Бесконечник

Глухой, почти скрипящий старой подвальной дверью, тревожный вскрик на несколько секунд заполнил небольшую тёмную комнату. Раскрывшиеся яркие жёлтые глаза двумя Вифлеемскими звёздами начали бегло осматривать пространство вокруг себя на наличие угрозы двум хозяевам одного тела. Но, на удивление, ничего не смотрело из угла, не приставляло к виску дуло пистолета, не грозилось прирезать к чертям собачьим. Странно. Господи, как же было странно находиться в условной безопасности где-то на отшибе, да ещё и в дали от Родины. Солёная капля скатилась по щеке и приземлилась на чуть задранную грязно-серую футболку, оставляя после себя лишь влажный след и крохотное пятно. Почувствовав малейшую слабину, по лицу собственной же рукой прошлась неприлично сильная пощёчина. Звонкая. Злая. В самом деле, что за детский сад тут приключился после обычного кошмара!?  Да ну. Обычного? А в какой момент времени смерть Олега стала обычным явлением? Когда же, в конечном счёте, месиво из крови и человеческих тел стало самым что ни на есть обычным сновидением? Вот и приходит осознание, что, в общем-то, и действительно кошмар, и вдруг такое правда могло произойти, и вдруг пули прошли бы под другим углом, и сидели бы сейчас в кресле, и окна были бы такие большие, с решётками правда, и никакого Олега больше ждать не пришлось бы, и касания тёплых рук сменились бы на задумчивые и молчаливые осмотры, и… Ещё несколько слёз скатилось из замыленных пеленой глаз, руки чуть сильнее сжали тонкий медный волос, порываясь обломить, оторвать, с корнем вырвать, чтобы в конце-то концов все эти истерики прекратились. Блуждающие нервные движение начали перебираться ниже, обрывать запёкшиеся корки на нежной коже губ, расчёсывать до алых следов всю поверхность лица и шеи, пока всё это безумие не пресеклось открытием двери и появлением в проёме его.  В полумраке Олег, казалось, не походил на самого себя: глаза, презрительно тёмные и оглушающе невыразительные, бегло оценивали обстановку, точно он был на очередном задании, посланном откуда-то свыше, слегка опустившиеся уголки губ ни на миллиметр не собирались двигаться, выражать хоть какую-нибудь эмоцию. Но она была. Она сквозила от каждого резковатого вдоха и быстрого колебания взгляда. Что Серёжа, что Птица всегда могли лучше других улавливать чувства Волкова, даже если тот визуально для всех остальных их не демонстрировал. И сейчас было понятно, что ровно такая же тревога охватила наёмника, ведь посреди ночи никто не станет кричать просто так. Последующий скрип отворил дверь посильнее, и Олег в несколько размашистых шагов пересёк комнату в два счёта, оказался возле кровати и осторожно присел на её край, как бы спрашивая, можно ли остаться, нужно ли это вообще. — Могу ли я как-то помочь?..  Да, чёрт возьми, нужно. Нужно! Пожалуйста, останься, Олег. Ты нужен мне! Ты нам нужен... — Я… Всё в порядке. Правда, — после чего последовал тихий шмыг, поворот головой, и вот уже пара янтарей с долей агрессии и стыда смотрела, нет, таращилась не моргая, слегка напрягала, но не до ужаса. — А… Это ты… Немного неожиданно, просто, обычно… Ну… Ладно, проехали. Так я могу что-то для тебя сделать? Может, воды принести? Что с Серёжей? Это его «что с Серёжей» убило окончательно, после чего поток слёз, только вот вроде прекратившийся, завёлся с новой силой, сопровождаясь какими-то полубессвязными выкриками о том, чтобы шёл Волков куда подальше, чтобы лучше сдохли в Венеции абсолютно все, и он, и Олег в том числе. И так могло бы продолжаться ещё с несколько десятков минут, если бы не объятия. Нежные. Осторожные. Принадлежавшие не только Разумовскому, это почувствовалось моментально. Он ведь тоже нужен, да?.. Его ведь не забудут, не оставят, не закроют снова?.. — Он в порядке… Ну, спит спокойно, по крайней мере… — Серёжа? — Угу… — Будешь говорить о том, что произошло? Или на потом?— Волков отстранился, но всё ещё осторожно держал свою руку поверх чужой. — А тебе разве не снится то же самое, что и мне? Вся эта голубая муть с убийствами? — взгляд Птицы как будто начал понемногу затухать, глаза повело, и с мужчины те переместились куда-то в сторону окна. Ночь стояла тихая, безмятежная, ни ветра тебе, ни шума малейшего. Абсолютно ничего. Так всё это нереально… — Снится, конечно. Спишь ты просто крепко, вот и не слышишь подлётов моих, — Олегу хотелось скрасить рассказ хоть как-то, хоть немного рассмешить. Не получилось. Птица всё молчал и молчал. Стало понятно, что на дальнейший рассказ, вероятно, вообще можно не надеяться. — Ладно, я пойду тогда. Тебе чего захочется – ко мне приходи. Только он встал с кровати, как цепкая рука схватила запястье и не норовилась отпускать. Взгляд пылающих глаз молил остаться, хотя бы на пару минут подольше, а желательно, конечно, на всю ночь. — Не оставляй меня одного… Прошу… Пожалуйста… Такой встревоженный, озадаченный, инфантильный Птица перед Олегом впервые. Всем было понятно с самого начала, что Ворон совершенно не любит, просто терпеть не может показывать другим свои слабые стороны, открывать свои желания, но что сейчас с ним произошло… Вначале такая истерика, а теперь мольбы остаться на ночь… Не могло не напрягать, безусловно, но понимание того, что перед ним, в целом, такой же Серёжа только под другим углом, дало плоды. Вновь садясь на кровать, Волков слегка подпихнул мужчину и лёг рядом. Чуть поворочавшись, улёгся удобнее и не сводил взгляд с пары рук, обвивших его одну. Ему всё это условное спокойствие тоже казалось странным. Будто ещё чуть-чуть и по щелчку пальцев сон станет реальностью, которая будет совершенно иных цветов. Но, кажется, беспокойные мысли начали понемногу отпускать, проваливаться в бесконечную дремоту было столь же приятно, сколько и ощущать, как напряжение Птицы также сводится на нет, и тот начинает тихо посапывать, лишь изредка чуть сильнее сдавливая чужую ладонь. К удивлению обоих, утро началось довольно мягко для всех. Вполне возможно, день обещает быть спокойным. Открыв глаза, Олег обвёл комнату медленным взглядом и не нашёл в ней ничего необычного. Действительно, а что могло в ней поменяться? Прошла только ночь, в глуши нет ни единой души, кроме них, конечно же, да и Птица не вставал. И на том спасибо. Шевеления сбоку заставили чуть приспустить взгляд и внимательно следить за каждым движением рыжей макушки, за любым изменением эмоций, за подрагиванием ресниц и медленным приоткрываниемглаз. День действительно будет хорошим, ведь так просыпается только Серый. Птица, видать, за ночь переутомился. И правда. На Олега в оба смотрели две Марианские впадины, изучали с лёгким недоверием и бесконечной любовью одновременно.  — Доброе утро, Серёж. Ты как, родной? — приторно-нежно, до безумия кружит голову от радости и желания жить только такими моментами. Но ведь надо что-то отвечать, а не только воздушно-припадочно глазеть. — Доброе… Пойдёт… Не знаю, не успел проснуться, а уже как будто устал… Птица этой ночью что-то устроил, да? Я слышал просто… Тебе лишние хлопоты… Прости его, пожалуйста… — глаза вновь вниз, виновато, больно начинают краснеть белки от расширяющихся капилляров. — Чего ты, мәхәббәтем? Всё в порядке, с ним тоже приятно иногда общаться, ведь так я узнаю его гораздо лучше, а значит – понимаю, что в той или иной ситуации нужно делать, как вести себя, как обращаться с ним так, чтоб меня не угандошили. Я не буду говорить, что произошло, думаю, он будет не в восторге от таких шуток с моей стороны, если захочет – сам расскажет, но никаких проблем с ним этой ночью вовсе не было. Прекращай накручивать себя. Успокаивайся, — не сказать, что отрезал, но явно закрыл тему. Наверное, пора и вправду начать отпускать эту постоянную вину, прошлое не изменишь… Спустившись и пройдя на кухню, Серёжа остановил взглядна ноже, но вспомнив утренний разговор, решил не задерживаться слишком долго на острие и перевёл взор на пейзаж за окном. Размеренно плыли грузные свинцовые тучи, заслоняли и вновь открывали кроткие и холодные солнечные лучи, ветер до земли так и не доходил - ночной штиль стал дневным. С окна Разумовский переместился на Олега, стоявшего подле плиты. По аромату, кажется, это были оладьи. Те самые, пышные и румяные, редкие и желанные всеми в детдоме.  — Оладушки? — Они самые. Скоро будут готовы. Только после объявления о своём присутствии в комнате Серёжа подошёл ближе и, аккуратно, едва касаясь, положил руки на широкие плечи мужчины, прижался плотнее всем телом и уткнулся куда-то между лопаток. — Я тоже тебя очень люблю, но послушай, у меня сгорит сейчас буквально всё. Маленько подожди, — без капли зла или упрёка, всё в рамках нормального, без завтрака никому не хотелось остаться. Переложив последнюю порцию со сковороды и отправив ту в мойку, Олег достаёт из верхнего ящика банку с клубничным вареньем, ставит на стол и сгребает в крепкие объятия Серёжу. Елозит рукой по спине, чуть придавливает у загривка и оставляет одну руку на шее, кладя другую в районе талии. Покачиваясь из стороны в сторону, они стоят так ещё несколько минут. Для обоих такая близость кажется чем-то более интимным, чем все остальные пошлые касания. — Мин сине шулай яратам, — Серый приблизительно понимал исходя из момента, что значат слова, потому прижался чуть сильнее. — Люблю тебя, Олеж. Больше жизни люблю. Но, кажется, ещё немного, и нам придётся айсберги грызть, давай завтракать, а? — совсем не обидно, смешно даже, чему подтверждение – хрипящий хохот и размеренные шаги в сторону стола. Сев за стол, оба принялись за трапезу, но где-то на середине она прервалась, по ощущению, непонятно затравленным голосом: — Олег, слушай. Об утреннем… Ты прости, пожалуйста, что ежечасно приходится выслушивать все эти извинения. Я ведь действительно с большим трудом всё это на сердце держу. Воспоминания кошмарами приходят и мне, и Птице, и каждый раз приходится просыпаться и думать, думать, думать о всех тех вещах, которые я творил, которые он понаделал… Я правда хочу забыть обо всём этом и… — Но ты не забудешь, — отрезал в этот раз по-настоящему, — как и я не забуду того, что было в Сирии, а потом в Венеции. Но я ведь начал с этим мириться. Машины времени не существует, если мы не о музыке. То, что было сделано когда-то, останется в прошлом. Сейчас у нас с тобой есть настоящее и, возможно, безопасное будущее, если мы правильно будем поступать. Так давай не творить херни хотя бы теперь, когда на кону наше будущее. Тяжело. Я понимаю, как это. Но мы вместе, я готов тебе помочь, если ты сам этого захочешь… Доедать будешь? — Да, конечно, здорово у тебя они получились… Спасибо большое. — Старался для тебя. Лёгкая улыбка промелькнула на лицах обоих. Возможно, именно после этого разговора Серёжа и Птица смогут чуть сильнее отпустить прошлое, податься в настоящее и начать вливаться в обычный ритм жизни. А нет – Олег снова проведёт короткий разговор и с надеждой на отсутствие десяти извинений на день будет просыпаться и заглядывать в аквамариновые очи.