Daydream

Заеду за тобой в восемь вечера. Будь готов. И чтобы я не ждал тебя опять по пол часа. — Дяденька. Копошение внизу вынуждает отвлечься от телефона — маленькая девочка легонько дергает за подол пальто и щенячьими глазами смотрит снизу в верх. Он не понимающе хмурит брови, на что она тушуется больше и смущенно машет куда-то позади себя. Стоит проследить за ее руками, как взглядом ловит: скрюченные ветки дерева и среди них шляпку, светлым пятном колышущимся на ветру. Под тихое «помогите, пожалуйста» он достает шляпку — благо, занесло не так высоко — и, присев на корточки, возвращает владелице. Ее лицо тут же озаряет улыбка. Девочка радостно восклицает, но, опомнившись, вдруг прячется за головным убором — лишь два больших бусинок-глаз видны. — Спасибо, — бормочет она, а затем внезапно смело выдает, — Дяденька, Вы такой красивый. Сонхун, застигнутый врасплох, растерянно округляет губы в аккуратное «о», а потом — смеется. Ох уж эти дети. Игриво щелкает по лбу — девочка удивленно ойкает. Хочет спросить, где родители и дать напутствие, чтобы впредь больше не разговаривала с незнакомцами. Однако, цокот каблуков и встревоженный женский голос прерывают его. — Ынха, Боже мой, вот ты где! — женщина подбегает к ним и с облегчением заключает девочку в объятия, Сонхуна замечает она не сразу, — Простите, если моя дочь доставила Вам беспокойство… А затем резко замолкает, бегло, но красноречиво осматривая парня. Лишь давит из себя сжатое прощание и, схватив дочку за руку, спешит уйти. Девочка же машет шляпкой на прощание. Сонхун машет ей в ответ. И, стоит им удалится, закатывает глаза — каждый раз одно и то же. Хоть бы выражения лиц меняли, что ли. Вот сейчас она наверняка думает, что не доглядели, не так воспитали. Вот будь он ее сыном — все было бы по другому. Она бы вырастила настоящего мужчину. Настоящего мужчину, который не носит выглядывающие из расстегнутого пальто кожаные брюки и броские кроп-топы; не красит глаза подводкой и блестящими тенями, а губы — в яркий алый. Настоящего мужчину, за которым не приезжает каждый вечер пятницы черное ауди и не забирает на ночь — а то и на две. Настоящего мужчину, который не садится в чужие дорогие машины и не позволяет мужской руке сжимать бедро до приятной неги- — Привет. Сонхун отмирает. В салоне машины тепло и нотки древесного парфюма, обивка приятно холодит пальцы. — …Ты со мной, Сонхун? А Джей все так же безупречен, сверкая ямочкой на щеке. В расслабленных руках на руле и колене Сонхуна; уверенном, дразнящем изгибе губ — он спокоен и статичен. Словно камень, который не сдвинуть ни ветром, ни водой. Настроение тут же меняется. Сонхун сладко улыбается и медом льет в уши: — Привет, — накрывает смуглую руку своей, — Давно не виделись. Машина плавно трогается с места, выруливая на дорогу, и теряется в потоке среди других. — Завал был опять на работе и учебе, — зачем-то говорит Джей (будто в этом есть смысл). Звучит слишком похоже на попытку оправдания — настолько, что Сонхун не сдерживается от иронии: — А я-то думал, что уже надоел тебе… Джей, оценив, подыгрывает: — Да как ты мог подумать о таком, милый. Вот уж точно. Ведь это так удобно и приятно: кататься по ночному городу, говоря ни о чем и обо всем; пропадать в шикарных ресторанах и клубах, красуясь перед друзьями Джейя, чтобы затем — заниматься жарким сексом в его квартире или машине. Ведь это так просто: Джейю нравятся красивые вещи и люди, а Сонхуну — его руки на теле и роскошные подарки. Зачем что-то менять? Когда все идет по продолжительному, привычному для обоих кругу, неизбежно заканчиваясь жадными касаниями, долгими поцелуями и непременно дрожащим от истомы Сонхуном на крепких бедрах — ответ очевиден.

***

Однако, сегодня что-то идёт не так. Одно маленькое отклонение — и привычный круг уже исходит мелкой пока что трещиной. Хотя, казалось бы — ничего плохого не предвещало в начале. Громкая музыка, неоновый свет, море выпивки, толпы людей, резвящихся в доме и бассейне — типичная вечеринка Хисына. Разве что зачинщика «торжества» нигде не видно. Сонхун решает найти его — все равно скучно. Вечеринка все еще в разогреве, друзья опаздывают на целый час, а Джей слишком занят, бурно сплетничая со своей компашкой таких же богатых наследничков. Он предупреждает Джейя, что отойдёт не надолго. Тот кивает и убирает руку с талии, отпуская. Сонхун, прихватив бутылку пива у мимо пробегающей девчонки, берет курс на второй этаж, прикидывая, что Хисын мог спрятаться от всех там. Лавируя между пьянеющих тел, он выходит к крутой лестнице и уже вскоре поднимается на длинный коридор. Прохладно, тут же подмечает он. Большинство дверей открыты на распашку — сквозняк гуляет по всему этажу, пускает мурашки по оголенной коже. Музыка не становится тише, наоборот, продолжает набатом бить по стенам, от чего порой кажется, что даже пол вибрирует слегка. Он в полумраке идет вперед, мимолетно заглядывает в комнаты. Как вдруг слышит голос Хисына. — …Нужно проехать эту арку, потом на развилке поворачиваешь направо и выезжаешь к нужной улице… Сонхун заходит в большую комнату, очевидно, спальню. На балконе видит Хисына, облокотившегося об периллы и разговаривающего по телефону. — …да, правильно… Давай, на связи — если что, звони. Хисын сбрасывает, когда Сонхун останавливается рядом. Бросает взгляд через плечо. На немой вопрос отвечает: — Мой дилер почти в последнюю минуту смылся — и походу с концами. К счастью, знакомый посоветовал другого. Говорит, годнату толкает и сам надежный вроде… Сигаретку? Сонхун берет одну с протянутой пачки и довольно тянет «спасибо». — Надеюсь, не потеряется — ты живешь буквально на отшибе. Хисын чиркает зажигалкой. Глубоко затягивается. — Да уже. Вон, навигатором пришлось поработать. И обворожительно улыбается: лунный свет мягко окутывает точёные черты, а огонек на кончике сигареты игриво мерцает в карих глазах. Сонхун хмыкает, возвращая улыбку, да тянется к любезно протянутому огоньку, не отрывая взгляда от лица напротив. Прикуривает, плавно отстраняется, выдыхая потоки никотина в безоблачную ночь и все — глаза в глаза. Сонхун только беззвучно вздыхает, дымя в небо — уж больно падок он на красивые лица. А Ли Хисын — красивое лицо в придачу с не плохими связями и впечатляющим банковским счетом… И эта мысль вместе с другими — шальными — медленно клубятся в голове. Он прикладывается к горлышку, отпивая горечь алкоголя, под задумчивым, но внимательным взором парня. А Хисын продолжает смотреть: на мерно двигающийся кадык, длинную белую шею, ниже — на четкие линии мышц рук; не вольно задерживается на обнаженной пояснице под струящейся тканью. — Выглядишь сегодня просто потрясающе. В ответ — с притворной невинностью хлопают ресницами: — Только «сегодня»? В прищуре напротив — сплошное понимание. — Нет, — все же искренне говорит он, — Всегда. Под любым углом. И не перестает в открытую глазеть, приятно щекоча нервы. В прочем, не то чтобы Сонхун против, тихо хихикая и толкая плечом собеседника. Оба, увлеченные, не замечают громкий топот, пока знакомый голос иглой не протыкает мыльный пузырь напряжения между ними: — Ребят, там плюшки подъехали! — Бомгю, всклоченный и уже плотно накурившийся, едва не прыгает на месте. Хисын, не скрывая разочарования, бредет в комнату. — Похоже, из меня вышел не плохой навигатор. — Определенно.

***

Когда они спускаются, Сонхун видит уже не большую толпу, собравшуюся у входа. Люди будто еще больше оживляются и сквозь шум Сонхун улавливает короткие обрывки фраз: «Сколько лет, сколько зим!..» «Смотрите, какие люди…» «…Да это же Ники! Как дела, братишка?» Стоп. Ему послышалось? Он притормаживает, чуя подлянку. Но поздно. Потому что высокая фигура, наконец, виднеется среди других: растянутая черная кофта с кожанкой на широких плечах, линзы солнцезащитных очков (вот выпендрёжник), широкая улыбка и угольные, коротко отстриженные (когда успел?) волосы. Сонхун, не зная то ли облегченно вздыхать, то ли подойти и крепко прописать по довольной роже — примерзает к полу. Потому что. Нишимура, мать твою, Рики. Мозг посылает сигналы тревоги. Однако, в младшем точно какой-то радар — среди толпы других он сразу находит Сонхуна. И темные глаза превращаются в полумесяцы. И мир вокруг готов схлопнуться до этих полумесяцев. Только не снова. Сонхун приходит в себя: демонстративно отворачивается и спешит в противоположную сторону. Подальше от нежелательного столкновения и хисыновского «Сонхун, ты куда?». А Сонхун идет прямиком заказывать такси, вспоминая где в доме запасной выход. Еще пальто надо отыскать в море таких же в гардеробной. Такси, как на зло, не находится — чтоб черти драли Хисына, живущего на отшибе. Когда удается поймать одно единственное, приезжающее через пятнадцать минут, он торопится в гардеробную, которая тоже будто отказывается находиться (да чтоб черти драли дом Хисына, навороченного одинаковыми проходами). И, конечно же, стоит желанной комнате замаячить, как его ловят и зажимают в углу вдали от любопытных глаз и ушей. — Избегаешь меня? Длинные руки обвивают талию, плотно прижимая к груди, острый подбородок опускается на плечо — родной знакомый запах забивает ноздри, окутывая. — Именно, — Сонхун честно пытается расцепить замок на животе, но получается только повернутся в тесном кругу рук, — Поэтому отьебись, Нишимура. Тут же жалеет об этом: лицом к лицу сталкивается с искрящимися от счастья глазами под густой челкой и мягкой, почти извиняющейся улыбкой. — Белоснежка обиделась? — Рики склоняет голову на бок в деланном недоумении, — Как же мне теперь загладить свою вину…? Обиделась? Сонхун словами давится от возмущения — даже приевшееся и раздражающее прозвище пропускает. — Четыре дня, — все же удается едва не прорычать, вернув контроль, — Четыре дня тебя, блять, не было: я не мог дозвониться, ты был в не сети, никто ничего не знал… Рики молчит. — Ты даже не предупредил — просто исчез. А Сонхун давит дрожь внутри, что норовит пробиться сквозь гнев. Старается держать лицо до последнего. (Бесполезно. От Рики не скроешь — не когда дело касается Сонхуна.) Внезапно становится тошно — он хочет отстраниться, сбежать, спрятаться. (Потому что не помнит, как четыре дня проходили: они будто слились в одну мутную блеклую массу, через которую продираешься, как сквозь долгий сон. Между загулами и полуночными приходами, когда мысли выбивает из головы — сплошная пустота.) Ему не позволяют: Рики держит на мертво, пытаясь поймать чужой бегающий взгляд. — Эй, ты чего, — шепчет, сокращая дистанцию — не может «не», — Посмотри на меня, ну же… Сонхун увиливает — старается, по крайней мере. Но Рики — везде. В голове, в пространстве, в музыке, в стенах. Просачивается везде и всюду, давит собой и по-другому не хочешь можешь, кроме всем естеством — к нему. — …Да, вот так. В глазах напротив чернота — зрачки двумя огромными лужицами, еще чуть-чуть — и радужку проглотят. — Видишь? Я прямо перед тобой — живой, здоровый. Большие пальцы успокаивающе рисуют круги на боках. Младший незаметно подпирает к стенке, отсекая пути к отступлению. Сонхун поджимает губы в тонкую линию, мотает головой досадно. — Теперь все хорошо, — продолжает Рики. Но надолго ли? Сонхун больше не вырывается — без толку. Даже если Рики отпустит — сам потом прибежит обратно, как миленький. Повыебывается, поскалит зубы, повозмущается — но вернется. Не раз уже проходили по такому пути, где финишная прямая — одна и та же. Потому что не умеет он учится на собственных ошибках, с завидной частотой наступая на одни и те же грабли. Потому что даже сейчас Сонхун — вопреки всему сказанному-не-сказанному — не может глаз оторвать: от своего отражения в черноте, родинки на подбородке, пухлых губ, лохматой челки. — Знаешь, я скучал, — выдает внезапно Рики, бережно убирая пряди с чужого лба, — Сильно. Как вернулся — хотел прямиком к тебе, — зачесывает их за ухо, — Но не получилось. Нужно было кое-что доделать, — и еле заметно дуется из-под насупленных бровей. Сонхун вжимается спиной в стену. Рики слишком близко — не дает миллиметра свободному пространству между ними. — А ты? — не унимается он, — Разве ты не скучал? Сонхун не выдерживает: отводит взгляд, пряча в неоновых бликах от грохочущего танцпола за стеной. И это — громче всяких слов. — Вот же чертёныш, — пораженно шипит Сонхун. Рики прячет победную улыбку в поцелуе, от которого Сонхун уже не пытается сбежать. Несдержанны оба — до сбитого на прочь дыхания — стремясь с лихвой заполнить время порознь касаниями. Рики целует глубоко и мокро, кусая и оттягивая нижнюю губу до легкой боли. Наглыми ручищами лезет в задние карманы брюк, крепко сжимая ягодицы так, что в глазах темнеет. Сонхун лишь хрипло вздыхает, подставляясь, стоит сухим губам спуститься ниже — к открытой шее. Протяжно мычит, когда острыми зубами проходятся по кадыку, оставляя влажные следы. Чувствует: вот-вот и размажет по стенке. Он пытается схватиться — заземлиться — хоть за что-то и находит опору в чужих плечах. Мурашки волной поднимаются по телу — он закрывает глаза, обмякая окончательно: горячая рука змеится вдоль позвоночника, задирает и так короткий топ до самого затылка, чтобы резко потянуть за волосы. Ноги предательски дрожат — если не Рики, давящий всем весом, то бескостной массой растекся бы. Удается только слепо ерошить не привычно короткую шевелюру. А младший не думает останавливаться. Наоборот, окольцовывает крепче и глубоко вдыхает чужой парфюм, по которому успел так соскучиться. Влажными поцелуями спускаясь к широким крыльям ключиц, оставляет цепочку алых пятнышек… Пока кошмарно-громкий рингтон не бьёт по ушам обоих. И если Рики благополучно забивает на трезвонящий телефон, то Сонхуну вскоре надоедает раздражающая мелодия и он не без усилий отдирает парня от себя. Рики с разочарованным стоном прячет лицо в сонхуновском изгибе плеча. Смачно матернувшись на японском, все же достает телефон. Пауза. Вздох тяжелее предыдущего — Рики едва заметно меняется в лице, молча сбрасывает и быстро печатает что-то, отстранившись от Сонхуна. Спрятав сотовый в кармане джинсов, он лишь качает головой. — Долг зовёт, — отшучивается он на немой вопрос. Не успевает Сонхун возразить, как его рот накрывают быстрым поцелуем. — Поэтому продолжим позже, Снежка, — а затем Рики легонько щелкает его по носу, игриво подмигивая. И уходит как ни в чем не бывало. Будто и не был здесь вовсе. Настолько быстро, что Сонхун даже не сразу переосмысливает. А когда, наконец, очухивается, то находит себя, сыпящим матами и проклятиями: мало того, что со стояком оставил, так нет, падла, даже выговориться о наболевшем не дал. Сонхун и половины претензий не успел выдвинуть, а этой скотины след простыл! Кипящая злость (на кого больше: себя или Рики — вопрос открытый), перемешанная с горечью, едкой кислотой разъедает внутренности, окисляя их — его снова тошнит. Забавно, а ведь не в первые происходит это все. Хочется в который раз вывернуться наизнанку и выблевать всю желчь вместе с морозным инеем, тонкой корочкой покрывающую трахею. Вдруг в лицо обдает ночной свежестью — он, сам толком не понимая как, набредает к открытому настежь окну. Внезапно морозит: слишком сильно сквозит. Пытается закрыть окно, однако не получатся — ручка почему-то не поддается. Сонхун не сразу понимает, что дело вовсе не в ней. Руки пробирает мелкая дрожь. Окно с горе пополам удается закрыть. Однако, Сонхуна продолжает морозить. Почему? Он ежится, обнимает себя руками — не обращает (или старается не обращать?) внимание на колкие мурашки. Он в корне меняет планы: отменяет такси, заваливается на кухню. Там же почти осушает какое-то пойло. Алкоголь жжет изнутри: и язык, и горло, и бурю внутри. Перед глазами плывет, мир вокруг — нескончаемая карусель и обрывки мыслей. Градус в крови растет. Сонхуна больше не морозит — ему жарко. Жар бесячим зудом оседает под кожей. И он прекрасно знает, как его утихомирить. Джей находится сразу же и ожидаемо — в компании Хисына. Сонхун налетает и едва ли не в глотку пытается залезть языком, от чего даже Джей впадает в осадок. Не надолго, впрочем. Он тут же поддается, отвечая на поцелуй — под пристальным и тяжелым взглядом Хисына. Жар бьет по нервным окончаниям, вынуждая быть нетерпеливым: Сонхун требовательно тянет парня за ремень и низко шипит в чужие губы, слизывая с них ядреную текилу. А затем с головой теряется в ощущениях: Сонхун не помнит, как они вламываются в первую попавшуюся спальню, как сильные руки укладывают на простыни и пьяно раздевают его. Все, что остается на подкорке после: приятная тяжесть сверху; чуткие губы, смуглые руки на молочных бедрах и плавные, но ритмичные движения между ними — да жгучее удовольствие с собственными стонами.

***

— Ну ты и долбаёб, Сонхун. Сонхун закатывает глаза, однако, ответить ему нечем. Что правда, то правда. Он молча выдыхает никотин, ежась от ветра. Сегодня холодно: тучи медленно сгущаются, пряча солнце, а ветер и не думает утихать — конец сентября, как никак. — Хотя, я думала, что этот конченый уже окончательно подох… — продолжает Вонён, закуривая, — А жаль. Было бы славно. Они стоят у крыльца запасного выхода с университета, дожидаясь Чонвона. Пары закончились минут двадцать назад: встретить кого-то здесь почти невозможно. Именно поэтому Вонён любит это место, потому что опять же — толпа заглядывающих ей в рот поклонников и преподавателей не увидит, как образ «идеальной» отличницы-старосты крошится под ядовитым шквалом матов и вонючими сигаретами. — Ники? — Сонхун фыркает, — Да он живучее таракана будет. — И после какого раза ты убедился в этом? — Ой, заткнись, а. Конечно же, Вонён не затыкается. — Нездорово это все, Хун, — выдает она очевидное. — Да знаю я, — вздыхает он, не выдерживая, — знаю… Меня просто застали врасплох, ясно? Следующая встреча точно будет последней. Вонён же, наконец, замолкает, глубоко затягиваясь. Однако, на лице — чёткое и жирное «Да-да, конечно». Не в первый раз у них подобный диалог. И не в первый раз Сонхун не держит свое слово. — У тебя-то как на личном? — переводит тему он. Вонён морщит аккуратный нос. — На личном — все клубнично, блять. — Дай угадаю — тот мальчик с технического не выдержал твою сучью натуру и свалил после двух недель? — После трех. — Ого, рекорд. Ответ: тонкий, ухоженный средний палец. — Классный маникюр, — гаденько ухмыляется он, — Похоже, проблемы с мужиками — это у нас общее. Вонён зеркалит ухмылку. — Ну не зря же мы подружки. Затем улыбка сползает с лица девушки. — А если серьезно, — говорит она, — то звони и пиши. Вон, Чонвон тэквондо занимался девять лет. Да и сам знаешь, — поворачивается, сгибая ногу, показывая ботинок с крупным мощным каблуком, — мне давно хочется вмазать этим каблуком в рожу твоего говнюка и засунуть ему туда, куда солнышко не светит. И милейше улыбается. Тепло стремительно разливается в груди — Сонхун не может не прыснуть со смеху и толкнуть легонько подругу в плечо. Хочется ответить искренним «спасибо». Но дверь с грохотом отлетает и взъерошенный Чонвон уже хватает их за руки, да пулей мчится на выход, громко причитая о том, как же он устал и хочет рамена. Пока Чонвон с Вонён бурно обсуждают групповой проект по ненавистному предмету, телефон в кармане вибрирует. Сонхун достает его и открывает чат с входящим сообщением. Привет) Как делишки? На иконке отправляющего красуется селфи широко улыбающегося Хисына, показывающий знак мира. Интригующее начало недели, однако.

***

Вечерняя прохлада встречает беспокойно снующими после работы и учебы людьми, да солнцем, медленно уходящим за линию горизонта. Он с наслаждением глубоко вдыхает осеннюю свежесть. Наблюдает, как розовый закат окрашивает облака и город в теплую палитру. Красиво. Сонхун даже жалеет, что забыл дома камеру — запечатлеть вечерние лучи хочется неимоверно. Потому лезет в сумку за смартфоном — все равно делать нечего в ожидании Хисына, не надолго отошедшего поговорить по телефону. Когда, наконец, удается отыскать среди прочего барахла желаемое, что-то резко толкает со спины. Он теряет равновесие — благо, не падает — но роняет телефон на твердый асфальт. — …Ох, черт! Извините, пожалуйста! Кто-то быстро поднимает его с земли, рассыпаясь в бесконечных извинениях — и протягивает Сонхуну. Сонхуну, который каменеет на месте. Потому что до того, как мозг успевает подать необходимый импульс — сердце уже пропускает бит, предательски замирая в грудной клетке. Потому что парень, случайно толкнувший его, выпрямляется и смотрит прямо на него, замолкая на полуслове. А Сонхуна будто коробит на миг: неотрывно всматриваясь в знакомое-не-знакомое лицо, заметно возмужавшее и заострившееся — он задается вопросом не ошибся ли случаем. Затем слышит потерянное и хриплое: — Сонхун-и? И внезапно чувствует, что может двигаться: судорожный вдох — что-то грохочет в груди, набатом стуча в ушах; выдох — и так же внезапно прекращает, утонув в промозглой тишине. Сонхун вырывает телефон с чужих рук — «простите, Вы обознались» само слетает с губ. Отворачивается, устремляясь в сторону парковки. Там же налетает на Хисына, который в последний момент успевает поймать за талию и не дать упасть. — Воу, полегче, — начинает было тот, а потом будто что-то замечает, — Все нормально? Медовая улыбка расплывается по лицу. Сонхун мягко кивает, ледяной рукой невзначай касаясь крепкой шеи. — Давай уйдем поскорее отсюда, — нашептывает в чужие губы. А после следует за Хисыном — его рука все еще слабо, но ощутимо поддерживает за талию. Смущенно смеется, когда ему галантно открывают дверь машины. И не замечает (или старается не замечать?) Шим Джеюна, провожающего их взглядом.