Полутона

Сентябрь, 1998г.

      Платформа девять и три четверти дышала гомоном восторженных детей, дымом, убежавшими шоколадными лягушками и красно-золотым. Цвета факультета победителей стали почти что национальными.       Гермиона, поудобнее перехватив переноску с Живоглотом, виновато покосилась на Гарри: он лавировал между первокурсниками, пытаясь перехватить птичью клетку так, чтобы Антарес перестал норовить ущипнуть его за одежду.       В волшебном зверинце они специально выбирали кого-то совсем не похожего на Буклю. Так оно и вышло: рыжая североамериканская совка оказалась обладательницей отвратительнейшего характера.       — Ему просто нужно привыкнуть, — ободряюще кивнула Гермиона, когда Гарри в очередной раз выдернул из клюва край своей клетчатой рубашки.       — Как и всем нам, — вздохнув и бросив попытки спасти одежду из захвата взбесившейся птицы, он устремил взгляд в толпу, сосредоточенно кое-кого выискивая.       — Я здесь, — раздался мелодичный голос Джинни сзади. Приподняв уголок губ, и, чуть наклонив голову, она продолжила: — Если ты меня, конечно, ищешь.       Гарри улыбнулся в ответ, и, опустив клетку с Антаресом, намеренно галантно взял Джинни за руку, целуя тыльную сторону ладони. Где-то сбоку щёлкнула вспышка колдокамеры Криви-младшего.       Первая осень нового мира обещала долгие тёплые дни, шум в главном зале Хогвартса, жизнь, запах булочек с корицей по воскресеньям, свежесть, хруст пергамента и большие жёлтые листья. Клялась, что ласково убаюкает память и укроет ее этим пестрым ворохом.       Гермионе очень хотелось верить ей.       Но почему-то казалось, что первая осень нового мира — лгунья.

***

      С их последнего визита Хогвартс окончательно восстановили. Для первокурсников он предстал волшебным замком с зачарованными лодками, россыпью звёзд в готических сводах, чудной поющей шляпой и блестящими рыцарскими доспехами, пока другие ученики впервые открывают тайну того, кто именно тянет повозки от станции к главным воротам. Гермиона и сама с замирающим сердцем скользнула ладонью по шее фестрала.       — Вот вы какие, — она бы многое отдала, чтобы так их и не увидеть.       Зал взрывался восторженными аплодисментами каждый раз, когда звучало название одного из трёх факультетов. Остальные брели к крайнему правому столу в глухой тишине. Слизеринцы, все они — собранные, с нечитаемыми лицами, будто призрачная стая готовых обороняться волков. Лишние. Ощерившиеся. Забини, назначенный старостой, покровительственно дотрагивался до плеча каждого нового студента и находил ему место среди взрослых. Почти идеально слаженная работа, хотя Гермионе казалось, что они слишком драматизировали. Конечно, ничто не будет как прежде, но как Дурмстранг продолжает существовать после Гриндевальда, так и Слизерин будет существовать после него. В конце концов, их семьи слишком долго сеяли семена, плоды которых теперь и всходят.       Сама же она тем временем кусала внутренние стороны щёк, поочерёдно пожимая руки львятам-первокурсникам, натужно улыбалась и кивала в ответ на их неразборчивую восторженность, к своему стыду только и желая того, чтобы это поскорее закончилось. В ее истории она не видела ни доблести, ни гордости, ни повода для бесконечных лавр героя. Ничего там не было, кроме отсутствия выбора и переломанного всего чего только можно. Ордена Мерлина первой степени, которые их с Гарри убедительно попросили надеть, почти что гипнотизировали первокурсников, и с этим ничего не поделать.       К вечеру уже ломило скулы, и Гермиона, вынырнув из толпы отправлявшихся по гостиным, сбежала с Гарри покурить.       Двор под астрономической башней был непривычно тих, а воздух все ещё по-летнему густ и тёпл, будто под чарами стазиса. Гермиона глубоко вдохнула, скользнула ладонью по каменному выступу, на котором они сидели, и вгляделась в чистую россыпь звёзд, пытаясь вылепить в себе подобие радости, но ей не удалось ухватить чувство даже кончиками пальцев. По правде сказать, она ощущала себя настолько разбитой, что не склеит никакое репаро. Будто пожевало и выплюнуло. Четыре месяца — невозможно короткий срок, чтобы заставить себя вновь видеть школу, а не карту мест, где кто-то лежал.       Тень в окне неподалеку — совершенно точно профессор МакГонагалл, неодобрительно смотрящая на их магловскую вредную привычку и злостное нарушение школьных правил. Конечно, ни о каком наказании не пойдёт и речи — она лишь постояла ещё пару минут и, наверняка сочувственно выдохнув, исчезла в темноте замка.       От Гермионы не ускользнуло, как Гарри то и дело водил головой, тщетно стараясь делать это незаметно.       — Опять болит?       Он поморщился, уже открыто проведя по лбу пальцами, а она обняла себя руками. Ей тысячу чертовых раз не хотелось вновь произносить это слово.       — Должно быть, крестраж где-то в школе.       Гарри горько покачал головой, делая новую затяжку. Взглянул на дым и взъерошил волосы.       — Это не крестраж, Гермиона. Просто… Будто что-то щемит, понимаешь? Словно, — запнулся он, и на его лице проступило такое отвращение, которое, казалось, выходило за рамки диапазона человеческих эмоций, — Словно он рад увидеть Хогвартс, — выплюнул Гарри последние слова.       Должно быть, Гермиона была единственной, кто знал о том, как пожирает Гарри это бремя.       Она едва заметно вздрогнула, смотря на носки своих туфель. Они почти не говорили о нем, словно так можно было представить, что угроза уничтожена, а не заперта за решётками Азкабана.       — Я все ещё не могу простить тебя за то, что ты сделала.       Молча смотря на кончик тлеющей сигареты, она думала обо всем и ни о чем сразу. Ее милый Гарри всего лишь не простил ее, а должен был бы, наверное, ненавидеть. В конце концов, возможно именно она — та, из-за кого весь магический мир так и остался балансировать на шатком островке условной победы.       Она качнула головой, не глядя нашла и сжала руку Гарри. Потушила сигарету, уничтожила окурок заклинанием и увела друга в замок, прежде прошептав:       — Я не могла потерять вас обоих.       У неё тоже было своё бремя. Видит Мерлин, она не жалела.

***