Mutabor

      Сквозь специально оставленную дизайнером дырку модной джинсы в мир вылупляется острая коленка Хосока, когда тот подгибает её, печатая сообщение на телефоне: «заряди для меня лично птичек на золотую малышню, нужны любые подробности». Совладельца так называемых «птичек» перевертыш в лицо не знает. Ещё на первом курсе доверившись сестре, передавшей ему номер человека, он принял всерьёз чужие слова:       — Никакого личного контакта, чтобы вас никогда не связали. Все деньги со сделок получаете после окончания Академии. За девочками он сам присмотрит, с тебя только клиентура.       И да, в каком-то смысле Чон Хосок — староста перевертышей — сутенёр. Но в очень искаженном, учитывая тот факт, что народ платит не за девушек, из которых только две из десяти умеют реально обращаться в птицу, а за услуги этих самых «птичек». Девчонки любыми доступными способами добывают необходимую заказчику инфу, начиная с того, какой грешок числится за профессором по тёмной магии и заканчивая тем, с кем конкретно сейчас спит Пак Чимин. Выполняют любой сложности заказ в разумных рамках, конечно, и делают это максимально деликатно, а посему цена обычно за их услуги очень далека от деликатности, но даже её готовы платить не единицы. Жизнь в Академии иногда так припирает, что деньги кажутся наименьшей из жертв во славу зоны комфорта, которая у каждого своя.       Честно говоря, Хосок никогда не думал, но всегда подозревал, что рано или поздно сам станет заказчиком у своих же «птичек». О чём он не подозревал, что профукает свой карт-бланш, как совладельца, на девочку, за которой когда-то носился по двору, желая жениться на ней за крупицу магии. С другой стороны первая неделя подходит к концу, а магическая реинкарнация цветочных мальчиков бездействует, если не считать потуг Чонгука, что теперь хвостом бродит за Морган.       Ответ приходит Хосоку не сразу и очень красноречивый: «а пузо тебе консервной банкой не почесать, а нос повидлом не помазать?».       Иногда перевёртышу кажется, что на том конце провода сидит нечто схожее с бесконечным числом компьютеров, подсоединенных к всемирной паутине с единственной целью — собирать разного рода присказки.       «мне очень надо, правда, и потом я уверен, что кто-нибудь обязательно найдется с таким запросом и даже не в единственном числе, так что перепродадим ещё».       На этот раз ответ прилетает мгновенно, видимо, довод Хосок привёл разумный, хотя с этой бездушной машиной поговорок никогда не знаешь наверняка.       «окей, сделаем».       — Я тебе часы на Новый год подарю, отвечаю, — фырчит Хосок, пряча телефон в карман брюк, когда слышит шорох рядом с собой.       Морган ровно пожимает плечами, как будто ей всё до лампочки: и чужое, почти бесценное время, и злость Хосока, и вообще. Вот же дурная. Он открывает было рот, чтобы высказать ей это в лицо, но почему-то сдерживается. Не может. Злое слово падает в желудок и пропихивается сверху чужими:       — В следующий раз сам попробуй побегать от Чонгука. Ей богу, ему бы в ЦРУ какой-нибудь, а не в маги.       — А ты попробуй не бегать, — резонно предлагает Хосок. — Чонгук пока кажется самым адекватным вариантом, плюс неплохо было бы держать руку на пульсе и знать, что они там придумали. После случая в коридоре с Чимином ясно же, что основная игра пойдет между ними, он четко дал это всем понять. Так что флаг в руки, точнее Чонгука, и вперёд.       — Да знаю я, — задумчиво пинает камушек Мор. — Но с другой стороны, Чонгук самый «себе на уме» из них. Остальные двое хоть как-то читаемы: один злодей всем злодеям, другой — нарцисс, считающий, что за яблоко перед ним раздвинутся все ноги мира. А Чонгук… — она ерошит волосы на затылке и грызёт нижнюю губу. — Ну я хрен знает, что там за этим «я тебя провожу, нуна» — сплошная милота или адский манипулятор. Сам посуди, какой дурак будет неделю таскаться за девушкой, которая тебя тупо игнорит?       — Измором взять хочет, — хихикает Хосок, играясь с монеткой. — В любом случае с тебя не убудет, если ответишь парню, глядишь, он тоже что сделает полезного для нас. Время как раз потянешь, пока я пытаюсь узнать, чего они там придумали.       Перевёртыш поднимается со скамейки, давая понять, что на этом их еженедельная встреча окончена, но неожиданно оборачивается и кидает ей через плечо:       — И ещё, начинай присматриваться к другим факультетам уже сейчас. На вербовку уйдет дофига времени, даже с учетом того, что желающих поднасрать нашим мальчикам много.       — Поняла, — легкий кивок и на лице опять это выражение «всё до лампочки».       Ну точно дурная, блять.

***

      Чонгук на второй неделе сдаётся и всё-таки меняет тактику дружелюбного фрика на доктора зло. Первое, что он делает — перекрывает меченой доступ к её грёбаным книжкам, потому что они ему поперёк горла стоят: на любой заход, подход и поворот к ней ответ один — взгляд в книгу и тихое «я занята».       С библиотекарями он разруливает вопрос достаточно быстро и на одной только своей репутации. Остаются уже выданные книги и те, что она потенциально могла привезти с собой. И если для уничтожения выданных книг оказалось достаточно парочки влюбленных в него однокурсниц, которые азартно заглядывали ему в рот, пока он давал техническое задание:       — Только сделайте всё так, чтобы она ни одной магией не смогла их восстановить.       Слава всем Кришнам мультивселенной, что сейчас меченую не достает только ленивый дурак с факультета магов, поэтому вандализм над учебной литературой не вызывает ни удивления, ни лишних подозрений. Взамен пришлось с каждой провести индивидуальное занятие по изучению влияния защитных чар на микроклимат. Не то, чтобы это утомляло, но до среды Чонгук чувствовал себя максимально использованным и наебанным, поэтому вопрос с потенциальными книгами он доверил «птичкам». За деньги.       К четвергу, когда из препятствий оставались только наушники, фантазия Чонгука приказала долго жить. Левый волшебник с восьмого курса под два метра ростом, чтобы наверняка не пикнула на него, и его природная неуклюжесть — грубо выбитые толчком в плечо, наушники неприятно хрустят под чужой подошвой, пока сам Чонгук фиксирует руки на девичьей талии, прижимая лопатками к своей груди с единственной целью, чтоб не размазалась по полу. С той же самой целью он невесомо оглаживает пальцами тазобедренные косточки под форменной рубашкой и вдыхает поглубже запах её шампуня, против воли прикрывая глаза.       Морган в его руках.       Чертова зубрила Морган в его руках.       Стоп. Что?       Он распахивает глаза, смывая наваждение, и, наконец, видит, как она замерла в его руках. Не дышит совсем, только ресницами хлопает. Чонгук разворачивает её, ощупывая взглядом на предмет повреждений и стопорится на серых глазах, где вязкой ртутью стынет вовсе не ужас — злость. Такая детская и неуклюжая, когда ты сам стал виной поломки собственной игрушки и вынужден теперь стоять на её обломках и не понимать: за что?       — Нуна, — кончик языка ведёт по пересохшим губам, — ты как? Всё в порядке?       Она смахивает волосы и вместе с ними ту самую злость, возвращая лицу привычную маску вежливой безучастности к происходящему.       — Да, — выпутывается из его рук, оглядываясь на сломанные наушники. — Спасибо, Чонгук-ши.       — Ерунда, — улыбается тепло, а у самого на зубах аж песок скрипит от набившего оскомину за полторы недели «Чонгук-ши». Он присаживается на корточки рядом и помогает собрать останки наушников, ставших жертвой нехитрого плана по завоеванию. — Слушай, давай, я куплю тебе новые? В эти выходные, как раз можно выйти в город. Можем вместе выбрать, если хочешь.       И вот тут-то и происходит неожиданное. Морган поднимает к нему голову и улыбается, делает это так открыто и очаровательно, что у макне неприятно щекочет в солнечном сплетении, а потом она окончательно его добивает:       — Ты такой хороший ребенок, Чонгук-а, — и треплет его по волосам, как щеночка, блять, но это он уже к вечеру понимает, что жест был вовсе не топкий в своей теплоте, а очень даже снисходительный. Так дураков жалеют, как она его хвалит. — Наушники я и сама могу купить, — лицо его в ту же секунду мрачнеет, а разочарованный выдох без разрешения слетает с губ, — но ты можешь показать мне дорогу до магазина.       И это вторая неожиданная вещь за последний час, настолько, что остаток дня он её не достает совсем, просто приглядывает издалека. Лишь вечером, сидя в Чиминовой спальне, Чонгук вглядывается в лица своих друзей и ловит себя на очень знакомом чувстве — чувстве того, что его наебали. Меченая не просто позволила ему воспользоваться моментом и подобраться к ней ближе, она сделала это с таким снисхождением, будто только и ждала чего-то подобного.       — Сука! — вскакивает тот с дивана, краем глаза отмечая ухмылку на лице Чимина. — Я тебе, блять, покажу хороший ребенок.       — Стоять, — тормозит его Тэхён. — Помнишь наш уговор — мы не выходим из заданных ролей, пока она не проявит симпатию к кому-то другому.       — Так я и не нарушаю правила, она пока ко мне единственному эту симпатию и проявила, — разводит руки Чонгук. — Ты идешь с ней на выходных в город? Ты, вообще, разговаривал с ней дольше тех трех предложений в столовой?       Тэхён сжимает губы в тонкую полоску и тихо выговаривает по слогам:       — Ещё не вечер.       — Ну смотри, хён, не зафакапь всё, часики-то тикают, — хмыкает Чонгук и выскакивает из спальни, попутно что-то набирая на телефоне.

***

      Легкий черный плащ-халат, сделанный под кимоно, футболка, заправленная в джинсы, и ботинки. Морган, выплывающая из-за магического щита в мир обычных людей, выглядит слегка непривычно вне рамок школы и формы. У Чонгука немного дергается глаз от такого рассинхрона, но он лишь сильнее обнимает свои руки пальцами, когда она подходит.       — Готова?       — Угу, — кивает Морган. — Погнали, не хочу задерживаться.       — Чего это?       А в ответ только неопределенный жест плечами, который ужасно раздражает макне, потому что он на такие её выверты за две недели насмотрелся досыта. Внутри Чонгука гаденько и неудобно, потому что вот она — злость — тягучая, темная, — сидит совсем неглубоко, сучит лапками, к поверхности рвётся, а злиться-то никак нельзя. Не сейчас. Но раздражает ведь буквально всё, особенно её эти жесты.       Чонгук рвано выдыхает, но всё же открывает ей дверцу пассажирского сидения, запуская в теплый салон Гелендвагена. Тишина в автомобиле виснет ненадолго, прерываясь шумным вскрытием молнии на рюкзаке. Морган долго копошится в сумке, сама того не понимая, подогревает чужую злость, копившуюся с самого первого дня и закипевшую вечером четверга. Она достает мобильник, что-то долго печатает, потом закидывает его в карман и отворачивается к окну.       Ебаный стыд, Чонгук, ты только дыши. Она не оценит твоих агрессивных методов налаживания коммуникации, но и других тебе не оставляет.       — Нуна, — прочищая горло, начинает макне, — расскажи хоть что-нибудь о себе?       Немного подумав, Чонгук все-таки идёт на сделку с совестью, решая, что лучше давить на жалость, чем знакомить её со своим зверем прямо сейчас в этой тесной коробке весом в несколько тонн, и добавляет вкрадчивое:       — Пожалуйста.       Морган поворачивается к нему слегка растерянная, долго поджимает губы, словно ворочает слова языком внутри рта, а потом выдыхает.       — Нечего рассказывать, — жмёт плечами. — Отец владелец и главный редактор магической газеты, мать домохозяйка. Всё, как у всех.       — И ты вся такая «как у всех» взяла и влезла в незаконный ритуал? — не сдерживается, фырчит насмешливо и ядовито, давая выход хоть одному миллиграмму злости, что начинает выкипать противным осадком на внутренностях. — Почему?       — Просто, — он к ней поворачивается, останавливаясь на светофоре, и видит всё бездушие, с которым она отвечает. Ещё эти ртутные глазищи, и если бы не здоровый цвет лица, она легко сошла бы за дохлую рыбу. — Академический интерес.       — Ну да, — снова фырчит, снова миллиграмм злости минус. — Что хоть за ритуал вызвал в тебе такой интерес?       — Хотела воскресить свою собаку.       Врёт ведь, но хер докажешь, потому что материалы с судебного процесса засекречены и отправлены в архив, даже в её личном деле в Академии данная информация зачарованна. И сколько бы они не пытались с Тэхёном и Чимином, всё было бестолку.       — А ты? — неожиданно спрашивает меченая, чем удивляет нехило, хотя бы потому что никогда до этого не шла на диалог и тем более не проявляла интерес к нему лично. — У тебя-то явно жизнь поинтереснее.       — Почему ты так решила? — кое-как удерживает себя от улыбки Чонгук.       — Слышала разговоры девочек с твоего курса, которым ты помогал с защитными чарами, — и он готов поклясться, во взгляде у неё сверкает нечто дикое, отчего лучше держаться подальше. Чонгук знает наверняка, потому что у него такой взгляд двадцать четыре на семь и именно таким взглядом он сегодня позже будет смотреть на одних очень болтливых сук.       — Моя любовь помогать сказала тебе, что у меня интересная жизнь? — уже открыто усмехается макне, выруливая на подземную парковку торгового центра. — Интересная у тебя логика, нуна.       — Ничего интересного, — нисколько не уязвлена чужой иронией, она разглядывает его профиль. — Просто это слегка неожиданный шаг от наследника твоего уровня.       Значит, наводила справки. Довольная улыбка оттягивает губы:       — Это вопрос воспитания — меня воспитывали помогать тем, кто просит.       Это ни разу не ложь, но также его учили, что у каждой помощи должна быть своя цена, и Морган совсем скоро узнает об этом.

***

      Морган послушна.       Кивает одобрительно на дорогую модель наушников, хотя Чонгук честно подготовился к игре «переспорь мои намерения сделать тебе дорогой подарок», аргументы разве что на карточке не записал, рассчитывая на память. Чужая покорность приятно удивляет, прямо-таки до очаровательной улыбки.       Морган пиздец послушна.       Потому что позволяет увести себя на одну из магических улиц, спрятанных заклинанием от людских глаз. На покупку новых учебников кивает куда активнее, чем на наушники. Участвует в выборе, советуется с консультантом, спрашивает у Чонгука о дополнительной литературе. Уже не удивляет, но тепло в пальцах, когда он лохматит ей волосы у книжной полки, обжигает руку.       Морган — пиздец.       Соглашается на всё: прогулка по другим улицам, активно расспрашивает его об истории города и Академии, совместный поход в кофейню и даже доверяет самому всё заказать. Бесит.       Происходящее ужасно бесит, потому что Чонгук на интуитивном уровне понимает — она специально всё это. Каждый шаг, взгляд, улыбка, интонация произносимых слов и тем более сами слова — сложно завуалированная издёвка, а под ней ещё более сложно спрятанная игра. Наушники с учебниками, чтобы умаслить его мужское самолюбие за две недели игнора. Прогулка и активные расспросы, чтобы лишний раз не говорить о себе, зато узнать как можно больше о нём.       Да она же, блять, его проверяет и одновременно с тем обезоруживает!       Догадка пучком иголок вонзается под рёбра, заставляя Чонгука скривиться. Он-то себе вообразил, как будет весь день водить её по лучшим местам, тыкать носом в самое дорогое и покупать, делая вид, что верит всем этим стеснительным ужимкам и протяжным «не стоо-о-оит, Чонгук-а-а-а». Ага, как же. Ни тебе ужимок, ни стыда. Предложи он ей купить самолет, она бы и на это кивнула.       — Что такое? — удивление на её лице можно легко принять за искреннее волнение, но он тоже не дурак и умеет читать между строк.       — Кисло, — отодвигает тарелку с ягодным десертом. Морган цепляет ложкой его пирожное и пробует, через пару секунд жмёт плечами, видимо решив для себя, что его претензии беспочвенны. Ну да, всё правильно, кислое к кислому.       Морган — кислая.       — Откуда такая любовь к книгам? — кивает Чонгук на пакет, где лежит художественная литература.       — От отца, — коротко, ёмко, хрен подкопаешься. Видимо режим «дохера послушная» подходит к логическому концу.       Сука.       — Кстати, всё хотел спросить, почему ты так хорошо говоришь на корейском? Даже книги взяла на корейском, хотя там были те же экземпляры на японском, — отличительная черта Чонгука: упрямство.       — Мой отец долго работал в сеульской газете, набирался опыта и друзей, так сказать, — ковыряет свой чизкейк, не поднимая взгляда, и это почему-то так сильно триггерит Чонгука, что хочется плюнуть на всё и грубо подтянуть за подбородок. — Я здесь часто проводила лето, поэтому корейский как второй родной.       Она кладёт кусочек пирожного в рот и прикрывает веки, но Чонгук, так жадно вперившийся в неё, видит, как за секунду до схлопывания век серые глаза затягивает мутной пленкой горечи. Эта секунда кажется Чонгуку самой откровенной за всё их недо-свидание, словно он увидел нечто интимное и сокровенное. Магия исчезает, как только Морган вновь поднимает на него глаза — там опять угрожающая своим ядом ртуть.       Тонкие браслеты на её руках со звоном перекатываются с запястья к локтевому сгибу и обратно, когда она поправляет волосы и едва улыбается ему. В ней нет ничего, что он привык видеть в местных девочках, как будто она сшита по другим лекалам и из другой ткани, и внутри не сахарная вата и лебяжий пух, а сухая, горькая трава пополам с крошкой битого стекла. От неё не пахнет чаем с мёдом из столовой, дорогими духами или книжной пылью, после дежурства в библиотеке. От Морган пахнет черешней, горьким миндалём и спрятанной бритвой в рукаве.       От неё у Чонгука опасно идёт кругом голова.       Морган смотрит на часы и откладывает ложку, вытирая рот салфеткой.       — Спасибо тебе большое, Чонгук-ши, — и опять это её ебучее «Чонгук-ши», вводящее в состояние неконтролируемой агрессии. — Мне очень понравилось проводить с тобой время, правда. Но у меня сегодня встреча с моим сонбэ из Махотокоро, который тут проходит стажировку, и опаздывать мне никак нельзя. Поэтому прими мои извинения, буду тебе должна кофе.       Какой ещё нахер сонбэ? Какая стажировка? Какое «опаздывать-мне-никак-нельзя»? А как же его план по демонстрации того, насколько Чонгук хороший ребенок?       Он только успевает клацнуть зубами об край стакана, глотнув кофе, как она уже у выхода, дергает ручку двери на себя. Главное — дышать, Чонгук, просто не забывай дышать, потому что она же банально не понимает, на что подписалась.       Очарование моментом и меченой слетает так резко и быстро, как плёнка горечи с её глаз.       Морган — сука с запахом черешни и горького миндаля, которая теперь должна ему кофе.