Сад голубых пионов

      Слоняться по школе перед сном становится дурной нелепой привычкой. Пиона делает вид, что занимается допоздна, торчит в библиотеке до тех пор, пока ее не выгоняют прочь, а потом просто ходит по коридорам, вылавливает младшеклашек и болтает со школьными привидениями. Разглядывать портреты ей тоже нравится, но те чаще ворчат на нее, долго пристально смотрят или вовсе уходят, не желая становиться объектом искусства хотя бы после отбоя.       В какой-то момент Пиона, пожалуй, ловит себя на мысли, что уходить из школы ей вовсе не хочется, хлопает себя по щекам и прячется в одном из запертых классов. Замок вскрывается простым заклинанием, никому, кажется, вовсе не приходит в голову прятаться ночью в классах, и оттого Пиона чувствует себя путешественницей, первооткрывательницей, совершенно случайно набредшей на новые земли.       Сдвинутые к стенам столы кажутся Пионе театральными мостками, и она вспоминает, как они с мамой и сестрами ходили на спектакль. Простирающееся за окном небо мерцает серебристыми звездами, и так сильно хочется петь, что тугим спазмом сдавливает горло.       От нарушения правил вовсе не захватывает дух, да и кабинет она выбирает самый обычный, где нет ничего, кроме грифельной доски и множества столов и стульев, а от стен веет промозглым весенним холодом. Пиона вспоминает, что Рождество они проводили втроем, потому что мама ушла на ночное дежурство, и тогда не было ничего замечательнее горящей магическими огнями елки и крохотных светлячков, восторгом отражающихся в глазах Петунии.       Было это, думает Пиона, словно целую вечность назад, потому что уже утром сестра фыркнула и задрала подбородок, а Лили убежала встречать своих старых школьных подружек.       – Что ты тут делаешь?       Высокий мальчишеский голос вырывает Пиону из раздумий, и она спрыгивает с парты на холодный каменный пол, откуда больше не видно полной луны.       – Прячусь, я думаю, – говорить выходит высокопарно, и Пиона фыркает из-за нелепости собственных слов, – в большей степени от себя.       Разумеется, она забывает запереть дверь, так и оставляет ее нараспашку, потому что тогда тонкая полоска лунного света расчерчивает кабинет на две части. Нарушитель ее мечтательного спокойствия стоит в тени, так что видны лишь его кучерявые короткие волосы и то, что ростом он едва Пионе по грудь.       – А ты от чего?       Вопрос слетает с губ до того, как мальчишка успевает развернуться и сбежать, врезается в спину фатальным ударом и прижимает их обоих к полу. Пиона хватает ртом воздух, задыхаясь от собственного неравнодушия, косит глаза на расплывающуюся полоску лунного света и считает вздохи. Мальчишка дышит глубоко и размеренно, медленно разворачивается, и лицо его оказывается на свету. Ярко сверкают черные глаза на белом лице, и Пиона вдруг думает, что он определенно тоже из «этих».       – От них всех, – неопределенно машет рукой мальчик, и губы его дергаются в неприятной усмешке.       На этом, кажется, разговор и оканчивается, однако уходить и уступать место никто из них не спешит. Пиона снова забирается на стол, усаживается, упираясь ладонями, и закидывает ногу на ногу. Длинная тонкая полоска лунного света теряется в черных волосах мальчишки и исчезает с негромким хлопком, когда дверь за его спиной все-таки закрывается. Тишина повисает в комнате оглушительная, так что слышно разве что ток крови в ушах, и оттого по телу расползается нарастающий звон. Уходить Пиона вовсе не собирается, запирает дверь заклинанием и думает, что соседки ее все равно наверняка ничего не заметят.       – Ты вроде бы второкурсник? – слова звучат слишком уж вопросительно, однако Пиона точно припоминает одноклассников Лили. – Неужели до сих пор не нашел друзей?       Среди них есть мальчишка-аристократ, такой по-обычному тихий среди своры волшебных детей, что ярким пятном привлекает внимание. Пиона будто видит, как на распределении он вжимает голову в плечи, а по Большому Залу расползаются шепотки, и в конце концов только гриффиндорцы и хаффлпаффцы радостно хлопают, приветствуя новичка.       – А ты сестра умницы-Лили, – он морщит нос совершенно забавно, и Пиона прыскает. – У меня есть друзья, и прячусь я не от них.       – О, теперь мне ужасно любопытно, – Пиона облизывает пересохшие губы и подается вперед, не получая, впрочем, никакого ответа.       Какое-то время они сидят молча, Пиона болтает ногами и кусает губы, вспоминая экзаменационные темы по разным предметам, и перебирает в мыслях сорта цветов, чьи бутоны вот-вот должны распуститься. Несколько горшков из комнаты можно бы переставить в гостиную, а еще нужно подготовить место, чтобы просушить травы, и Пиона прикидывает, не проще ли выпросить у профессора Спраут маленькую теплицу. Еще, думает Пиона, стоит подумать о том, что делать после завершения обучения, потому что Туни и Лили все еще учатся, а денег лишних в семье у них нет.       Короткий мелодичный стук в дверь заставляет вздрогнуть их обоих, и мальчишка резво прячется за сдвинутым в угол преподавательским столом. Пиона соскакивает на пол легко, вовсе не думает, будто делает что-то неправильно, отпирает дверь и распахивает ее настежь, щурясь от ударившего по глазам лунного света. Сегодняшнее полнолуние привносит в вечер романтичные мысли, так что она только улыбается широко и лукаво, разглядывая самую капельку обескураженное лицо Люциуса.       Волосы его как будто собраны наспех, завязанная неровно лента болтается с одной стороны, а съехавший воротник обнажает часть ключицы.       – Твои одноклассники очень за тебя беспокоятся, – говорит Люциус, ведя подбородком в сторону, и голос его такой хладнокровно колючий, что от неприятия сводит скулы.       Пиона даже заводит руки за спину и по-детски шаркает ножкой, натягивая такую ядовитую улыбку, что самой от себя жжется и больно.       – Поэтому ты пришел проводить меня до гостиной?       Пиона чувствует упирающийся в спину пронзительный взгляд, протягивает Люциусу ладонь и будто случайно забывает запереть дверь. Маленькая ниточка лунного света обрывается у развилки, Пиона чеканит шаг и вовсе не видит, насколько долго ее провожают.