец не весело. Не представляю, чем может закончится мой протест. Нужно быть умнее, набраться терпения и лавировать в тех правилах, что установил отец, не нарушая их напрямую. Мне нужен план. Хватит мне уже сокрушатся о своей грёбанной слабости! Надо взять себя в руки…       С чего мне начать и куда стоит двигаться? Отец держит в своих руках огромные связи, что сможет против него сделать несовершеннолетний подросток? Что ж, как минимум, он не ожидает, что я смогу предпринять что-то существенное против него как раз из-за этого. Поэтому пока что надо сделать вид, будто я на его стороне. Буду играть роль того, кто беспрекословно ему подчиняется, чтобы получить доверие и увести Диму подальше. Стану засланным казачком — это будет первым шагом.       Придя мысленно хоть к какому-то решению, я поднял глаза и всмотрелся в болезненное лицо подростка на койке. Почему он такой сложный? Валяется теперь тут, со своей глупой гордостью, с разбитой головой. Худые бледные запястья безжизненно лежат поверх белого больничного одеяла, от вены тянется шнурок капельницы. А вокруг — стерильность, запах антисептика и лекарств. Комната — будто глухая космическая капсула вне времени и звуков. Даже простое дыхание здорового человека в палате сейчас звучит слишком громко. Вот и стоило оно того? Всё какие-то тайные опасные игры, секреты, заслоны, стены. Я с сомнением медленно протянул руку и осторожно легонько сжал фаланги его пальцев. Руки… холодные…       Я бережно поднёс его руку к губам и попытался согреть прохладные пальцы дыханием, попеременно растирая кожу. Дима. Тот самый ебанутенький на голову Дима, который казался мне необъяснимо-вечной занозой в заднице, сейчас выглядел как хрупкий человек, который вот-вот рассыпится. Он и так уже казался полупрозрачным, сливаясь своей бледностью с фоном бесцветной палаты. Ещё недавно он пререкался и нарывался своими кислотными высказываниями на драку. Как за пару недель всё дошло до этого?..       — Дурак ты, Дима… — прошептал я. — Дураки мы оба…       Я ещё долго сидел на стуле возле его кровати и перебирал в руках его пальцы, не в силах от него оторваться. С надеждой вглядывался в плотно сомкнутые ресницы, надеясь и одновременно опасаясь увидеть как он откроет глаза. Но до конца времени отведённого на посещения Дима предсказуемо не очнулся. Я сидел в больнице до того момента, пока не согрелись его руки, до тех пор, пока за окном не опустились сумерки, пока в палату не зашла медсестра.       

***

      Следующее утро началось так же паршиво. Ночью я опять плохо спал, мысли в голове не затыкались, как бы я не материл себя и не пытался настроится на сон. Ситуация с Димой и Грешником не давала покоя… Почему он мне соврал? До этого момента он был тем, кто, если можно было соврать, он скорее попросту не говорил бы. Разозлится и послать — вот его первая реакция. Он слишком импульсивный и прямолинейный для того, чтобы всё это время потворствовать такой сложной многоходовочке и поддерживать маску, ради того, чтобы просто водить меня за нос. Я не считаю, что он не способен на подобное, но… Просто так он бы так не поступил, верно? Дима Мухин ничего не делает просто так…       Конечно, мозг этой шизанутой обезьянки работает в каких-то совершенно непредсказуемых направлениях, но у него определённо должна была быть веская причина… Однако я не мог отделаться от мысли, что он попросту решил выдать себя за хакера чтобы привлечь моё внимание… Но это ведь глупо! Он бы не стал так поступать, верно? Значит… он сделал это ради него, да?       Мне было до едрёной фени глубоко плевать на этого психа, но теперь… Мне дохуя интересно, кто же этот хер с горы, ради которого Дима готов подставится? Какие у них отношения? Знал ли этот мерзкий хакер в каком Дима окажется положении если его поймают? Для него нормально так рисковать простым девятиклассником? Или же Дима делал это не по его просьбе? Тогда… по собственной инициативе? Чтобы Дима Мухин и подставлялся ради кого-то? Я слепо верил в его образ одиночки, для которого на первом месте всегда он сам, верил в мысль, что такой как он никогда не пойдёт на подобное ради кого-то. Насколько же этот человек тогда для него важен?       Эти ебучие, ни к чему не ведущие мысли, меня пиздец бесят… Кто же ты, грёбаный Грешник?       — Макс, ты форму свою взял? — вдруг бросил подошедший со спины Игорь, возвращая моё сознание в школьный коридор.       — Чёрт, ты напугал. Спортивку? У нас вроде бы что-то намечается на сегодня, так что да, взял. — бросил я в ответ.       — Блин, где?!       — Да ты, блять, портфель мой беременный видел? Сегодня ещё и моя очередь была учебники приносить. Ощущение, что он килограмм десять весит. И форму пришлось туда же запихивать вместе с кроссами, потому что кое-кто постирал мою спортивную сумку утром.       — Ох, ты ж всё равно на машине в школу катаешься, тебе это вообще погоды не сделает! — легкомысленно отмахнулся одноклассник, на что я раздражённо цокнул языком — не говорить же, что я после школы пойду навещать одного знаменитого мелкого упыря, с которым меня связывают самые неоднозначные отношения последний месяц…       — А ты без формы? — без интереса отметил я. — Рисковый ты. Сегодня ж зачёт. Мне вот не всралось его потом пересдавать — Катерину Игоревну лучше не злить…       — Бляяя… Ты прав… А я забыл, прикинь? Думал, если ты тоже, то хоть не так попадёт. Но, кажется, надо готовится к жёсткой раздаче… — театрально всхлипнул он.       — Как мне тебя жаль. Бедненький ты наш. — с сарказмом фыркнул я.       — Вот именно! Не ёрничай, мудак! Ты друг вообще или как?       — Ха-хах, ладно-ладно… — неискренне усмехнулся я краем губ.       Друг…       «Друг?» — всплыло в голове, — «Гулять после школы, и миленько пиздеть ни о чем — это имеешь в виду? Сорян, но дружба не для меня. А лицемерных фанатов у тебя и без меня хватает.» — прозвучали в памяти слова Димы. Чёрт, как не кстати вспоминается тот злосчастный разговор… Да уж, всё не перестаю поражатся тому насколько он проницательный. Сразу смекнул, что друзей-то у меня нормальных и нет.       Как он говорил? «…не верю в «дружбу». Тебе ли не знать, что любые отношения строятся на выгоде. Деньги ли, помощь или что-то нематериальное — не важно. Не бывает «не выгодных друзей». Я прав, госпожа мамочка?». Прав, чёрт возьми…       Блять, реально ж ведь прав. Все они остаются со мной, пока им выгодно, но как только понимают, что лафы не будет — исчезают. Но Дима… он другой. Или был другим. Я уже не знаю… Мне по сути уже насрать чем он руководствовался. Но иронично, что человек, который так страстно заливал мне про то, насколько дружба — продажная и лицемерная вещь, способен пойти на такое ради другого человека. Ради Грешника…       Я ревную? Нет, не сказал бы. Хотя… Раздражение от одной мысли об этом хакере у меня зудело ещё в тот момент, когда его прозвище всплыло в нашем разговоре в медпункте. Может и правда ревную… А может — завидую. Ну что ж, я пока ещё не заслужил права завидовать ему. Они общались и дружили задолго до того, как у нас с Димой хоть что-то началось. Если этот его друг настолько ему важен… Я должен его понять. Но это не отменяет факта, что проблема остаётся открытой: хакера я не нашёл и наша с отцом сделка не действительна, так ещё и Дима зазря подставился…       Хотя, возможно, если он поддерживает связь с Грешником, у нас есть шанс использовать эту ситуацию. Раз он начал им притворяться — будет притворяться до конца, пока не появится лазейка как сбежать из-под «опеки» моего отца. Нужно только связаться с тем самым Грешником через Диму и убедить его помочь…              

***

      Солнце сегодня странным образом пригревало, словно началось бабье лето… Хотя куда там, середина осени же, уже и первый снег выпадал. Он правда растаял весь, не успев толков припорошить землю, но ведь был!       Однако сухой асфальт словно бы совершенно не помнил слякоти и луж, а от пожухлых листьев, сметённых кучкой к бордюру пахло лесом и грибами. Я, дождавшись окончания последнего урока, рванул по окружной к дальнему зданию на окраине города, куда переехала клиника. И сейчас несусь на предельной скорости бега по дороге, поражаясь удачной и весьма солнечной погоде. Из-за такой атмосферы почему-то появлялось необоснованно обнадёживающее чувство, но меня оно отчего-то лишь сильнее нервировало. Если Дима очнулся… я должен буду с ним серьёзно поговорить.       Наконец, панорманые двери главного здания с регистрацией. Уже знакомая недовольная медсестра за стойкой.       — Ах, опять ты? — презрительно бросила она, разглядывая меня через стекло. — И чего ты к нему шастаешь каждый день. Ещё и сидишь до ночи. Думаешь он быстрее поправится если будешь над ним чахнуть? Не очнулся он ещё, сегодня утром его проверяли.       — Не очнулся? А как… это вообще нормально, что он так долго не приходит в сознание? — тревожно спросил я.       — Это тебе пусть врач говорит, что нормально, а что нет. Ненормально шестнадцатилетнему подростку в больницу с пробитой головой поступать. — пробубнила она на гране слышимости. — Проходи уже, не задерживай меня! — она раздражённо взвизгнула, махая рукой, словно пыталась отогнать назойливую муху.       Значит, он и сегодня не пришёл в сознание… Вот и не оправдалось моё хорошее предчувствие.       После этой новости весь задор как-то разом стих и шагать стало не в пример тяжелее. Снова смотреть в бледное лицо с бескровными губами и варится в котле со своими демонами… Почему же так долго? А что если… Нет! Нельзя о таком думать вообще! Дима сильный парень, да и врач не говорил о наличии рисков упасть в кому. Он попросту истощён, организм берёт своё… Да, прошли ведь всего сутки.       Белая дверь и номер палаты снова перед моим носом. Я с мрачной решимостью медленно поворачиваю ручку. Буду приходить каждый день и ждать столько, сколько потребуется — думаю я упрямо. Дима справится. Главное, что тут, под присмотром врачей всё с ним будет хорошо…       Я понял глаза, ожидая увидеть бездвижное худое и изломленное тело, но вместо этого… я увидел вальяжно сидящего вразвалочку парня, который, поджав одну ногу и дрыгая пальцами другой, неприкрытой одеялом, со скучающим лицом пялился в окно.       — Дима? — надломленным голосом выдохнул я, не веря своим глазам.       Он повернул голову в мою сторону, и в тот момент, когда мои глаза встретились с его янтарными радужками в которых снова привычно заиграли отблесками чертята, я, кажется выронил из рук портфель, от облегчения разжав пальцы. Слава богу, тот потухший мёртвый взгляд остался в прошлом…       — Ну и, чего застыл? Дверь запри и иди сюда. — самодовольно усмехнулся он так привычно и по-живому, так реально…       После минутного ступора я послушался, медленно осознавая ситуацию, запер дверь и ошеломлённо спросил его, как он. На что Дима в своём вечном сарказме шутливо отмахнулся, вызывая во мне холодное и злое подозрение. Нормально он, как же… «живой», говорит, паразит! Да как не смотреть на него как на призрака, если ещё вчера он именно его и напоминал!       Мои слова о том, что у него разбита голова и что нужно позвать врача он в свойской особенной манере проигнорировал и подозвал сесть к нему на кушетку. И как-то так тепло и по-домашнему дурашливо он это обронил, так уютно, словно то самое солнце с улицы заглянуло в окна. Может быть мне и впрямь нужно больше доверять таким вот интуитивным предчувствиям, хотя бы изредка? Я не смог ничего сказать против… И, воспользовавшись случаем, решил самостоятельно его осмотреть — верить на слово этому пиздобо… кхм, альтернативно-одарённому на приуменьшение собственного ущерба парню я не собирался. Температура, пульс, зрачки нормального размера. Вроде бы… он и вправду был в порядке? Конечно, не полностью здоров: бледность никуда не ушла да и на вид он оставался всё ещё до невозможности истощённым, но выглядел этот чёрт куда энергичнее, чем в последнее время!       Я сжал его плечи и на полном серьёзе высказал все свои волнения, угрожающе поднеся кулак к его лицу, для большего эффекта. Он непроизвольно зажмурился и я, враз ощутив как тону в облегчении, обессиленно обрушил голову ему на плечо. Ну какой же он всё-таки придурок! Я ведь… и правда… так испугался за него.       — Никогда больше так не делай! Иначе я за себя не ручаюсь… — пробурчал я в его острую ключицу, выдыхая одной этой фразой всё напряжение за последние двое суток.       Он что-то насмешливо бросил в ответ, мол, он не виноват и всё в таком духе. Конечно, он не виноват. Я понимаю… Но всё ещё хочется схватить его за плечи и вытрясти обещание больше не попадать в такие опасные ситуации. Да только что это даст? Я должен создать условия при которых такое больше не повторится.       Постепенно мысли начали успокаиваться. Он такой… тёплый, худющий, острый на углах, и такой… родной. Я бесстыдно тёрся носом о его плечо, медленно возвращая себе здравомыслие. Хотелось бы мне подольше вот так посидеть, ни о чём не переживая. Я был бы не против и всю жизнь провести так, но время и обстоятельства были не на моей стороне…       В конце концов, мне пришлось отстранится.              — Дима, послушай, я понимаю, что ты ещё болен, но мы не можем откладывать и дальше этот разговор. У тебя большие проблемы. Я… не знаю с чего начать, но я… я правда пытался придумать решение и мне очень нужно обсудить с тобой дальнейший план действий.       — Макс… Давай потом? — кисло отозвался он, совершенно не вникая в смысл моих слов.       — Когда потом? — вскинулся я, — У нас не так много времени как кажется, события несутся как грёбаная лавина и надо придумать что со всем этим делать! Ты в дерьме, Дима, и я не приукрашиваю! Я понимаю, что ты истощён и тебе нужно время, чтобы прийти в себя, но… ах, чёрт, ты меня вообще слушаешь?       — Если ты сейчас не заткнёшься я тебя поцелую. — вдруг обрушил он.       Я на долю секунды опешил — уж больно серьёзно он выглядел, словно и правда пытался мне угрожать. Но потом, взяв себя в руки, я невольно закатил глаза на его ребячество.       — Дим, я серьёзно! Давай оставим шутки и… — но внезапно, он исполнил свою угрозу и резко сократив расстояние впился в мои напряжённые губы.       На миг я даже перестал дышать — он впервые в полном адеквате целовал меня сам! То, что произошло в вечер его госпитализации вряд ли можно было расценивать как осознанный поцелуй. Да и обстоятельства, о которых не хотелось задумываться, были не в руку. А тут он со своими чертятами в глазах, такой напористый, реальный… Я почти сдался, но меня вовремя отрезвила мысль об утекающем времени…       — Дим, пожалуйста, будь серьёзнее… У тебя большие пробле… — выдохнул я отстранившись от его губ, но он не дал мне закончить, вновь заткнув меня поцелуем. Грёбаный читер…       Он буквально вышибал из моей головы все здравые мысли. Наглый, жестокий манипулятор! Дима словно бы чувствовал, что я против него ничего не смогу предпринять, будто точно знал куда надавить, чтобы мне сорвало крышу. Пугающая проницательность… Я ощутил себя безвольной куклой, полностью в его власти, никогда бы не подумал, что этот паразит способен так легко взять меня на крючок.       Мои доводы о том, что он болен и что мы, чёрт возьми, в больнице!..       …этот гад совершенно не воспринял за проблему. Просто пёр напролом, отмахиваясь от всех моих попыток вернуть разговор в более рациональное русло, как будто… уже давно хотел этого. И это сводило с ума… Топило в облегчении, в надежде. И отнимало последние силы сопротивляться.       На третьем поцелуе я полностью потерялся в ощущениях, и когда он только успел стать таким умелым? Не тренировался же он на помидорах? Горячие влажные губы, лёгкие покусывания и бархатный язык, щекочущий нёбо… Я невольно прикрыл глаза, уплывая на волнах тянущего удовольствия и в панике распахнул их, испугнанно схватив его руку, когда почувствовал… прикосновение. Когда только успел расстегнуть ремень и джинсы?!       Миг на то, чтобы осознать ситуацию, миг на то чтобы увидеть напряженно-изучающий взгляд Димы, миг на то, чтобы решится. Своим дерзким «разрезаю» он просто нарвался. Всё что творилось дальше попросту выходило за все известные мне рамки ВМО*. Я зацеловывал его мягкую тонкую кожу, покусывал, оставляя влажные следы и после слегка дул, вызывая на его коже мурашки. Никогда не представлял себе, что с другим человеком, ещё и кем-то вроде Димы, будет настолько крышесносно. Хотелось всего и сразу и, кажется, не было того, чего с ним бы я не хотел попробовать.       Я резко подтянул его за бёдра, заставив усесться на мои колени и забросить ноги мне за спину; придвинувшись вплотную и нетерпеливо накрыл рукой стояк… Почему-то в тот момент у меня не возникло чувства, что я делаю что-то неправильное. Совсем наоборот — всё происходящее в своей абсурдной иронии казалось единственно верным, настолько, что я успел удивиться, почему раньше не мог этого принять.       И наконец настал самый острый момент: звёздочки перед глазами от оргазма, закрывающиеся от удовлетворения глаза… Я почувствовал, как Дима слишком сильно откинулся и рефлекторно поддержал его за спину свободной рукой. Ещё чуть-чуть и он бы упал. В голове я оставил себе заметку о том, что больше таким в публичных и опасных местах мы точно заниматься не будем.       Первый момент, пока я приходил в себя, слушая обоюдно сбитое шумное дыхание, чувства в груди были запредельно потрясные. Дьявольски-головокружительный вид самодовольного раскрасневшегося Димки захватывал всё внимание. Но потом захотелось провалиться под землю… А этот мелкий гад ещё и издеваться надо мной умудрялся! Но после того, как мне всё же удалось вырваться в уборную и привести себя в божеский вид, я вспомнил неприятную и тянущую за душу необходимость вернутся к неудобному разговору…       Напоследок, я бросил в зеркало решительный взгляд и вернулся в палату, предприимчиво становясь подальше от сексуального манипулятора.       Вдох, как перед прыжком в прорубь, взгляд глаза в глаза и:       — Дим, зачем ты соврал?..