Травматическое воспоминание седьмого калибра

      В первый раз это случается до страшного спонтанно. У Юджина есть возможность посетить президентский корпус в любую минуту любого дня, но делает он это нечасто — боится что-то задеть, поломать или сказать лишнего проходящему мимо тучному бухгалтеру. По обыкновению своему, по своему характеру молчит — и молчит часто, открывая рот только когда попросят. Точнее, попросит старшая сестра. И то, выражается он немногословно, подбирая выражения как, думается, причудливо, тоскливо и однообразно, что становится на душе дурно. Для него это естественно, ведь тараторя без умолку у собеседника мозг вскипает от количества ненужной информации. И хоть ворота вышки открыты для Фокса даже в самый неподходящий момент — все знают, ну, как минимум, догадываются, кто это, — здороваются по приторному прилежно — бариста чувствует себя не в своей тарелке от назойливого внимания и пафоса местных охранников, исполнителей и других мелких сошек. Хотя, мелкая сошка тут только одна, и это он — если бы не кровная связь с вершиной социальной пирамиды СПС. В этот день Анжи позвала его к себе, ретранслируя сообщение через кинескоп локального потока. «Юджин, будь добр, навести меня сегодня же во второй половине дня». Сначала Фокс улыбается, растекается на душе добрым чувством, а потом тревожится от груза ответственности, вновь возлагаемого на его плечи. Если сестра вызвала, то значит есть поручение. А какой сложности зависит от ее настроения, мыслей, хотелок. Парень надеется на то, что она просто попросит принести ей пару-тройку сырых перепелиных яиц как в прошлый раз.       Издалека вышка похожа на конгломерат легких металлов, да и вблизи мало чем отличается от того туманного образа. Перед воротами парень задерживается, мнется, смотрит в пыльный поток дороги немигающим, жутким взглядом, собирается с мыслями и быстро подходит к стальной двери охранной будки. Та с масляным скрипом открывается, впуская на свежий воздух утомившийся взор знакомого дядьки со смешной бородкой. Джон, кажется, его зовут. — А, Юджин, да, госпожа Фокс предупреждала, что ты будешь, проходи, да… — у Джона забавный, южанский акцент, как подмечает про себя парень, до трогательного мягкий, но мысли о специфике чужой речи проскальзывают жужжащей мошкой и рыжий проходит мимо охранника, направляясь к владениям сестры. Ну, так она называла, владения.       В изъезжено-рыжем здании гуляет стойкий северный ветер и запах глубокого вечернего света — он проникает сквозь пронизывающие стекла, уходящие вверх своим цинизмом и величием, одаряя помещение за помещением солнечными ожогами, нисходящими по мраморному полу. На каждом этаже то пусто, то людей по пальцам пересчитать — при вступлении на пост Анжела выгнала всех неугодных и сопричастных с прошлым президентом «крыс», а когда процесс по массовому освобождению рабочих мест был завершен, людей осталось немного — те продолжили свой срок от флегматичного настроения к делам правительственным, несмотря на должность. К таким людям относился бухгалтер Пол, достающий Юджина каждый раз, как видел его в здании направляющимся к сестре — видно, учуял слабость, хочет навязаться в качестве друга, а там и до Анжелы рукой подать. Если просто кивать на его светские плевки и игнорировать замечания по поводу собственной внешности, то можно достаточно быстро отвязаться от назойливого офисного планктона. Сейчас Пол шел к нему на встречу, и Юджина пробила хрупкая дрожь, предвещающая очередные грязные проблемы. — Юджин, друг, привет! — Пол похлопал парня по плечу, и тот сжался диким животным, едва не отпрянул в угол и не нажал визжать, — давно тебя тут не видел. Знаю, спешишь, так что держи, — и горе-сотрудник втиснул ему в кулак какой-то мерзкий протеиновый батончик, с составом едва отличным от ватной палочки, — было приятно повидаться!       Фокс забежал за угол, запыхавшись, облокотился, уперся в стену и стал разглядывать непригодный к употреблению сомнительный продукт. Что-то на заграничном, типа импорт — но об полном отсутствии причастности соседних стран к данному продукту говорил его цвет, настолько это был дешевый и до омерзения фальшивый десерт. Парня скрутило, и, даже возможно, стошнило от потока мыслей, если бы не резкое прерывание их потока с помощью чужой кисти, опустившейся на его плечо. Мягкая и хрупкая женская рука коснулась его тела — он сразу понял, кто это, повернулся и радостно выдохнул. Анжи, дорогая Анжи.       Сегодня она была одета не так, как обычно — парень был рад, насколько она красива, действительно сияет от нежности. Юбка карандаш облегает изгибы ее тонкой талии и мягких ног, изящная рубашка подчеркивает узость плеч и маленькую, подтянутую грудь. Юджин рад, сияет от гордости, насколько она чудесна и насколько добродетельна его сестра. Они спокойно проходят в ее кабинет — большую комнату с красными стенами и панорамным окном. У того же стоит стол из красного, лакированного дерева и бархатистый стул с переливающимся от проникающих лучей цветочным узором. Президент спокойно садится на ватную подушку и начинает разбирать приличную стопку документов с красной печатью — должно быть, что-то секретное или важное.       Юджин смирно стоит, наблюдает, всматривается в разбросанные бумаги, вчитывается в попадающие под внимание отрывки и тут же забывает их содержание, ждет, пока сестра соберется с мыслями и обратит на него внимание. Проходит не больше пяти минут, и она поднимает голову, осматривает гостя холодным взглядом. Обычно, родственница быстрее говорит повод для вызова, но парень ее не торопит — не в его интересах беспокоить Анжи. — Юджин, будь добр, наклонись ко мне, — она подзывает его одной рукой, как бы описывая последовательность действий. Он не колеблется, не сомневается и не удивляется — все что угодно, к вашим услугам — просто, опираясь большими руками о стол, наклоняется к президенту, подставляя голову. Слыша удовлетворенный вздох, понимает, что сделал все правильно. И улыбается. Хотя, не то, чтобы он не улыбался, но сейчас улыбается искренне, про себя, лентами обвиваясь добродушием.       На его макушку опускается бархатная ладонь. По началу, конечно, рефлекторно, его передергивает, подбрасывает на месте от неожиданности — его крайне редко трогали, а если и трогали, то точно не от большой любви или привязанности, скорее, от назойливого желания докучать. Но вот Анжи, Анжи так точно не делала. Рука начинает движение, и эти движения поддразнивают его своей приятной навязчивостью — его не то, что поглаживают, скорее почесывают, проводя пальцами по коже головы, тонко поцарапывая ее, не доводя до режущей боли скальп. Чешут за ухом, обводя линию роста волос на затылке, касаясь — запястье оставляет горячий от близости след и уходит под рыжую челку, щекочущую лоб, покрытый апельсиновыми веснушками. Юджин подается вперед, удовлетворенно зажмуривает глаза, рыжие ресницы соприкасаются друг с другом фантомом и дрожат от подкрадывающейся, душащей лаской, сентиментальности. Парень изнеженно дышит, подрагивает в коленях, прибиваясь к столу еще ближе — хотя, казалось бы, куда еще — и издает нечленораздельные не то хихиканья, не то стенания, подставляясь под руку ближе, наспех ловя женскую руку в воздухе, которая вот-вот собирается отпрянуть, лишив его удовольствия трогательной похвалы. Анжела гладит его щеку и возвращается к фасовке документов. — Спасибо.       И больше ничего. Тишина дождливо прошлась, в секунды освежив только что случившееся. Парень ровно встал, выпрямил спину и ждал дальнейших указаний. Не за этим же она его позвала? Конечно, это было так приятно — почувствовать на затылке инородную любовь, трепет, покрывающийся витиеватым огнем, проходящим вниз, к позвоночнику — как же это было приятно. Он готов был повторять это изо дня в день, каждую секунду каждой минуты, пока не устанет от чрезмерной интимности, пока волосы не спутаются песочным перекати-полем, пока кожа головы не начнет покалывать — да и даже тогда он захотел бы продолжить. Анжела молчала. — Мне нужно.? — Нет, можешь идти, я зайду к тебе через неделю где-то в три часа. Не забудь. И парень уходит, витая в облаках, поглаживая затылок и пробуя шарик новообретенного чувства на вкус, перекатывая его во рту как абрикосовую жвачку.       В два часа дня Юджин прибирает толстую керамику кухонного стола, протирая тот от крошек и клякс тыквенного латте, опрокинутого минутами ранее. Парень задумался в самый неподходящий, считай, момент и пролил половину сладкого напитка на купленную днями ранее скатерть. Пришлось мыть полы, замачивать ткань и вылизывать и без того настрадавшийся от грязи и неряшливости стол. Так случается, так бывает, когда уходишь в себя — происходило с ним такое с удивительно низкой периодичностью, а ведь и не поспоришь — немного есть о чем думать. Но после сеанса поглаживаний парень прокручивал в своей голове моменты, всплывают кругами касания и вздохи, что заряжает свойской душевностью. Как Анжела придет, он соберется с духом и попросит ее повторить. А потом еще. И, возможно, снова, но он не уверен на счет третьего раза.       Раздается звонок — именно в тот момент, когда бариста убирал швабру в узенькую кладовку рядом с дверью. Трель разрывает ножевым ранением скрутившуюся клубком тишину квартиры — отвлекает, бьет по ушам. Фокс подскакивает, бежит ко входу и, даже не проверяя личность гостя, распахивает дверь. За ней стоит слегка ошарашеная Анжела, выпучившая подкрашенные черным глаза. Вмиг улетучивается навязчивая мысль о просьбе и вся уверенность пропадает с тем же. Брат смотрит на сестру — последняя прерывает неловкую тишину, стуча каблуками деловых туфель по паркету прихожей, вальяжно покидая мрачный подъезд. Парень захлопывает дверь, судорожно дергая стальную, вертикальную защелку. Вот и приехали. — Ты заварил латте? — Да, да, заварил, — Юджин ужиком протискивается на небольшую кухню, расставляя кружки с кофе, издающие восхитительный аромат. Родственница сверкает глазами, пока стягивает бежевое пальто, и, разобравшись с предметом одежды, налегает на напиток с особым почтением. Владелец квартиры шаркает шерстяными тапками по полу, располагаясь чуть правее от президента. Гостья не обратила внимания на него — как всегда мнущегося, устремленного куда-то в глубокую даль взгляда из-под красных, по-рубиновому почтительно прикрывающих глаза, очков. — Как твои дела? — стук оставленной, наполовину заполненной кружки. — Хорошо, все хорошо, — обои были такими интересными. — Это славно, — девушка очертила пальцем на столе неопределенную форму, отвлекаясь, — в ближайшее время ничего не намечается, так что можем наконец отдохнуть.       «Отдохнуть» вылетело теплотой, наивностью — почему-то обдало скверным предчувствием. В последний раз они выбирались куда-то достаточно давно, с вступлением на пост президента Анжи жизнь перевернулась с ног на голову, и хоть он и не купался в реках золота, кумовство в некотором роде позволяло ему обходить мышью часть бюрократического ада. Те же налоги, например. Но большего он не просил никогда, совесть не позволяла. Или просто стеснялся — на его месте даже самый святой, достопочтенный гражданин воспользовался возможностями и сотворил какую-нибудь пакость вне рамок закона. Президент допила свой кофе, отодвинула в угол стола кружку. Оценивающе хмыкнула. Юджин был одет в свободную по телу футболку и домашние штаны — непривычный для него стиль, в город он выбирался в чем-то деловом, или, как минимум, облегающем. Что странно, вещи вроде рубашки поло не ухудшали вид его полноватого тела, а подчеркивали плюсы специфической фигуры вроде широких плеч. Хотя, весь он был обтекающий в своем виде, мягкий и, как бы забавно это не звучало, круглый. Но в домашнем парень смотрелся несносно и сонно, даже как-то по мальчишески грубо, что-ли. Анжелу укололо жгучее желание, которое тотчас же пришло в исполнение. — Подойди пожалуйста, — и он смиренно подходит, ожидая, что на этот раз уготовила ему судьба. Девушка приближается, слышен стук яркого сердца, качающего огонь в венах, слышен шорох ворсистой водолазки и звон бляшки ремня — слышно совсем чуть-чуть, совсем немного, но так громко по ушам бьет эта какофония, когда его обхватывают по бокам девичьи руки, сжимая в объятьях. Боже, ему так хорошо, так хорошо, что он не отступает, не пугается, а отвечает взаимностью как можно сильнее, сдавливая на грани дискомфорта талию сестры, кладя тяжелую от усталости голову на узкие плечи. Юджин втягивает аромат сладких, цветочных духов, обнимает, прижимается всем большим, по сравнению с Анжи, телом, гладит ее острые лопатки, умиротворенно покачивается из стороны в сторону. Девушка насыщается этим моментом, конечно, не до конца — нужно больше, и ей это прекрасно известно, но к подобным вещам стоит готовить размеренно, спокойно. Не торопясь.       Парень никогда не чувствовал такое — естественно, самым близким человеком была его сестра, потому и подпускать кого-то было сущей глупостью. И вот, она дала ему крохи, крупицы тактильной любви и Фокс понял, как ему не хватает вот таких незначительных моментов. Анжи пытается отстранится, но ее не пускают — да, она его отчитает, да, будет неприятно, но это ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас. Родственница хихикает, все понимая, и стоит так еще порядка пяти минут, после чего изрядно подуставшая плюхается на стул, полегоньку дыша. Было просто чудесно и в новинку. Для них обоих.       Юджин стоит в прихожей, молча провожая взглядом женскую фигуру — та испаряется, порхая бабочкой вниз по лестнице, уходя до поры до времени. Парень понимает, что у него уже начинается недомогание от отсутствия ощущений, от ускользнувших, мягких рук хотелось растечься сладкой кляксой. Это, наверное, ненормально, но вроде он не слышал о табу на такие мечты, желания. По крайней мере, не узнавал.       На третью ночь после праздника свободы сестра заявилась к нему без предупреждения, сославшись на дальнюю дорогу до ее дома. И хоть квартира президента располагалась буквально в паре кварталов от его собственной, он наскоро впустил ее, напугано стряхивая с дивана пыль — нечасто бывают визиты с ночлегом. Хозяин квартиры достает лучшее постельное белье, заправляет то в пуховые подушки, с любовью раскладывает ткань на диване, стараясь создать объемом как можно больше уюта. Осмотрев гостиную и оценив ее уют на «приемлемо», Юджин пригласил ожидающую сестру внутрь. Та стояла в одних майке и трусах, потирая гладкие икры друг о друга в надежде согреться. Анжела залезла под одеяло и обняла край свободной подушки, от удовольствия потягиваясь и располагаясь в ложе. — Юджин, поспи со мной.       Брат прикрыл рукой дрожащую улыбку и развернулся, пошел обратно к ворсистому дивану. Он забыл, когда последний раз спал на нем, а вдвоем с кем-то не спал никогда. Вроде, места должно порядочно хватить, если конечно он постарается не заснуть звездой или клубком, как обычно это и происходит. Только спит то он один, в таких случаях. Неужели сестре страшно? Он помнил, как в глубоком детстве просил поспать вместе, когда ему снился кровавый, гротескный кошмар. Что-то про животных и охоту, кажется. Во всяком случае, суть ясна как июльский день — надо, надо сделать так, чтобы Анжи было комфортно, чтобы ей было приятно и тепло. Он залезает, облокотившись на край дивана, ложиться, сворачивается крючком, спиной к сестре — от смущения, понятное дело. Но его притягивают, намекая на смену позиций. Нехотя, он двигается, оборачивается, а затем полноценно, лицом к лицу лежит рядом с Анжи на поднявшихся холмиками простынях. Та смотрит хитро, ухмыляется — этот взгляд говорил об ее довольствии на данный момент. Юджин тоже доволен — если рада сестра, то рад и он, конечно же. Желтые глаза смотрят в оранжевые — необычный цвет — Анжела немного двигается, совсем полегоньку подбираясь все ближе, и ближе, пока не окажется совсем рядом, чувствуя ветры дыхания брата на своих губах. Юджин непонимающе скулит от страха, зажмурившись от ожидания.       За терпение девушка вознаграждает его легким поцелуем в щеку. А затем одним, еще одним, и снова. Брат обнимает ее, притягивает, налегает по-звериному, не перебарщивая, чувствует уколы поцелуев на шее, щеке, ушах, висках, носе, бровях, подбородке. Президент играюче клюет родственника, целует везде, куда позволяет дотянуться неудобное лежачее положение и от каждого прикосновения бариста дергается как от первого, но не отходит, не отстраняется и даже наоборот — приближается, урчит, чуть ли не мурлычет (хотя, скорее, своеобразно хрипит) и как-то странно сипит, теплом дыхания заливая окружающий воздух.       Спустя четыре минуты неоднозначной игры Юджин неудобно подставляет лицо, и сестра целует его в губы, хотя хотела в нос, судя по всему. Она отстраняется, удивляется (лукаво), делает вид, что ничего не произошло — но сделанного, как говорится, не воротишь и брат тянется за новым, интимным взаимодействием. — Хочешь, чтобы поцеловала по-другому? — Да, да, хочу, — парень жмурится, страшась, но трется грудью о грудь девушки, намекая на продолжение, намекая на большее. Путь назад разбит, как разбито многое в их жизни — но о какой моральной этике идет речь, если они убили столько людей и уничтожили сломанным гипнозом столько мозгов. Возможно, узнав о пристрастии Анжелы к инцесту, ее свергли бы оставшиеся представители партии охотников с поста… И все-таки открывшаяся для нее нежность к брату хоть и пугала, но стоила любых жертв. Сотен, даже тысяч гипно-кинескопов любого вида и любых размеров. Обрести счастье в каменной душе открывало для нее все желания и мечты.       Президент хватает Юджина за затылок, резко приближает к своему лицу и, подбодрив того языком, глубоко целует парня, облизывая, щекоча нежное небо на пробу. Результат не заставил себя долго ждать — настолько эффективной не была ни одна затея в ее жизни. Рыжего подбросило, будто прилично подбило электрическим током, он охнул, открыл глаза, сжал майку девушки и ответил ей яростной взаимностью. Крайне неумелой. Девушку это распалило, распалила эта сладкая дрожь, эти большие, опасные, но персонально для нее прыгающие от стресса руки. Она лизала его словно керамические зубы, эти блестящие резцы, хоть и страшновато это делать от остроты и опасности быть рефлекторно укушенной; слюна стекала у брата по веснушчатому, пухлому подбородку атласным ручейком, он не проглатывал ее, а наоборот больше нехотя выталкивал из охающего рта. Президент вылизывала все, что могла, чтобы слишком много влаги не оказалось на футболке парня, ну и конечно же чтобы распробовать на удивление сладкую, тянущуюся жидкость.       Губы блестели от прикосновений, от них то отдалялись, то прикасались вновь и вновь, обводя под языком теплое место, заботливо увлекаясь и зигзагами, страстно прикасались к деснам, щекотливо забираясь как можно дальше, пока Юджин не издал текучий, поразительно долгий и даже в некотором роде похабный стон. Анжела отпрянула, разорвав связь, всмотрелась в апельсиновые глаза источника ахающего звука.       Брат выглядел так же, как летняя лисица — весь уставший, сломанный, а главное быстро и тяжело дышащий. Он погружен в себя, но не так, как обычно, от излишних простых и глуповатых мыслей — его тело вмиг покрылось горячим потом, а шея отражала лунный свет от игры, очерчивая потоки пота. В районе паха у него натянулась палаткой бордовая ткань, и, кажется, в центре из вставшего члена сквозь тренировочные штаны потекла смазка. Во всяком случае, девушка не успела это дотошно рассмотреть — пронизывающее возбуждение отрезвило ее, и она решила оставить это дело далеко на потом. Далеко, далеко, и точно не на сейчас. Ей едва удалось дотащить мокрого и вопросительно хлопающего глазами брата до кровати в соседней комнате. Считай, все решено за него.       Пятый месяц после праздника свободы шел стабильно во всех отраслях, не считая дополнительных затрат человекоресурсов на новый законопроект. Об этом говорил мало кто ввиду незначительности нововведений, да и сама президент не уделяла этому столько внимания, посему стабильность, наконец, слезливо ввалилась противной синевой в жизнь. Анжела услужливо проживала день за днем, осторожно прокручивая в голове давнюю ночевку у брата — с ним она стала пересекаться чаще, чем раньше, но дальше объятий ничего не доходило, хотя она видела, прекрасно воспринимала и замечала страшный голод в его глазах, с каждым разом набирающий обороты.       Порядка полторы недели назад Юджин подошел к ней сзади, прямо в президентском кабинете, стал мрачно дышать, не сводя с нее глаз — а после гладко обнял, притянул к себе и наспех коснулся жаждущими прикосновений губами к ее затылку, втягивая аромат цитрусового шампуня с рыжих волос. Девушка реагировала достаточно спокойно, подставляясь и не препятствуя желаниям родственника, позволяя тому многое, кроме пары вещей, которых он, судя по бегающим чайкой глазам, хотел больше всего.       Захаживая к нему домой, не задерживалась надолго — ощущая себя дичью, загнанной агрессивным, быстро дышащим зверем в угол. Она пила кофе, а парень смотрел на нее немигающим взглядом — не моргая, не отвлекаясь, изучая. Одно неосторожное движение, неправильное слово и президент поплатится за свои сомнительные эксперименты с напряженным девственником. То, что Юджин таковым являлся она не сомневалась ввиду бурной реакции брата на прикосновения и легкие поцелуи. Конечно, она не была излишне распутной, но и показательной невинностью совсем не отличалась — как и любая другая девушка в зрелом возрасте с полным набором конечностей.       На счет парня родственница была, кладя руку на сердце, не уверена — походил тот больше на совсем неумелый набор стереотипов о тридцатилетнем иждивенце. Но с этим можно было поспорить хотя бы в аспекте вида — сиблинги отличались миловидной внешностью — не горячей, модельной или особенно неземной, просто хорошенькой, симпатичной физиономией. Но если в Анжеле доминировала фарфоровая хрупкость и юная смазливость, то Юджин возымел по природе приятную округлость лица и хорошую форму тела, несмотря на пухлость, которая с взрослением стала, скорее, плюсом, чем минусом. Вероятно, у него было куча возможностей найти девушку, но эти шансы он упускал ввиду социальной неловкости так часто, что прикидывать не имеет смысла. Не доставайся же ты никому, думала Фокс, когда лишний раз осматривала его — безусловно, похож, но такой другой, такой обходительный.       Анжела никогда ни с кем не испытывала подобного рода близости, как и брат — ни друзей, ни знакомых, только расчетливые рабочие связи, которые человеческим отношением назвать то сложно. И да хоть десять раз это табу, она на законодательном уровне отменит запрет на кровосмесительные связи и никто ей не скажет о том, что она неправа. Владея этой страной, считай, владеешь миром. Осталось донести это до парня, убедить в правильности действий и сломать и без того сломанное эго. Как оказалось, влюблять не пришлось.       Юджин не знал большей ласки. В очередное посещение тот не уныло просидел на исцарапанном стуле положенное ему время, а расположился рядом, обвил руками поддающуюся гостью. Президент хотела, вроде бы, высказать опасения, но зачатки монолога оборвались с упавшим стулом, звездами перед глазами, головокружением. Родственник повалил ее на полосатый пол, стулья разлетелись в разные стороны, а положение тел оставляло желать лучшего — ощущая явное мужское возбуждение у себя возле бедер, девушка начала пятиться назад. — Анжи, пожалуйста, пожалуйста, я очень этого хочу, — едва ли не плача донеслась сверху сопящая вожделением трель. Объятия, податливая похотью дрожь, он не делает ничего против воли — просто трется о гостью, может, слегка плачет, умоляет. Конечно, Юджин знал, что такое секс и конечно, знал чисто поверхностно. Его интересовало только облегающее тяжестью распутное чувство. У сестры есть то, что ему нужно, и он хочет это все без остатка. Хоть и понятия не имеет, насколько много позволено такому дураку, как он. Его легко пнули в живот — от обиды парень взвыл, но отступил на метр, позволяя Анжеле выбраться, встать с пола и брезгливо отряхнуть люксовые брюки. Она не злилась — готовилась ответить на просьбу, кажется. Еще немного, еще совсем немного и все получится. — Потом, потом. Потом у Анжи — это никогда. Бариста надеется, что раз в год и палка стреляет.       На завтрашний день, разумеется, в самое подходящее время — ночью, к нему стучат. Стучат неузнаваемо, призраком или пришельцем. Во всяком случае, Юджин не узнал гостя, пока не подкрался к дверному звонку и не разглядел там знакомые очертания. Дверь открылась так быстро, как только могла и квартира вобрала в себя отдающую перегаром Анжелу, едва стоящую на ногах. — Я немного перебрала в баре, ты уж прости, — девушка покачивается соломенным чучелом, снимает правый ботинок. На левом она упорно летит вниз, но ее подхватывает брат и аккуратно помогает избавиться от лакированной туфли. Он берет ее на руки — как можно осторожно — и кладет на диван, убаюкивая в процессе. Президент не торопится засыпать, да и в принципе успокаиваться, кажется на четверть, что та трезвеет в секунду — выражение делается максимально серьезным, спокойным, на щеках сходит на нет румянец и появляется какой-то другой поток мыслей. Гостья хватает Фокса за ворот домашней футболки и тянет к себе — с такой силой, что он спотыкается и припадает на диван. — Юджин, — тон отдает больной ложью, — Юджин, мой лисенок, скажи, ты когда-нибудь спал с девушкой?       Брат отводит взгляд с в сторону, волнение бежит по спине вместе с тигром подкрадывающимся томлением. Он молчит, Анжела ждет ответа, ответа не следует. Вопрос риторический, гостья знает, что никогда и ни с кем сиблинг не спал и может быть даже не дрочил, а даже если и делал это, то неумело или крайне редко. Не в силах выжидать еще черт знает сколько времени, рыжая тянется к покосившемуся, кожаному ремню и щелчок — снимает сами брюки, обнажая нижнюю часть тела. В районе бесшовных, бежевых трусиков уже проклевывалось пятно смазки. Родственник делает вид, что не замечает этого. Было бы забавно, если бы его мнение кто-то спрашивал, но трусов на президенте уже нет, она представлена Фоксу, поворачивает пальцами того за затылок, вальяжно раскидывает ноги, приглашая. Аккуратное лоно, покрытое рыжими, гладкими лобковыми волосами, блестело в свете лунного, подсолнечного света, полностью готовое к чему-то новому. Юджин потянулся к резинке домашних шорт — женская рука осекла намерения. И только после этого, Анжела направила дрожащую, взъерошенную голову вниз, к себе, поглаживая большим пальцем кремовые пряди на макушке. — Открой рот, лисенок, — она задыхалась, — поработай хорошо. Брат не сразу понял, что от него требовалось, но, прикоснувшись языком к открывшимся складкам киски и услышав довольный вздох, уверенно и ритмично начал вылизывать горячую и скользкую кожу.       Сперва ей пришлось учить непутевого брата, как правильно ублажать женщину и куда в целом направлять свои старания. Юджин абсолютно не имел представления о том, что нужно делать, и это заводило сестру еще больше — вслух приходилось объяснять, показывать, наглядно демонстрировать. Гостья вставляла пальцы внутрь, чуть дразня верхние стенки влагалища, а потом брала ладонь напряженного парня, складывала руку по нужной форме и мастурбировала чужой конечностью, не забывая продолжать читать условную лекцию. Сиблинг учился очень, очень быстро — на удивление, если сначала она сомневалась, что кончит от него, то спустя время вздрагивала от прикосновений, с упертой точностью рассчитанных на нее. У нее слегка снесло крышу. Полностью погрузившись в процесс, он зигзагом прошелся по ее твердому клитору, половиной фаланги проникнул внутрь девушки, второй рукой массируя нежное и чувствительное место внутри.       Ярко ощущав смазку, он уверенно обходился с малыми половыми губами, дразня складки скользкими пальцами, после снова возвращался к чувствительной точке сверху киски, ускоряя на ней движение. Анжела хотела ему что-то сказать, но уверенность в действиях Фокса ей показалась достаточной, чтобы прекратить ликбез и приступить к самому приятному, если оно, конечно, уже не началось. Спустя пару секунд парень, тяжело дыша, впитывая горячий воздух и запах женского тела, потянулся второй рукой к домашним шортам, и гостья не стала его останавливать. Приспустив ткань, рыжий обхватил рукой член, открыв гладкую головку и возобновил ласку сестры, не отвлекаясь от себя. Он полностью перешел на работу ртом, зализывая до тяжелых стонов девушку — ей было так хорошо, что она готова поклясться, что ни один ее прошлый партнёр так хорошо не занимался с ней оральным сексом.       Чем дальше, тем сильнее и настойчивей становились движения — чувствует, что она ходит на грани. Анжела стонет, хватает брата за волосы, подмахивает бедрами и параллельно смотрит на то, как тот быстро и алчно дрочит небольшой, твердо стоящий член, иногда оттягивая крайнюю плоть, по которой стекает предэякулят. Он забавно пищит снизу, не смея оторваться от женщины, чьи складки притупляют его жалкие, прелестные горловые звуки, вбирая в себя остатки вибрации. Бариста кончает первым — он громко стонет в нее, в Анжи, сгибается и отдает себя полностью, а семя растекается по дивану трапециевидной кляксой. Ткань впитывает в себя часть органической влаги. Он жалобно смотрит на сестру и полностью погружается в процесс, снова — на этот раз, чтобы закончить начатое. Анжела, разгоряченная, даже слегка озлобленная, прижимает до боли к себе Юджина и испускает один громкий стон, вбиваясь в спинку дивана. На этот раз, все. Она часто-часто, по-собачьи дышит, ухает. От нее отдаляются и ложатся рядом, робко. Обнимаю за талию и расслабляются. Пожалуй, это был лучший секс за всю ее жизнь.       На утро головная боль охватывает ее обручем, а лис стоит на кухне, обнимая ее за спину, покачиваясь и остывая после душа. Президент глотает какие-то таблетки от головной боли, хотя жужжание все не проходит даже после минеральной воды и какого-то непонятного средства от похмелья с, вероятно, истекшим сроком годности. За окном огненного цвета дождь, а на душе по флегматичному тепло.       Шестого числа Юджин приходит к ней в кабинет, покорно ожидая возле статных дверей из красного дерева (с позолоченной табличкой, разумеется). Анжела вальяжно располагается на ватном кресле, чья спинка отражает тень с улицы, смотрит на гостя уже в ее, считай, логове и улыбается, постукивая стопкой новеньких документов, от которых едва-едва исходит запах чернил. Она снова вызвала его по кинескопу, но на этот раз задача, поставленная девушкой ему, возможно, понравится. Президент отодвигается от стола, гладит ширинку — зазывая — и Юджин резко меняется в лице (насколько для него это возможно), послушно оседая возле нее на пол. Когда брюки, сложенные квадратом, лежат на столе, бариста целует ее в лобок, так любвеобильно, будто мягко касается губами не ее промежности, а лба. Анжела кончает достаточно быстро — все-таки, она хорошо его научила — а вот брат прильнул к холодному дереву паркета натянутым леской — со стояком, явно видневшимся из-под бежевого габардина. У сестры появилась шальная мысль, которую она организует чуть позже, в пока — вяло махнув рукой, разрешает додрочить, и парень это делает, кончая на лакированную туфлю смотрящей на него сверху вниз женщины.       В этот раз она зовет его к себе, в шесть часов вечера. Анжела живет недалеко, но в гораздо, гораздо более люксовом районе. Консьерж провожает брата к нужному месту, узнав в лице знакомые очертания и он поднимается на лифте вверх, под небо — чуть закладывает уши. Ему непривычно находится в таких домах, хотя бы потому, что живёт он в самом обычном здании, хоть и в центре столицы. Его квартиру можно назвать, скорее, историческим местом, поскольку построена она была довольно давно и явно отражает в себе архитектуру ушедших времен. В этом была какая-то своя романтика, особенно учитывая постоянство в застройке небоскребов, обвитых проводами и вывесками с идиотской рекламой. Но Анжи живет в новом квартале — и пахло тут по другому. Сюда было заявляться страшнее, чем в сам кабинет, на удивление. Когда парень добирается до нужной квартиры, он робко стучит, а после замечает дверной звонок. Стыдно, тянется к нему — но уже слишком поздно — легкий лязг, дверь отворяется, на пороге стоит президент СПС. Она одета в пушистый халат с заграничным, желтым узором. И вот сиблинг внутри чужих покоев, разувается и снимает уличное пальто — любимая верхняя одежда Фоксов — мнется в прихожей, ожидая указаний. — Пошли в зал.       В зале минималистично, но все также дорого-богато, по последним стандартам качества и интерьерной моды. Он круглый, его украшает навороченный кинескоп и винтажные, изумрудные шторы, едва достающие до пола бахромой. В центре зала стоит красное кресло, на подлокотниках и возле ножек которого приспособлены кожаные зажимы. То, что кресло стоит в центре подозрительно, и выглядит оно новее, чем любая другая мебель в этой комнате. — Пришлось взять на заказ у одного знакомого мастера, — Анжела подкрадывается сзади, гость вздрагивает от неожиданности, — тебе нравится? — Да, нравится, — он кивает, — а… что это? — Сейчас покажу, — прильнув к широкой спине, президент опускает руки к низу, хватаясь за чужие штаны. Намек понят, и Фокс снимает их самостоятельно, вместе с боксерами, пока сестра выжидающе бдит, морально подготавливаясь к дальнейшим инсинуациям. Голым бариста чувствует себя не в своей тарелке, но, усаживаясь поудобнее в карминовое кресло, расслабляется — зажимы на его запястьях и щиколотках крепко застегивают. Иногда, он так делал, когда…       Его сладко чмокают в губы полностью сестра, чей халат веревками расплескался на диване. Попутно снимая красные очки, Анжела вовлекает пленника во французский поцелуй, хитро играясь с нежным языком и гладкой слизистой. Зеркально она получает в награду довольный короткий стон — теперь можно начинать. У Юджина встал, сам он откинулся на спинку кресла, сжимая руки в кулаки. Не то чтобы все это затевалось как какая-то странная, садистическая игра — сиблинг банально был неконтролируемым в плане отношения к своим ощущениям, и она уже это достаточно почувствовала, когда едва ли он не налег на нее. Если так подумать — то первый раз с куни вышел более-менее адекватным хотя бы потому, что Фокс трогал себя сам, а значит, для него это было сравнимо с мастурбацией. Но когда сестра пыталась как-то с ним заигрывать, гладила, холодно прижимала к бетонной стене — то заканчивалось это тем, что над ней брали верх, причем брали очень настырно и по-животному, нулево понимая сути игры. И если такую дикость запереть в кресле, то можно попробовать хотя бы немного «обменяться любезностями». Здоровье ей дороже.       Президент кладет в мягкую ладонь достаточно симпатичный член, если бы не его размеры — ниже среднего, кажется. Она и никогда не думала о брате, как о маскулинном жеребце — скорее, податливый и спокойный, послушный и доверяющий только женщинам молодой человек. А у таких, как водится, достоинство не отличается особой размерностью. Но это лишь стереотипы, хотя, у Анжелы был такой партнер на ночь — некого рода сублимация заставила ее подцепить в не особо хорошем пабе перемещающегося с ноги на ногу то ли ботаника, то ли еще какого-то интроверта в очках (которого насильно привели в пивнуху одногруппники), и, как позже оказалось, тот вступил в половую связь в первый раз — позже продолжал раз за разом посылать телеграммы знакомой, не смотря на то, что она явно дала понять, что ее не интересуют продолжительные отношения. Но это было до вступления на пост, сейчас она занята своим прелестным, чересчур реагирующим на каждое прикосновение, Юджином.       Выше всяких похвал, безусловно, его нелюдимость — то, что привлекало ее больше всего, будто каждый раз накладывает эту неприкосновенность, хоть и отличающуюся толикой кровожадности в своем поведении. Брат даже не держался за руку, но Анжи знает, что этот гештальт точно закроется. Она начинает поглаживать фалангой указательного пальца розовую головку, та поддается вверх, дергается, а гость делает рывок, но его сдерживают кожаные путы. Президент довольна — через мгновение рука полностью накрывает напряженный орган, требующий ласки — Фокс смотрит в на слипшиеся от слезинок рыжие ресницы, проводит по головке снова и вглядывается уже в яркую радужку с маленьким круглым зрачком. Родственник в шоке, хотя они только начали и потихоньку пытается вырваться из натирающего кресла. Анжела не медлит — проводит по всему стволу, скромно, на ощупь нежит выпирающие, небольшие венки, доходит до лобка и возвращается обратно, проделывая те же процедуры. Также, она полностью игнорирует всхлипы и невнятные мольбы, периодически обрывающиеся стонами.       На сегодня хватит, думается — колени мягко соприкасаются с пушистым ворсом ковра, расположенного подле кресла, и сестра, целуя пленника в колено, расчерченное веснушками, погружает во влажный рот подергивающуюся плоть. Судорога в ногах баристы отвлекает ее от занятия — и именно поэтому он в кресле, мешался бы только или вытворил чего-то жуткого, полез бы куда не надо. А Фокс нужен порядок, нужна дисциплина и какое-никакое понимание что тебя ждет дальше — а с братом это абсолютно невыполнимая задача. — Анжи-и-и, выпусти, пожалу-у-уйста, — «у» он тянет достаточно долго, чтобы это ударило по остаткам ее эмпатии, но, не отрываясь от минета, девушка продолжает двигать вперед-назад головой, также работая острым языком, гладко цокая им возле уретры, после волной покрывая низ органа. Она может достать носом до рыжего, веснушчатого лобка, и это, по какой-то причине, доставляет ей безумное удовольствие, от которого в ушах пробивается ритмичный импульс. Ей ужасно приятно от факта наличия члена Юджина у нее во рту, ведь она может почувствовать, как с него душно течет — как он просит больше, больше не говоря об этом, а лишь бедрами пытаясь проникнуть глубже, внутрь нее, возможно, представляя, что он вошел не в рот, а в лоно. Но это лишь домыслы, причем, довольно нездоровые — на деле Анжела уже довольно давно кругом массирует клитор, представляя, что в нее спускает Юджи, мягко обнимает за талию и шепчет удовлетворенные сказки про любовь и счастье, пока в материальном мире он задыхается от желания и сенсорной неудовлетворенности. На пару секунд президент выпускает орган изо рта и тут же он скользко шлепается ей на лицо, после чего двигается по хаотической траектории, следуя куда-то влево.       Девушка перехватывает член, смотрит на гостя — и не узнает его совсем. Полуулыбка сменилась оскалом, он глядит прямо на нее, в душу, куда-то совсем внутрь, от чего становится не по себе. Он смотрит сверху вниз, как относительно недавно она смотрела на него, смотрит внимательно и дышит часто, отчего у сестры задергалась левая икра — волнение. Что-то чужое открылось ей сейчас, и это тоже, тоже вызвало у нее бурю, если не торнадо насыщенных, ярких фантазий. Она полностью заглотила член, но уже наблюдала за лицом сиблинга — и этот оскал дрогнул, ужасно сладко испустил из себя довольное урчание. Родственница представила, представила как в нее глубоко вставляют, и на этом моменте она кончает, давится, кашляет и проглатывает семя, растекающееся и попадающее в глотку тонкой струей.       Некоторое время сестра боится выпускать Юджина из условной клетки, но решается — в конце концов, не держать же его тут как преступника. Бариста сразу падает на пол, потирая покрывшиеся красным мягкие запястья, шипит, но успокаивается. У него вид потерянный полностью, абсолютно статичный, все тот же жуткий. Она сделала что-то не так, и не то, чтобы это было опасно — брат просто открыл для себя новое теплое чувство, а также понял, какое чувство испытывал ранее. Ему захотелось повторить, но уже не рефлекторно, как получается схватить упавший предмет, а полностью осознанно, и это, возможно, достаточно страшно, когда тебе кажется, что ты полностью, абсолютно контролируешь ситуацию.       В семь часов, спустя недели две, Юджин приглашает ее к себе в кофейню. Это было неожиданно, отличаясь загадочной спонтанностью предложение привлекло президента, и, отложив встречу со студентами высшего института по обмену, собралась к брату. На улице сгущалась гуталином чернь ночи — для осени вполне приемлемо, так что она поспешила к уютному заведению возле квартала Ораторов. Окна не преломляли через себя свет, что показалось странным — в такое время заведение обычно работало. Может, сегодня выходной? Нет, будний вечер, просто родственник решил прикрыть лавочку пораньше для встречи с ней. По всей видимости. Она зашла внутрь — серпантином обдало приятным запахом корицы и сладкого сиропа, а потом и уютным теплом. Возле барной стойки располагался переносной фонарь, Анжела закрыла за собой дверь и подошла к нему, изучая. Фонарь как фонарь, ничего особенного. Свет что ли выключили? Судя по всему. Девушка расположилась, по обыкновению, на самом близком к стойке столе и стала ждать. Темнело слишком быстро, и даже уличные фонари не разгоняли эту чернь до конца. Темноты она не боялась даже в детстве, так что если Юджин решил таким идиотским образом «пошутить», то единственное что он получит, так это не крики и слезы, а выговор и выселение из исторически важной квартиры, в которой ранее располагалась инсталляция, посвященная писателю прошлого века. Но время шло, а никто не появлялся и не пугал. Фонарь, подобно маяку приглашал к себе, зазывал развеять тоску, найти потерянного владельца заведения. Все это напоминало отвратительный, до рвоты унылый фильм ужасов — президент встала, схватила фонарь, просветила каждую сторону в помещении, и, не найдя никого, прошла в комнату для сотрудников, яростно стуча каблуками. Вот он у нее получит, это точно — отрывать ее от работы, чтобы попугать, как маленькую, — за это ему точно прилетит вдвойне, придурок. Дверь открылась, открылся узкий коридор к кухне. Она хлопнула по дереву, закрывая то за собой с грохотом и зашагала к комнате. — Если его и тут не окажется, я… Крепкие мужские руки обвили ее талию, притягивая себе. Крик — нет, визг. Пластмассовый фонарик с грохотом упал и покатился за стоявший рядом стол. Ее рот нежно накрыли тёплой ладонью, давая понять, что не стоит пугаться. Она узнала этот парфюм. Юджин. — Прости, если напугал, — он заговорил, задышал в шею, — я выключил свет, чтобы посетители не заходили, оставил тебе фонарик. Думал, ты поймешь. Еще бы она поняла его фантастический план. Если бы он хотел… то он бы пригласил ее домой. Анжела поняла, что бариста врет, и тон вранья она не слышала от него очень, очень давно. Что ему нужно?       Второй рукой брат проскользнул под деловую блузку, сжимая маленькую грудь, нащупывая чувствительный сосок. Рыжий резко сжал его указательным и большим пальцами, лизнул тонкую девичью шею. Если бы он хотел, он бы точно откусил от нее половину, если не больше, но единственное, что сейчас происходило — парень легко цапнул гостью в плечо, зализав покрасневшую кожу, с трудом оторвавшись. Анжела осела и ее подхватили под ноги, унесли в боковую комнату, где стояли какие-то доски и мешки, набитые заранее то-ли пухом, то-ли ватой. Ее бросили в них — целая и невредимая, она осмотрелась по сторонам и ничего не увидела, кроме тусклого пятна теплого света фонаря из коридора, который тут же оборвался с закрытой дверью. Стало совсем темно, а Фокс впервые стало страшно в черной, черной комнате. Глаза постепенно привыкали к темноте, но она все равно ничего не видела — зато слышала, и эти звуки ей совсем не нравились. К ней, крадучись, подошли. Брат сел рядом, на мягкие мешки с подписями «зерно» и навис, принюхиваясь, словно лис. Родственница вжалась в ткань сильнее придавливая ее весом тела. Видимо, она проиграла в свою же игру, которую и начала. — Анжи, — ее позвали, — Анжи, я люблю тебя. Это было бы прекрасно, трогательно, если бы после этой фразы гостью не укусили за ключицу, да настолько, что из раны капельками пробралась кровь. Ее тут же слизали, и парень сидел так, упиваясь ее вкусом, а после порвал кожу клыками снова, но уже более яростно и грубо. Президент молчала — даже слишком громко, не шевелилась, потому что понимала, что еще чуть-чуть и, возможно, выйдет она отсюда не совсем целой. Юджин откинул ее голову рукой — аккуратно, принявшись за рану с новой силой. Чужая слабость раззадоривает его, но кто же знал, что это проявится и в сексуальном аспекте. Ноги гости задрожали от одной мысли о том, что будет дальше, и владелец кофейни это почувствовал на своем боку. Он оторвался от чужих ключиц и всмотрелся в темноту, где проскальзывали очертания напуганной девушки. — Прости, я сделал тебе больно? Я постараюсь так больше не кусать.       Он чмокнул ее в рану и приобнял за плечи. Удивительно, как тот контролировал себя — но что еще удивительнее, так это то, что он никуда не спешил. Быть может, сегодня обойдется, и он попросит ему отсосать, да все разойдутся по домам? Да, наверное, так и будет, а после надо бы лавочку прикрыть от греха подальше. Руки оторвались от плеч и спустились к юбке-карандашу, задравшуюся до бедер, обнажая внутреннюю часть ляшек и трусы-шортики. Фокс погладил капрон, начав с коленной чашечки, но повел выше, выше и выше, пока не дотронулся до нижнего белья. Анжела пискнула, прижала к себе руки крестом, приподнялась на импровизированной кровати. Страх сменился извращенным возбуждением. Она покраснела, но больше не из-за стыда, сколько из-за ожидания продолжения. К одной руке прибавилась вторая, и колготки в районе промежности с треском порвались от натяжения. После колготок пошли трусики, но они поддались не так легко, и Юджин, легко подцепив их невесть откуда взявшимся крюком, порвал так же бесчеловечно, как и колготки. Гостья бы покрыла его трехэтажным матом в другой ситуации — эти трусы стоили как, вероятно, десять зарплат его посетителей, — но единственное, что она могла сейчас выдать, так это… — Войди в меня.       Бариста усиленно притянул ее к вставшему колом члену, сквозь брюки начал тереться о ее голую киску. Он навис над ней, вбиваясь в распластавшаяся тело со средней скоростью, но девушка знала, что это только начало, начало недоброе. После коротких прелюдий, брат стянул с себя штаны с нижним белье, аккуратно положив их на пыльный ящик возле мешка. Рыжая готова была поклясться, что видит в темноте, как горят чуждым красным глаза близкого ей человека, но времени на размышление не было, так как Фокс вставил в нее рывком охотно поддавшийся орган. И опять крик, всхлип, но на этот раз более яростный — с ее стороны эмоции отдавали чувством победы, завершения. Она так долго этого ждала, спала и видела, считай, и это случилось.       Банально забежав вперед, они упустили прелюдии, как минимум, вместо поцелуя ее искусали до крови, но винить брата не стоило хотя бы потому, что сдерживался он прилично. Юджин начал двигаться — поначалу привыкая, входил со средней скоростью, вбиваясь в лоно слегка блаженно и скомканно. Член скользил мягко и с каждым проникновением до лобка вызывал интимную дрожь в ногах девушки, подмахивающей в ответ на фрикции бедрами. Хочется больше и быстрее — так и случилось. Быстрее, безусловно, назвать это сложно — скорее «дьявольски», ведь парень припал к ней губами, в то время как сам начал долбиться в нее с какой-то ужасающей скоростью и силой. И вот, с каждым движением будто тот ускорялся, витая в облаках. Анжела сипела и, кажется, начали они не так уж и давно, но с такой бешеной разрядкой двигался парень, что кончила бы она с минуты на минуту, если не быстрее. Все было обходительно и нежно, с тем же безумно, особенно, когда головка органа ударялась о верхние, прилегающие к клитору стенки, а родственники соприкасались снаружи кожей, и Анжела ощущала эту вибрацию, эту приторную карамельность, чувство проникновения в себя.       Внезапно, ее одернули, перевернули на живот. Орган снова вошел по-животному агрессивно, а парень налег сверху, прижимаясь к сестре как можно ближе и жарче. Он обхватил ее руками, зажал груди в ладонях и по-собачьи начал трахать ее во влажное, открывшееся углубление. Складки обвивали довольно толстый в диаметре член, позволяя проникать тому быстрее и податливей. В таком положении сестра ощущала тяжелые и пыльные вдохи-выдохи нависшего сверху, не останавливающегося ни на минуту парня. Он абсолютно не уставал, не останавливался и не прекращал, лишь изредка перехватывал руками упругую грудь, после чего погружался внутрь донельзя, обрывками дергаясь и истекая смазкой. Анжела продолжала молчать, и, разве что, тяжело дышала, полностью сосредоточившись на происходящем, на кончиках пальцев переживая подступающий маленькими шажками оргазм. Ее обдало слишком резко и слишком ярко, выгнулась бы она — спина хрустнула, пожалуй, но ее подавили весом широкого тела, и, конвульсивно продрогнув, Фокс расслабилась и обмякла.       Сиблинг не закончил, продолжил — ощущалось это едва ли приятно, но не болезненно, поэтому родственница замолкла и стала выжидать, пока тот не подойдет ближе к тому, чтобы кончить. Приятный туман в голове рассеялся от осознания отсутствия презерватива. Успеет ли она? Это вряд ли. При попытке выбраться из-под ускоряющегося Юджина он лишь обнял ее крепче, подвинув бедра так, что она выгнувшись открылась больше и удобней для него самого, раздвигая слипшиеся от смазки и пота тонкие ноги. Неудобство сменилось новой волной жара, бантом пробежавшему по телу, сладострастной окружностью ввалившись на внутренности. — Анжи, Анжи, я скоро… Стремительный ритм оборвался на моменте, когда он вошел в нее до основания члена, притянув еще ближе. Брат упал, растянулся на ней, целуя мочку уха, привязано щебеча комплименты и ласковые словечки. Президент почувствовала, совсем невесомо — как ее частично заполняет жаркое семя, интервалами просачивающееся из твердой плоти, забивавшее ее гладко и хрупко. Ее схватили по-простому, не давая выбраться из западни.       Небольшая передышка заняла примерно минуты 2 и член с легким всхлипыванием выскочил из разгоряченной вульвы, разрывая тонкую струйку из смазки и спермы между органами. Девушка вздохнула, хрустнула суставами когда Юджин встал с нее, отпустив, открыл доступ к кислороду (полноценный), а сам откинулся назад, опершись о кафельный, блестящий пол. Бариста наскоро вытерся фартуком и надел с трудом, как минимум, трусы, периодически спотыкаясь в темноте о мусор. — Анжи, я… — Замолчи лучше. Мне нужно вытереть весь этот бардак.       Ноль сомнений было по поводу того, что таблетки подействуют — как-никак, пришлось достать их через высококвалифицированного, частного гинеколога, хоть и наспех. Ей не хотелось вдаваться в подробности генетической лотереи, да и в принципе разбираться с сомнительной связью такого рода, поэтому пресечь все то, что произошло, нужно быстро и безболезненно. Она сидела на диване в квартире брата, переключала на радио потоки и вслушивалась в последние меланхоличные хиты этой заржавевшей осени. Остановившись на чем-то более-менее радостном, президент откинулась на диване и стала ждать владельца квартиры — тот что-то делал на кухне, шаманил с очередной кондитеркой. Еще минута, и перед ней стоял кусочек торта с долькой лимона сверху и заварным кремом. На посыпке виднелся обрывок фразы «изв…», но она отказалась посмотреть на конечный результат в его первоначальной виде, посему потеряла возможность рассмотреть надпись полностью. Тем не менее, ее это невероятно умилило. Также, умилил ее и Юджин, который как рак в кипятке покрылся румянцем стыда, все еще не простивший себе интимную вольность. Сестре было плевать с высокой колокольни, что и почему тут не так, но издеваться и вызывать чувство вины ей ужасно нравилось. — Спасибо.       Она похлопала возле себя на диване — родственник легко повеселел, послушно присаживаясь подле нее и доверчиво глядя послушным домашним животным. Анжела потрепала его по голове и принялась лакомиться десертом, иногда отрываясь от блюда и легко целуя провинившегося Фокса в губы, давая тому распробовать его же рецепт. Он хихикал, слегка урчал и ластился к девушке. В стекло окна снова пробил ноябрьский дождь.