93' Til infinity

      Собственные слова кажутся выстрелом в пустоту. Слишком громкие, слишком пошлые, просто слишком.Звонкая пощёчина, залепленная самому себе напротив зеркала в ванной, приводит Веритаса в себя. Что на него нашло? Туалетная бумага скользит по животу, уничтожая все доказательства его глупости, и отправляется по канализации. Он умывается, с остервенением трёт лицо ладонями, пытаясь понять, как ему теперь держаться рядом с Авантюрином.        Совершённая им глупость становится камнем преткновения в уверенности в собственных действиях. Если он позволил этому всему случиться так рано, то как скоро Авантюрин его покинет? Какова вероятность, что этого не произойдёт?        И вот, всё снова кажется нереальным. Театральные декорации, притворно выставленные заботливой рукой Авантюрина в виде лабиринта, в котором Веритас неизменно теряется. Рацио видит себя в свете софитов — слишком ярко, слишком жарко, он ослепляет и вынуждает глаза слезиться. Ему кажется, что он задыхается. Собственное лицо в отражении снова кажется чужим. Если он дотронется до кончиков своих пальцев в зеркальной поверхности, то Веритас_в_отражении схватит его за руку, затаскивая в глубину подсознания, состоящей сплошь из углекислого газа.       Капающая из крана вода оглушает подобно оркестру в нише у сцены. Кажется, что лопаются перепонки и кровь заливается за шиворот подобно дождю, под которым они шли. Веритас крепко зажмуривается, сжимая раковину ладонями, и начинает дышать. Вдох. Выдох. Повторить. Ещё раз. Вдох. Выдох. Ещё. И ещё. Больно ущипнуть себя за руку, возвращая телу чувствительность. Авантюрин вовсе не сценарист, прописывающий последние его недели, не он заставляет Веритаса чувствовать себя так. Авантюрин — обычный мальчик, которого Рацио напугал своими словами о любви, которую, возможно, даже к нему и не испытывает. Стоит извиниться, объяснить, что он вовсе не собирался гиперболизировать собственную к нему симпатию, возводя её в абсолют. Но, для начала, нужно вырваться из удушающего трёхмерного пространства, в котором он вновь занимает лишь место наблюдателя.        Стук в дверь становится одновременно и спасательным кругом, и протянутым ружьём, в которое Веритас упирается грудью, ожидая выстрела. Звук повторяется снова, когда он не отвечает, вновь умываясь и растирая лицо ладонями.  — Веритас? — приглушённый голос слышится из-за границы, отделяющей сцену от реальности. — Одну минуту. — софиты гаснут, исчезает ниша с оркестром, а театральные декорации превращаются в пепел.        Он открывает дверь, сталкиваясь с Авантюрином, всё также покрытым золотой пылью. Авантюрин кладёт ладонь на его влажное лицо и скользит большим пальцем по щеке. Веритас не знает, что у него на уме, что уж говорить про свой, но всё-таки неуклюже мажет губами по чужому рту. Всё хорошо. Ничего не произошло. Просто он даже в свои тридцать с хвостиком лет остаётся полнейшим дураком. Не стоит этому удивляться.   — Покурить хочу. Пойдёшь со мной? — спрашивает он вместо объяснений, оправданий или ещё какой-либо чуши.        Авантюрин кивает и быстро семенит за Веритасом, вырывающимся из собственного дома на свежий воздух. На улице пахнет прибитой дождём пылью, чем-то неуловимым, символизирующим весну, и разрушенными ожиданиями. Воздушные замки погребены под лужами, даже звёзды в них не отражаются. Он тянет сигарету ко рту, чиркает кремнием и сразу же глубоко затягивается. Авантюрин неловко мнётся на месте.        Становится его жалко — едва ли он ожидал, что после одной дрочки и десятка поцелуев на первом свидании, услышит такую глупость. Веритас и сам не ожидал, поэтому только разводит руки в стороны и прижимает худое тело ближе к себе, зарываясь носом в золото волос на макушке. Так можно и привыкнуть. Никотин, коньяк в кофе, Авантюрин — попробуй найти хоть одно отличие и не найдёшь ни одного, навечно зависнув над пазлом из миллионов частиц космической пыли. Веритас обвивает его руками под грудью, поднося ладонь с зажжёной сигаретой ко рту, и снова затягивается. Авантюрин за эту ладонь хватается и тянет к собственному лицу. Веритас позволяет ему сделать затяжку, позволяет целовать себя, позволяет оттянуть голову за волосы назад и впиться зубами в бьющуюся под кожей сонную артерию. Веритас позволит ему всё, что тот пожелает, и не станет просить ничего взамен. Лишь бы не бросил, не ушёл и не растворился в моросящем дожде.       Сто сорок три способа потерять себя. Авантюрин один из них. Есть ли разница между чёрной дырой и глубокой пучиной?  — Я хочу извиниться за свои слова. Они прозвучали слишком рано.  — Скажешь снова через пару месяцев? — Хорошо.       В этот раз Авантюрин целует его нежнее, кладёт ладонь на лицо и гладит по щеке. Веритасу нравятся такие поцелуи — они пахнут домом, заботой и чаем с мёдом, который сжимаешь ладонями, с натянутым поверх свитером, чтобы ненароком не обжечься.  — Где я буду спать? — спрашивает Авантюрин, когда Веритас делает последнюю затяжку и оставляет сигарету на подоконнике. — На моей кровати. — Надеюсь, ты тоже будешь спать на своей кровати, а не выдумывать всякие диваны в гостиной и глупые правила приличия.       Веритас еле слышно хмыкает и тяжело вздыхает. Авантюрин цепляется вспотевшими ладонями за край его футболки и тянет за него, притягивая Веритаса ближе к себе.  — Я угадал, да? Ты так и хотел сделать? — Авантюрин закусывает губу и заглядывает в лицо напротив с совершенно невинным выражением. — Да, хотел. Если я начну отказываться, то ты начнёшь настаивать, я правильно понимаю? — Веритас скользит пальцами по чужому запястью, вызывая у Авантюрина приятное покалывание. — Правильно, и не только настаивать, но и абсолютно ужаснейшим образом приставать. Ты такой умный, профессор, сил моих нет терпеть твою умненькость и глупенькость одновременно.        Стоит ли Веритасу отказываться от столь очаровательного способа эскапизма? Он наклоняет голову, чтобы неуклюже мазнуть губами по лбу Авантюрина и спрятать нос в волосах на макушке. И пусть весь выстроенный Авантюрином театр сгорит, вместе с его хрупкими старыми костями.

***

      Авантюрин уплетает заказанные кесадильи одну за другой, сидя в ногах Веритаса, пока тот сам откинулся на спинку дивана. Смотреть в сторону места, на котором случился вечерний эксцесс, было неловко, поэтому взгляд останавливался на чём угодно, но только не там. — Только свечей не хватает для романтического ужина. — Веритас едва различает, что говорит Авантюрин с набитым ртом, но всё равно приподнимает уголки губ в улыбке. — Нет, не хватает фортепиано. Если бы я мог, то сыграл бы тебе что-то, как во всех этих новомодных подростковых фильмах про любовь и вампиров. — говорит он, в ответ на что Авантюрин хмыкает. — Как в «Сумерках», что-ли?  — Наверное? Я не слежу за жанром. — «Сумерки» вышли шестнадцать лет назад, дедуль. — Авантюрин наконец дожёвывает и откидывает голову на чужие колени. — Врёшь.  — Нет, не вру. Джейд приносила диск в приют, чтобы меня подбодрить, когда происходила вся эта канитель с матерью и моим усыновлением. — Веритас не находит, что на это можно ответить. — Я умею играть, кстати. — Правда? — он хватается за смену темы как за спасительную соломинку. — Я бы послушал однажды.  — Да, мама всегда говорила, что у меня пальцы созданы для клавиш. Тонкие и длинные. Не думаю, что многое смогу вспомнить, но какой-нибудь «Собачий вальс» наиграть получится. — Сгодится. Ты доел? — Авантюрин кивает и, с различимым сожалением на лице,  отстраняется от коленей Веритаса.        Пустые коробки из-под еды и бутылка вина отправляются в мусорку, а Веритас решает показать Авантюрину задний двор, жалея, что период цветения деревьев ещё не наступил. Ему кажется, что Авантюрину бы понравилось — он успел заметить все те горшки с цветами в его квартире.  — Знаешь, что я думаю? — спрашивает он, когда Веритас накрывает его ноги пледом и даёт расположиться на кресле под навесом.  — Просвети. — Рацио сжимает в руках привычную кружку кофе с коньяком, прекрасно осознавая, что его лицо уже достаточно красное от количества алкоголя и ощущений за вечер.  — Тебе бы очки такие, знаешь, на цепочке. Был бы самый сексуальный профессор на районе.  — Я подумаю об этом. После того, как уложу тебя спать и подготовлюсь к открытой лекции. Не уверен, правда, что хоть кто-то придёт — всё же, хорошая репутация среди студентов мне только снится.  — Почитаешь мне перед сном то, что подготовил?  — Тебе будет скучно. Это маленькая разминка перед конференцией, Полька сказала, что лекция будет полезна для меня. И что она её посетит. — Не станет мне скучно. А можно я тоже приду?       Веритас застывает с рукой, занесённой над пепельницей. Он никогда не думал о том что произойдёт, если он афиширует… всё это. То, чем занимается Авантюрин, или то, что он сам платил за возможность побыть наедине с ним несколько десятков минут. Какой была бы реакция окружающих на факт, что уважаемый, в определённых кругах, доктор физико-математических наук все свои мысли посвящает не науке и будущим открытиям, а молодому любовнику, напрямую связанному с секс-индустрией?       Но ведь если ему отказать, он наверняка обидится, да? Веритас не хочет, чтобы Авантюрин испытывал хоть что-то негативное рядом с ним или из-за него. Он переводит дыхание и делает новую затяжку. Нет, никогда он не сможет ему отказать, не этому Авантюрину, что шмыгал носом из-за проникающего под плед холода, и сидящему в его махровых носках. И плевать на Польку, да и на Жуань Мэй тоже, если увидят их рядом.  — Можно. Я буду рад, если ты придёшь, и не обижусь, если не получится. — Веритас тушит сигарету о дно пепельницы и встаёт с кресла, останавливаясь возле Авантюрина и напрочь забывая о принесённом сюда кофе. — Если ты замёрз, то можем пойти в дом. Или я могу снова тебя понести.        Авантюрин поднимает подбородок, на скрытом в тени лице появляется лёгкая улыбка, а ладони вдруг вытягиваются вперёд. Веритас тихо смеётся и наклоняется, чтобы взять его на руки. Холодный нос утыкается в шею, руки окольцовывают её подобно самой приятной удавке. Уж точно лучше провода. 

***

— Нужно понимать, что античастицы обладают чрезвычайно огромной плотностью энергии. Их возможная аннигиляция способна разорвать двигатель. Во-избежание этого необходим демпфер — устройство, используемое для гашения или предотвращения механических колебаний, возникающих в машинах и механизмах при их работе.        Авантюрин лежит на боку, скользя кончиками пальцев по участку обнажённой кожи на его боку. Читать заготовленное в таких условиях сложно, настолько, что Веритас уже несколько раз прерывался на то, чтобы одёрнуть задравшуюся футболку вниз. После третьего раза он перестал пытаться.  — Теперь стоит поговорить и про саму аннигиляцию. Аннигиляция антипротонов — это процесс взаимодействия на уровне кварковой структуры ядра. Протон состоит из пары кварков с зарядом плюс два-три и одного кварка с зарядом минус один-три. Антипротон, соответственно, его полная противоположность: пара антикварков минус два-три и один антикварк с зарядом плюс один-три. Когда антипротон аннигилирует, выделяется энергия в одну целую восемьдесят восемь гигаэлектронвольт.       Если Авантюрин не перестанет его трогать в такой фривольной манере, то Веритас аннигилирует точно также, как упомянутый им антипротон. А может, даже мощнее. Он тяжело вздыхает и хватается за тёплую ладонь своей, холодной, поднося её ко рту и целуя пальцы.  — Если тебе скучно, то можешь спать. Я прекрасно понимаю, что астрофизика не самая популярная тема. — говорит он, поворачивая голову к Авантюрину.  — Не скучно, мне просто очень нравится, когда ты сосредоточен. — Авантюрин дотягивается до его лица и целует в щеку. — Но, я определённо могу представить вещи и интереснее.        Он сползает под одеяло с головой, вынуждая Веритаса поднять ноутбук с колен. Рука Авантюрина давит на его бедро и окончательно задирает футболку. Горячее дыхание опаляет низ живота, мокрый поцелуй поверх тазобедренной косточки вынуждает вздрогнуть и поднять одеяло, смотря на смешливую улыбку устроившегося между его ног Авантюрина. Будь они в каком-то фантастическом мире — у него бы светились глаза, прямо как у кота.  — Я могу угадать ход твоих мыслей, поэтому заранее попрошу тебя остановиться. — руки Авантюрина быстрее, чем язык Веритаса. А может, его бёдра живут своей жизнью. Иначе объяснить то, почему он поднимает задницу вверх и позволяет стащить с себя шорты вместе с нижним бельём, он не может. — Авантюрин, уже поздно и… мне надо готовиться, и вообще тебе не кажется, что сексуальных практик уже достаточно для первого… Блять. — Заткнись. — говорит Авантюрин, выпуская изо рта член и скользя языком по длине. — Готовься сколько угодно, а я пока посижу тут. Ты даже не представляешь как заводит твой научный бубнёж. Можно представить, что ты читаешь свою лекцию, а я в тот же самый момент отсасываю тебе под столом.        Веритас чувствует, как краснеет лицо от этих слов. От чужих действий практически начинается тахикардия. Стоило бы прочитать ему лекцию о гиперсексуальности, но никак не об астрофизике. Авантюрин хватается за ткань пододеяльника и закрывает весь обзор. Вероятно, если попробовать заглянуть снова, то Веритас получит в глаз.        Он не видит Авантюрина, но прекрасно ощущает жар чужого рта, как язык проходится по уздечке и головке. Читать и готовиться в таких условиях практически невозможно. В голове то и дело появляются всё новые слова о любви. Можно ли считать любовью то, что приходит на ум в момент сексуального контакта? А если воспринимать такой акт высшей точкой соединения двух личностей?        Веритас бы хотел впитать Авантюрина в себя. Слиться воедино, одна кожа, один разум, одно сердце, будто двух было мало, даже если они бились в унисон и никак не могли уняться. Тёплая ладонь сжимает мошонку, а пальцы касаются там, где Веритас стеснялся трогать даже сам себя. Он то и дело слышит влажные, хлюпающие звуки. Возникает тяга хотя бы одним глазком посмотреть на то, как выглядит Авантюрин с его членом во рту, но, сделав это, он разрушит сакральность фантазии. Веритас прочищает горло и откладывает ноутбук в сторону. — Следующая деталь — дуоплазматрон, тип источника ионов. Ионизируя водород, который будет браться из баков, он станет нашим источником протонов для аннигиляции. — продолжает он на одном дыхании. Впиться бы ладонью в светлые волосы. — Остаётся нерешённым вопрос о том, где и как мы будем хранить антипротоны для последующей реакции. Заряженные, мм, частицы антивещества, вроде позитронов и антипротонов… Авантюрин, пожалуйста, не так быстро… Заряженные частицы антивещества можно хранить в так называемых ловушках Пеннинга. Они похожи на небольшие ускорители частиц.        Он едва ли видит и половину из заготовленного материала на экране, только чувствует, как кончик чужого носа зарывается в волосы на лобке, а губы смыкаются на основании. Головка трётся о заднюю стенку горла, слюна стекает вниз по мошонке. Мокро, жарко. Как бы Веритас не старался оставаться безучастным, он всё же толкается, на пробу, в рот Авантюрина. Тому это, кажется, не по душе — его ногти впиваются в кожу бёдер, а губы плотнее смыкаются вокруг члена.  — Внутри них, ах, частицы движутся по спирали, пока магнитные… магнитные и электрические поля удерживают их от столкновения со стенками ловушки. — ногти продолжают удерживать Веритаса от движения бёдрами, но он чувствует, как мелко подрагивают мышцы. — Однако, ловушки Пеннинга не работают для нейтральных частиц вроде антиводорода. Поскольку у них, ха-ах, нет заряда, эти частицы нельзя ограничить электрическими полями. Они удерживаются в ловушке… Авантюрин, я сейчас, ах, только не делай то…       Авантюрин быстрее двигает головой, а Веритаса от этого ведёт ещё больше. Ладонь находит округлость чужой головы под одеялом и ложится сверху, пытаясь хотя бы на минуту ощутить себя чуть более причастным к процессу. Он резко откидывает голову назад, задевая макушкой напольную лампу и роняя ту на бок. Громкий, протяжный стон покидает пределы лёгких, а Авантюрин присасывается к нему словно пиявка. Если представить его лицо в тот момент, как он проглатывает всю его сперму до последней капли, то можно кончить и во второй раз.        Веритас жмурится до цветастых кругов, мотает головой и резко поднимает одеяло, открывая глаза. Авантюрин между его ног наконец выпускает член изо рта, манерно вытирая уголок губ мизинцем.  — Уже закончили лекцию, профессор? — он смеётся, цепляясь кончиками пальцев за стянутые шорты и нижнее бельё, надевая их обратно. — А я только во вкус вошёл.  — Пожалуйста, не надо никуда… входить. — Веритас подтягивает Авантюрина выше и смазанно целует того в губы.  — Как скажешь. Теперь мы можем лечь спать?  — Так это был план чтобы закрыть мне рот?  — Если я захочу закрыть тебе рот, то нам придётся поменяться местами.        Веритас наигранно вздыхает, закрывает крышку ноутбука и оставляет тот прямо на полу. Лампа тоже возвращается в своё привычное положение, а Авантюрин, по итогу, устраивается у него на груди. Пальцы сплетаются вместе, нога закидывается поверх бёдер — Веритасу всё это в новинку, но ощущение, что такое они проделывали уже не один раз, никак не проходит. Он надеется, что и не пройдёт. Что это первая, но, определённо, одна из многих совместных ночей.

***

      Блаженство. Точёный профиль, идеальная горбинка на носу. Авантюрин тянет руки к волнистой пряди, упавшей на лоб и осторожно отодвигает вбок. Он и не осознавал, как сильно нуждался в этом моменте, что он когда-нибудь наступит. Так недолго и голову потерять. Хотя, ему кажется, что это уже случилось. Никаких возражений по этому поводу в голове не возникало, будто так и должно быть, будто если кто-то и плетёт нить его жизни, то он наконец разобрал этот запутанный клубок, оставляя ровную линию.        Он тихо вздыхает и осторожно перелезает через лежащее тело Веритаса. Если и поцеловать его с утра, после совместного пробуждения, то уж явно не с утренним запахом изо рта.        Ванну он находит по памяти, щёлкает выключателем и бросает взгляд в зеркало. Растрёпанные волосы топорщатся в разные стороны, под глазами снова проявились тёмные круги. Авантюрин осматривает раковину — одинокая зубная щётка в одном стакане и такой же тюбик пасты в другом. В тумбе под мойкой всё разложено по горизонтали: упаковка одноразовых бритв слева, ватные палочки справа, но новую щётку он не находит. Значит, придётся воспользоваться пальцем.        Он выдавливает на кончик пальца небольшую горошину и растирает по зубам, представляя как разбудит Веритаса свежим поцелуем с запахом мяты, но успевает только один раз сполоснуть рот. — Авантюрин? — он отрывается от собственного отражения в зеркале и с остаткам зубной пасты возле рта спешит обратно в комнату.       Веритас звучит испуганно, и выглядит точно также: волосы растрепались ещё больше, чем у него самого, поджатые губы и покрасневшие глаза. Как только он видит Авантюрина на пороге комнаты — тут же тянет к нему руки чтобы обвить вокруг торса и уткнуться лицом в живот. Авантюрин ласково гладит его по голове, пытаясь успокоить. — Что случилось? — спрашивает он, ощущая как тяжело Веритас дышит. — Открыл глаза, а тебя нет. Подумал, что всё это мне просто приснилось, а тебя здесь никогда не было. А я снова один.       Дурак. Не Веритас, он сам. Авантюрин подумал бы точно также, проснись он один. Не стоило оставлять его одного. Он кладёт ладони на покрытое лёгкой щетиной лицо и вынуждает посмотреть вверх.  — Я здесь и больше не уйду. Тебе ещё придётся постараться, чтобы меня прогнать. Я как слой пригоревших макарон на дне кастрюли. Собачье дерьмо на подошве. Жвачка в волосах. И дальше по списку. — он посмеивается и большими пальцами гладит его по щеке. — Ты не дерьмо. — возражает Веритас и хмурится.  — Тогда макаронина? Или жвачка?       Веритас не находит, что ответить, поэтому Авантюрин помогает ему выкрутиться из абсурдного диалога долгожданным поцелуем со вкусом мяты. Медленный, нежный, язык Веритаса проникает внутрь его рта, а тихий стон оказывается проглочен.  — Что хочешь на завтрак?  — Тебя. — Авантюрин хихикает себе под нос и толкает Веритаса в плечо, вынуждая лечь обратно, и с особым удовольствием падает сверху.        Абсолютное блаженство.

***

— Позвони когда будешь дома. — говорит Веритас, вновь целуя Авантюрина в губы и пытаясь не обращать внимание на зыркающего исподлобья таксиста. — Хорошо. Спасибо тебе за прошлый вечер. И утро. И день. И если я сейчас не сяду в машину, то останусь ещё на одну ночь. — он хнычет и быстрым движением садится в машину, закрывая дверь и открывая окно. — Ещё увидимся? — Веритас опирается руками на холодный пластик и пригибается.  — Я же сказал. Макароны. Дерьмо. Жвачка. — Авантюрин спихивает чужие пальцы и закрывает окно. Ещё чуть-чуть и он бы и правда воспользовался гостеприимством, чтобы остаться подольше.       Он смотрит назад до тех пор, пока оставшийся одиноко стоять Веритас не исчезает за поворотом. Бросать его теперь кажется кощунством, но дома ждёт Топаз, которая жаждет подробностей, а Намби всё ещё не сходил на вечернюю прогулку. А ещё, его отпуск скоро заканчивается и пора начинать подготовку к работе.        Топаз встречает его прямо на пороге, Намби крутится у её ног и моментально начинает проверку на присутствие посторонних запахов на его брюках и ботинках. Присутствие чужих свиней на своём рабе он, видимо, не обнаруживает, поэтому только хрюкает и быстро переставляя копытца семенит к своей миске. — Нет, Намби, ты только ел, не пытайся разжалобить Авантюрина на свой третий ужин.  — Намби, ты слышал, что сказала мама: никакой еды. Ты уже ел.        Если бы свиньи могли плакать, то Намби уже заливался слезами. — Я хочу услышать всё от и до, но сначала позвони своему профессору и скажи спасибо. — она кивает в сторону цветов, стоящих на столике в коридоре. — Пришлось поискать, но они называются медовые бархатцы.  — Давай я переоденусь, позвоню ему и под кофе мы всё обсудим.  — Только не устраивай секс по телефону и… быстрее, короче. Я тебя жду.       Он кивает, берётся за хрустальную вазу двумя руками и вваливается в свою комнату, глазами пытаясь найти место, куда можно поставить всю эту конструкцию. Место находится только на тумбе у кровати, с которой он спихивает ненужную мелочь по типу чеков из кофейни, игральных карт и игрушки Намби.        Авантюрин вглядывается в оранжевый букет, проводя пальцем по нежным лепесткам. Неприметная картонка выглядывает из-под одного цветка, вынуждая потянуть за неё и вчитаться в аккуратную «В». Он гладит ровную завитушку и улыбается себе под нос, падая на кровать и тут же набирая знакомый номер. Веритас берёт почти сразу. — Привет. Я уже дома и хотел поблагодарить за цветы. Красивые. — Хорошо, что ты дома, но о каких цветах идёт речь? — Ну как же, о медовых бархатцах.  — Авантюрин, не хочу расстраивать тебя или пугать, но я не посылал тебе цветы.       Он снова вглядывается в карточку, переводя дыхание и скрывая лицо в сгибе локтя. Смех непроизвольно вырывается из груди, вынуждая Веритаса по ту сторону телефона, кажется, перестать дышать. Авантюрин его прекрасно понимает. Ему бы самому перестать так делать. Он чувствует, как намокают глаза и как одинокая слеза скатывается по виску, щекоча лицо. — Кажется, одна помешанная тварь узнала где я живу и передаёт привет. — он убирает руку с лица и откидывает карточку в сторону. С цветами тоже стоит так сделать. Можно прямо из окна, вместе с вазой.  — Это… какой-то неадекватный фанат? — Веритас пытается угадать, на что Авантюрин только громко вздыхает. — Хуже. Моя мать.