Основной инстинкт

      В комнате — просторной светлой спальне с белыми стенами со вставками широких панелей из ясеня, панорамными окнами и современной минималистичной мебелью — сегодня было темно и душно. Все источники света были стыдливо погашены, окна — зашторены и длинные серо-голубые гардины не пропускали ни лучика света, закрывая весь проем и широкими прибрежными волнами стелясь по полу, а высокие двери — плотно закрыты на два замка и никто не смел не то что подойти и нарушить уединение обитателя двухэтажного флигеля, но даже посмотреть в сторону постройки. Почти никто.       От жаркого коктейля запахов в спальне под крышей кружилась голова и в тяжелом горько-пряном, пьянящем запахе вишни и табака совершенно терялись тонкие свежие ноты мяты и дымчато-воздушные — корицы. Бурлящая, дикая смесь феромонов обжигала легкие и выбивала почву из-под ног, она была способна поставить на колени, от нее вело до слабости, низ живота сводило болезненно и сознание уплывало куда-то к животному прошлому, но так было нужно. Сладко на вдохе с терпкой кислинкой неразделенной, невозможной любви на губах, и смолисто-удушающе на выдохе, забирая с каждым разом по капле что-то бесценное — то ли веру, то ли надежду, то ли саму жизнь… Саске, кусая подушки, лежал на кровати, чувствуя, как брат вжимает его в матрас, ритмично и быстро двигаясь внутри. Его тело плотно обхватывало член Итачи, наслаждаясь каждой секундой их близости и каждой манипуляцией, впитывая каждую каплю феромонов, но никак не могло насытиться. Пальцы на ногах поджимались против воли, а бедра поднимались навстречу сами по себе, под кожей пробегали искры и мышцы сводило, когда брат входил особенно глубоко, выбивая из него скулящие стоны. Аромат старшего обвивал его, как изысканное плетение шибари. Перед глазами все плыло от возбуждения, отчаянно хотелось подставить ему шею, ощутить на коже его горячие губы и острые зубы, отдаться ему полностью, на всех уровнях, позволить ему подавить себя и взять управление в его надежные и сильные руки. Но брат никогда на такое не пойдет, да и сам он пожалеет о случившемся едва течка пройдет и вальс гормонов стихнет. Но это будет потом, а сейчас… Сейчас оставалось только жалобно просить, жадно впитывая в себя каждую молекулу запаха Итачи, его власти и влияния, восторженно растворяясь в ощущении близости с ним.       — Итачи… Пожалуйста. Умоляю тебя… — в уголках глаз выступили отчаянные слезы и он украдкой стер их о подушку, утыкаясь в нее лицом. С очередным движением брата и сопутствующим ему тихим стоном, он вцепился в простыни до побелевших костяшек, со скрипом сминая прокрахмаленную ткань, и выгнулся спиной навстречу Итачи. Остро проступили сведенные лопатки, кожа на шее натянулась, кадык совершил один ход, и Саске повернул голову в сторону, открывая уязвимое и нежное место на сгибе, чуть выше надплечья. К покрытому испариной лбу прилипла челка, щеки жарко покраснели от такого развратного жеста.       — Прекрати. — голос Итачи, несмотря на его подчеркнутую холодность, как всегда в такие дни, звучал хрипло и сдавленно, ниже и тише привычного. Тяжело дыша, он медленно, словно преодолевая сопротивление внутренней тугой пружины, склонился к нему и прижался лицом к его затылку, зарываясь в взлохмаченные шелковые волосы, прихватил губами непослушную прядь и, жадно втянув наркотически-прекрасную смесь запахов и феромонов младшего, с коротким злым рыком оттолкнулся, выпрямляя руки и нависая над Саске теперь так, что они соприкасались только бедрами.       Длинные темные волосы непослушно выбились из хвоста и теперь обвивали шею, прилипая к мокрой коже. Вдоль позвоночника стекла капля пота, исчезнув где-то в районе поясницы. Итачи никогда не позволял себе так небрежно выглядеть, только здесь, только в ночи, подобные этой, разделяя их с Саске грязную тайну.       Еще несколько резких, размашистых движений, разрывающих младшего удовольствием, и все закончилось. Итачи широко развел его ягодицы, едва ли не до боли вцепившись в мягкие мышцы, и, стиснув зубы, чтобы не застонать, кончил, наполняя тело брата горячей спермой, Саске, реагируя на произошедшее, тихо и сладко выдохнул и, упершись коленями в матрас, бесстыдно выставил зад, принимая в себя все до последней капли. Грубо сжав его тонкую талию, старший вышел из него с тихим скользким звуком. Чувствительный анус горячо и раздраженно пульсировал и изредка, дергаясь, сжимался, пытаясь привыкнуть к тому, что внутри больше ничего нет. Дрожа, Саске перевернулся на бок, прижимая ладони к животу и подтягивая колени. Взгляд постепенно прояснялся, но в голове все еще был туман и в ушах эхом шумела кровь. Внутри было хорошо, тело, получившее то, чего хотело, наконец-то расслаблялось и животное желание, фоновым шумом сводившее его с ума уже больше суток, утихало. На какое-то время. Саске протянул руку к прикроватной тумбе и с трудом нащупал в темноте телефон. Голубой экран с непривычки светом резанул глаза, заставив прослезиться. Непослушные, словно резиновые, пальцы ввели верный пароль лишь с третьего раза. Приложение календаря мигнуло пошлым розовым цветочком загрузки и сообщило неутешительную новость — течка продлится еще два дня.       Итачи встал с кровати, подбирая с пола свое белье.       — Я воспользуюсь твоей ванной.       — Д-да, конечно… — Саске провожал брата каким-то пустым взглядом, ощущая себя довольным и униженным одновременно. Спасительный успокаивающий кокон феромонов Итачи укутал его, под кожей, пульсируя в такт спешным ударам сердца, разливалось удовлетворение, унимая болезненную похоть, но сознание беспокойно металось в необъяснимой тревоге. Саске рассеянно гладил свой чуть впалый живот подушечками левой руки, рисуя на ней круги-мишени, пока правая бессознательно легла на шею, в поисках несуществующей удавки. Пальцы едва сжались, ногти оцарапали белую кожу и, вздрогнув, он опустил руку и резко сел. Между ягодицами было липко — сперма текла из него, пачкая простыни. Сквозь дорогой и изящный, похожий на нишевый парфюм, запах Итачи отчетливо пробивались более низменные и приземленные — мускусные запахи похоти и секса: горьковатый — пота, пропитавшего постельное белье, терпкий — смазки, и солено-кислый — семени. Саске обхватил плечи руками, очень хотелось открыть окно и проветрить, но в такие дни это было строжайше запрещено. Стены давили, но с этим нужно было смириться.       Едва учуяв его нежный, мятно-коричный, как у рождественской сладости, запах два года назад, когда только началось половое созревание, отец на корню перечеркнул все его планы на жизнь, взяв ее под свой контроль. В семье Учиха родился омега… Несмотря на программу равноправия, принятую много лет назад в ходе блестящей политической компании Намикадзе Минато, консервативные взгляды в высшем обществе все еще были сильны и Фугаку не мог позволить себе подобного позора. Флигель из гостевого домика, стал домом Саске, спортивная карьера была «поставлена на паузу», обучение стало дистанционным. Частный врач подобрал подавляющую терапию, почти полностью уничтожавшую естественный запах Саске практически на весь цикл и регулярно наблюдал своего самого особенного пациента, чью медицинскую тайну надежно охраняли своевременно отправляемые почтой чеки с большим количеством нулей в графе «итог». Формально, Саске был свободен — ровно столько, сколько нужно, чтобы его периодические исчезновения из поля зрения людей не вызывали вопросов, он посещал разнообразные школьные мероприятия, с завидным успехом сдавал экзамены, выходил на теннисный корт с такими же благородными сыновьями отцовских деловых партнеров, сопровождал семью на банкетах, раутах и благотворительных вечерах, регулярно мелькая в светской хронике — таинственный, немногословный и замкнутый младший сын владельца крупнейшего технологического концерна в Азии вызывал неподдельный интерес у публики, работая на благо семьи даже в своем самом уязвимом положении. Но на практике… Вся его жизнь была подчинена календарю и кружочку-блистеру с гормональными таблетками. Приложение безошибочно считало дни, часы и минуты его права на собственную жизнь. Тик-так, тик-так… Время песком утекало сквозь пальцы, рябью перед глазами мчалось вперед и едва он успевал вдохнуть полной грудью и ощутить желанную свободу, как двери его золотой клетки вновь закрывались. Молчаливый телохранитель из числа многочисленных родственников, запирал ставни и задергивал шторы и, коротко сочувственно кивнув, оставлял его одного в мучительном ожидании надвигающегося гормонального шторма. Первые разы он пытался справляться один, задыхаясь от желания, но чем старше он становился тем сильнее его тело требовало своего. Таблеток было мало, к обезболивающему постепенно вырабатывалась толерантность и пара ночей в месяц стабильно становились похожими на пытку, и тогда в дело вмешался Итачи.       Саске сжался, вспоминая как первый раз отдался брату. До крови кусая губы, давя в груди стоны и стыдливо пряча глаза, он раздвинул ноги и впервые почувствовал себя так хорошо. Едва член Итачи вошел в него и нос уловил его терпкий запах, все встало на свои места. Тянущая, раздражающе-монотонная, как фальшивая нота, боль прошла. Хроническая усталость, сопровождавшая его все это время и копившаяся, как пыль на чердаке, исчезла. Внутри стало тепло и приятно, тело наполнилось легкостью и энергия в следующий цикл била через край. До новой течки. Но Итачи пришел и в тот раз. И потом еще раз. И снова. И так уже год. Он неизменно чувствовал, когда состояние Саске становилось особенно невыносимым и приходил, едва луна серебрила деревья и крыши, вострой тенью на кошачьих лапах скользя по коридорам флигеля, и уходил прежде, чем солнце выглянет из-за горизонта.       Дышать постепенно становилось все легче, гормональный шторм утихал, но что-то внутри все еще тянуло и искало тепла и заботы брата.       — Как ты себя чувствуешь? — Дверь ванной комнаты открылась без единого звука. Итачи вышел с полотенцем на бедрах, вторым привычно промакивая отсыревшие кончики заплетенных в косу волос. Свет за его спиной, нарисовавший было на полу широкую бело-золотую линию и рассеянно разбавивший душный сумрак спальни, автоматически погас, прежде, чем дверь также беззвучно медленно вернулась на место.       — Гораздо лучше. Спасибо. — Последнее слово сухо загорчило на языке.       Матрас чуть прогнулся, когда старший сел рядом и, перенося вес на упор ладони, приблизился к Саске.       — Я рад… — Итачи, ласково пропуская между пальцами короткие темные волосы и поглаживая затылок, прижался лбом к его. Саске потянулся к нему всем телом, надеясь напоследок уловить хоть ноту желанного вишнево-табачного запаха, хоть каплю его успокаивающих, терпких феромонов, но Итачи уже взял себя в руки и едва заметно влажно пах только гелем для душа и чистотой. Брат прижался губами к все еще мокрому виску Саске. — Ничего не болит?       — Нет. Но мне очень нужно в душ…       Итачи ласково и шутливо клюнул его под ухом.       — О, это точно… Ты — маленький распутник — пахнешь так, что все окрестные альфы наверняка слюной захлебнулись и уже вышли на твои поиски.       — Как будто я специально… Ты же меня до такого довел, извращенец. — Саске показушно-обиженно вывернулся и, надувшись, оттолкнул от себя брата, поворачиваясь к нему спиной.       Костяшками пальцев Итачи погладил его шею. Его грустный жест был нежным до боли, и сердце предательски заныло. В комнате внезапно словно стало холоднее градусов на пять. В горле засвербело и перед глазами белесо поплыло.       — Больше никогда так не делай. Не проси меня тебя пометить, особенно таким голосом и когда ты так сильно пахнешь. У меня тоже есть пределы и ты был охуительно близок к ним.       Грудь сковало льдом. О том, что Итачи в какой-то момент может не сдержаться и что ему происходящее также не приносит большого удовольствия и вынуждает бороться с собой и идти на компромиссы с совестью, он не думал.       — Извини. Но с другой стороны — ты подумай — это решит столько проблем! Если я буду с меткой, отец больше не сможет пускать всем пыль в глаза, не придется пить подавители, я смогу зажить нормально… — Неловкая попытка отшутиться вызвала такую же неловкую улыбку на губах у Саске.       — Если отец узнает о том, что мы делаем — он нас убьет. Обоих. — В голосе Итачи звучал сарказм. — А если он узнает об этом таким способом — он убьет нас с особой жестокостью.       — Да-да, сотрет нас из семейного древа, лишит будущего и чем там он еще угрожает, когда мы плохо себя ведем… — Саске упал обратно на кровать, кисло дернул уголками губ. — А если ты мой истинный? — Нелепый игривый флирт, от которого на щеках выступил стыдливый румянец. Кажется, он еще не отошел после секса.       — А если ты подумаешь хоть чуть-чуть? Мне казалось я вытрахал из тебя всю гормональную дурь и мозг должен был снова заработать.       Саске попытался сделать вид, что ему очень обидно.       — Ну кто-то же должен им быть!       — Саске… — Итачи повернулся, глядя на него со утомленной нежностью, как на маленького неразумного ребенка. — Истинные — это миф. Красивая сказка для романтиков и дураков, не более. Раньше союзы заключались, учитывая первичный и вторичный пол, для здоровья потомства. Эта сложная схема социальных взаимосвязей и ролей сформировала наше общество. Сейчас половой вопрос отошел на дальний план. Люди сами выбирают себе партнеров. И тебе не стоит гнаться за волшебным идеалом, а серьезно подумать о том, какого человека ты действительно хочешь видеть рядом с собой. Потом. Когда ты доучишься и сможешь уехать из этого дома.       Саске развернулся на кровати, свешивая голову вниз. Слова брата ему не нравились. Итачи, порой, слишком навязчиво предлагал ему сойтись с кем-то из своего круга, между строк рекламируя то своих университетских одногруппников, то молодых и перспективных представителей развивающегося цифрового бизнеса, с которыми он работал. С любым «достойным» по его мнению человеком, способным обеспечить и защитить Саске в будущем. Его тревога была понятна, в его словах были и здравый смысл и холодный расчет, но все равно это все злило и утомляло.       — А если я никого не хочу видеть? Только себя.       — Это… Будет сложно. Тебе… Действительно будет легче рядом со спокойным бетой или волевым альфой. Постоянным партнером, способным дать тебе то, что тебе нужно, а не то… Что есть у нас сейчас.       — Мне будет легче, как только отец отправит меня подальше — куда-нибудь на другой конец Земли — и даст дышать спокойно. Без гребаных подавителей моя жизнь станет в разы проще и во всем этом исчезнет потребность. — Говорить было больно, раздражение росло, лезвием ложась на язык.       — Это да. Но природа все равно однажды может взять свое. Возможно, в самое неудобное и неожиданное время. И, на твоем месте, я бы хотел, чтобы в этот момент рядом был кто-то заботливый и надежный, и подготовился к этому.       — О, как жаль, что ты не на моем месте. Ты бы держал себя в руках, без каких-либо проблем, я уверен! И ты бы не растерялся и быстренько нашел себе какого-нибудь респектабельного иностранца, под которого можно лечь и обеспечить себе сладкое будущее!       Итачи нахмурился. Ноздрей Саске коснулся теплый и сладкий табачно-вишневый запах, гипнотизируя и успокаивая нервы. Феромоны ласкали сознание, шепча что-то мягкое и нежное, уговаривая послушаться, не спорить, лечь в кроватку и уснуть, проникли под кожу, в само его нутро, расслабляя и вызывая колючие мурашки у затылка.       — НЕ СМЕЙ! — Саске дернулся и резко подскочил, отворачиваясь и утыкаясь в подушку. На глазах выступили злые слезы. Он тяжело и часто дышал сквозь ткань, прогоняя такой приятный дурман, о котором мечтал еще полчаса назад.       — Прости… Я подумал, что тебе так будет легче успокоиться. — Брат ласково потянулся к нему.       — Не смей, блять, так со мной делать. Никогда.       Итачи, извиняясь, гладил его напряженную спину. На губах мятой и корицей осела чужая обида, стыдя и призывая встать на колени. Феромоны горько царапали горло, раздражая. Итачи нахмурился, противясь, а затем довольно хмыкнул.       — Понял-понял. Больше никогда.       Саске повернулся и показал брату язык, вызвав у Итачи приступ тихого смеха. В следующую секунду в голову старшего прилетела подушка, тяжело ударяя по лицу, выбивая дух и растрепывая волосы. Итачи рыкнул и, придавив Саске к матрасу, щекотно пробежался пальцами по его ребрам, от чего младший истерично взвизгнул, заставив брата зажать ему рот.       В дверь тихо и коротко постучали. Двое замерли. В повисшей тишине отчетливо слышались их смешивающиеся шумные дыхания и тиканье часов.       — 4 часа утра. — Из-за двери донесся спокойный голос Шисуи. — Судя по всему, вы двое уже закончили, так что лучше больше не тянуть.       Итачи выдохнул и мгновенно подобрался, меняясь в лице. Саске наблюдал за тем, как он быстро одевается и приглаживает волосы, спешно переплетая легкую косу в низкий хвост. Застегнув ремень джинс и набросив на плечи кардиган он оглянулся на младшего.       — Прими душ и ложись спать. Я прикажу, чтобы завтрак подали в твою комнату к полудню.       — Не надо. — Саске сел и опустил ноги с кровати, зарываясь пальцами в теплый и пушистый ковер. — Я спущусь сам к 8, как обычно, и лучше лягу вечером пораньше.       — Ты уверен? — Итачи смотрел на него сверху вниз строго и чуть настороженно.       — Да. И тебе не нужно завтра приходить.       — Дело не в этом.       — Я знаю. Я справлюсь, не переживай. Я просто не хочу ломать себе график. Я… — Саске чуть замялся. — Хочу вернуться в школу.