Сад голубых пионов

      В школе ее сразу же вызывают к директору, и Пиона плетется, вжав голову в плечи. Успевает она разве что забросить чемодан в комнату и причесаться, а потом профессор Спраут, состроив неправдоподобно строгое лицо, просит ее пройти с ней. Они идут по коридорам медленно, и Пиона буквально чувствует вгрызающиеся в нее взгляды. Профессор не говорит, из-за чего ее хочет видеть директор, но Пиона и сама знает, и оттого пальцы покалывает, и нагревается в кармане волшебная палочка.       Пионе немножечко стыдно, но все еще захватывает восторг оттого, что оживить засохший цветок все-таки получилось. Пиона хочет делать это снова и снова, колдовать, размахивая палочкой, как в волшебном кино, но вместо этого идет как на казнь. Поругание должно состояться торжественно, потому что правила на то и придумывают, чтобы наказывать нарушителей.       Когда она оказывается в кабинете директора – страшном, увешанном портретами, глазеющими на нее со всех сторон – человек, которого она видела лишь один раз, приветливо улыбается из-под очков. У него длинная борода и смешная расшитая звездами мантия, и Пионе, пожалуй, нравится этот старик, но сейчас он собирается ругать ее, и она подбирается, вжимает голову в плечи еще плотнее. Пионе стыдно, но еще больше она храбрится, потому что Туни права – никто не выгонит ее из школы из-за одного маленького нарушения правил.       – Передо мной мисс Пиона Джеральдин Эванс, я правильно понимаю? – спрашивает старик, склоняя к ней голову, и Пиона кивает, пряча вспотевшие ладони в карманах. – Вы знаете, почему я позвал вас к себе в кабинет?       Директор говорит с ней, будто со взрослой, и Пиона чуть успокаивается, ведет плечами и коротко оглядывается на все еще стоящую рядом профессора Спраут. Из-за глазастых портретов чешется лоб и хочется сделаться разом выше и старше, так что Пиона вытягивается, едва не вставая на носочки.       – Догадываюсь, – она отвечает коротко, снова кивает и вздрагивает из-за изучающего взгляда директора.       Он смотрит на нее с любопытством, и Пиона выше вздергивает подбородок. Что бы она ни сделала, это уже случилось, так что теперь совершенно бесполезно бояться.       – Ученикам запрещено колдовать вне стен школы до совершеннолетия, – директор повторяет правило почти слово-в-слово, и в глазах его мелькает яркая искра почему-то довольства, – расскажите, что же случилось с вами третьего января, раз вы решились нарушить запрет?       От его тона почему-то снова становится стыдно, Пиона чувствует, как предательски краснеют уши, и опускает голову. Она не сделала ничего плохого, повторяет Пиона сама себе, и, если бы все было действительно серьезно, с ней бы наверняка разговаривал далеко не директор. Или, может быть, он, но совсем не так ласково.       – Я оживила цветок, – почти неслышно хрипит Пиона, едва ли контролируя собственный голос.       Профессор Спраут выдыхает, и ей чудится смешок, а директор – теперь она только слышит шорох его мантии – подается вперед и со стуком опускает ладони на стол. Пиона стоит, опустив голову так низко, что видит лишь свои ботинки и свесившиеся с плеч несуразные светлые волосы, а сердце в груди ужасно колотится, мешая дышать.       – Это был вопрос жизни и смерти? – почему-то спрашивает директор, и Пиона мотает головой.       – Моя младшая сестра меня попросила, – она понимает, как глупо звучит оправдание, и добавляет еще, – это был ее любимый цветок.       От стыда хочется плакать, горят уши, и Пионе кажется, будто целая куча людей вокруг глядит на нее осуждающе. Она разглядывает черные ботинки и полы черной ужасной мантии, волосы некрасивыми сосульками падают перед глазами, и все больше и больше хочется провалиться сквозь землю или сбежать через окно. Собственную вину Пиона давно уже осознала, сразу после того, как расцвел несчастный цветок, и теперь повторяет и повторяет в своей голове, что это Петуния во всем виновата.       – Ваша сестра, мисс Эванс, волшебница? – директор продолжает задавать дурацкие вопросы вместо того, чтобы отпустить ее уже в комнату, и Пиона вскидывает голову почти зло.       Она знает, что нельзя так смотреть, что с директором во время наказания нужно вести себя смирно, но Пиона на то и Пиона, что уже нарушила правила. В глазах у нее неприятно печет, но кулаки сами собой сжимаются, и Пиона жмурится, стараясь не закатить глаза прямо здесь и сейчас.       – У меня две младших сестры, сэр, – чеканит Пиона, хлопая глазами, чтобы не заплакать, – та, что просила оживить цветок – не колдунья.       – Значит, она маггл? – замечает директор и откидывается на спинку высокого стула, принимаясь поглаживать длинную бороду. – Вы, верно, из семьи магглов?       – Мне не нравится это слово.       Между ними повисает тонкая тишина, будто наказание наконец закончено, а потом директор серьезно кивает и смотрит на профессора Спраут. Та мельком глядит на Пиону, зачем-то хлопает ее по плечу и шепчет на ухо, обещая подробнее обсудить это позже.       – В таком случае вы не знаете, как опасны игры с жизнью и смертью, – голос директора вдруг делается ласковым, и он начинает заплетать бороду в толстую косу, – даже если это всего лишь цветок. У волшебников есть сказка о трех братьях, профессор Спраут даст вам ее почитать, а потом мы с вами снова встретимся, и вы, мисс Эванс, расскажете о своих впечатлениях.       Пиона серьезно кивает, хотя идея читать детские сказки в почти двенадцать ей совершенно не нравится. Впрочем, стоять в кабинете директора и слушать нотации ей не нравится больше, так что она спешит уйти, распрощавшись и дав обещание.       Стыд все еще бьется в висках, когда Пиона захлопывает за собой дверь комнаты, так что она спешит выплеснуть его в подаренный Петунией блокнот. Она обязательно даст сестре почитать, думает Пиона, и больше та никогда-никогда не будет просить ее нарушать правила ради всяческой ерунды.