Инстинкт

— Сатору, — выдыхает Сугуру, привалившись сбоку. Рука сама собой падает на внезапно слишком полный живот. — У тебя столько спермы, что непонятно даже, откуда столько берётся. Тот в ответ — с расширенными зрачками, которые в полумраке комнаты светятся так ярко, словно фонари, — устало ухмыляется, но потом снова закрывает глаза, глубоко дыша, пытаясь восстановить дыхание. Его руки, раскинутые по бокам, слабо дёргаются, но на этом все усилия двигаться заканчиваются. Он тоже выдыхает, пытаясь восстановить дыхание. Узел, внезапно вошедший внутрь, был толстым. Больно не было, Сугуру всегда хорошо себя растягивает, но это всё же было на удивление широко. К тому же Сатору не остановился сразу, чтобы дать немного привыкнуть, нет, вместо этого он, словно дикий альфа, стал трахаться так, словно умрёт, если не сделает это сию секунду. Сугуру всё понравилось. Вот только дыхание у них обоих сбилось так, как не сбивалось на любой другой миссии. А ещё надо как-то лечь на кровать, потому что нависать сверху над Сатору становится тяжело, а лечь на друга не выйдет, тот и сам ещё едва дышит. Блять, каким же нуждающимся Сатору был прямо сейчас. С руками между ног, зажатый так сильно, что мог и синяки себе на члене оставить — если так, то Сугуру потом поцелует ранку. Обстоятельно так поцелует, со всех сторон, чтобы ничего и нигде не болело, — смотрел на Гето с такой искренней мольбой в глазах, что Сугуру и сам чуть не кончил. Прямо стоя. Прямо в одежде. Похабные мысли приходится убрать в сторону в пользу усталости. Сугуру осторожно сдвигается набок, чтобы улечься на кровать. Двигает немного податливое тело Сатору, чтобы положить того боком и закинуть собственную ногу на чужую талию. Придвинуться ближе, удобно располагая узел. Как выгодно иметь гибкое тело, однако. Рука Сугуру снова оказывается на собственном животе. Он был честен и откровенен в своих словах. Из Сатору вышло так много спермы, ныне запертой внутри него узлом, что было бы трудно не почувствовать внезапную наполненность. А чужой член всё ещё твёрдый. Не всё вышло, что ли? Нет, серьёзно, сколько в Сатору спермы? Или — что он там говорил, узел болит? — может, у него скоро гон, вот и сказывается? — Сугуру, — тихим шёпотом зовёт Годжо. — Я здесь, — отзывается Гето, прогоняя все мысли из головы. — Ты как? Нормально? — Сил совсем нет, — мгновенно жалуется Сатору, ноя, даже не открывая глаз. — Но я хочу ещё. На последних словах чужие бёдра немного поддаются вперёд и, да, узел Сатору входит ещё глубже. Сугуру задыхается, слишком чувствительный после всего и от всего; альфа больше не двигается, видимо, сил совсем нет, даже если ему мало. Впрочем, Сугуру двигаться вовсе не обязательно. Сжимает внутри себя член, протягивает руку к чужой груди, наконец-то добираясь до розовых сосков. Тянет голову, чтобы один из них взять в рот и сильно укусить, потому что пару минут назад заметил, как хорошо Сатору реагирует на боль. Если боль, конечно, неожиданная. А для этого нужно сделать так, чтобы Шесть Глаз не успевали осмыслить или увидеть движение — то есть быть быстрее или же перегрузить чужой мозг так, чтобы тот не успевал переваривать информацию. Сугуру понял это со второго удара, по одному лишь тону Сатору, когда тот отреагировал не так, как должен был, если бы был возбуждён ожиданием, как должен был бы отреагировать, если бы ему понравилось. А не понравиться ему не могло — до внимания тот был настолько требователен, что более требовательного человека во всём мире не найти. Так что он смело кусает, ловя чужой стон в ответ. Сжимается, массирует, сосёт и метит один и тот же сосок, заставляя ёрзать от внезапной гиперчувствительности. Сатору иногда толкается. На очередном толчке он стонет громче, на всю свою комнату, посылая эхо, а потом Сугуру чувствует ещё большее растяжение нижней части живота. Всё заперто узлом. Он вздыхает. Морщится, но останавливает любой порыв поёрзать, вместо этого внимательно осматривая Сатору. Тот улыбается с закрытыми глазами и настолько расслаблен, что его хочется нежить и нежить. Это мгновенно убирает с души Гето малейшее недовольство. В конце концов, он и сам получил далеко немалое удовольствие. Лично у самого Гето на второй заход сил сейчас нет, вполне хватило и первого. Но чтобы спать? Нет, надо подождать, когда спадёт узел, потом пойти помыться, сменить постельное, а только потом уже можно будет спать. Некоторое время они лежат, а потом Гето спрашивает: — Ты долго ещё? Сатору даже не открывает глаза: — Я сплю. — Сатору, — шипит он предупреждающе. — Нам надо принять душ. И — Сугуру — убрать из себя всю эту сперму. Сатору морщится: — Нахер душ, давай спать. Чужой узел погружается ещё глубже. Сугуру стонет — наполовину болезненно, наполовину возбуждённо, потому что всё переполнено и чувствительно. Он отодвигается назад, стараясь живот не трогать. — Я весьма польщён, что ты хочешь спать, — говорит он, пытаясь вновь отдышаться от внезапного толчка. — Но мне надо в туалет. Я серьёзно: во мне слишком много твоей спермы. Сатору наконец-то приоткрывает глаз. Некоторое время он смотрит на лицо Сугуру, потом опускает взгляд вниз и смотрит на что-то почти минуту, прежде чем горько пожаловаться: — Там ещё есть место. Часть Сугуру невероятно возбуждена мыслью, что Сатору хочет его в своей сперме просто-напросто утопить. Другая его часть действительно опасается, что тот это сделать попытается. У Сугуру действительно, действительно не резиновый живот. — Это место для моих органов, — немного смущенно говорит он, пытаясь это смущение скрыть. — И во мне уже находится твой узел и твой ребёнок, что ещё ты хочешь туда впихнуть? — Свою сперму, — говорит тот без фильтра, честно и открыто. Сугуру нежно и немного раздражённо закатывает глаза, не понимая, а чего ещё, в принципе, он ожидал? Некоторое время они лежат в тишине. Сугуру не терпится пойти в ванну, а Сатору явно засыпает, поэтому, желая восстановить справедливость, приходится Годжо тормошить: — Что там с моими анализами? — Сугр, двай завтра, — почти невнятно бормочет Сатору. Сугуру пихает того в бок. И ещё разок, чтобы очнулся. Сатору недовольно стонет, но деваться тому некуда. Он снова открывает один глаз, оглядывает Сугуру — Сугуру замечает, что когда взгляд опускается ниже груди, то на чужом лице появляется скрытое (ну, насколько в случае Сатору что-то может быть скрытным) выражение истинного довольства. «Довольный альфа, что заполнил всего омегу спермой», — Гето едва не закатывает глаза в очередной раз, но сдерживается. — Что с анализами? — спрашивает он. — Ещё не готовы, — отвечает Сатору. Во-первых — слишком быстро. Во-вторых, его предыдущий ответ означал, что анализы уже готовы. Так что отмахнуться в любом случае не выйдет. — Сатору, — с предупреждением в голосе зовёт Сугуру. Сатору нехотя вздыхает и наконец-то открывает оба глаза. Его взгляд — совершенно внезапно — становится пристальным, внимательным и — на это стоит обратить особое внимание — осторожным. — Они плохие? — шёпотом спрашивает Сугуру. — Нет, — говорит Сатору; тон у него не такой, какой должен быть, так что Сугуру суживает глаза в последнем предупреждении. — Немного не хватает витаминов, но в этом плане всё нормально. — Что ещё? — спрашивает он. — Может, завтра? — Я не буду спрашивать ещё раз, Сатору, — говорит он твёрдо. Сатору снова вздыхает; переводит взгляд куда-то в потолок, повернув голову, а потом снова смотрит на Сугуру. — Тридцать шесть процентов с риском увеличения выкидыша, — чётко говорят ему в ответ. У Сугуру сердце ухает куда-то очень, очень низко. Он дёргается назад, внезапно почувствовав себя совершенно чужеродно рядом с Сатору — совершенно иррационально, нелогично, — и в этот момент из его задницы наконец-то, блять, выскальзывает член Годжо. — Я в душ, — говорит он, уже оглядываясь по сторонам, чтобы найти дверь. Потому что — не может такого быть, чтобы в комнате Сатору не было отдельной ванной комнаты. К счастью, Сатору больше ничего не говорит. Он лишь молча указывает в нужную сторону, оставаясь лежать в кровати, потому что, действительно, у него в комнате есть отдельная ванна, а почему бы ей не быть? Чувствуя себя довольно странно, Сугуру залезает под душ, в последнюю минуту настраивая не холодный, чтобы прийти в себя, а комфортной тёплой температуры, понимая, что холод заставит мышцы поднапрячься, а вот это уже может быть для ребёнка вредно. Интересно, думает он мимолётно, а секс для ребёнка — не вредно? И, конечно же, подобная мысль пришла к нему только сейчас, а не две недели назад. Ладно, думает Сугуру, прикрывая глаза и подставляя лицо под струи воды. Ладно. Тридцать шесть сейчас — это не пятьдесят. У него ещё есть возможность повлиять на всё это. Взять себя в руки, спросить у врача, что делать. Какие принимать витамины, раз их не хватает в его теле. Узнать, что делать ни в коем случае нельзя. Тридцать шесть процентов с риском увеличения, снова проносится в его голове. Как так вообще вышло? Тридцать шесть — это не пятьдесят, но и не пятнадцать, к примеру. Это не очень много, но это слишком много. Он делает глубокий вдох. Успокаивающий выдох. Последний раз проверяет своё тело, а после выключает воду. Хватает одно из полотенец, чьи пять сантиметров наверняка стоят столько же, сколько вся одежда Сугуру разом, даже та, более дорогая форма техникума, которая на многих заданиях почти что неубиваема, а потом окончательно собирает себя в кучу. Нервничать — плохо. Это — вредно. А ещё Сугуру должен, чёрт побери, держать себя в руках. Не только ради себя терпеть, но и ради ребёнка, и ради Сатору, потому что Сатору не нужно нервничать из-за пустяка — а это и есть пустяк, потому что Сугуру не собирается переживать выкидыш. Может быть, анализы, на самом-то деле, хорошие. Мысль следует обдумать. В конце концов, эти анализы ему сказал Сатору, а Сатору их сказал кто-то из клана Годжо, а Сугуру не до конца доверяет — и совсем уж не доверяет, если честно — клану. Кто им Сугуру, в конце концов? С другой стороны, это ведь ребёнок Сатору. Но — в том-то и дело — что это их общий ребёнок. И так же, как в ребёнке гены Сатору, в нём также и гены Сугуру. Он мотает головой, словно бы говоря себе, что не сейчас, а потом вытирает влагу за затылком, приподымая волосы. Окончательно берёт себя в руки, вешает полотенце и, нацепив лёгкую улыбку, выходит из ванной комнаты, чтобы успокоить Сатору и лечь спать. Ему не стоило так быстро уходить после новости о риске выкидыша. И вряд ли теперь он заснёт сегодня ночью, но, в принципе, кто знает, может, чудо и произойдёт. Должна же физическая нагрузка помогать в таких вещах? А ладонь Гето до сих пор горит от того, как сильно этим вечером он старался. С этой проблемой выкидыша Гето поступает также, как и со всеми своими проблемами. То есть отодвигает куда-то далеко на задний план, желая не разбираться с ней вообще никогда, но, увы, прекрасно зная, что вскоре он к ней вернётся и разбираться будет, потому что это то, что он не только должен сделать, но и то, что хочет. Это их с Сатору ребёнок. Сугуру решил его выносить, родить и — подумать только! — воспитать. Это значит, что он возьмёт и сделает всё это. Он не отказывается от своих слов, тем более при появлении первых проблем; на самом деле Сугуру не бросает ничего, даже если проблемы становятся более чем серьёзными, что более чем доказывает его всё ещё продолжающаяся работа по борьбе с проклятиями. Так что — он подумает об этом. Просто уже после того, как успокоит Сатору, потому что столь явный внезапный уход явно не совсем нормальная реакция. Но в последнее время Сугуру просто на взводе. Слишком сильно на взводе. И контролировать себя намного, намного, блять, труднее. Особенно рядом с Сатору. Особенно по таким вопросам. Особенно по этому поводу — по поводу ребёнка. Немного погружённый в свои мысли, Сугуру далеко не сразу понимает, что уже снова в комнате Годжо. И что Сатору неловко — явно впервые в своей семнадцатилетней жизни — пытается самостоятельно кровать заправить. Это… Это и смешно, и грустно, и забавно, и всё одновременно. Сугуру, ошеломлённый собственными мыслями, ситуациями, всем происходящим, с неким аналитическим интересом наблюдает за тем, как розовая задница, прекрасно сохранившая следы недавней проказы, ходит из стороны в сторону, то и дело наклоняясь, чтобы попытаться заправить уголок простыни под матрас. Наблюдает за тем, как лицо Сатору — задумчивое и почти что грустное, встревоженное — немного нахмурилось. Весьма непривычное выражение лица вызывает собственное беспокойство и нежность, но он отгоняет и первое, и второе, вместо этого искренне улыбаясь: — Что ты делаешь? — О, ты всё? — Сатору моргает, кратко оборачивается к нему, а потом снова возвращается к попытке сделать ткань ровной, не понимая, что этого не выйдет из-за натяжения в других углах. — Да, всё, — отмахивается Гето. — Так что ты делаешь? Сатору обиженно надувает губы. Они чуть бледнее его задницы. «В следующий раз надо будет бить сильнее», — мимолётно думает Сугуру, пытаясь на взгляд оценить, насколько красными могут стать эти ягодицы. И как хорошо, как громко Годжо будет стонать в этот самый следующий раз, когда ему уделят то внимание, которое он хочет. То внимание, которое жаждет эта требовательная, но такая милая, жадная душа Сатору. Ещё громче, чем даже в этот, хотя уже сейчас эхо по комнате могло едва ли не оглушить. — Разве не видно? — спрашивает Сатору. — Кровать заправляю. Сугуру внимательно смотрит на то место, где руки Сатору так сильно перекрутили одну лишь простынь, что теперь там буквально изнанка — хотя на остальных краях лицевая сторона, — но ничего не говорит. Он и без того прекрасно знал, что Сатору с подобными делами не справляется. Просто не умеет, просто никогда ничем таким раньше не занимался. Не было нужды. Необходимости. Но — теперь, прямо сейчас — Сатору встал и занялся всем этим. Просто потому что Сугуру один раз сказал, что постельное нужно будет поменять. — Ты неправильно это делаешь, — говорит он, тщательно скрывая нежность в груди, чтобы её случайно не приняли за издёвку. — Давай покажу. Сатору молча пыхтит, но легко принимает помощь, даже если после он будет целую вечность отрицать, что это не было помощью и вообще, он прекрасно справлялся сам. Мысль привычно веселит, поднимая уставшее настроение, но Сугуру тщательно это веселье скрывает, вместо этого легко и максимально непринуждённо объясняя, как кровать заправлять. Ведь раньше за Сатору это делали либо слуги клана Годжо. Либо сам Сугуру — в общежитии. Ему было не сложно, да и кровать там намного меньше. Не то, что эта, в которой нужно и самому подумать, что и куда, да в каком порядке запихнуть. В некой, Сугуру бы даже сказал, что умиротворённой тишине, они заканчивают, а потом укладываются обратно, оставив грязное постельное где-то на полу. Но пусть, ведь с этим можно разобраться и завтра. С чем нельзя разобраться завтра, так это с большим риском выкидыша. И с волнующимся Сатору, что льнёт так близко, так сильно, словно хочет слиться воедино. Закинул ногу сверху, а потом, видимо, передумал давить на его живот. Решил подтянуть самого Сугуру выше, перекинул руку, чтобы положить ладонь на грудь, у самого сердца, явно прислушиваясь к спокойному и устойчивому ритму (и здесь Сугуру только лишь смеет надеяться, что оно спокойное и устойчивое, это его сердце, что уже довольно давно не может довольствоваться ни первым, ни вторым). Ткнулся носом прямо в пахучую железу, словно собрался всю ночь его чуять. И, вероятно, так и есть. Сугуру бы сказал что-то на это. Что-то вроде «Сатору, уймись», имея в виду «Я не собираюсь психовать» или «Всё будет хорошо». Вот только сейчас на подобное нет сил. Ни физически. Ни уж тем более морально. Надо бы сказать что-то. Что-то, что Сатору хоть немного успокоит, но слова почему-то не идут. С мыслями очень сложно, а собрать их в одну нормально мыслящую кучку практически нереально. Но Гето каким-то образом выделяет на это силы. Это уже даже не чудо, а последнее издыхание, что ли, потому что вес на его плечах слишком велик. Перетекает на грудь, на вот это самое сердце, заставляет голову падать вниз, вместо того, чтобы привычно-горделиво прямо держать подбородок, немного наклонив в сторону, чтобы мотылять чёлкой. В данный момент даже волосы кажутся Сугуру неподъёмным грузом. — Тридцать шесть процентов — это много, — вздыхает в конечном итоге Сугуру. — Особенно, если есть вероятность, что цифры станут больше. Нужен врач, который скажет, что делать. — Бабушка хочет, чтобы ты бросил техникум, — ляпает Сатору спустя пять напряжённых секунд идеальной тишины. Сугуру молчит. Эта тишина, очевидно, слишком сильно давит на Сатору: — Ещё она говорит, что на задания сейчас ходить уже слишком опасно и что на машинах беременным ездить нельзя. Сугуру всё ещё молчит. — И на самолётах. И на проклятиях, очевидно. Не то чтобы он делал это специально — просто ему трудно сосредоточиться на том, чтобы всё осмыслить и прийти к какому-то решению, которое либо подтолкнёт его к действиям, либо подтолкнёт к каким-то словам. Тема не то чтобы сложная, но — это сложно, и ситуация сложная, и он понятия не имеет, что ему надо делать, и это просто — это слишком много всего за раз, а у него и без того хватает всякого рода мыслей. Гето прекрасно понимает, что один — прямо сейчас — он не… не вывозит вот это вот всё. Ему нужен врач. Ему нужно крепкое плечо, которое даст хорошие, правильные советы. Ему нужен тот, кто скажет, что делать, или тот, кто хотя бы подтолкнёт в верном направлении. Сатору — это Сатору. Он помогает, конечно же, он помогает, он самое лучшее плечо, на которое Сугуру только может опереться, но проблема в том, что Сатору ещё более без понятия, что делать, чем даже сам Сугуру. И так как Сатору без понятия, он инстинктивно опирается на Сугуру в этом плане, как к равному партнёру. А Сугуру — а Сугуру и сам не знает, что ему делать со всем этим, ясно? Когда Сатору обнимает его крепче, прижимая к себе так, что кожа начинает сливаться, Гето наконец-то подаёт голос: — Как ты смотришь на то, чтобы я остался здесь? Он буквально чувствует, как аура Годжо на мгновение колеблется, пытаясь понять слова, словно те являются какой-то иллюзией уставшего, разволновавшегося сознания. — Здесь? — спрашивает Сатору. Повторяет, словно пытается осмыслить сказанное, вложить это в свою голову. — Твоя бабушка мудра, — говорит он, вспоминая всё, что видел до сего момента. — И твоя мама очень добра ко мне. И сейчас, когда всё сложно, они могут дать хорошие советы и присмотреть за мной, когда ты будешь на заданиях… Точно. Сугуру совершенно об этом не подумал, хотя ему стоило бы это сделать. Сатору — Годжо Сатору — он был, есть и будет магом особого уровня. Это Сугуру может сейчас — хоть завтра, хоть прямо сейчас, в эту самую секунду — уйти из техникума, потому что образование магов возможно прервать буквально в любой момент, будь то по причине смерти или же по собственному желанию. Что ему и придётся сделать, раз он беременный и плод внутри него подвергается весомой опасности. Но Сатору этого не сделает. Он продолжит учиться, продолжит работать, он будет много времени проводить где-то там, тогда как Сугуру, беременный и в одиночестве, должен будет заняться этой самой беременностью, родами и воспитанием — в одиночку почти что. Без Сатору. Да, Сатору станет замечательным отцом. Он будет любить ребёнка, баловать, он будет ждать и скучать, он будет проводить всё своё свободное время с Сугуру и ребёнком; но он физически не сможет присутствовать постоянно или хотя бы тогда, когда всегда этого желает. Задания опасны, требовательны и обязательны, потому что на кону стоят многие жизни магов, простых людей, этих обезьян, и с этим ничего не поделаешь. Ничего с этим поделать нельзя. Сатору будет ходить на задания. А Сугуру предстоит многое сделать в одиночку. Но — когда всё так сложно, и когда он даже не понимает, что нужно сделать, когда есть высокий риск выкидыша, а ещё вариант остаться в клане Годжо, где и врач, и няни, и даже бабушка с матерью Сатору, которые действительно могут предложить ему неоценимую помощь? Оставаться в одиночестве тоже не было никакого желания, к слову. Ведь вдруг ему в один момент станет хуже и он даже не сможет уловить какие-то особые признаки? Так что — у него есть некоторые сомнения по поводу клана Годжо. Но Сугуру также верит Сатору, и если Сатору сейчас скажет «да», то это значит, что им можно будет доверить ребёнка Сатору. И, значит, нет никаких причин уходить куда-то. Быть где-то не здесь, не в семье Сатору, которая вырастила его и воспитала. В конце концов, родственники Сатору — не родители Сугуру. — Если ты думаешь, что так будет лучше, — с некоторым сомнением говорит Сатору, перемещая руку ниже. С сердца. На живот. Сугуру, сглотнув, берёт эту ладонь, чтобы вернуть обратно. Сжать немного, получить такое же сжатие в ответ, понятия не имея, что вот это всё значит — не слова, а все эти действия их рук. Понятия не имея, но прекрасно понимая, насколько это сейчас важно. — Ты не думаешь, что так будет лучше? — немного уязвлённо спрашивает Сугуру, подчеркивая это самое «ты». Это не по поводу того, что Сатору «не принимает меня в семью», хотя бы потому что совершенно очевидно, что он принимает. Это скорее его отчаянный жест «да сделай уже что-нибудь, я не справляюсь!». Буквально — крик без крика. Потому что Сугуру, чёрт побери, не справляется. Он не вывозит на одном себе столько проблем за раз, ему нужно — он понятия не имеет, что ему нужно, он не может выразить подобное даже словами, он просто хочет Сатору и быть уверенным хоть в чём-то. Чтобы уверенно стоять на ногах. Хоть что-то. Чтобы просто — просто стоять! — Бабушка может быть властной, — словно бы защищаясь, говорит Сатору извиняющимся тоном. — Но она всегда поможет. — Если она поможет с ребёнком, то я не вижу причины, чтобы не соглашаться на её предложение, — весомо замечает Гето. — Конечно, она поможет, — мгновенно заверяет Сатору. — Бабушка и сама была обеспокоенна. Она не понимает, почему риск так высок, когда результаты в целом — хорошие. Но именно поэтому она может стать властной. Она просто привыкла, что всё идёт так, как она этого хочет, а я не хочу, чтобы ты чувствовал, что должен ей подчиняться, как все остальные. Сугуру делает глубокий вдох и прикрывает глаза. — Она поможет нам с ребёнком? — спрашивает он коротко. Возможно, немного требовательно. — Да, — твёрдо говорит Сатору. В нём есть сплошная, твёрдая, стальная решимость. В этом тоне скользит та самая сила, которой нельзя не верить. Сугуру, просто чтобы наверняка — не потому что не верит Сатору, а потому, что он не верит всем остальным, — ещё раз уточняет: — Она не будет против, что этого ребёнка рожу я? Что я не вхожу в клан, как это надо сделать, что он родится вне брака? Она не планирует сделать аборт в стороне от нас? — Сугуру, нет! — восклицает Сатору, ошеломлённый. — Откуда у тебя вообще такие мысли? Бабушка никогда такого не сделает! Гето не даёт разгореться этой теме паранойи поподробнее. — Тогда я верю тебе, Сатору, и хочу остаться в клане. Если ты веришь, что твои родственники ничего не сделают ребёнку, то нет ни единой причины, чтобы уйти отсюда. Повисает тишина. — Ребёнку — нет, — говорит Сатору. — Но ты, Сугуру… Он не заканчивает. — Ты считаешь меня слабым? — тихо, но очень, очень ясно спрашивает Сугуру. Его тон впервые за долгие месяцы действительно опасен. — Думаешь, меня убьют, потому что я беременный? — Тебя никто не будет здесь убивать, — говорит Сатору, обнимая его ещё крепче, словно пытаясь защитить от любой, даже если и мнимой, угрозы. — Но они могут говорить всякую чушь. О браке и метке. А ты этого не хочешь. Он невольно расслабляется. — Сатору, эту ерунду будут говорить везде. Все будут об этом говорить. Ты думаешь, что я не смогу справиться с подобной мелочью? Сатору мотает головой: — Нет, конечно, ты справишься. Сугуру делает ещё один глубокий вдох и на этот раз замечает, что действительно может дышать. Словно до сего момента в лёгких было что-то, что намертво их закупорило, а теперь взяло и исчезло без следа. — Тогда я остаюсь в клане Годжо, — легко говорит он, принимая окончательное решение. На данный момент — окончательное.