Второе дыхание

      Гвидо не любил бросать слов на ветер. Через два дня он нанёс визит Розарио. Бывший крестьянин, бывший монах, бывший бандит теперь работал честным ростовщиком. Во Флоренции многие люди давали в долг под проценты. — Давненько не виделись, Гвидо. Ну как книжная лавка? — По-прежнему процветает. В нашем культурном и образованном городе — это вполне надёжное дело. У тебя дела, как я понимаю, тоже идут весьма неплохо. — Еле свожу концы с концами, но по крайней мере теперь мне не светит пеньковое ожерелье. — Вижу, что ты, Розарио, вполне хорош в своём деле. Вот уже как научился прибедняться. Плох тот ростовщик, что не жалуется на жизнь, — усмехнулся Гвидо. — Плох тот книготорговец, что не восхваляет учение и его плоды, — в тон ему ответил Розарио. После друзья как в старые времена зашли в таверну, чтобы съесть каплуна и пропустить по стаканчику доброго вина. Розарио возмущался дороговизной жизни, придирчивыми клиентами и проповедями доминиканцев, осуждающих ростовщичество. — А вино здесь дрянное, — заметил Розарио в заключение своей праведной речи. — Браво, мой друг, какой неиссякаемый пыл. Ты запросто мог занять кафедру риторики в Болонском университете, — улыбнулся Гвидо. — Впрочем, раньше было ещё хуже. Но что тебя привело ко мне на этот раз? — Похоже, Джакопо Пацци угомонится только в гробу, — тихо сказал Гвидо. — Тоже мне — евангельскую истину открыл, — подбоченился Розарио. — Он хотел бы быть на месте славного Лоренцо. Выпьем за его здоровье. — Так вот, это семейство никак не может оставить в покое синьора Бельтрами. — А вот это совсем не хорошо. Но каким образом старый лис Джакопо хочет запустить свои загребущие руки в сундуки с золотом Франческо Бельтрами? Наша Святая церковь осуждает алчность и стяжательство, — важно сказал ростовщик, словно, забыв, что несколько минут назад метал громы и молнии против доминиканцев за то, что те пропеведовали принцип «Взаймы давайте, не ожидая ничего». — Да мне пока ничего ещё толком непонятно, — Гвидо снова понизил голос. — Известно только то, что Антонио Пацци вьётся вокруг Хатун, как шмель вокруг ароматной розы. — Ну его можно понять. Какой мужчина обделит своим вниманием красивую и доступную женщину. Одного качества хватит, чтобы затуманить наш многогрешный разум, а Хатун обладает сразу двумя. — Подумай, Розарио, разве во Флоренции мало доступных красавиц? — Великое множество. Вот совсем недавно… — Так почему предметом сладострастия Антонио Пацци стала именно Хатун? Влюблённая и глупая девица мягка, как воск в его руках и, как губка впитывает лживые речи ублюдка Джакопо. — Да, картина получается совсем мрачная. Но что мы можем сделать? Не будем же мы следить за нравственностью этой татарки, побывавшей во многих постелях. — Я бы хотел проследить за Антонио. Знать, чем он занимается, чем живёт, кто его друзья и враги. — А, ну это проще простого. Могу я подложить под него одну знакомую девицу. Девушка любит деньги, но не служит одновременно двум хозяевам, потому что жизнь дороже золота. А предавать таких честных ребят, как мы, значит подписать себе смертный приговор. На этом и порешили. Бывшая проститутка, а ныне служанка в доме Людовико Альбицци Лаура Орнелли, согласилась переквалифицироваться из Раав в Далилу. Лаура была чуть пухленькая брюнетка среднего роста, обладающая яркой красотой и опытом в альковных делах. Бывшая товарка по несчастью Анджелы Даванцатти теперь была её верной служанкой, хотя не гнушалась никакой возможностью заработать деньги. Справедливости ради надо отметить, что не всегда этот заработок был честным и следовал букве флорентийского закона. На предложение Розарио и Гвидо Лаура откликнулась охотно. Служанка была неординарной и творческой натурой. Если бы она жила на несколько веков позже, то нашла бы себя в театральной деятельности. Ко всем полученным заданиям Лаура подходила с максимальной серьёзностью и творческой инициативой. Когда-то Лаура была одной из любовниц Фьоры Бельтрами и усвоила от неё важный урок. Если хочешь соврать, то размешай правду и ложь поровну, и сама поверь в то, что ты говоришь. И надо признать, что ученица намного опередила учительницу в этом сомнительном искусстве. Лаура была довольно близкой приятельницей Коломбы. Коломба имела весьма длинный язык, но в отличие от той же Хатун, умом её Бог не обидел. Коломба в последнее время не выносила Хатун. Она могла посочувствовать падшим женщинам, которых толкнула жестокая судьба на этот путь. В конце концов, как верно заметил правитель Флоренции, никто не знает, что будет завтра. Перед многими женщинами и девушками стояла дилемма: позор или голодная смерть. Да и войны нельзя сбрасывать со счётов. Во время войны многие девицы становились живыми игрушками для бессердечных и похотливых солдатов. Такой участи Коломба не пожелала бы даже Иерониме Пацци и Элеоноре Даванцатти. Но самовольно распутничать, расставляя ноги перед каждым, кто пожелает тебя взять, этого Коломба не понимала. Да скоро эта Хатун станет притчей во языцех во всей Флоренции, возмущалась достойная сплетница. — Уважаемая Коломба, не могли бы вы помочь Хатун и мне заодно? — начала Лаура, лакомясь засахаренной сливой, приготовленной Коломбой. — Тебе с большой радостью, а ради этой бесстыдницы даже пальцем не пошевелю. Так то. — Ну в данном случае Хатун попала в беду. Тучная Коломба была весьма добродушной женщиной и попасть в беду она не желала даже Хатун, раздражающей её своим распутством. Один раз нахалка заявила, что Коломба просто завидует её красоте и тонкому стану. Было бы чему завидовать. В молодости и сама Коломба отличалась красивой фигурой, но она никогда не вела себя так вызывающе. Да, Фьора Бельтрами тоже как-то переполошила почти всю Флоренцию. Но это была настоящая аристократка от корней пышных чёрных волос до кончиков тонких пальчиков. Она даже умудрялась своим сумасбродствам придавать вид глав из плутовского романа. А эта Хатун просто бесстыдница. Хотя раньше девчонка была незаметна, скромна и почтительна. Вот Фьора с Кьярой — другое дело. А теперь Кьяра повадилась ходить в лавку Веспасиано Бистиччи. Ну хоть хорошо, что интересуется античной литературой, раньше, правда, такого за ней Коломба не замечала. Недавно вот цитировала Овидия «Наука любви». Только Коломба была не в восторге от этих отрывков. Видно же, что её питомица засиделась в девицах и томится ожиданием любви. Правда, Кьяра хитра, ловка, цинична, остроумна. Такая сама, кого хочешь проведёт, в том числе саму Коломбу. Вот Фьора — другое дело. Но Коломба поставила свечку святому Косма, бывшему небесным покровителем рода Медичи и оттого почитаемому во Флоренции превыше прочих святых, за счастье графини де Селонже. Впрочем, Фьора и без того счастлива. Она написала письмо Кьяре, что вскоре ожидает первенца, а её муж сражается на стороне безрассудного герцога Бургундии. Но Коломба всё равно молилась Богородице, Святому Косме, Святому Марку и конечно же святой Коломбе из Санса за благополучие Филиппа де Селонже. В конце концов, рассудила Коломба, не идёт же он войной на нашу чудесную Флоренцию. А ещё Коломба поминала в своих молитвах умирающую Симонетту Веспуччи и её возлюбленного Джулианно Медичи. Ах, какой прекрасный турнир был около года назад. И что теперь! Симонетта умирает от болезни. Джулианно от горя, Лоренцо Медичи и тот переживает. Мысли Коломбы скакали, как юные козлята на тосканском пастбище. — Так ты говоришь, что Хатун попала в беду. Ну это не мудрено при её-то образе жизни, — Коломба собиралась разразиться целой тирадой, но Лаура, обычно терпеливо слушающая свою старшую приятельницу остановила её. — Она стала жертвой обольстителя, — при этих словах Коломба оглушительно расхохоталась, держась за пухлые бока. — Браво, Лаура, ты подняла моё настроение. Да эта Хатун сама, кого угодно обольстит. Вот недавно приходит ко мне племянник и говорит, что глупец Джорджо согласен жениться на этой распутнице. — Ну вы же не цыплёночек, только вчера вылупившийся из яйца, уважаемая Коломба. Должны понимать, что в жизни всякое бывает. А я между прочим, старше этой Хатун на десять лет и вполне понимаю порывы юности. — Да я-то всё прекрасно понимаю. Только жалко синьора Бельтрами. Стыд и срам так себя вести девице. Ну чешется, извини за грубость в одном месте, понятно, такая наша женская природа. Как говорит этот благородный синьор Рауль, все женщины сотворены из мяса и костей. Из этого следует, что мы слабы перед обольстителями. Но должны быть какие-то понятия о приличиях, о женской чести, о морали, о нравственности, в конце концов. Лаура хихикнула. Как переиначила Коломба всё на свой лад. В действительности Рауль читал им вслух сборник новелл, в котором встречалась эта фраза. Рауль слишком возвышенный, чтобы так говорить о женщинах. Вот, Антонио Пацци — другое дело. Лаура сделала вид, что забыла кошель дома и стала умоляюще глядеть на Антонио. Естественно, Антонио откликнулся на немой призыв привлекательной женщины. Он купил ей красивые серёжки и браслет из чистого золота впридачу. Но награду потребовал почти сразу. Лаура долго отнекивалась, но всё же подарила наглецу три поцелуя. А теперь она собирала информацию про Антонио Пацци. А лучший источник сведений, чем словоохотливая Коломба, невозможно было найти во всей Флоренции. — Ну не всем же быть такими благоразумными, как вы, милая Коломба. — Что правда, то правда. Ладно, пользуйся моей добротой, только держи меня в курсе. Когда надо, то дохлая рыба скажет больше, чем Коломба. Лаура рассказала Коломбе про Хатун и Антонио Пацци. Коломба охала и ахала, проклиная вероломного ублюдка Марино Бетти. — Так он не родной сын старику Джакопо, — задумчиво произнесла Лаура. Женщина вспомнила, что иногда Джакопо выкупал в борделе Пиппы девушек для себя. Одна из вернувшихся девиц сказала, что старик мечтает хотя бы о незаконном сыне. Но хотя у него всё получалось в постели, ни одна из девиц не беременела. Его сыновья от первого брака не радовали его, а второй брак Джакопо был бесплодным, как пустырь. Что уж говорить о внуке Пьетро, ставшим позором рода Пацци. У Джакопо была внебрачная дочь Катерина, благочестивая и образованная девица, мечтающая уйти в монастырь. Одна из девушек Пиппы, по имени Лелла, хитростью и лестью умудрилась надолго остаться при Джакопо. После всего Джакопо даже купил ей дом и назначил содержание. Впрочем, Лелла всегда была неглупой и практичной. — Теперь мне понятно, почему старичок Пацци так стремился укоренить своё семя даже в садах блудниц. В действительности он был бесплоден. — Так ты и Джакопо!.. — воскликнула поражённая Коломба. — Нет, хлебов с моего поля он так и не поел. Но как же так случилось, что непримиримый глава семейства Пацци принял ублюдка от какого-то Бетти? — Тут целая история, — вздохнула Коломба. — Если желаешь, то я тебе поведаю. В общем, Клавдия Сатти была вполне приличной девушкой. Мы даже дружили с ней. Но в недобрый час спуталась с Марино Бетти. Потом Клавдия мне в слезах клялась, что он взял её практически сонную. И я верю ей. А потом она подумала, что терять нечего и пустилась с ним во все тяжкие, — тут Коломба оттёрла слезу, навернувщуюся ей на глаза. — В общем, глупо она себя повела, но тут есть, как говорят знающие люди, смягчающие обстоятельства. А потом Клавдия привлекла внимание Джакопо Пацци, ну она и сейчас женщина видная собой. Ну и не растерялась. И правильно, я считаю поступила. А потом, когда зачреватела, то обоим сообщила. Ну и Марино сразу струсил. Он может и женился бы на Клавдии, если бы она не была любовницей Джакопо Пацци. А Джакопо тоже не дурак балаганный. Он предложил Клавдии выйти замуж за его лакея. Фиктивно, разумеется. А эта дурёха надеялась, что Марино женится на ней. Ну и Джакопо, естественно, понял, что здесь что-то не то. Ты сама посуди, какая женщина откажется от респектабельного замужества и прикрытия своих грешков? Только та, — торжественно закончила Коломба, — которая на что-то надеется. Ну вот и сломала жизнь себе и сыну. Чего она этим добилась, я не понимаю. В итоге Джакопо так официально не признал ребёнка.