Предательство крови

Настоящее. Королевская Гавань.

Девять знатнейших домов Дорна едут по Королевскому тракту, и Тирион уверен, вряд ли они проделали весь этот путь, чтобы поглядеть на пляшущего медведя. В этом кроется определенное послание, и карлику смысл отнюдь не нравится. Быть может, он совершил глупую ошибку, отправив единственную племянницу в Солнечное Копье. Опасения его подтверждаются застенчивым замечанием мальчишки Пейна. Ланнистер поворачивает голову к кавалькаде дорнийцев, среди которых незаметно паланкина принца. — Доран Мартелл всегда путешествует в носилках, — продолжает Под. Тирион тоже это слышал. Принцу Дорану за пятьдесят, и он страдает подагрой. Быть может, он пожелал ехать побыстрее. Или счел свои носилки слишком приметной мишенью для разбойников. Или они показались ему слишком громоздкими для перевалов Костяного Пути. Или подагра его отпустила. Ожидание невыносимо. Дурное предчувствие подсказывает ему, что всё, как и всегда, пойдет по одному месту. Он вместе с Бронном и Подом решают приблизиться. Дорнийцы, видя это, тоже прибавляют ходу. На их нарядных седлах висят излюбленные ими круглые металлические щиты, многие везут с собой связки копий и дорнийские луки с двойным изгибом, которые хорошо бьют на скаку. Их предводитель высокий, гибкий и грациозный, во лбу высокого золоченого шлема блистает медное солнце, на отполированном круглом щите виднеется пробитое копьем солнце правящего дома. Мартелл, но на десять лет моложе, чем следует. Сколько нужно дорнийцев, чтобы начать войну? Всего один. Но делать нечего — надо улыбаться. — Доброго вам здоровья, милорды. Мы услышали о вашем приближении, и его величество король Джоффри поручил мне встретить вас от его имени. Мой лорд-отец, десница короля, также шлет вам свой привет. — Тирион разыгрывает радостное смущение. — Но кто же из вас принц Доран? — Здоровье не позволило моему брату покинуть Солнечное Копье. — Мартелл снимает свой шлем, открыв лицо с большими глазами, черными и блестящими, как минеральное масло. — Принц Доран послал меня занять его место в королевском совете, если на то будет воля его величества. — Его величество почтет за честь пользоваться советами столь прославленного воина, как принц Оберин Дорнийский. Во время их кратких переговоров можно было расслышать чьи-то смешки и параллельный разговор на пентошийском диалекте, который Тирион никогда не понимал на слух. Говорящей, несомненно, являлась молодая девушка, чьего лица нельзя было разглядеть благодаря сетке из золота и вуали. Её слушателем оказался молодой мужчина с густыми волосами, как серебряный горный ледник, разделенный надвое черной как смоль полосой. Его темно-фиолетовые глаза неотрывно наблюдали за ней, и, кажется, окружающий мир практически не имел для них обоих никакого значения. Хотя, если знать о чем разговор.. Нахмурившись, Тирион постарался понять кто же эта наглая девчонка? Он тут пытается смириться с реакцией сестрицы на появление любовницы-бастардки принца, как Мартеллы представили новую проблему. А она.. явно проблема. И дорнийский принц упивался моментом, чувствуя насколько велико раздражение представителя львиного дома, он не спешил ни представить ещё одну особу, ни остановить эти насмешки. — О, прошу меня извинить, я забыл познакомить вас с Солнцем Дорна, моей надеждой и душой. Лукавая улыбка змея не сулит ничего хорошего. « Оберин Нимерис Мартелл, — Тирион проклинал небеса. — что же мне с ним делать, седьмое пекло? ». Сердце Ланнистера пропускает удар. Юная особа делает несколько шагов вперед, становясь около дорнийца. Её голова опущена вниз, руки заведены за спину, но она никак не создает впечатление робкой и покорной леди. — Моя драгоценная племянница - Принцесса Рейнис. — Милый шрам, Бес, — восставшая из могилы кривит губы в ухмылке и смеется, резким движением сбрасывая с головы ненужное более прикрытие.

Прошлое. Королевская Гавань. Красный Замок.

Голос, в меру ласковый и в меру суровый, всплывает в голове, смешивается с ее звонким смехом, так некстати вырвавшимся посреди северной ночи, когда с улицы не слышен лязг мечей и ржание лошадей, когда под покровом тьмы никому до них нет дела, когда маски слетают с их лиц. Он ворчливо зовет сумасшедшей, расплываясь в теплой улыбке, мягко посмеивается, зная, что никому другому не дано увидеть драконью принцессу такой. Легкая, свободная, счастливая — настоящая. Напевая одну лишь ей известную мелодию, Рейнис танцует посреди своей комнаты, растворяясь в моменте, отбрасывая все лишнее назад. Джон ловит её в кольцо объятий, и девушка нежно ему улыбается, обвивая руками шею. «Мы больше не увидимся?» Рейнис обещала себе не плакать. Клятвенно зареклась, молясь, стоя на коленях в грязи, посреди сада у чардрева, глядела в безоблачное небо и проклинала всё живое на свете. Воспоминания мимолетного счастья упрямо врезаются в память, как не старайся их выкинуть, вырвать из себя эту отравляющую привязанность. Насколько сломленным человеком она является, если цепляется из последних сил за эти крохи радости, как смертельно больной тянется за лекарством с костлявых ручонок смерти, обещавшей мгновенное избавление от боли. Но как возможно отказаться от этого? Как можно было не поддаться этому дару? Джон Сноу — её источник покоя. Одно его присутствие дарило спокойствие, он одним голосом вырывал из глубокой ямы, возвращая в жизнь, становясь преградой между ней и полным забытием; между ней и непроглядной тьмой. «Не сожалей о своем выборе, Сноу» Должна_обязана мерзким кроваво-красным маячит перед глазами, и Таргариен видит эти знаки в зеркале, жалея, что не сумела разорвать эти порочные нити, коими она себя самостоятельно привязала к этому опасному пути мести. Заставила его не сожалеть о сделанном выборе, но каждую минуту после прощания делала это сама. Какая же жуткая лицемерка. Рейнис щеки изнутри кусает, подавляя волну отвратительных слез. Моргает несколько раз, поднимая взгляд, сталкиваясь в немой борьбе с зеркальной копией самой себя. Откидывая тяжелые волосы назад, девушка отчетливо вспоминает все уроки королевы, что не скрывала от воспитанницы ту правду, которая не была доступна её родной дочери. И в детстве она невероятно злилась, искренне задаваясь вопросом: почему? Почему воздушный мир Мирцеллы Баратеон никто не хотел рушить, а её запросто уничтожили, заставив стать заложницей в собственном доме. Серсея говорила, вбивала в голову, выводила на подкорке сознания — «не влюбляйся». И была права. Раздражает так сильно, что Рейнис швыряет пудреницу в чертово зеркало. Тянется рукой к большой заколке держащей прическу и резко вытаскивает, позволяя черным кудрям рассыпаться по плечам. Она прикрывает глаза, оставляя все мечты, надежды и радости в прошлом, осознанно лишаясь всего в настоящем, кроме своей главной цели. Змея бежит из клетки, оставляя вместо себя пугливого волчонка. — Все сгнило. Все погибло. Все забыто. И не взрастет здесь больше ничего. Когда-то, в далеком детстве, она, будучи совсем крохой, пыталась убежать. Ей не верилось, что родители ушли, что мамочка бросила её, что папочка отвернулся от неё. Никто не мог достучаться до сироты. Твоих родителей нет. Никого не осталось. И у тебя, принцесса, ничего и никого нет. «Они меня предали». Коридоры замка практически пусты. В последние дни при свете солнца здесь не пройти без назойливого шепотка за спиной, без липких и грязных взглядов тех, кто никогда не видел её. В столицу, кажется, на турнир десницы решили собраться все кому не лень, но, как и обычно, центром чужого внимания стала наследница павшего семейства. Сейчас, в полном одиночестве, Рейнис чувствует себя почти что умиротворенно, ступая босыми ногами по холодному мрамору, проводя острыми ноготками по кровавым стенам. Когда принцесса приближается к королевским покоям, служанки королевы от неё шарахаются. Её это смешит: неужели она выглядит настолько спятившей? Создает ли она былое впечатление гордой и прекрасной принцессы, чью красоту воспевают барды в своих печальных балладах? — Рейнис? Дурная привычка — с самого детства — вламываться посреди ночи, разрывая тишину и безмятежность, заставляя королеву вздрагивать, после устало улыбаясь такой же заблудшей душе. И в этот раз Рейнис застает Серсею задумчиво стоящей возле окна. Если подумать, они делали это обе, приходили ночами, разделяя миг покоя при свете всего одной большой свечи. Порой, никто из них так и не заводил разговор. Рейнис молча исполняла просьбу — играла на отцовской арфе, пока львица боролась с призраками прошлого в обнимку с бокалом вина. Бывало, она расчесывала её мартелловские волосы, рассказывая услышанные когда-то сказки от Джоанны Ланнистер. Рейнис себя ненавидела. И сейчас ненавидит. Ничего не изменилось с тех пор. Она тянется-тянется переломанными ручками к обманчиво теплым рукам матери, к которой не должна питать ничего, кроме самой ярой неприязни. Тем не менее, несмотря ни на что, ей хочется побыть маленькой девочкой. Той наивной малышкой, что прятала заплаканное личико в кудрях королевы, защищавшей её от диких зверей как настоящая мать. — Матушка.. Девушка подлетает к названной матери, крепко обнимая её, прижавшись головой к груди, чувствуя, как после секундой заминки та стала нежно перебирать её волосы. Совсем как в детстве, когда кричала на служанок, что не скрывали своего отвращения от таргариеновского выродка, когда скрывала от гнева короля-оленя, когда с гордостью показывала красоты Утёса Кастерли. Она бы хотела быть ей дочерью, быть на её стороне, быть семьей. Любой, кто не из нашей семьи — наш враг, запомни, малышка Рейнис. — Ты ведь никогда не откажешься от меня, правда, мама? Серсея обхватывает личико девчонки холодными ладонями и внимательно смотрит, стремясь заглянуть в самую душу, где бьется в бесконечной истерике та малышка, совсем потерявшая себя в липкой паутине из страха и сомнений. Безумиебезумиебезумие.. Гордишься ли ты мной, отец? Боги издеваются над ней — давно, с самого её рождения. — Ничто не способно отвернуть мать от своих детей. Запомни это, малышка Рейнис. Такая же. Достойная своего отца-предателя. Её грубо и резко выталкивают из жизни. Она падает, жестоко ударяясь о дно разбитого вдребезги мира. Даже не успевает испугаться, только отчаянный крик застревает в горле, а переломанные ручки тянутся к небу в ожидании спасительных теплых объятий мертвой матери. Они все ушли, оставив её совсем одну. Она не должна была узнавать каково на вкус предательство в таком раннем возрасте. Она.. К черту. Боги над ней смеются. Дети не должны отвечать за чужие грехи. Дети не должны оставаться одни. Но. Она — Таргариен. Она — Мартелл. — Почему.. почему вы оставили меня одну? Почему?! Тогда размытая фигура в красном заполоняет собой небо, перекрывая любые пути к вере или мольбам, и возвышается над маленькой девочкой, слабой, со взглядом загнанного зверя, в чьих черных глазах с каждой секундой всё сильнее проявляется огненная злость. Все они одинаковы перед лицом несчастья и драконы, и львы, и олени с волками. Фигура склоняется ближе к лицу девочки, и она может разглядеть длинные волосы цвета золота. Дочь последнего дракона не понимает кто перед ней, что происходит, почему люди вокруг тычут в них пальцами; ей хочется лишь спрятаться и исчезнуть. Она не хочет быть Рейнис Таргариен. И Семеро в эту минуту смеются над её спасительницей: принцесса без королевства порывисто обнимает львицу, доверчиво прижавшись к ней, пряча лицо в складках дорожного плаща. — Они меня предали. Женщина напрягается, широко распахнутыми глазами смотря перед собой, застыв в нерешительности перед сироткой, перед той, кого она могла родить своему прекрасному принцу-дракону, не будь безумный король таким идиотом. Это длится всего пару секунд, за которые Серсея для себя всё понимает и принимает. — У тебя всегда буду я, маленький дракон. Ничего не бойся. Никогда. Серсея Ланнистер прижимает девочку ближе, гладя по волосам и целуя кротко в макушку, подхватывает на руки, унося под многочисленные взгляды обратно в обитель весстероских королей. Красный Замок никогда не затихает. Леди и лорды сверкают золотом, соревнуясь в яркости, помпезности и лжи, общаясь исключительно на сладком языке придворной лести. Рейнис теряет счет времени, захлебываясь своей ненавистью ко всему происходившему вокруг; знает — она тут лишняя, случайность, помеха, уродливая клякса на картине новой правящей династии. И ей никак не удавалось привыкнуть. До того дня, когда новоиспеченная королева Ланнистер вытащила из грязи сломанную полудорнийскую куколку. Она с той поры присутствовала на каждом приеме в самых дорогих платьях, расположившись рядом с самой красивой женщиной, чью голову украшала фальшивая корона. За чьей спиной неизменно следовал старый лев, кой предал всю её настоящую семью. Запрокинув голову, наследница павшей династии смотрит в бесконечную тьму, без драконьего огня, без капли змеиного яда в глазах, без надежды в душе, с израненным сердцем. Тело заштопать можно. Душу, увы, никак. Северный мальчик опять заполняет все ее мысли, и валирийка сжимает балконные перила, вглядываясь в испещренное бисером небо. Теперь она смотрит на эти звезды совсем по-другому. Печальная усмешка касается её губ. Качает головой, вспоминая его ворчливый тон, представляя, как бы отреагировал до жути правильный бастард узнай об истинных планах девочки-пленницы. Его так не хватает на этом пути. Рейнис не понимает ничего — у неё нет сил приподнять завесу и присмотреться, так, чтобы мутный образ стал чистым, ясным, чтобы отличить правду от лжи. Но она чувствует так много, что, кажется, не чувствует ничего. В ней ничего не осталось. Пусто. Рейнис Таргариен нечего терять. Это не её семья. И никогда не. Это не её проблема. Это то, ради чего она выживала столько лет. Рейнис застывает подобно каменному изваянию, замерев от ужаса: это скоро действительно закончится, пройдет, и она вернет свою жизнь себе обратно. Пройдет время, проблемы решатся, кто-нибудь обязательно мягко потреплет по голове и похвалит, непременно скажет, что она молодец. Рейнис содрогается в безумном смехе, безжалостно превращая собственные пальцы в кровавое месиво. Рядом раздается ехидный шепот голосом мальчишки, что со всей силы сжимает своими бледными ручками плечи принцессы, смотрит на неё темно-индиговыми глазками, прижимаясь отчего-то отвратительно мокрым лбом к спине. Он принес с собой кладбищенский запах, он принес с собой злобу и обиду, он принес с собой боль невинно убитого дитя. Ты слабачка, Рейнис. Ты струсишь, верно? Ты всегда трусишь, Рей-Рей. Ты не сможешь, малышка Рейнис. — Заткнись, заткнись, заткнись. Лихорадочно повторяет она, вваливаясь обратно в свои покои, желая спрятаться, отыскать безопасное место, избавившись от этого кошмара, что обрел форму и вышел за пределы сновидений. Голос не затихает, лишь громче становится, оттого кажется таким реальным, настоящим, только протяни руку и коснешься говорящего. На пол обессиленно падает, ноги к себе подтягивает, уткнувшись лбом в согнутые колени, она уши закрывает, молясь Семерым о скором спасении. Въедливый запах мертвечины заполняет легкие, туманя и без того воспаленный донельзя разум. Ей чудится смех Неведомого, самой смерти, что стоит в центре творящегося хаоса, спуская своих адских псин на уязвимую и истощенную полукровку. Но внезапно кто-то приносит с собой весеннюю свежесть, кто-то разгоняет тучи, отдавая права теплым солнечным лучикам. Чьи-то бледные, но невероятно теплые ладони нежно касаются её рук, мягко тянут к себе, заставляя поднять голову и сдаться. И Рейнис сдается, забывая обо всем под напором ласкового взгляда дорнийской принцессы, чья жизнь несправедливо оборвалась из-за человеческой жадности. — Моя невинная девочка, моя душа. — Мамочка, мамочка, спаси меня.. Мамочка.. — Ты должна умереть, — бархатистый голосок оборачивается разъяренным шипением, а мягкая улыбка кровожадным оскалом. — Твое рождение - ошибка, малышка Рейнис. Ты виновата во всем, ты не должна была выжить. Там в правом углу мерзко хихикает Джоффри Баратеон, проклятый ублюдок, держа наготове свой арбалет, около него вливает в себя отвратительное пойло с огромным пузом рогатый король, тыча в неё свой палец, слева — горят разочарованием валирийские глаза сребовласого принца, к которому Рейнис отчаянно тянет руку, но прославленный Рейгар Таргариен лишь отворачивается от дочери, оставляя ту барахтаться во тьме. Из девочки-изгнанницы непрерывным потоком лезут хрустальные слезы. Потерянная принцесса поднимается с пола, пребывая в трансе, пошатываясь из стороны в сторону, и, беззвучно повторяя чужие слова, усаживается у разбитого зеркала. Все происходящее дико, но ощущается таким правильным. Верно. Её спасение не чудо, не подарок, посланный Небесами, а настоящая мука. Одинокий дракон уже достаточно продержался окруженный львами. Маленький мальчик с пучком кровавых волос едва заметно кивает ей, приподнимая уголки губ, и Рейнис, хватая осколок зеркала, посылает ему в ответ болезненную улыбку. Её сердце обязано было остановиться в ту последнюю ночь старой династии драконов, в тот момент, когда её брата швырнули в стену, будто игрушку, в ту минуту, когда грязный ублюдок посмел коснуться тела её матери. Быть может, Рейнис Таргариен и в самом деле сдохла в ту ночь, когда упрямо сохраняла веру в своего любимого отца, самого храброго и достойного Рейгара Таргариена, который никогда бы не оставил их, не посмел бы оставить её; когда кусалась и билась ногами, пока неверный шакал в доспехах доставал её из под кровати; когда её усадили перед обезображенными телами родных завернутых в плащи с золотыми львами. Она крепче сжимает осколок в ладони, игнорируя капли крови. Но неожиданно братский голос исчезает из её головы, его образ стирается, рассеивается в воздухе так, словно никогда и не было. Связь с ним обрывается резко, настолько грубо, что Рейнис в полной растерянности поднимает голову, начав беспокойно ею вертеть в разные стороны надеясь вновь наткнуться на обезображенное личико её милого Эгга. Кто-то извне пытается с ней разговаривать, вмешиваясь в закрытый ото всех мирок полукровки. Этот кто-то осторожно касается девичьего запястья и забирает зеркальный осколок, отбрасывая его подальше. Этот кто-то всё говорит-говорит-говорит, безуспешно пытаясь привлечь ее внимание к себе, забрать из цепких лап кошмара, что ничего в ней живого не оставил. Рейнис Таргариен всегда была такой невероятной, вольной и непокорной; видеть её разбитой и замученной — его личный ад, наказание, пришедшее за ним за глупое промедление. Место Рейнис Таргариен под дорнийским солнцем под защитой родни. — Д-джейме? Девушка хмурится, неверяще взирая на мужчину перед собой.

Прошлое. Север. Винтерфелл.

— Забираю свои слова назад. На севере не так уж и плохо, как я думала раньше. Быть может, я могла бы тут прижиться. Как считаешь, Тирион? Хотя, сомневаюсь что я смогу вынести Леди Старк. Подозрительно прищурив глаза, Ланнистер резко бросает рядом идущей девице: — Значит, мальчишка Сноу? Карлик беззлобно посмеивается, когда девчонка демонстративно цокает языком и закатывает глаза. Она откидывает тяжелую косу за спину, упрямо сохраняя молчание под звон серебряных браслетов на своих руках. В сию минуту та практически ничуть не похожа на особу благородных кровей, ту, что в любых обстоятельствах гордо несет себя по миру, ту, что никогда не опустится до безумной тоски по самому обыкновенному ублюдку. Яростное шипение голосом златокудрой королевы беспощадно звучит в её голове, и Таргариен, подобно волку, готова заскулить от этой безнадеги. — Это всё несерьезно. Она сотрет из памяти Джона и даже не дрогнет, но почему всё внутри так противится этой мысли? — Что-то подсказывает мне, милая, ты.. — Ещё слово, Ти-и-р-р-ион, и я за себя не ручаюсь! — наигранно возмущается она, важно складывая руки за спиной, вздергивает якобы с обидой подбородок, кидая короткие взгляды на мужчину. — Знаешь, не знаю даже буду ли я скучать по твоей самодовольной роже. Тирион останавливается, заливаясь смехом и покачивая головой. Вперившись глазами в ставшую напротив девчонку, что с самого первого их дня знакомства никогда не переставала широко ему улыбаться, составляя ему вечную компанию в библиотеке Утеса Кастерли, что выросла на его глазах и, несмотря на все события, стала хорошим человеком с красивой душой. Рейнис отводит взгляд, цепляясь за темнеющее небо, за собирающихся вдалеке людей, за огромную и черную фигуру Бенджена Старка. Если бы сестрица больше следила за своей воспитанницей, не пропустила бы эту образовавшуюся связь между ней и незаконнорожденным сыном хранителя севера. — Конечно будешь, — фыркает Ланнистер, — кто же ещё, моя дорогая принцесса, будет терпеть твою болтовню? — А твою? — кривляется Рейнис. — Сдается мне, что компания на стену у тебя не самая общительная. Хотя, могу уговорить Джона не забывать о тебе. — Да-да, напомнишь, чтоб чаще смотрел себе под ноги? Таргариен хохочет задорно-заливисто, сгибаясь пополам, и мужчина подхватывает, краем глаза отмечая в стороне знакомую темную макушку Сноу. — Мне тебя будет не хватать, Бес, — признается она, садясь перед ним на корточки, не боясь, как и прежде, чужого мнения и взглядов. — Постарайся поскорее вернуться. Они обнимаются в полной тишине, а когда Рейнис зовет Ланнистера идти дальше, тот кивает в направлении всё ещё стоящего Джона. Когда карлик готов её подразнить, она смиряет его строгим взглядом, спешно уходя к парнишке. Когда Джон сжимает девичью ладошку в своей, мир вокруг видится менее черным, безнадежным и жестоким. Когда Рейнис беззаботно смеется, игриво убегая вдаль с белым волчонком, зазывая и его, простого бастарда, за собой, мир можно даже терпеть, привыкнуть и жить с легкостью на душе. Она покачивает их руками, беспечно поглядывая в последний раз на северные красоты, ловко избегая этой темы для разговора. В глубине души, где-то очень глубоко-глубоко, куда Джон заглядывать не попросту не хочет, а боится, он сожалеет о сделанном выборе, о том, что не повстречал эту девушку раньше. Его счастье остается здесь, в этих днях, где есть только они, голубое небо над ними, её рука в его, ощущающаяся до жути правильно. Не спеша они доходят до богорощи. Без страха оказаться увиденными. Без страха оказаться осужденными. У чардрева, как обычно, невероятно тихо, и Таргариен с полуулыбкой вонзается взором в лик божества. Старые Боги ничем от Новых не отличаются, все они смотрят свысока на смертных, потешаясь над бедами их, не утруждая себя ответом хоть на один из многочисленных вопросов. — Я не рассказывала, но в Красном Замке тоже есть богороща. — Представляю как там всё.. — Сноу запинается, встречая скептически настроенный взгляд девушки, — неплохо. Парень тихо усмехается, потирая лоб указательным пальцем, пока принцесса полностью увлеклась древом, глазами вырезанными на нем, что были старше самого Винтерфелла. — Какой ты вежливый. — Извини, мне трудно понять чем же служит священное место Старых богов южанам. — Может кто-то хочет отыскать покоя? Рейнис горько улыбается, прикрывая глаза, касается пальцами кровавых слез чужого бога, чьего взора она еще совсем недавно искренне стеснялась. Ей не дано было понять ту связь, о которой заявляют глубоко верующие, готовые часами сидеть на коленях, молясь бездушным изваяниям, делится с ними своими страданиями, полагаясь на их скорую помощь. А в детстве она не могла без страха взглянуть на эти чудовищные статуи. Единственный из Семерых, кого Таргариен чувствовала всегда, это Неведомый. Возможно, именно по этой причине она отыскала расслабление здесь. Или всё из-за этого бастарда. — Ты говорила, что не веришь в богов. Ни в старых, ни в новых. — Это так. Я верю в людей. — Узнав тебя, я бы уже сказал по-другому. — Джон! — девушка вспыхивает моментально, взгляд от него пряча, она притворно надувает губы и обращает все свое внимание на пруд, у которого пару минут назад присела на корточки. — Скажешь мне это при следующей встрече. Она хотела звучать увереннее, так, как надобно звучать принцессе, но голос предательски дрогнул, и треклятая неуверенность проскользнула сквозь маску. Джон сжимает губы в полоску, вглядываясь в напряженную фигуру Рейнис. Как та печально смотрит в воду, неосознанно хмуря темные брови, как тянет губы в нежной улыбке, когда Призрак тычется мордой в ногу и заставляет обо всем забыть. Парень преодолевает расстояние между ними, подходя слишком близко, недопустимо, против установленных в обществе норм. Они перешли за черту в ту ночь, уничтожили границы, наплевав на всё. — Рейнис.. — он вынуждает Таргариен подняться на ноги, разворачивая к себе лицом. Впивается в неё взглядом серых глаз, смотрит, запоминая до мельчайших деталях, сохраняя в своей памяти её образ, её смех, её голос. Им не стоило. — Рейнис, — повторяет он шепотом, с сожалением смотря на ту, что нарушила покой в его сердце. Тогда змейка целует его, к себе за шею притягивая, неожиданно, не позволяя страшным словам сорваться с его губ; почти отчаянно умоляя — не сейчас. Всё вмиг становится неважным и незначительным: ни неправильность этих отношений, ни скорая разлука без возможности повидаться вновь. Немыми свидетелями сей короткой истории останутся звезды да Старые Боги. Рейнис может только думать о его сильных руках, сжимающих её талию, о том, как он без сомнений ответил, целуя жадно и неистово, вкладывая те же чувства, которые убивают их обоих изнутри. — Нет, мы вернемся к этому разговору. Рейнис остраняется с трудом, дыша сбивчиво и неровно, лицо его своими ладонями обхватывает, и, заглядывая в его глаза, передает ему ту же слепую уверенность, повторяя надломленным голоском: — И ты скажешь мне это в следующий раз. Он молчит, прислоняется лбом к её и мягко стирает пальцем одинокую слезу с девичьих щек. Ей упрямо не хочется признавать иное. Рейнис Таргариен отказывается принимать, что дорогой ей человек должен опять её оставить. Рейнис Таргариен отказывается принимать, что совершила ошибку, отдав свое сердце Джону Сноу, северному мальчишке, для которого долг превыше всего. Настает пора прощаться — декорация беззаботного и светлого мира в одночасье рушится под напором сильнейшего из ветров. Настает пора прощаться — Рейнис по-настоящему понимает что такое холод.